Текст книги "Тайный Сигнал Барабанщика, или Как я вёл дневник"

Автор книги: Анатолий Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

«ТАЙНЫЙ СИГНАЛ БАРАБАНЩИКА» или как я вёл дневник

Повесть Анатолия АЛЕКСИНА

Рисунки А. Брея.

10 ноября

Вчера вечером, когда я слонялся без дела по коридору, мама сказала:

– Займись-ка лучше дневником. Это – очень хорошее дело! Каждый день записывай в тетрадку все самое важное. А когда-нибудь, через много-много лет, тебе будет очень интересно прочитать ее своим детям или даже внукам и вспомнить, как ты был маленьким.

– Не маленьким, а среднего возраста! – поправил я маму. – Так ведь и в книгах пишут: «Для среднего школьного возраста».

– Ну, пусть так, – согласилась мама. – Только пиши о себе всю правду, ничего не сочиняй. А то тебе же самому будет неинтересно читать свой дневник, если в нем будет неправда.

– Через много-много лет я уж забуду, правда это была или неправда…

– Ничего ты не забудешь: детство никогда не забывается.

Ну, маме это, конечно, виднее!

Доставая из ящика чистую тетрадку, я думал: «А может быть, я стану не просто взрослым, а каким-нибудь знаменитым человеком. Все люди сразу захотят узнать разные подробности о моем детстве. И вот эта самая тетрадка в клеточку им поможет. Тогда уж она будет храниться не в моём сломанном ящике письменного стола, который можно открывать только щипцами да плоскогубцами (голыми руками его не возьмешь!), а где-нибудь в музее, под стеклом».

Для начала я изрисовал всю обложку и края первой страницы человеческими головками, фигурками животных, замысловатыми росписями. Первую фразу я начинал три раза и три раза нарочно, зачеркивал: я знал, что так именно поступают со своими рукописями всякие знаменитые писатели и поэты.

Но что делать дальше, я не знал. Тогда я пошёл в библиотеку и набрал много толстых и тонких книг. Это были дневники известных людей: путешественников, ученых, писателей… Они все очень подробно описывали в дневниках свою жизнь и жизнь своих ближайших родственников. Прямо изо дня в день: и кто что сделал, и кто что подумал, и кто что кому сказал. Они и природу описывали, и все свои мысли, и настроения. И я так буду делать!

Потом я почитал Димин дневник, который ле жит в нашем книжном шкафу. Ну, Дима пишет главным образом о книгах, которые он прочитал, и о международных событиях, и о своей общественной работе. Мне кажется, это не очень интересно записывать. О международных делах можно будет потом, через много-много лет, узнать из газет или журналов. А в дневнике уж лучше писать о своей собственной жизни.

Я попросил всех наших домашних – и маму, и папу, и брата Диму – помогать мне, проверять иногда мой дневник. И сразу приступил к делу: сделал в тетрадке эту самую первую запись.

11 ноября.

Сегодня, ровно в 10 часов 20 минут утра, мне в голову пришла гениальная идея: посадить Лельке Мухиной в парту живого ежа! То есть я не сразу дошел до этого. Сперва я хотел сунуть ей живого ужа.

…Это случилось опять на уроке немецкого языка, у той же самой Анны Рудольфовны. Лелька зачем-то полезла в парту. А там лежала мокрая тряпка, которой доску вытирают. Лелька со страху так заорала, что из соседнего класса прибежали две девчонки: не случился ли с кем-нибудь приступ аппендицита?

Потом Анна Рудольфовна целые пол-урока объясняла нам, что трусость – это очень плохое человеческое качество. И что Бетховен в своем музыкальном произведении «Эгмонт» как раз воспевал смелость, а трусость никогда и никто ка свете не воспевал. Все это Анна Рудольфовна объясняла нам на немецком языке, чтобы «приучить нас к разговорной речи». Но так как мы к разговорной речи еще не приучились, она почти каждую фразу со вздохом переводила на русский язык. Так прошло пол-урока– и меня не спросили!

Тогда я подумал: как же завизжит Лелька, если сунуть ей в парту не какую-то мокрую тряпку, а самого настоящего, живого ужа! Надо, решил я, сперва вынуть чернильницу…

Сидит-сидит Лелька на уроке – и вдруг через кругленькое отверстие в парте появляется змея. То есть это Лелька будет так думать, что змея, а на самом деле это будет обыкновенный уж из нашего с Витиком-Нытиком живого уголка. Тут уж Анне Рудольфовне придется читать лекцию о смелости не меньше урока. А может, и переменку прихватит!

Но потом я подумал: если сунуть ужа в начале большой перемены, когда все убегают из класса, он за двадцать минут может преспокойно уползти и не появиться в круглом отверстии для чернильницы. Нет, лучше посадить в парту живого ежика: он заснет себе в темноте, а иголки его и во сне колются.

Решено: не буду сегодня учить немецкого! Ведь завтра вместо урока будет настоящий спектакль!

12 ноября

Сегодня, в самом начале большой перемены, я сделал все, как было задумано. Положил Лельке в парту своего ежа, которому мой брат Дима дал очень странное имя – Нигилист. Я поинтересовался, кто это такие нигилисты и за что Дима так обозвал ежика, которого я сам нашел в лесу прошлым летом. «За то, что он никого не признает и всех подкалывает!» – ответил Дима. Мама называет ежика «Севкой номер два», потому что я, по ее мнению, тоже иногда бываю колючим. А мы с Витиком-Нытиком зовем его просто Борькой. В общем, у ежа целых три имени, и он ни на одно из них не откликается.

– Что у вас такое, Котлов?

Значит, положил я своего колючего Борьку в парту… И не просто в парту! Я засунул его прямо в мухинский портфель, оказавшийся довольно-таки вместительным.

И запер на блестящий, серебристый замочек. Ежик не уж, он не выползет из портфеля!

Счастливый, как никогда, побежал я на большую перемену.

Целых двадцать минут я носился по этажам и даже спустился вниз, где занимались первоклассники. Я изучил всю их стенгазету, в которой были всего две маленькие заметочки, написанные огромными печатными буквами, и много разных картинок, нарисованных цветными карандашами: дома, похожие на сундуки, с широкими трубами и толстыми хвостами дыма; пароходы с такими же трубами и хвостами; паровозы – тоже с трубами и тоже с хвостами…

Я уж давно заметил, что малыши очень любят рисовать трубы и дым. И почему бы это? Тут ракеты летают, атомные электростанции строятся, а у них дым столбом!

В общем, я старался сделать так, чтобы поскорей промчалась большая перемена: уж очень мне не терпелось узнать, что произойдет на уроке.

А случилось совсем неожиданное.

Я ничего не слышал и ничего не видел, кроме рук Лельки Мухиной. А они полежали немного на крышке парты, словно отдохнули после перемены, потом поправили волосы, а потом… потом полезли в парту за учебником. Я затаил дыхание: что сейчас будет?! Вот Лелькины руки скрылись внутри. Вот сейчас… Сейчас Лелька вскочит и завопит на весь класс, на всю школу, на всю улицу… И все ребята тоже вскочат и побегут на помощь Лельке. А потом увидят нашего мирного Борьку и будут долго-долго хохотать. Вот сейчас, сейчас… Но ничего такого не произошло. Лелька преспокойно достала учебник, по-девчачьи аккуратненько завернутый в белую бумагу. Открыла нужную страницу и стала водить пальцем по строчкам.

Я не верил своим глазам. Как же так? Ведь Борька лежал в портфеле поверх всех учебников и тетрадок. Она не могла, просто не могла не наткнуться на его колючки! И все-таки, словно желая еще больше удивить меня, Лелька снова полезла в портфель и достала оттуда тетрадь с аккуратной розовой ленточкой и такой же аккуратной розовой промокашкой.

Это было какое-то чудо! Чтобы я не так уж сильно удивлялся, Анна Рудольфовна сказала:

– Котлов, раскройте учебник и работайте вместе с нами!

Я сунул руку в свой портфель… И вот тут действительно раздался крик! Но вовсе не Лелькин, а мой собственный. Я вскочил на ноги и стал дуть на руки. И все ребята повернулись ко мне. А Анна Рудольфовна даже поднялась со своего стула:

– Что у вас такое, Котлов?

– Тут эти… ну, как их?.. Которые колются… Гвозди! – сказал я, посасывая два уколотых пальца. Лелька Мухина жалостливо покачала головой.

Чтобы ребята перестали наконец вертеть головами, Анна Рудольфовна решила вызвать меня к доске: там уж меня все сразу увидят.

– Но ведь у меня… эти самые… пальцы… – промямлил я.

– Вы, надеюсь, будете отвечать не пальцами, – строго сказала Анна Рудольфовна. – Разве голова и язык у вас тоже повреждены?

Я поплелся к доске. Но это даже не очень огорчало меня. Одна мысль сидела в голове: «Каким образом Борька попал обратно ко мне в парту? Или он тоже, как и собака, верный друг человека и всегда находит своего хозяина?»

Да-а… Хорош друг! Все, все испортил. Прав был наш Дима, когда назвал его Нигилистом. Типичнейший нигилист!

13 ноября

С Витькой невозможно стало ходить по улице, он то и дело вскрикивает: «Ой, спутник летит! Спутник летит!..» Вокруг нас сразу собираются прохожие. Витька тычет пальцем в небо, и все задирают головы вверх. Но всегда кто-нибудь догадывается раскрыть газету, где черным по белому написано, что в это самое время спутник должен пролетать над Порт-Саидом или над Аддис-Абебой…

– А мне показалось… – разводит руками Нытик. – Вон там, вон там! Видите?..

Я решил провести наблюдения за спутником серьезно и вполне научно. И хотя некоторые видели спутник, как говорится, невооруженным глазом, я все-таки решил вооружить наши с Витькой глаза. Но чем вооружить?

Мы перерыли все старые сундуки и чемоданы, пропахшие нафталином, но никаких, даже самых старых подзорных труб и телескопов у наших родителей не оказалось. А между тем в «Последних известиях» по радио передали, что завтра, ровно в 6 часов 10 минут утра, второй спутник пролетит над Москвой. Что было делать? Я уж совсем приуныл.

Но вот вечером раздался телефонный звонок, и Витька, захлебываясь, торжествующим шепотом сообщил мне со своего нижнего этажа:

– Ура! Нашел старый бабушкин бинокль. Театральный… Левая трубка не работает… То есть она работает, но только в одну сторону.

– Как в одну?

– Уменьшает!..

– Это нам совсем ни к чему.

– Зато другая и увеличивает тоже! Знаешь, как увеличивает!

– Ну, тащи его сюда!

Ровно через три минуты мы с Витькой уже заперлись в нашей ванной комнате и стали разглядывать бинокль его бабушки. Это был очень старинный бинокль. И красивый: сам весь белый, из камня какого-то (Витька сказал, что из перламутра), а ручка и ободки золотые. Я посмотрел в один глазок – и наша ванна показалась мне маленькой-маленькой, как крышка от белой мыльницы. А посмотрел в другую трубку – и ванна стала огромной, хоть втроем туда залезай! Посмотрел на рыжую кошку Мурку, прикорнувшую на табуретке, – и она показалась мне настоящим рыжим тигром, усатым и страшным.

– Бабушка с этим биноклем в театр ходила!.. – как-то мечтательно произнес Нытик.

– Подумаешь, в театр! Всякую там ерунду смотрела!.. А мы вот увидим спутник. Понимаешь, искусственный спутник Земли! Твоя бабушка должна быть просто счастлива за свой бинокль, что ему на старости лет выпала такая честь! Понял?

Решено: завтра, в половине шестого утра, мы уходим из дому для научных наблюдений!

14 ноября

Мне казалось, что я всю ночь не спал. Но это было, наверно, не совсем так, потому что мне снились сны. А раз они снились, значит, я все-таки немножко спал. Мне снились спутники и ракеты-носители, в которых восседали собаки и преспокойно лаяли на Луну. А Луна хитро улыбалась вверху, словно дразнила их: а ну, достаньте, доберитесь! И мы с Витькой стали добираться до нее. Мы совсем уже почти добрались, но нам помешал будильник.

Я протянул руку, чтобы остановить звонкий, дребезжащий голосок, но будильника на стуле не было. Вот удивительно: ведь вчера я поставил его именно сюда! А теперь он трезвонил откуда-то с книжного шкафа. Опять чудеса!!!

Зато рука моя наткнулась на что-то большое, твердое и продолговатое. Я быстро зажег настольную лампу, и Дима сразу заворочался и заворчал на своем диване:

– Эгоизм! Не может в темноте одеться!

Одеться в темноте я, конечно, мог. Но я никак бы не мог разглядеть предмета, лежавшего на стуле возле моей кровати. А это был настоящий полевой бинокль! Да, да, бинокль! Такой же точно, как те, с которыми ходят и в которые разглядывают поля сражений разные знаменитые полководцы на картинах и в кинофильмах. Честное слово, я подумал, что еще сплю. Я подбежал к дивану и тряхнул брата за плечо:

– Дима, я сплю, а?

– Завтра ночью ты будешь спать в коридоре! Совсем распустился!..

Нет, это было не во сне! Такую фразу мог произнести только мой старший братец Димочка и только наяву.

Но откуда же полевой бинокль? Откуда?! Я осторожно погладил его, прижал к груди, а потом взглянул сквозь его стекла на Диму. И брат сразу уехал на своем диване куда-то далеко-далеко, чуть ли не на край света. Я перевернул бинокль – и вдруг увидел прямо перед своим носом огромное, свирепое и малознакомое (потому что без очков) Димино лицо:

– Сейчас же потуши свет!

Одевался я в коридоре… Наша соседка-старушка уже ставила чайник на газовую плиту.

– И что ты так рано поднялся, Сева? Это нам, старикам, не спится. А тебе?..

– На спутник хочу поглядеть, тетя Паша.

– А зачем же вставать так рано? Поглядел бы днем: и светлее и видать лучше.

– Так он, тетя Паша, понимаете ли, в определенное время пролетает. Днем его не будет.

– Ну, погляди, погляди. Потом расскажешь на кухне. Это ты молодец!..

Вышел из комнаты папа, в пижаме и с какой-то бумажкой в руке.

– Тебе, Сева, вчера, поздно вечером, прислали бинокль… Я положил его на стул возле кровати. И еще вот эту записку просили передать.

– Как «прислали»? Как «просили»? Кто именно просил?

– Человек какой-то…

Папа потянулся и зевнул.

– Мужчина или женщина?

– Не знаю… Кто-то из соседей дверь открывал, а я не разглядел… Кажется, мужчина.

– Кажется! И как это можно было не разглядеть?!

Папа не спеша, будто ничего такого не случилось, пошел в ванную комнату.

Записка была напечатана на пишущей машинке: «Посылаем тебе полевой бинокль для наблюдения за спутником. Завтра же, после уроков, оставь его в своей парте и сразу уходи! Не вздумай только следить. Если вздумаешь, будет беда!»

Внизу стояли три большие буквы: «Т С Б».

Что это значило? Кто прислал мне бинокль? И эту записку?! И что такое «ТСБ»? Ведь никто, никто, кроме меня и Витьки, не знал, что мы собираемся наблюдать за спутником!

Но размышлять было некогда: скоро уже этот самый второй спутник должен был появиться над Москвой. И я побежал к вешалке…

На улице было утро. Или, верней сказать, только так считалось, что это утро, а на самом деле еще стояла самая настоящая ночь. Было совсем темно. И шел мокрый снежок. И было холодно. Витька поеживался и по своей противной привычке тихонько скулил:

– Ну да-а, тебе хорошо-о: у тебя теплое пальто. А у меня куртка… Да-а, тебе хорошо-о: ушанку надел. А у меня кепка… А что ты прячешь под пальто?

– Тайна!

– Покажи-и… Ну, покажи-и…

– Не скули! Все равно не покажу. Вот придем на бульвар…

– Покажи сейча-ас!..

– Замолчи!

– А я тогда тебе бабушкин бинокль не дам! Вот!..

– Ха-ха-ха! – сказал я громовым голосом прямо Витьке в лицо. – Сдалось мне твое театральное старье! Отправь его в музей. Понял? У меня есть кое-что получше!

И тут я вытащил из-за пазухи свой полевой бинокль. Витьку на утреннем морозе пот прошиб.

– Бинокль?! Откуда?

– Тайна!.. Сам не знаю.

– Как не знаешь?..

Но тут мы пришли на бульвар. Все лавочки были уже заняты. И это в шесть часов утра! Люди были с телескопами, с подзорными трубами… И только у меня в руках был полевой бинокль!

Рядом с нами на лавочке сидел старичок – маленький, сморщенный, замерзший. А телескоп у него был огромный, на высоком треножнике. Этот телеокопище был похож на какую-то птицу с тонкими ногами и длиннющим клювом, только без крыльев.

– Тише, тише, молодые люди! – зашептал он нам. – Мы присутствуем при великом событии!.,

И мы с Витькой стали переговариваться торжественным шепотом. Я долго разглядывал в свой могучий бинокль и бледное небо, и снежинки, каждая из которых казалась огромным снежным комом, и памятник великому русскому писателю…

А где-то внизу ныл Витик:

– Дай мне-е… Дай посмотре-еть…

Я оторвался от могучего аппарата и взглянул на Витьку. Он, со своим стареньким бабушкиным биноклем, был какой-то очень несчастный и смешной.

– На, посмотри немножко, – сказал я.

Витька прямо впился в круглые стеклянные линзы. И тут по всему бульвару пошел крик: «Летит! Летит!..». И Витька тоже заорал, как полоумный:

– Лети-ит!..

Я вырвал у Нытика бинокль и направил его прямо в небо. И вдруг сердце у меня забилось, и так сильно, что я даже придержал его локтем: я увидел, как по темному небу мчится красная звездочка. Наша! Красная!..

– Ур-ра! – завопил я на весь бульвар.

И маленький замерзший старичок тоже вдруг подхватил хриплым голоском:

– Ур-ра! Ура, друзья мои!..

А когда мы шли с Витькой обратно домой, мы уже твердо решили, что полетим на Луну, на Марс и куда-нибудь еще подальше. Мы знали: обязательно так и будет! Мы знали это совершенно твердо!

А вот откуда появился вдруг полевой бинокль, мы еще не знали… Откуда же?!!

17 ноября

Летом можно гонять в футбол, зимой – играть в хоккей. А что делать осенью? На улице слякоть, грязь и вообще противно.

Ребята стали приставать к председателю совета отряда Толе Буланчикову:

– Ну, придумай что-нибудь! Придумай! Не зря ведь мы тебя выбирали!

Толя морщил лоб, чесал затылок, важно вертел в руках самопишущую ручку, но так ничего умного и не придумал. Тогда он созвал совет отряда совместно с активом.

– Пионер должен быть всем ребятам пример, – сказал Толя. – Он должен все время совершать хорошие, общественно полезные дела!

– Это мы без тебя знаем! – крикнул кто-то. – Ты что-нибудь интересное изобрети! Новенькое!

– Давайте подумаем вместе! Всем коллективом! – предложил Толя.

– Собирать металл! – крикнули сзади.

– Мы всегда собирали, собираем и будем собирать металлолом, – сказал Толя. И, заглянув в тетрадку – словно не помнил наизусть! – добавил: – Из собранного нами металла можно изготовить десять новых автомашин «Победа»!

– Ура! – завопил я на весь бульвар

– А сколько «ЗИМов»? – ехидно крикнул кто-то.

– Насчет «ЗИМов» я не в курсе.

– Знаем! Слышали! Что-нибудь еще придумай!

– Давайте собирать бумажную макулатуру, – пропищала со своей парты Леля Мухина.

– Как тебе известно, Леля, мы и это делаем! – Буланчиков снова заглянул в тетрадку. – Из собранной нами макулатуры можно сделать двадцать тысяч новых тетрадок. И мы будем продолжать эту работу.

– Будем, будем! А что-нибудь еще!.. Что-нибудь, чего мы еще никогда не делали!

– Может быть, Сева Котлов нам поможет? – сказал Буланчиков. – Он ведь у нас великий изобретатель!

Все повернулись, стали смотреть на меня и ждать. И, наверно, от этого у меня произошло полное затмение мозгов.

Так ничего и не придумав, мы разошлись по домам.

19 ноября.

В последнее время я так привык ко всяким чудесам, что даже перестал обращать на них внимание. И я почти не удивился, когда нашел сегодня в парте записку, опять отпечатанную на пишущей машинке: «Эх, вы, горе-изобретатели! Неужели ж вы забыли, что почти в каждом доме есть люди, которые нуждаются в вашей помощи: пенсионеры, инвалиды войны! И еще: прямо напротив школы вырос новый дом. Неужели не заметили? Да ослепли вы, что ли? Дом еще надо немного принарядить: очистить от мусора и так далее. Тоже ведь неплохое дело, а? Мозгами надо шевелить, ребятки!»

И опять в углу стояли те же три буквы: «Т С Б».

Я сразу помчался к Толе Буланчикову и потребовал внеочередного созыва совета отряда совместно с активом.

– Мы же только позавчера собирались, – сказал Толя. – Нельзя устраивать заседательскую суетню!

Любит наш председатель умные выражения!

– Да при чем тут суетня! Никто вовсе не будет суетиться. Есть гениальные общественно полезные дела! Понял?

На совете отряда я аккуратно изложил все, о чем было напечатано в таинственной записке. Правда, о самой записке я почему-то забыл упомянуть. И все подумали, что новые полезные дела придуманы лично мною. Все хвалили меня. И только один Витька заныл:

– Да-а… У нас на весь дом только один пенсионер, и Севка его обязательно захватит!

– Как тебе не стыдно! – возмутилась Наташа Мазурина, – Вы можете вдвоем шефствовать над этим пенсионером. Может, он совсем слабый, больной, бессильный…

– Это хорошо-о, если больной, – протянул Витька. – А если здоровый?!

– Ты не должен так говорить! – воскликнула Наташа, самая сознательная девочка в нашем 6-м классе «Б», – И вообще Сева молодец: ведь это он все придумал!

Я стал быстро-быстро собирать книжки… Но, впрочем, неважно, кто это придумал! Важно, что дела хорошие. Это ведь самое главное! А кто придумал, я, между прочим, и не знаю даже. От кого приходят эти записки? И кто такой «ТС Б»? Кто?!