Текст книги "Свой - чужой (СИ)"

Автор книги: Анатолий Герасименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Герасименко Анатолий
Свой – чужой

  Хартха подплыл к берегу, нашел место поглубже и лег на воду. Было раннее июльское утро, небо еще не успело набрать дневного жара, и даже из-под воды было видно, какое оно синее. Хартха любил это время, между восходом и полуднем, когда день еще не успел обрасти заботами и усталостью: чистое, свежее время. Солнце грело спину, придонное течение холодило бока, и от этого становилось хорошо и покойно. Нужно было только слегка шевелить хвостом, чтобы оставаться на плаву. Утренний бриз сменился штилем; собирался жаркий день.

Рядом, на мелководье играли человеческие дети. Хартха знал, что видеть его они не могли, а почему не могли – это было его тайной. Дети бросали друг другу большой мяч, месили ногами пену, поднимали брызги. Лагуна была совсем мелкой, и оттого малышня ее любила: только не заплывать за банку, за банкой – глубина, охнуть не успеешь – с головой уйдешь... Банка тянулась вдоль берега, заботливо очерчивая мель. Подводная гряда делила шельф на две неравные части: по одну сторону купались дети, по другую – дно резко ухало вниз, и только Хартхе здесь было мелко: кашалот не утонет там, где человеческий ребенок скроется с головой. Солнце поднималось все выше, и порой Хартха целиком погружался в воду – охладиться – тихонько, стараясь не шуметь, чтобы лучше слышать ребячьи выкрики.

Солнце сдвинулось на четверть утреннего пути, когда Хартха услышал кое-что еще.

Тихая песня сонара пронизала море, отразилась от поверхности воды, от песчаного дна, от тела Хартхи. Сигнал "свой – чужой": приближался Борго. Хартха сипло свистнул, обозначая себя, как положено. Песня смолкла на мгновение, потом снова зазвучала, становясь громче и громче.

Хартха вздохнул.

Борго подплыл к нему, потерся боком – крупный для своих лет подросток. Широкий хвост, большие зубы. Подрастет – красавец будет. Весь в отца.

– Вы чего не с тунцами, господин Хартха? – спросил он весело.

Хартха выпустил маленький фонтан.

– А что с ними сделается, – сказал он.

– Смотрите, – сказал Борго. – У нас за этот сезон уже два стада увели.

– Так то на севере, – лениво возразил Хартха. – Там их люди промышляют. А тут они рыбу не трогают...

– Не трогают, – передразнил Борго. – Сегодня не трогают, завтра – гарпуном в бок. Эх, вот бы мне лодка попалась! Я б им показал!

Хартха, ничего не отвечая, покачался с боку на бок. Борго был сыном самого Патриарха. Из молодых, да ранний... Они немного полежали молча, и волны тихонько оглаживали их бока.

– Вот, – вдруг сказал Хартха. – Слышишь? Опять дети этот звук сделали.

Борго прислушался.

– От них полным-полно звуков, – заметил он. – Я удивляюсь, как вы в этом гаме что-то различаете. И вообще – не дети, а детеныши. Личинки китобоев.

– Нет, ты послушай, – возразил Хартха. – Вот, опять. Ты знаешь, что это такое? Это им весело.

– А, – сказал Борго. – Подумаешь. Дельфины тоже хохотать умеют.

– Дельфины – это дельфины, – сказал Хартха терпеливо. – Они все время хохочут, у них язык такой.

Мяч звонко ударился о воду, и дети закричали, захлопали, засмеялись еще громче...

– Скучно, – заныл Борго, – давайте лучше в море сплаваем, наперегонки. Заодно тунцов поищем, а?

Хартха покосился на него и подумал: "Покой. Не о чем тревожиться. Все будет хорошо, только не надо ничего делать. Покой". Он сосредоточился. "Покой. Ти-ши-на".

Борго запыхтел, помахал хвостом и вдруг сказал:

– Ладно, как знаете. Что-то и меня разморило... сосну-ка я полчасика, никуда эти рыбы не денутся.

Если бы Хартха мог, он бы улыбнулся. Он видел, как это делают люди. Но кашалоты улыбаться не умеют – так же, как и смеяться.

– Господин Хартха, – сонно пропел Борго. – А отчего у вас кожа белая?

– Мама таким родила, – сказал Хартха.

– А на лбу почему пятно?

– Чтоб ты спросил...

Борго хрюкнул, неразборчиво что-то пробормотал, печально вздохнул и принялся ровно, глубоко дышать. 'Покой...' – подумал Хартха.

Он опять слушал голоса детей.

Время шло. День разгорался полуднем, берег наполнялся людьми. Дети ушли, их место заняли взрослые – спустили на воду катамараны, завели скутер, плюющийся водной струей. 'А ведь они совсем, как их дети, смеются, – подумал Хартха. – Интересно, они только в воде так?' Борго проснулся, наговорил кучу глупостей и куда-то уплыл. Хартха, поразмыслив, отправился на поиски стада. Мальчишка ведь прав – со своей стороны. Со стороны того, кто не знает тайну Хартхи. И никогда не узнает. Хартха плыл спокойно и неторопливо – скользил под водой, мягко изгибая хвост, чуть подруливал плавниками, порой поднимался к поверхности, чтобы выпустить скошенный фонтан и вдохнуть новую порцию воздуха. Собственно говоря, ему велели присматривать за Борго – не оставлять одного, беречь пуще сонара и вообще отвечать головой. Но что может случиться с китенком в тихой лагуне? Да и рыбам ничего не грозило. Хартха знал, что найдет стадо там, где оставил – только вот он напрочь забыл, где это 'где'...

Низкий, рокочущий звук прокатился по морю. 'Финвал в беде, – подумал Хартха. Интересно, что там случилось. Они же громобои, их даже акулы боятся...'

Звук повторился – громче и дольше, чем в первый раз. Никакой это не финвал, подумал Хартха потрясенно. Не бывает таких финвалов... Рокот накатывал волнами, от него становилось тошно, и зудела кожа – будто заплыл в красное пятно криля. Страшно становилось от этого звука: был он негромкий, но такой низкий, что пронизывал все тело, отдавался в голове, заставлял содрогаться. Хартха метнулся в сторону, бестолково плыл какое-то время. Рокот сливался в равномерный гул; вода мелко вибрировала. Хартхе стало страшно. Потом – еще страшнее. Наконец, он перестал сдерживаться и закричал изо всех сил: 'Опасность! Опасность! Беда!'

– Вы чего? – испуганно спросил кто-то.

Хартха сконфузился.

– Я это... Гудит, понимаешь.

– Ну-ну, – сказал Борго. Он подплыл ближе, недоверчиво покачивая хвостом. – Опять этот ваш тонкий слух всем на удивление? Я ничего не слышу.

– Да море же трясется! – воскликнул Хартха. – Дно ходуном ходит – потрогай!

Борго нырнул, прижался животом ко дну и долго лежал, не двигаясь.

– Ничего себе, – сказал он, наконец. – Это же... как его...

'Землетрясение', – подумал Хартха. Мать рассказывала – бывает время, когда волны беснуются, острова уходят под воду, а берег становится дном океана. Это Великая Вода встает на сторону китов, неся смерть и разрушение миру китобоев. Мать говорила: мы всегда чувствуем приближение беды, уходим в море, и Великая Вода не трогает нас. Мать говорила: это духи мертвых китов бьются о дно – там, где нашли они смерть в бою с кракенами. Прошлой зимой глубина забрала троих охотников, и мать Хартхи была среди них. Может быть, ее дух породил это землетрясение?

– Стадо, господин Хартха! – воскликнул Борго. – К атоллу надо рыбешку гнать! Волна пойдет – всех погубит.

Хартха посмотрел на него. К атоллу... Всех погубит... У них язык такой...

Надо было спешить.

Они разыскали стадо и погнали его в море. Рыбы тоже чуяли неладное: сновали в воде, трепетали, сталкивались, метались у самой поверхности, темным дождем сыпались вниз. Хартха мысленно повторял раз за разом: "Вперед... Вперед... Сзади – нет еды, нет света... Вперед... Еда впереди...". Когда-то именно так он обнаружил свой дар – целый день гонялся за рыбьим стадом, измучился, устал, и, растеряв окончательно всех подопечных тунцов, подумал в отчаянии: "А ну быстро сюда, твари безмозглые!" Через полминуты рыбы собрались перед ним и застыли в воде, словно длинные капли живого серебра. С этого и началась его тайна. Потом были соплеменники, которые приходили ругать Хартху-мечтателя, Хартху-бездельника – и уходили почему-то в прекрасном расположении духа. Были гарпунщики, у которых прямо из перекрестья прицела пропадал кашалот. Были дети – личинки китобоев – которые резвились рядом с Хартхой и не видели его.

Но чаще всего были тунцы и селедка, селедка и тунцы. Вот и теперь – пасти рыбу, тратить время на тупоголовое стадо. А тут еще мальчишка... Если бы не он, Хартха сейчас мог бы заняться по-настоящему важным делом. Впрочем, из всего на свете можно извлечь пользу.

– Борго, – сказал Хартха, – давай-ка, подмени меня. Умеешь скотину погонять?

– Конечно, умею, господин, – ответил Борго. – Дайте-ка я...

Он пристроился позади стада, фыркнул в воздух и захлопал по воде хвостом.

Тунцы запаниковали, принялись трещать и биться. Воцарился хаос. Хартха, пытаясь перекричать тунцов, требовал, чтобы Борго прекратил безобразие. Борго смущенно оправдывался. Надо было спасать положение.

"Впереди – еда", – подумал Хартха. У него слегка закружилась голова, и на какое-то время он потерял способность слышать окружающий мир. "Впереди – свет, впереди – чистая вода. Всё хорошо. Каждый спасется, никто не умрет. Впереди – еда, впереди – свет". Тунцы, нервно виляя хвостами, устремились по прежнему курсу. Хартха перевел дух.

– Так, – сказал он. – Спокойно. Лаской, только лаской. Дальше, думаю, сам справишься. Сумеешь их до впадины довести?

– О чем речь, господин Хартха, – ответил Борго и смущенно помахал плавниками.

– Плывешь до впадины, там ждешь меня. Если волна пойдет сильная, ныряешь вместе со стадом, понял?

– Так точно!

– Все, я на тебя надеюсь, – сказал Хартха, развернулся и поплыл прочь.

– Эй, господин, а вы-то куда? – крикнул Борго.

– Дело одно осталось, – пробормотал Хартха. Рокот усилился; теперь к нему присоединились глухие взрывы, толчками отдававшиеся во всем теле.

Надо было спешить.

И Хартха спешил.

Прибыв на место, он подумал что ошибся, перепутал свою лагуну с какой-нибудь другой. Берег молчал: никто не лез в воду, никто не кричал, не дурачился. Но потом Хартха нашел банку и отмель, и понял: та же лагуна, тот же берег. Просто люди, словно чувствуя приближение беды, растеклись по домам, попрятались в хрупкие коробочки, которые так хорошо защищают их друг от друга – но бессильны против гнева морских духов. Да, надо было спешить.

Хартха плеснул хвостом, чувствуя себя неуверенно и глупо. План мог не сработать. Отвести глаза стайке ребятишек или китобойной команде, конечно, сложнее, чем пасти селедку. Но то, что он собирался сделать сейчас, было в тысячу раз трудней. В обычной, домашней жизни нам все дают переделать: если не вышло в первый раз, есть вторая попытка, а потом – третья, четвертая, и так далее, пока кто-нибудь не скажет: 'Хартха-бездельник, ты ничего не умеешь, как надо, но теперь, вроде, получилось неплохо'... Сейчас – или выйдет, или нет. Только попробую, решил Хартха. Ведь ничего не потеряю; а получится – стало быть, так и надо, так и должно быть. Значит, не только скотину погонять могу... Он выставил голову из воды, сделал несколько глубоких вдохов и начал думать.

Страх. Непереносимый ужас, от которого расширяются зрачки и опорожняется кишечник. Страх смерти и боли, страх одиночества и потери близких. Страх быть изгнанным из стаи, страх тьмы и неизвестности. Страх... Тень в черной воде, звук корабельных моторов. Хартха оживлял в уме образы, веками нагонявшие панику на его сородичей. Глубина. Кракены. Акулы. Гарпун, протыкающий легкое. Слип китобойного сейнера с распластанным трупом. Зло, и бешенство, и погибель, и бездонные впадины, в которых притаились духи умерших – это они теперь гудят, рокочут, готовя к битве Великую Воду... Стало дурно от ужаса, сам собой вспомнился кошмар, что приснился накануне, и Хартха забился на отмели, взметая хвостом соленые брызги. Страх...

...они услышали. Он не видел этого, но знал – они услышали.

(Люди бросали палатки и коттеджи, в купальниках выскакивали на улицы и, не разбирая дороги, бежали от побережья. Прыгали в машины, нашаривая неверными руками ключи зажигания, прижимались к рулю, рвали с места и мчались прочь. Любовники покидали кровати в "лав-отелях", полицейские бросали свои посты. Владельцы сувенирных лавок улепетывали, оставив магазины без присмотра. Дети вопили и били пятками оземь, покуда родители волочили их за собой, как кули с картошкой. И все они живой лавиной текли вглубь страны, дальше и дальше от курортного городка, который через пару часов должен был стать эпицентром землетрясения. Страх....)

Потом случилась беда.

Резкий, высокий звук ввинтился в рокот стихии. Скрипящая мерзость: будто песок на зубах. Звук становился все громче, все пронзительней, и очень скоро Хартха – сквозь усталость и страх – сумел опознать источник этого звука. Человеческое судно; неопасное, но очень быстрое. И... не очень большое, да, небольшое, маленькое судно. Меньше Хартхи, даже меньше Борго... Борго.

Звук оборвался. Хлопок, треск, короткий крик. Удары хвостом по воде – частые, словно Борго играл с волнами. Густое чавканье. Снова крик – слабее прежнего. И всё. Тишина. Только слабенькие, беспорядочные шлепки, которые означали: пытается плыть человек. Хартха, оцепенев, прислушивался еще мгновение, затем поплыл так быстро, как мог. Шлепки становились реже, потом неподалеку забулькало, и Хартха понял: вот оно, то самое место. Он принялся звал Борго по имени, кричал, просил отозваться – ответом был только низкий гул, поднимавшийся со дна. Темным в лохмотьях пятном проявился в воде человеческий труп.

Хартха нашел совсем немного. Скорлупу лодочного борта, разбитого при ударе. Троих мертвецов – они совсем не умеют нырять, эти люди. Плавник, кусок кашалотового хвоста: видно, винты продолжали вертеться, пока не утонул мотор. Вода была темной и пахла мясом. Хартха набрал воздуха, чтобы нырнуть. Может быть, Борго просто оглушен, истекает кровью. Ударом выбило воздух из легких, и мальчик падает на дно. Надо найти, поднять, спасти...

В это время духи на дне решили: пора.

Огромная волна опрокинула Хартху на бок, завертела, подмяла под себя и принялась топить. 'Поделом, – подумал он, задыхаясь. – Следом... пойду...' Водоворот затянул в глубину – косо, безжалостно выворачивая плавники. 'Поделом', – думал Хартха, глотая воду. Но телу Хартхи было плевать на глупые мысли – тело хотело жить, и оно билось, уворачивалось от волн, воевало за путь наверх. Наверх? Не было больше верха и низа, не было дна и поверхности: только бурлящая страстная сила, которая крутила Хартху, и ломала, и обрушивала его на дно, и разбивала ему голову. 'Поделом, поделом', – думал он, задыхаясь. Местами попадались горячие гейзеры – они простреливали всю толщу воды – тело их огибало, чтобы не свариться заживо. Но не всегда удавалось: троекратно Хартху опалило кипятком, и Хартха кричал, как кричал в последние свои секунды Борго. На вдохе вместе с воздухом втягивалась вода, приходилось дышать колючей пеной. Со всех сторон ревело, от слуха было еще меньше толку, чем от зрения, и, когда Хартха совершенно точно понял, что ему не выбраться, все закончилось – так же внезапно, как началось.

Так же внезапно – как началось.

Наступил покой. Море баюкало, успокаиваясь, и стихал бешеный, невесть откуда взявшийся ветер, и солнце грело истерзанную спину Хартхи. Солнце видало и не такие бедствия. Солнцу было все равно... Хартха обессилено качался на волнах. Духи унялись, приняв жертву. Не Борго ли стал этой жертвой, не те ли, кто были в разбившемся катере?

Теперь спешить было некуда.

Хартхе больше всего хотелось выдохнуть, опуститься на дно и больше не всплывать.

Но – никак.

Тогда какая разница, подумал Хартха с отвращением.

И поплыл к атоллу.

Атолл рос – сперва точка, потом – пятно в зеленой, взбаламученной воде, потом – огромная масса, непреодолимая преграда для сонара...

Справа и слева появились тени, и кто-то замаячил позади. Хартха не мог его видеть, но почувствовал, как изменилось эхо.

– Не сворачивай, – сказали слева.

– Не буду, – пообещал Хартха. – Я ведь сам пришел.

– Мальчишку жалко, – сказали справа.

– Да, – ответил Хартха.

– Вперед, – сказали сзади.

– Да, – ответил Хартха. Больше они не разговаривали – до самого атолла. У входа в лагуну собрались тени, образовав огромный полукруг. Хартха и те, кто его конвоировал, плыли, пока не оказались внутри полукруга. Затем одна из теней приблизилась. Это был Патриарх.

– Здравствуй, мечтатель, – сказал он.

– Здравствуйте, Патриарх, – ответил Хартха. – Зря вы так. Я бы сам пришел.

– Это не важно, – сказал Патриарх. – Нет моего мальчика больше. Вот что важно.

Пел чуть слышно хор сонаров. Усталость, и боль, и отчаяние. В мутной воде – песок, мертвый криль, оглушенные рыбы. Много мы потеряли, но главные потери – не нащупать эхом, не увидеть глазами.

– Ваш сын погиб по моей вине. Я готов понести любое наказание. Это все, что имею сказать.

Патриарх выпустил огромный фонтан; плеснул хвостом так, что звон пошел.

– Тебе полагалось бросить к бездне своих рыб и спасать ребенка. Неважно – моего, своего, чужого – ребенка, Хартха! Стая вымирает: у нас мало детей. Скажи, что ты делал там, на мелководье?

Хартха молчал.

– Смотрел на кораллы? Гонялся за скатами? Чем ты занимался, пока люди убивали моего младшего? Хартха-мечтатель, отвечай мне.

Хартха молчал. Патриарх подплыл близко – стали видны шрамы на голове. Круглые следы кальмаровых присосок, рваные полосы от акульих зубов. Поперек лба – глубокая борозда: память о последней дуэли.

– Не нужен нам этот кит, – произнес Патриарх. Звук разошелся во все стороны, эхо забилось между ребристым дном и поверхностью воды. Тени вокруг Хартхи расступились: приговор был страшен. Патриарх выдержал паузу и закончил:

– И морю всему не нужен.

Он длинно развернулся и поплыл прочь. Тени последовали за ним – все, кроме двух.

'Стая вымирает, – подумал Хартха. – А я, выходит – не стая?..'

Он все еще ждал, надеялся из последних сил: что-то случится, что-то вот-вот случится, и Борго объявится – живой и веселый, и Патриарх вернется, и все будет по-прежнему, спокойно и мирно...

– К берегу, – сказали справа.

И ничего не случилось.

Хартха взмахнул хвостом, поплыл к берегу, а охранники поплыли следом. Со стороны это, должно быть, выглядело красиво: трое китов, один впереди, двое поодаль, скользят под волнами, порой всплывая, чтобы выпустить фонтан. Спереди – белый кит: небывалое, светлое пятно под водой, в царстве сумрака, теней и темноты. Хартха плыл, стараясь думать только о хорошем. О хорошем никак не получалось, и тогда он вовсе запретил себе думать. Но это оказалось очень трудным делом – не думать. Борго лежал на дне, и светящиеся рыбы удивленно сновали вокруг его искромсанного трупа. Люди, опомнившись от страха, возвращались к разрушенным домам. Хартха так устал, что ему было все равно: разламывалась от боли голова, саднили легкие, плавники свисали безвольными обрубками. Борго... Люди... Личинки китобоев. Все равно, все равно... Охранники молчали, тихонько сканировали дорогу. Дно постепенно повышалось. Колония водорослей заклубилась вокруг головы, зеленые нити облепили глаза. Крошечный рачок попал под веко. Хартха сморгнул его и сильнее заработал хвостом.

Вдруг очень захотелось жить.

И стало страшно – так страшно, как никогда в жизни. Ведь в жизни все дают переделать: если не вышло в первый раз, есть вторая попытка, а потом – третья... Только умереть получается – всего один раз, без повторов и ошибок. Хартха стиснул челюсти так, что зазвенело в голове: не сдамся. Хоть это сделаю так, как не сделает никто. Лучше всех. Как страшно. Великая Вода... Как страшно.

Охранники отстали. Они слышали Хартху. Сигнал "свой – чужой" может пройти пол-океана. Никогда приговоренным не удавалось бежать: в море везде есть уши. Будь ты хоть трижды гипнотизером, невозможно скрываться всю жизнь. Океан тесен... Воды становилось все меньше, плавники начали задевать дно. Похоже, пора. Раз, два, три...

Хартха утробно закричал и прыгнул вперед. Вода в последний раз плеснула по бокам: как оно будет теперь? Он узнал – как: земля ударила в живот, вышибла дух, песок облепил тонкую кожу. Хартха закричал еще раз, но его никто не услышал. В воздухе звукам тесно – не то, что в воде. Короткий фонтан брызнул из дыхала. Ребра затрещали, печень сдавило, желудок сжался. Хартху вырвало, он дернул хвостом и потерял сознание.

– Красавец. Отличный экземпляр. Как он у вас очутился, говорите?

– Просто повезло, коллега. Спасатели разгребали завалы, у них была куча техники на этом чертовом побережье. Вы же помните – все в руинах, ни единого целого здания...

– Да, да... Ужасное землетрясение, ужасное...

– Зато почти без жертв. Ущерба на сотню миллионов – и всего пятеро погибших. Фантастика. Да, спасатели... вот они-то его и нашли. Увидели, что он еще дышит, подогнали "бобкэт", столкнули в воду. И, представьте, ожил! Ожил, да еще уплывать не хотел! Все к берегу жался, будто ждал кого-то.

– Вас ждал, наверное, хе-хе.

– Да, может, и так! Может, и так. Хотя вряд ли – у него были повреждены грудные плавники, далеко бы не уплыл. Ну, вызвали меня из института. Вы не поверите: когда я его увидел, произошла феноменальная вещь. Будто кто-то мне начал говорить – возьми кита к себе. Возьми кита к себе... Представляете? Голоса в голове, как говорит молодежь. Я подумал: а чем черт не шутит? И позвонил аспирантам, чтобы выезжали.

– Ну что ж, голоса были правы, доктор. Этот кашалот – мировая знаменитость. Первый крупный кит в неволе. Я смотрю, он у вас совсем поправился. Когда будете на свободу выпускать?

– Посмотрим. Он мне как сын родной. Бывает, мы с ним разговариваем, хм, да. Знаете, так – он там, в бассейне, я здесь. Мне кажется, он меня понимает. Черт знает что такое.

Они стали смеяться, а Хартха лежал в бассейне и слушал их смех.