Текст книги "Теперь он твой (СИ)"

Автор книги: Анатолий Герасименко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Герасименко Анатолий
Теперь он твой

На груди покойника лежала горка крупной соли, а сверху положили краюху бурого ноздреватого хлеба. Соль поблескивала, скупо отражая пламя свечей, несколько кристаллов закатились в складки похоронного костюма. Гроб в окружении трёх канделябров стоял посреди огромного зала, окна были задёрнуты чёрной складчатой тканью, и от каменного пола, изрисованного кругами, веяло холодом.

– Ешь давай, – прошипел Виктор. Андрей медленно протянул руку, взял хлеб, поднёс ко рту и, зажмурившись, откусил. Хрустнула ломкая корочка, хлеб оказался свежим и мягким, кажется, с какими-то добавками, так что после первого куска неожиданно захотелось ещё. "Ну, а чего, – подумал Андрей. – Почему бы и нет. Вкусно же". Виктор внимательно следил, как он жуёт. Последний кусок попался с прилипшей крупинкой соли, Андрей тут же скосил глаза на усыпанную солью грудь мертвеца и ощутил, как хлеб просится обратно. Но ничего, обошлось. Когда с хлебом было покончено, Виктор протянул Андрею две монеты, держа руки крест-накрест над гробом. Андрей принял нагретые медяки в подставленные ладони. "Как нищий", – подумалось с обидой.

– А где же остальное? – нарочито бодрым голосом спросил он. Виктор без улыбки махнул рукой и вышел из зала. Андрей поспешил за ним, гулко звеня каблуками по шахматным плиткам. Прошли сумрачным коридором, спустились в холл, дошли до узких готических дверей. Перед самым выходом Виктор указал пальцем в угол: вот, мол. Рядом с дверью и вправду притаился видавший виды "дипломат", и, когда Андрей откинул его исцарапанную крышку, изнутри приветливо глянули ряды денежных пачек. "Настоящие? – опасливо стукнуло сердце. – А если не настоящие, что сделаешь? Ладно, авось не обманет".

– Ну, бывайте здоровы, – сказал Андрей с той же преувеличенной бодростью и протянул руку. Виктор, однако, руки не подал и даже отступил на шаг, сделав ладонью жест, будто разгонял сигаретный дым. "Ну да, – спохватился Андрей, – говорил же, что прощаться не будет, обычай такой. А кстати..." Он переступил с ноги на ногу и спросил:

– Слушайте, не подбросите до города? А то сюда на вашей машине ехали, обратно я... мне... тут далеко...

Виктор смотрел ему в глаза, не мигая, точно игуана.

– Ладно, так дойду – сказал Андрей раздражённо и толкнул дверь плечом.

Снаружи было тихо и солнечно, и очень тепло после могильного холода внутри особняка. Передёрнув плечами, Андрей спустился по бесконечной мраморной лестнице и зашагал к воротам. "Тоже мне, маг-чародей, – думал он с обидой. – Обряд обрядом, а как теперь до Питера добираться? Пешком двадцать километров по трассе? Мог бы предупредить, что назад не повезёт". Чемоданчик с деньгами увесисто похлопывал по ноге, словно успокаивал. Андрей добрёл до ворот, повозился с тяжеленным засовом, толкнул кованую створку и вышел на шоссе.

– Ну что ж, – буркнул он, – ловись, попутка, большая и маленькая.

Сзади лязгнуло. Подпрыгнув от неожиданности, Андрей обернулся. Виктор стоял за воротами и обматывал засов толстенной цепью. Закончив, он щёлкнул дужкой амбарного замка, дёрнул его несколько раз, проверяя, и побрёл к дому – сгорбленная тень в чёрном костюме.

– Во напугал, чудила, – выдохнул Андрей. – И когда подобраться успел...

Попутку удалось поймать на удивление быстро, водитель оказался весёлый, разговорчивый, довёз до самого дома и, когда приехали, от денег отказался. "Брось, брось, – приговаривал он, – я ж не ради бабок, я же помочь хотел..." Андрей такому великодушию, разумеется, обрадовался и не оттого даже, что не хотелось платить, а просто страшновато было открывать при незнакомом человеке "дипломат", набитый наличностью. Кошелёк же пустовал – как и всю последнюю неделю. Озираясь и прислушиваясь, Андрей поднялся на третий этаж, отпер дверь, стараясь не греметь ключами, и только оказавшись в квартире, позволил себе, наконец, сказать:

– Йес-с!!!

Прижимая к груди чемоданчик, он неумело провальсировал из прихожей в комнату, где задёрнул шторы, бухнулся задницей на сердито крякнувший диван и приступил к пересчёту богатства. Деньги были новые, выглядели настоящими, и было их ровно столько, сколько обещал Виктор. "Хватит, – думал Андрей, погружая руки в нутро "дипломата", – на все их сволочные кредиты хватит. И ещё много останется. На палату для Шурика, и на терапию..." От денег шёл терпкий, горьковатый запах, как от лепестков невиданного цветка. Вдруг послышался какой-то звук снаружи. Андрей вскочил, на цыпочках пробежал в прихожую и долго прислушивался. Но нет, это были не коллекторы – просто вернулся с работы домой кто-то из соседей и устало топал по лестнице. "Завтра, – пробормотал Андрей, – завтра же в банк". Он задумался: может, заказать ужин? Первый раз за месяц поесть по-человечески. Но съеденный хлеб словно разбух в желудке, и при одной мысли об ужине снова вспомнился тот последний кусок, солёный, лежавший на мёртвой груди... Андрей сглотнул подкативший комок и пошёл на кухню. Выпив два стакана воды прямо из-под крана, он вернулся в комнату, кое-как затолкал деньги обратно в "дипломат", положил его рядом с собой на диван и уснул.

Поначалу снилась разная дежурная ерунда: метро, осень, армия. Потом приснились Танька с Шуриком. Танька улыбалась и звала на озеро купаться, но Андрей хотел побыть дома, ведь дома был Шурик, здоровый и весёлый, как год назад, до аварии. Шурик затеял играть в догонялки и всё время бежал впереди. Хотелось его нагнать, взять на руки, спросить, как он, что нового в садике, какие мультики сегодня посмотрел. Но он ускакал далеко-далеко, а Танька принялась ругаться, и от этого Андрей вспомнил, что они в разводе, а Шурик лежит в больнице. Хороший сон побледнел, смазался и угас. Вместо него началась кромешная, небывалая жуть.

Он стоял на краю обрыва, в темноте. Кругом громоздился чёрный непролазный лес, потрескивал ветками, ронял за шиворот мёртвую хвою. Но не лес был страшен, а обрыв, то невидимое, что ждало на дне его, и ещё страшней становилось от невесть откуда взявшейся тоски, будто бы пропал кто-то важный и дорогой, пропал навсегда, и не успеть теперь ни проститься с ним, ни вымолить прощения. Хотелось заплакать и убежать. Но ужас сдавил горло, слёзы застывали в уголках глаз, и ног он под собой не чуял, словно они вросли в землю, как корни этих чёрных огромных деревьев. Шли минуты, неотличимые от часов, делалось всё тоскливей и жутче, всё темнее становилась бездна обрыва. А потом из темноты послышался звук. Рычание.

Андрей вырвал ноги из цепкого дёрна, попятился. Рычание повторилось, хриплое, булькающее, словно кто-то полоскал застуженное горло. На край обрыва, цепляясь когтями, вскарабкалась косматая тень. Это был огромный волк. Он встряхнулся, поднял голову, и Андрей увидел, что у волка – плоское человеческое лицо с узко посаженными глазами и злым тонкогубым ртом. Лицо оскалилось, изо рта хлынула на землю густая кровавая жижа. Андрей, чуть не выворачивая от напряжения суставы, развернулся и побежал. Он бежал, постанывая от страха, высоко подлетая в прыжках, но всё равно медленно, не быстрей лениво идущего человека, а волк прыгнул, накрыв необъятным телом ночное небо, и тогда Андрей со всхлипом проснулся.

Поначалу он даже не понял, что спасся из кошмара, потому что в комнате было так же темно, как во сне. Тяжело дыша, Андрей пошарил вокруг, узнал на ощупь диванные подушки, знакомые и безопасные. Найденный в кармане мобильник высветил: "1:15". "Ещё спать и спать, – подумал Андрей с облегчением. – Фу, приснится же такое". В квартире царила уютная тишина, как и положено в час ночи. Между половинками штор с улицы пробился луч от автомобильных фар: кто-то разворачивался на перекрёстке рядом с домом. Луч обвёл комнату, полоской высветил шкаф, стол с компьютером, большую груду одежды на полу рядом с дверью, остановился на чемоданчике с деньгами и угас – машина уехала. Длинно выдохнув, Андрей перевернулся на другой бок. "Спать и спать..." – подумал он, закрыл глаза и понял, что никакой груды одежды у двери быть не должно.

Он вскочил, запнулся о подушку, неуклюже спрыгнул с дивана. От двери послышалось рычание, такое же, какое было во сне, хриплое, клокочущее, будто сквозь льющуюся кровь. Андрей отпрянул к стене, мимо пронеслось огромное тело, обдав душным запахом падали. По инерции волк подлетел к окну, загудела от удара батарея. Андрей метнулся к выходу. Сзади заскребли по паркету когти. Он подбежал к входной двери, задёргал ручку замка. В последний момент каким-то шестым чувством понял, что надо увернуться, неловко отскочил. Волк всё-таки достал на излёте, Андрея отбросило на стену, он задел плечом выключатель и в беспощадном свете зажёгшейся люстры увидел рядом с собой лохматую тушу. Всё было волчьим – жесткий, как метла, хвост, толстые лапы с торчащими когтями, вздыбленная холка. Но место звериной морды занимала белая рожа со злыми человеческими глазами. Из оскаленного рта брызгало кровью. Чудище бросилось вперёд, Андрей наудачу толкнулся в дверь, и та подалась, отворяясь – успел-таки отпереть. Он вывалился на лестницу, налёг на дверь всем телом. Замок щёлкнул. Тут же изнутри последовал удар такой силы, что с косяка посыпалось крошево штукатурки. Зверь бился, глухо рычал, тряслась обшитая советским дерматином дверь. Андрей слетел по лестнице до первого этажа, выскочил на улицу и побежал по ночному городу.

Мысли в голове неслись так быстро, словно хотели выпрыгнуть наружу. "Свихнулся, – думал Андрей в смертном ужасе. – Или напился... Ведь не пил. Зато ел! Хлеб!! Витька этот, чародей хренов, намешал чего-то, наверное. Отравили! Но весь вечер нормальный был... Может, нервы?" Бежать мешало какое-то странное неудобство, и, поравнявшись с круглосуточным магазином, Андрей понял, что вылетел из дома как был, в футболке, джинсах и не очень целых носках. Без ботинок. Чудища нигде не было видно, магазин зазывно сверкал витриной, и почему-то думалось, что внутри будет гораздо спокойней, чем снаружи.

Чернявая продавщица покосилась с подозрением. Андрей, немного оправившись от страха, понял, что вид имеет небезопасный: плечистый здоровяк под два метра ростом, заросший русой бородой, да к тому же без обуви. Но продавщица, ничего не сказав, уткнулась взглядом в тихо бубнивший телевизор под прилавком. Андрею вдруг страшно захотелось пить. Трясущимися руками охлопав карманы, он убедился, что денег при нём нет. Зато – о чудо! – нашёлся мобильник, который он, видимо, спросонья засунул в карман. Еле попадая по кнопкам, Андрей набрал номер полиции. Секунду подумал, стёр. Набрал МЧС. Стёр ещё быстрее. Нашёл в середине списка: "Виктор (объявление)". Минуты две, нервно поскрёбывая бороду, слушал равнодушные гудки, потом станция дала отбой.

– Сволочь, – процедил Андрей, – отравил, а теперь трубку не берёт.

Продавщица оторвалась от телевизора.

– После одиннадцати не продаём, – враждебно сказала она.

– Сейчас, – торопливо сказал Андрей, листая список. – Сейчас-сейчас.

Кузя был его единственным другом, но зато другом настоящим. Спустя всего четверть часа к магазину подъехала старенькая праворульная "тойота", а ещё через пять минут Андрей сидел в машине рядом с Кузей и, поминутно присасываясь к бутылке с минералкой, рассказывал про свои беды. Начать пришлось издалека: завал по кредитам, поджидавшие в подъезде коллекторы, поиск денег – огромных денег, – срочное объявление, найденное на каком-то оккультном сайте, знакомство с Виктором и его странное предложение. Обряд над покойным отцом Виктора, чемодан с наличностью и, как венец всего этого – похожее на волка чудовище в Андреевой квартире. Кузя не перебивал, только изредка качал головой, и при этом у него поблескивала серёжка в ухе, а по плечам пружинисто хлопали длинные пушистые дреды.

– Не знал, что ты в кредиты вляпался, – сказал он, когда рассказ был закончен. – Я же тебе давал, когда вы разбились. Ещё спрашивал, хватило или нет. Почему не сказал, что не хватило?

Андрей дёрнул щекой:

– Шурику столько операций сделали – у тебя бы и десятой части не набралось. Ты и так помог сильно.

Кузя поджал губы. Андрей глотнул минералки и спросил:

– Ну, а... про обряд что скажешь? Ты ведь спец по части религий. Нью-эйдж, все дела.

Кузя, положив руки на руль, задумчиво причмокнул губами.

– Ритуал, в котором ты участвовал, довольно известный, – сказал он. – Называется "поедание грехов". Встречался в Англии, Шотландии, да и у нас тоже. Когда умирал богатый человек, приглашали бедняка, чтобы тот взял на себя грехи покойного. За деньги, естественно. После обряда бедняку отдавали плату и прогоняли прочь, а мертвец... Считалось, что он становился чист перед Богом.

– Сволочи, – ощерился Андрей. – Отравили человека.

Кузя шевельнул бровью.

– Думаешь, всё так просто? Почему тогда ты сразу не начал видеть всякую нечисть?

– Откуда я знаю, – сказал Андрей злобно. – Может, им надо было, чтобы я...

Он задумался. Думать было трудно, мешал страх. Чем больше Андрей пытался отогнать панику и сделать логические выводы, тем больше полученные выводы его пугали.

– По-моему, – прервал его размышления Кузя, – ты в какую-то херню впутался.

– Да знаю, – с отчаянием сказал Андрей. – Я-то решил – причуды богатых. Удача, лёгкие деньги. А теперь – волк. Кошмар.

Кузя снова причмокнул губами.

– Волк... – протянул он. – Мне кажется, этот волк олицетворяет возмездие за какие-то исключительные проступки. Покойник чего натворил-то?

– Хрен его знает. Я не спрашивал.

– А стоило, – заметил Кузя. – Его грехи теперь перешли к тебе. И возмездие тоже. Теперь это твой волк.

– Не мели ерунду, – Андрей приложил холодную бутылку к гудевшему виску. – Я отравлен. У меня сдали нервы. Дай отдышаться и успокоиться, может, пройдёт.

Кузя тронул чётки, свисавшие с зеркальца заднего вида.

– Грехи просто так не проходят, – сказал он неторопливо. – Считается, что самый короткий путь к избавлению от грехов – это раскаяние. Пожалуй... Хорошо будет тебе пожить в каком-нибудь монастыре. Думаю, церковные стены для этого волка – серьёзная преграда. Хотя фиг знает. Но раскаяться там сможешь по полной...

– Да брось, Кузя! – взмолился Андрей. – Какие грехи, какое раскаяние? Не в чем мне каяться.

"Кроме того, что случилось с Шуриком", – стукнула непрошеная мысль. Кузя тяжело вздохнул, словно подумал о том же.

– Давай-ка вот что, – сказал он, заводя машину. – Сейчас поедем ко мне. Переночуешь, выспишься, а утром на свежую голову сходишь к врачу.

– Ни какому врачу... – начал Андрей.

В этот момент раздался глухой металлический удар, и "тойота" резко клюнула носом. Плоская морда прижалась к лобовому стеклу, скаля чёрные от крови зубы – совсем не человеческие и даже не волчьи, а треугольные, острые, точно у акулы. Кузя в ужасе заорал и дал газу. Машина прыгнула вперёд, задела крылом чей-то мирно припаркованный джип и помчалась по пустой улице. Андрей вывернул шею и увидел в заднее окно волка. Чудовище стелилось по асфальту, как гончая, догоняя "тойоту" мягкими, неимоверно длинными скачками.

– Кузя, ты что?! – крикнул Андрей. – Тоже его видишь?!

В ответ Кузя выматерился сорванным голосом. Волк медленно, но неумолимо сокращал расстояние. Блестела в свете фонарей кровь на жуткой роже. Мотор рычал, но Андрею казалось, он слышит другое рычание, хриплое и булькающее. Скорчившись на сиденье, он видел, как акульи зубы рвут воздух уже над самым багажником: волк будто играл, заходил то слева, то справа, и казалось, что его оскал – это победная ухмылка. Тут Кузя вскрикнул, машина как-то нелепо вильнула, и мимо пронеслось большое гудящее тело автобуса. Автобус снёс волка с дороги, подпрыгнул, уткнулся тупым носом в кювет и исчез за поворотом. Андрей посмотрел на Кузю. Глаза у того были – как шарики от пинг-понга.

– Перекрёсток, – сказал Кузя деревянным голосом. – Я не нарочно...

– Ладно, – сказал Андрей, откинувшись на сиденье и переводя дух. – Ладно. Это не нервы. И не отрава. О Господи...

Фары выхватывали из темноты вереницу столбиков ограждения, асфальт бежал навстречу бешено мчавшейся "тойоте". Кузя, ожесточённо кусая губы, глядел сквозь лобовое стекло.

– Я ведь сплю, а? – беспомощно спросил Андрей. – Кузя, я сплю?

Кузя быстро глянул на него и снова перевёл взгляд на дорогу.

– Похоже, один и тот же сон видим, – сказал он всё тем же деревянным голосом. – Блин, во что ты меня втянул, Андрюха...

– Высади меня, старик, – слабо попросил Андрей. – И поезжай домой.

– Нет, – отрезал Кузя. – Едем к Виктору. Того богатея ведь Виктором зовут?

– Высади, – повторил Андрей. – Сам разберусь.

– Заткнись-ка, – посоветовал Кузя и свернул на развязку. Андрей привалился виском к боковому стеклу и глядел на медленно ползущие у горизонта огоньки далёких домов. "Помолиться, что ли, – подумал он безнадёжно. – Как там бабушка учила... Отче наш, иже еси на небеси..." Дальше всё забылось, всплыла в памяти только фраза "хлеб наш насущный дашь нам днесь", и заодно вспомнился хлеб, который он взял с груди покойника. Андрей застонал и закрыл глаза.

Доехали по ночному времени быстро, за полчаса. Кузя подогнал машину вплотную к кованым воротам, гуднул сигналом. Особняк глыбой чернел на фоне тёмного неба, все окна были погашены. Андрей вылез, принялся трясти засов на воротах и кричать: "Виктор! Вик-тор!" – но всё впустую. Каменную ограду в два человеческих роста венчал серпантин колючей проволоки, и Андрей сомневался, что сможет перелезть на ту сторону, даже если подоспевший волк станет хватать его за пятки. В отчаянии он принялся раскачивать ворота, надеясь, что даст слабину цепь, которой Виктор обмотал засов, но тут Кузя сходил к машине, погремел чем-то в багажнике и вернулся со здоровенными кусачками по металлу.

– Ни хрена себе клещи, – сказал Андрей и чихнул: без ботинок ноги зябли.

– От прежнего хозяина машины остались. Никак руки не доходили хлам разобрать, – Кузя взмахнул кусачками.

– А если тут сигнализация? Нас же арестуют!

– Знаешь, Андрюха, – сказал Кузя серьёзно, – для тебя это был бы не худший выход. На, держи фонарик, светить будешь.

Он просунул рукоятки инструмента сквозь прутья решётки и напыжился. Цепь щёлкнула, разомкнутые звенья бессильно повисли, качаясь. Ворота разъехались, под ногами захрустела дорожка из гравия. Если здесь и была устроена сигнализация, она никак не дала о себе знать. Пока они шли к дому, Андрей лихорадочно прикидывал, как проникнуть внутрь. Стучать, пока не Виктор не откроет? Залезть на крышу и спрыгнуть в дымоход? Поискать гараж, заднее крыльцо или что там бывает в таких фешенебельных особняках? Тем временем они поднялись по мраморной лестнице, и Кузя положил конец Андреевым терзаниям. Подступив к стрельчатому, в ажурном переплёте окну, он наотмашь ударил кусачками. Стекло всхлипнуло и звонко осыпалось, а Кузя сноровисто выбил торчавшие из рамы осколки.

– Отчаянные времена требуют отчаянных мер, – сказал он, криво ухмыляясь в свете фонаря. – Сейчас куртку постелю, можно будет залезть.

У Андрея не было ни сил, ни желания спорить: он постоянно озирался, подсвечивая декоративные кусты вдоль дорожки, каждую секунду ожидая выхватить из темноты четвероногую фигуру. Кузя, наконец, справился с курткой, и они полезли в окно.

– Сейчас найдём твоего гада, – пыхтел Кузя, – да спросим с пристрастием. Что за волк... Почему волк...

– А н-ну, не двигаться! – сказал знакомый голос.

В холле зажёгся свет. У лестницы, ведущей на второй этаж, стоял Виктор в цветастом халате и таких же цветастых тапках. Очки на носу сбились, хипстерские бакенбарды были взъерошены, в левой руке он держал початую бутылку коньяка, а в правой – большой никелированный пистолет. Стволом пистолета Виктор поводил в воздухе, беря на прицел то Кузю, то Андрея. Будто в считалочку играл.

– Руки вверх, – велел он и пьяно хохотнул. Андрей подчинился. Кузя бросил кусачки и тоже поднял над головой ладони. Виктор удовлетворённо кивнул.

– Ну? – произнёс он, качнувшись. – И чего хотим? Деньги получили? Получили. Зачем в дом лезем? М-м?

– Ты, гад! – выкрикнул Андрей. – Что это за волк на меня охотится?

Кричать с задранными руками оказалось почему-то ужасно неудобно. Виктор стволом пистолета описал в воздухе сложную кривую.

– Это не волк, – сказал он. – Это Колька.

– Какой ещё Колька? – растерялся Андрей.

Виктор поморщился:

– Ну Колька, брат мой... Старший. Это давно было. Он дурачком родился, говорил хреново. Пысал под себя всё время. Вот папаша его на цепь и посадил. Он тронутый был немного... После маминой смерти. Папаша, в смысле.

– На цепь? – подал голос Кузя. Виктор сощурился:

– А т-ты ещё кто?.. Ладно, неважно. На цепь, ага. В подвале. Я тогда совсем был сопляком был еще. Лет пяти, наверное. Но помню, как Колька орал. Папаша его бил часто. Как нажирался – шёл в подвал. И метелил.

– За что? – спросил Андрей. Виктор фыркнул:

– За что! Да за всё! Что мама умерла. Что дела не идут. Что в стране бардак. Это девяностые были как раз... Ну, Колька-то однажды вырвался и сбежал. Папаша – за ним. Он в лес. Папаша следом. С палкой. Там Колька и погиб. Через овраг сиганул, от папаши-то. И не допрыгнул. А в овраге сухое дерево валялось. Он на сук и напоролся. Горлом. Папаша, как увидел, так сразу протрезвел. Обратно домой побежал, "скорую" вызвал. Да только пока те приехали, Колька уже кровью захлебнулся. Вот и все дела.

Виктор шатнулся, с утробным бульканьем глотнул из бутыли. Занюхав рукавом халата, добавил:

– Папашу тогда судить хотели. Но он зелени отвалил, и з-замяли дело. Девяностые же. Ещё и не такое видели.

– И Колька с тех пор охотился за твоим отцом? – медленно спросил Андрей. Виктор размашисто повёл бутылкой вокруг себя:

– А то! Только забор ему не перепрыгнуть. Он поначалу слабенький был. Только во сне папаше являлся. Нашли какого-то старого пердуна... То есть, колдуна... Он и забор заколдовал, и дом тоже. С тех пор папаша из усадьбы – ни шагу. Сидел тут и бухал с тоски. Колька-то вырос, заматерел, – Виктор гыгыкнул, но тут же нахмурился и даже поправил очки, без особого, впрочем, успеха. – Так вот и живём. Ну то есть, жили. Папаша, как почуял, что скоро кони двинет, позвал меня. Напиши, говорит, объяву. В интернете. Обряд хочу, говорит. Очень боялся, что Колька на тот свет за ним пойдёт. Ну... вроде, сработало, а?

Он подмигнул Андрею. Тот стиснул челюсти.

– Как можно от него избавиться? – спросил он резко. – От... Кольки?

Виктор издал губами невежливый звук.

– Никак, – сказал он категорично. – Мы всякое перебрали. Пули серебряные. Вода святая. Даже этот, эпикриз... Не, экзорцизм. Короче, ничего не берёт. Появляется всегда ночью. Утром, правда, исчезает. Но до утра-то дожить ещё надо!

Он снова подмигнул.

– Андрюха же – не его отец! – сказал Кузя. – Зачем Колька его преследует?

Виктор приложился к бутылке.

– Во-первых, – выдыхая между словами, произнёс он, – эта х-хренотень – уже вроде как не совсем Колька. Он – дух мсте... мщения. Адский пёс!

Виктор кашлянул.

– А во-вторых, – промямлил он, – если честно, тот хлеб... Ну, который ты съел... Он спечён был с кровью. Кровью папаши. Теперь у тебя внутри того... Ч-частица папаши, внутри тебя.

Андрей шагнул вперёд, сжав кулаки, но Виктор наставил ему в лоб пистолет и взвёл курок.

– Шмальну ведь, – предупредил он.

Андрей молча отступил. Виктор смотрел на него поверх пистолетной мушки.

– Колька чует родную кровь, – сказал он. – Нифига не сделаешь. Извиняй, братан, за всё тебе уплочено. Теперь он твой.

"Теперь это твой волк", – вспомнил Андрей Кузины слова. Из разбитого окна донеслось рычание. Булькающее и хриплое, и довольно далёкое – пока. Виктор уронил бутылку, спиртное брызнуло на шахматные плитки.

– Вы чего, козлы? – пробормотал он. – В-вы... как вошли-то?!

Теперь он держал пистолет обеими руками, но ствол всё равно мелко дрожал.

– Так и вошли, – огрызнулся Кузя. – Ворота открыли и вошли.

– Да ты знаешь, что вы наделали?! – завизжал Виктор. – Вы его впустили! Он теперь здесь!

Рычание повторилось. Громче. Ближе.

– На выход! – гаркнул Виктор, тряся пистолетом. – Оба! Уматывайте!!

– Дай хоть до утра переждать, – начал Андрей, но Виктор, задрав пистолет, выстрелил в потолок. Посыпалась штукатурка.

– С-следующая пуля – твоя, – предупредил Виктор и махнул оружием в сторону двери. – На выход.

Друзья побрели к двери.

– Ну и чего делать? – тихо, чтобы не дрожал голос, спросил Андрей. Кузя мотнул дредами, шепнул:

– Не знаю, старик. Слушай свой внутренний голос. Может, подскажет что.

– Пока, – горько сказал Андрей, – он мне подсказывает обосраться.

– Живее давайте! – поторопил Виктор сзади.

– Тебе-то что? – не выдержав, обернулся Кузя. – Колька же не за тобой пришёл!

– Забей, – сказал Андрей. – Он просто говнюк.

Они вышли на парадную лестницу. Луна наконец-то выглянула из-за разошедшихся облаков и мёртво сияла на зеленоватом небе. В конце посыпанной гравием дорожки, между декоративными кустами был отчетливо виден силуэт со вздыбленной холкой.

– Ох, мама, – сказал Кузя тонким голосом. Волк обернул белую рожу и с места рванул к особняку. Кузя начал громко читать какую-то мантру, но Андрей его уже не слушал. Он перестал слышать вообще что-либо, кроме своего внутреннего голоса. Время стало медленным, волк двигался плавными скачками, будто увязая в душном ночном воздухе, а голос внутри головы Андрея говорил.

"Раскаяние, – сказал голос, – это только начало пути к искуплению. Грехи покойника – твои. И возмездие тоже. Погубленная жизнь сына – это теперь твоё. Ты раскаиваешься? А толку-то?"

Волк был уже совсем близко.

"Это не зверь, – сказал голос. – Смотри внимательно и старайся увидеть то, что есть, а не то, что видит твой страх. Не зверь, а маленький человек, которого держали за зверя. Нежеланное дитя, выросшее в неволе".

Волк добежал до лестницы и помчался вверх.

"Раскаяние, – сказал голос, – это, конечно, хорошо. Но для искупления мало одного раскаяния. Нужно ещё прощение того, перед кем ты согрешил".

Волк прыгнул. Андрей принял удар, падая, почувствовал, что клыки смыкаются на горле, что когти рвут живот, но это ощущалось как нечто нереальное, словно продолжался тот же проклятый кошмарный сон. Гораздо реальней было другое: тонкие мальчишеские руки, острые коленки, беспомощные щипки, толчки, неумелые слабые удары. Андрей крепче прижал его к себе – не то волка, не то мальчика. "Это был я, – подумал он. – Я заковал тебя в цепь. Я бил тебя палкой. Гнался за тобой в лесу и бросил тебя умирать одного... И я посадил тебя на переднее сиденье, я погнал за сотню, я не сбросил перед поворотом скорость, я, всё я. Прости меня, если можешь. Думаю, ты слышишь и понимаешь, так что, пожалуйста, умоляю... прости меня, сын". Что-то вопил Кузя, вроде бы, пытался оттащить волка за хвост, волк уже не тянулся к горлу, а, наоборот, вырывался и скулил, но Андрей не расцеплял рук, и вдруг клыки и когти пропали. Он сжимал в объятиях только воздух. "Прости, Шурик", – сказал он вслух и, кажется, ненадолго отключился.

Придя в себя, он первым делом увидел Кузю. Кузя был расхристан, дреды закрывали пол-лица, и он тормошил Андрея так, что у того клацали зубы. "Дышит! – радовался Кузя. – Дышит, сукин кот!" Андрей сел, потом с Кузиной помощью поднялся. "Ты дыши, – сопел Кузя, – дыши, сукин кот". "Дышу, дышу", – бормотал Андрей, держась за ушибленный затылок и озираясь, а затем Кузя издал странный звук, нечто среднее между икотой и хрипением, и Андрей, наконец, заметил то, что должен был заметить сразу.

У дверей, чуть поодаль, стоял Колька. Выглядел он, совсем как живой: очень худой и очень бледный ребёнок лет двенадцати в рваных шортах. Только два обстоятельства не давали спутать его с живым. Во-первых, силуэт Кольки чуть заметно светился в темноте. Вторым же обстоятельством была страшная рана на горле, из которой на грудь медленно сочилась тёмная кровь. Они глядели друг на друга очень долго, и никто не двигался. Потом дверь особняка приотворилась. Снаружи показалась сначала рука с пистолетом, а потом весь остальной Виктор.

– Ты чего, не сдох ещё?.. – обратился он к Андрею, но тут же заметил Кольку и, вскрикнув, отпрыгнул в сторону.

– Это к-как? – забормотал он. – Это ч-что?..

Колька посмотрел на Виктора. Тот шагнул обратно к двери, и Колька, странно волоча ноги, последовал за ним. Виктор замахал на него руками:

– Брысь! Сгинь! Во имя... этого... святого духа... Исчезни!!

Колька, естественно, никуда не исчез. Когда Виктор остановился, он тоже встал в паре шагов от него, маленький, бледный и чуть светящийся.

– Что вы сделали, уроды? Почему он не уходит? – плаксиво спросил Виктор. Андрей облизал пересохшие губы:

– Думаю, чует родную кровь, – и, криво усмехнувшись, добавил: – В тебе её всяко больше, чем во мне.

– Он всегда так будет, что ли?! – простонал Виктор. Андрей пожал плечами и вдруг почувствовал, как саднит горло, как болят оледеневшие ноги, как ломит всё тело.

– Отвезёшь домой? – спросил он Кузю. Тот, не сводя взгляда с Кольки, медленно кивнул, и они пошли к "тойоте", причём Кузя добрую половину дороги пятился. У ворот Андрей запоздало испугался: что, если Колька вновь обратится в волка и прыгнет, пока никто не видит? Он резко обернулся, но никакого волка не было. Виктор сидел на мраморной ступеньке, сжав голову руками, а над ним стоял призрачный мальчик. Словно на семейном фото, когда взрослые садятся, а дети становятся рядом, чтобы всем попасть в кадр. Правда, сейчас фото вышло бы неважное – если фотоаппараты вообще могут снимать призраков.

"Интересно, его теперь все будут видеть? – думал Андрей, садясь в машину. – И будет ли он ходить за Виктором повсюду? И станет ли исчезать днём? Ладно, неважно. Важно, что Колька меня простил. Простил грех отца. Глядишь, и с братом как-нибудь поладит".

Кузя хлопнул дверью и уткнулся лбом в руль.

– Мать-перемать, – выдохнул он. – Что это было, а? Ну, там, на лестнице?

– Там? – Андрей ещё раз оглянулся на дом, на Кольку и на Виктора. – Там было искупление. Всё, как ты говорил.

– Я вообще про другое говорил, – сказал Кузя жалобно. – Я тебе, дураку, в монастырь советовал идти. Каяться. Духовно расти. Ладно, поехали, пока Колька этот не передумал.

Он завёл машину и выехал на шоссе.

– Он не передумает, – пробормотал Андрей. – Он духовно вырос.

– А ты?

Андрей не ответил. "К Шурику поскорей бы, – думал он. – Когда там посетителей пускают, с десяти?" Кузя перевёл "тойоту" в левый ряд. В приоткрытом окне засвистел ветер.

– Ты чего так гонишь? – спросил Андрей

– У тебя чемодан денег лежит дома, – сказал Кузя. – А дверь, скорей всего, Колька выломал. И полночи уже прошло.