Текст книги "Тихий омут"

Автор книги: Анатолий Галкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

И тогда наступит очередь серебристой пуделихи Джины. До сих пор она трепетно ожидала своего момента чуть в стороне, опасаясь прыжков этого черного теленка с мятущимся хвостом. Чувства ее столь же глубоки, но нежны и проникновенны. Меньше топота и грохота, совсем не опасен вертлявый помпончик короткого хвоста и короткий язычок резко достигает поставленной цели – твоего носа, подбородка, щек.

Третьей скромно выразит свои чувства жена. Скромно, не потому, что меньше любит, а потому, что человек. А все мы, испорченные цивилизацией люди, умеем сдерживать свои эмоции. Научились «властвовать собой». Иногда это и правильно. Но в данном случае… Жаль!

… Савенков был готов к приему очередной порции информации, скопившейся за день: кто звонил, что интересненького «по ящику» передавали, какую мебель и куда следует переставить. Так было всегда, каждый день. Галина сообщала ему эти мелочи с жаром, с интересом и с обидой, если это выслушивалось без внимания.

Но сегодня она сказала только одну фразу. Было ясно, что за этим стоит что-то важное, какой-то план, интрига:

– Игорь, а давай всех твоих пригласим.

– Давай, но потом, позже. Сейчас никого не собрать. Павленко с Ильей… далеко, раков кушают. Варвару я в Сочи отправил…

– А Олег. Главное, Крылова Олега и его Настю. Можно только их.

– Понятно, решила немного свахой поработать.

– А что?! Ты, Игорь, какой-то… черствый. Мы с тобой уже сколько лет живем? Двадцать пять. И хорошо?

– Отлично.

– Вот! Я и хочу, чтоб у них так же было.

– Так же – не получится. Таких, как мы, больше нет. Ты вообще – единственная и неповторимая. Да и я, в своем роде – уникум для семейной жизни.

– Это все так, но… да все ты понимаешь. Здесь не до шуток, Игорь. Олегу уже тридцать, а он очень несерьезный. Ловелас он.

– Галина! Грубо и несправедливо. Олег уже год как остепенился… Ты хоть знаешь, кто такой Ловелас?

– Нет.

– Герой писателя Ричардсона. Знаешь такого?

– Это, которого Татьяна Ларина в «Онегине» читала.

– Верно, тогда не было мыльных опер и Александры Марининой. Вот Татьяне и приходилось и Ричардсона и Руссо читать. Так этот Ловелас по нынешним временам – вполне благопристойный мальчик.

– Не уводи в сторону, Игорь. Просто мне Настю жалко.

– Ей всего-то двадцать три.

– Самое время. И потом, Игорь, она же одна в Москве. И учится, и работает… Она из Саратова?

– Да, «мы люди не здешние». Она полтора года назад приехала.

– Игорь, а где она сейчас живет?

– На Проспекте Мира, одна в шикарной квартире, в Елагинской. Помнишь это дело?

– Помню. Ее так и не нашли?

– Да, Евгения Елагина – в бегах. Возможно уже год, как «за рубежами нашей великой родины». А Настя, похоже, терзается. Олег прямо мне сказал: «У нее развивается комплекс Павлика Морозова».

– Объясни, Игорь…

– Елагина была ее дальней родственницей. Пригрела, прописала у себя. А Настя вдруг помогает Олегу разоблачить эту… стерву.

– Но, Игорь, там же убийства были, вы даже спасли кого-то. И наворовала эта Елагина на сто таких квартир.

– Я считал – на пятьсот хватит… Не в этом дело, Галя. Ты представь – есть моральные принципы. Общечеловеческие, так сказать… Доносить – нехорошо, гнусно это. Так?

– Да, бесспорно.

– Вот, даже – бесспорно. Вот представь, что ты самый благородный демократ – Ковалев или Старовойтова.

– Не дай бог.

– Нет, Галя, ты представь. И ты убеждена, что стукачество – это грех. Лучше язык себе оторвать… И вот ты случайно узнаешь – твой знакомый готовит бомбу и завтра взорвет… самолет. Что будешь делать? Будешь убеждать его, что убивать нехорошо?

– Нет, это глупо. А ты бы что сделал?

– Позвонил бы в ФСБ. Пусть готовят группу захвата, минеров-саперов, оцепление. Они – специалисты. А я бы настучал и не комплексовал при этом, а радовался. Я же сто человек спас и преступника наказал. Но стал доносчиком. И благородный человек мне может и руки не подать.

– А Павлик Морозов? Он же на отца донес?

– Не успел. Благородные люди предотвратили его моральное падение. Топором… Что-то мы далеко зашли. Давай вернемся к нашим баранам.

– Это к Олегу и Насте?

– Верно! Ты права, Галинка. Давай мы их пригласим, проведем душеспасительную беседу и поженим. Будем им свой опыт передавать. Хорошо!.. Но через пару недель. Крылов сейчас… вроде как на нелегальном положении. Ему лучше не светиться. Вот выйдет из подполья – будем сватать… Я пойду, поработаю немного.

Макс, все время с сонным видом лежавший на ковре, при словах о работе вскочил и шустро побежал в дальнюю комнату к письменному столу – он очень любил помогать хозяину… Это только дремучие дураки считают, что собаки не говорят, не мыслят, не чувствуют. У них просто свой язык, свои размышления, своя мораль, свои принципы. И трудно иногда сказать, кто из нас благородней, честней, преданней, умней…

Савенков положил перед собой чистый лист бумаги. Эти схемы он рисовал каждый день. Толку в них было мало, но они помогали думать. Он разделил лист на две части и подписал их: «подозреваемые», «мотивы»:

Маруева В.П. – свобода от мужа, наследство.

Жидков Л.П. – деньги через любовницу, наркотики.

Ферапонтов И.В. – власть над фирмой.

Лазутин Д.И.; Чикин Ю.А.; Брайнин И.И. – должники. Нет Маруева, нет и долга.

Савенков собирался написать очередную фамилию, но понял, что с мотивами здесь пока не вытанцовывается. Тогда он провел горизонтальную линию и написал: «Связи»:

Карин Ю.И. – спортивный клуб.

Павленко С.С. – друг.

Коротков П.Ю. – убит в лесу за месяц до Маруева.

Кавторадзе И.С. – убит через пять дней после Маруева.

Савенков оценил схему, приписал фамилию Лазутина – уточнением – «убит вчера», и стал цветным карандашами устанавливать связи. В центре этой паутины оказался Павленко – он знал почти всех.

Затем Савенков нарисовал в разных углах схемы несколько кружочков и вписал туда очередные фамилии: себя, Крылова, Варвару, Илью Ермолова, Дибича, следователя Борко. От них пошли линии другого цвета – кто кого опекает.

Схема получилась яркая, витиеватая, как салют, калейдоскоп, как лабиринт…

Это даже хорошо, что все так сложно. Скучно, когда один подозреваемый. Попробуй здесь разобраться, если ты сыщик!

Савенков скомкал свое произведение и забросил его в дальний угол комнаты.

Макс оценил этот жест. Он навострил уши и одарил хозяина удивленным и сочувствующим взглядом.

Глава 5

Повезло! Так подфартило, что хоть пляши. Сто баксов за пустяшную работу. Делов-то на два часа – и месячный оклад. Даже больше… Это гаишник бы какой-то не так радовался. У него постоянный, стабильный приработок. А у участковых? Спальный район. До метро далеко. Ни тебе коммерческих палаток, ни незаконной торговли… Регистрацию иногородних ввели. Очень выгодное дело. Но где их отлавливать, этих нелегально находящихся в Москве лиц – опять у метро. А там не твой участок. Не лезь, не конфликтуй.

Равиль остановился, открыл полевую сумку и прежде всего проверил задаток: три десятидолларовые бумажки спокойно лежали в одном из отделений. Он вытащил записную книжку с вопросами и фотографией объекта.

Этот парень был знаком Равилю. Более того – когда-то они учились в одном классе. В пятом. И всего один год. Потом построили новую школу и все классы переформировали. Равиль остался, а Олег Крылов ушел Они после этого встречались, но случайно, на улице и не чаще, чем раз в год. Все общение сводилось к обычным фразам: «Привет… Как дела?.. Нормально…»

Равиль был человек дотошный и еще раз перечитал вопросы, которые перед ним поставил щедрый заказчик. Зачем? Он и так хорошо представлял, что должен сделать обычную установку: паспортные данные, квартира, семья, работа, компания, соседи, алкоголь… Все, что можно добыть с позиции участкового.

Заказчик назвался Василием и подозрений не вызывал. Он, якобы, кадровик крупной фирмы, куда собирается поступать Крылов. Деньги они платят большие и должны быть уверены в сотрудниках… Нормально, их право.

Паспортный стол дал основную информацию. Начало сводки положено. Есть даже место работы пятилетней давности, какой-то «Промстрой». Что это? Банк, завод, НИИ? Лучше не углубляться.

Опрос соседей дал кое-какую информацию: хороший парень, музыку громко не включает, живет с мамой, не женат, пьяным не видели… Мало!

Равиль направился в свой «опорный пункт». Он заперся изнутри и первым делом смахнул пыль со стола и скрипучего стула – здесь он не был уже две недели. Затем на столе появились «амбарная» тетрадь со словом «Актив». Это не бухгалтерский термин. Не то, что – «актив-пассив». Это – нужные люди: дворники, бывшие сотрудники, информаторы. Одним словом – активисты… Вот она – старшая по подъезду. Равиль пододвинул к себе телефон и сдул с него пыль.

– Софья Петровна?

– Да, я это Семен?

– Нет.

– Ой, Илья Маркович?

– Да нет. Это Гимаев, участковый ваш.

– Наконец-то. Вы бежите прямо на ловца. Я давно имела ввиду вас поймать. Прошу вас, положите ему конец!

– Кому?

– Этому безобразию. Вы видали мой почтовый ящик. Они его весь перекорежили. Они на нем свое каратэ тренируют. А моя корреспонденция была сегодня в лифте. На полу. Прямо в луже.

– Понял, Софья Петровна. Приму меры. Есть у меня маленький вопросик. Вы Крылова с седьмого этажа знаете.

– Я всех в своем подъезде знаю. Сколько ему лет? Он брюнет?

– Вроде – блондин. Спортивный такой.

– Знаю! Я все о нем знаю. Он с мамашей живет.

– Точно. А еще?

– Очень вежливый мальчик. Он всегда здоровается, и всегда – первый.

– Это все?

– Не знаю, как вам сказать. Я обладаю очень деликатной информацией… Вы мне почтовый ящик почините?

– Починю, Софья Петровна. Говорите.

– Два года назад я видела, как он с чемоданом провожал свою мамашу… А на следующий день в лифте он поднимался в лифте с девицей. И у нас были весьма игривые глаза.

– Ну и что?

– Это вы меня спрашиваете? Это я хочу вас спросить: они что, Моцарта собирались слушать, когда мамы нет дома? Так когда вы мне почините ящик?

Равиль буркнул что-то успокоительное и повесил трубку… Сводка пока не клеилась. Нет, для обычного, служебного запроса – все нормально. Но заказчик хочет подробностей. С такой установкой этот Василий не только оставшиеся семьдесят баксов не отдаст, но и задаток отнимет.

Покопавшись в столе, Равиль извлек на свет божий пухлую папку с надписью «Телефоны». Здесь была довольно старая распечатка с узла связи – только дома, квартиры и номера телефонов. Найдя нужный номер, он решительно набрал его, придерживая готовый оторваться от аппарата разболтанный грязный диск.

– Олег? Это Равиль, участковый. Помнишь, Учились вместе… Да, и тебе привет. Есть, знаешь, дело к тебе. Срочное. И в твоих интересах… Через пять минут забегу.

Олег встретил его в очень домашней форме, в плавках. Несколько пояснили ситуацию валявшиеся посреди комнаты гантели.

Квартира была богатая, чистая, уютная. Особенно удивило Равиля обилие книжный шкафов. Чаще ему приходилось бывать в других квартирах, полупустых, вонючих, с пятнами борща на облезлых обоях…

Топтать ковры Равиль не стал и скромно расположился на кухне.

– Олег, решил работу сменить?

– … Тебе виднее.

– Ладно тебе секретиться. Кадровики твои новые копают. Мне надо тебя подсветить, а информашки – кот наплакал. Помогай. Для тебя стараюсь.

Олег жестом волшебника извлек откуда-то несколько листов бумаги и положил их перед Равилем.

– Пиши… Ты соседей опросил?

– Да.

– А в паспортном все взял?

– Взял.

– Итак… Крылов после школы окончил какой-то технический институт и три года работал референтом в НИИ.

– В «Промстрое»?

– Именно. Соседка из двадцать шестой квартиры сообщила, что четыре года назад Крылов занялся бизнесом, часто уезжал на Украину. Вероятно, он торговал спиртным, так как часто угощал ее Крымскими винами… Написал? Дальше: последнее время он стал хмурым и озабоченным. Соседка слышала его фразу: «Все надоело!»

– А это тебе зачем? Это тебя не так красит. Не возьмут еще…

– Пиши, Равиль. Правду пиши… Далее: соседка из двадцать пятой квартиры сообщила, что не любит Крылова, так как он недорезанный буржуй, кровосос и кровопийца. Он приезжает домой на иномарках, купил стиральную машину и провел в свою квартиру четыре телевизионных антенны. Три из них соседка периодически рвет, а Крылов издевается над ней, постоянно восстанавливая проводку.

– Здоров, Олег! Ты будто всю жизнь такие сводки писал.

– Нет, я по технической части… Пиши: старшая по подъезду заявила, что раньше Крылов водил в квартиру сомнительных девиц…

– А ты откуда знаешь?

– Знаю… Водил, но в последнее время осталась лишь одна по имени Анастасия, а сам он выглядит вяло и апатично.

– Через два «П»?

 Пиши, Равиль, через два. Больше доверия к документу будет.

* * *

Юрий Андреевич Чикин обычно приезжал домой не раньше десяти вечера. Но и это не было временем завершения его рабочего дня. Он удалялся в свой кабинет, читал личные письма, «выдавал звонки».

Уже шесть лет он был «в обойме». Он любил говорить, что уверенно держится в первой десятке лиц, приближенных к «самому». Конечно, в каждый конкретный момент его значимость могла быть и меньшей, но для Чикина была важна устойчивость. Шеф любил тасовать колоду. При этом исчезали тузы и короли, вдруг появлялись новые картинки и опять исчезали. Он же, Чикин, считал себя козырной десяткой. Самое удобное положение если хочешь дотянуть до конца игры: и сбросить жалко и убить трудно.

Правда, за эти годы он много раз менял кабинеты, но никогда «не понижал градус». Он гордился участием в развале лубянского монстра. Потом он «рулил» в двух министерствах, был советником, помощником, секретарем. Даже самые скромные по названию должности давали ему огромную власть. Вот сегодня он простой кадровик. Ну, главный, старший кадровик – но где?

Это только им кажется, что, ставя последнюю подпись, они принимают решения. Даже создавая иллюзию выбора Чикин всегда умел провести нужного человека. Конечно, иногда шеф выкидывал коленца и ставил своего, неожиданного человека. Но это были редкие капризы, взбрыки, игра, для поддержания образа непредсказуемого политика. Это были исключения, которые только и подтверждали правило: кадры (вернее – кадровики) решают все.

Чикин очень любил беседовать с кандидатами в последний день перед назначением. Именно – в последний. Когда друзья начинают робко поздравлять. Когда заказан банкет. Когда обсуждается с женой цвет мебели в новом министерском кабинете.

Кандидат ведет себя солидно и спокойно. А что волноваться? Остались сущие формальности: доклад документов, последняя подпись, поздравления, напутствия. Чикин проводит беседу в самом добром, в сверхдоброжелательном тоне: «Все готово. Завтра докладываю документы… Шансы у вас есть… Определенные… Правда, вот эти документы все портят. Практически сводят на нет. Тут у вас был очень крупный прокол. А эти подозрения так с вас и не сняты. А здесь: с кем это вы на фотографии? Очень, знаете, сомнительная связь…» Чикин делает минутную паузу и продолжает как лучший друг: «Знаешь что, я эти документы из папки… извлеку. Пусть у меня полежат. Нарушаю, конечно…»

Все! Этот новоиспеченный большой начальник будет до конца дней помнить Чикина как своего благодетеля, душеприказчика. И он будет бояться Чикина. Он не сможет не исполнить любую его просьбу.

В девяностом году он и мечтать не мог о таком. Кто он был тогда? Простой юрист крупного НИИ. Клерк… И политикой он интересовался постольку – поскольку. Тек – диссидент во время разговоров на кухне. В митинговую стихию демократов он вполз случайно. От скуки. Кто-то увлекался рыбалкой, кто-то боготворил классическую музыку, кто-то латал свой автомобиль, кто-то балдел от слабого пола, а он – проводил время в предвыборных штабах, писал прокламации, крутился в среде легендарных, гонимых властью правозащитников. Но и это все могло кануть в лету. Тогда таких активистов было море – тысячи, десятки тысяч.

Как удачно он тогда заболел. Ведь в середине августа он собирался ехать в Крым. Но – судьба! Он простудился (это летом-то) и для страховки взял билеты на двадцать пятое августа девяносто первого года. Он и сейчас хранит эти счастливые билеты. Естественно, что после девятнадцатого они ему не понадобились.

Три дня он метался по баррикадам у Белого Дома, группировал людей, руководил, строил, снабжал… Несколько раз он даже оказывался плечом к плечу с «самим». Не образно, не фигурально, а на самом деле.

Потом он праздновал, кого-то хоронил, крушил памятники, изгонял партократов.

Таких как он было много, но освобождающихся ключевых должностей еще больше. Особенно после Беловежской пущи.

Как важно в нужное время оказаться в нужном месте! А мог бы ты, Чикин, эти три дня пролежать на крымской гальке. И сидел бы ты сейчас в своем НИИ, и боролся бы за выдачу прошлогодней зарплаты, бесился бы на коммунистических митингах. А что? Бытие оно и сознание определяет…

Да, воспоминания… Чикин позволил предаться им лишь десять минут. Надо работать. Он потянулся к телефонной трубке, но кто-то опередил его. Этот номер почти никто не знал – для семьи у него был другой телефон. Странно… Чикин ответил лишь после пятого звонка.

– Юрий Андреевич?

– Я.

– Вас беспокоит Савенков Игорь Михайлович… Я по поводу вашего долга Маруеву. Помните такого?

– Кто вы?

– Я… частный детектив.

– Как вы узнали этот номер телефона?

– Понимаете Юрий Андреевич, я еще и бывший полковник КГБ.

– Понимаю… Что вы хотите?

– Я думал, что это вы хотите срочно со мной поговорить. Для вас это более важно, чем для меня.

– Загадками говорите, полковник… Хорошо, завтра…

– Нет, сегодня!

– Ладно. В одиннадцать сможете приехать?

– Договорились. Но квартира у вас, Юрий Андреевич, сложная для проникновения.

– Ценю ваш юмор. Пропуск закажу. Вас встретят и проводят… Адрес запишите. Впрочем, забыл с кем разговариваю. Вы и так, наверное, знаете?

* * *

Москва подавляет, утомляет, вовлекает тебя в какой-то круговорот. Это огромное беличье колесо, где крутятся тысячи, миллионы людей. Не ты задаешь темы своего движения. Ты должен бежать как все. Можно чуть медленнее или чуть быстрее, но – бежать. Нельзя остановиться. Колесо закрутит, поломает и выбросит.

Все ощущаешь только тогда, когда сам, добровольно выскакиваешь из московской круговерти и пытаешься затаиться где-нибудь в глуши.

Сочи – не самое подходящее для этого место. Суета шикарной гостиницы, элитная публика на пляжных подиумах, душные вечера в кабачках около платановой аллеи – все это продолжение столичной карусели. То же напряжение, темп, гонки, чувство опасности.

Валентина Маруева впервые расслабилась в горах. Нет, альпинизмом она и не думала заниматься даже в страшном сне. Просто на третий день, возвращаясь с порядком надоевшего раскаленного пляжа, она остановилась перед столиком с экскурсионными проспектами. Толстая скучная тетка монотонным голосом сообщала о красотах Красной поляны, о чистом воздухе на Агурских водопадах, об обезьяньем городе, о форелевых прудах, о вкусе горного меда, вкушаемого за самоваром прямо на пасеке… Маруева скомандовала своему спутнику: «Купи все!» и плавно удалилась в свой номер.

Леонид Жидков прибежал через двадцать минут и бодро доложил, что ближайшие семь дней они будут заняты осмотром местных достопримечательностей.

Так вот в первый день была гора Ахун. Впрочем, сам сочинский Монблан не очень впечатлял – так, поросший лесом высокий холм. Но со смотровой площадки огромной серой башни, стилизованный под грузинскую крепость, открывался завораживающий вид.

Так получилось, что до самого верхнего уровня добралась только Маруева и лениво сопровождавший ее Жидков. Остальные туристы удовлетворились балконами в средней части башни. По такой жаре никому не хотелось лишних движений – отметились и ладно.

Жидков лег грудью на широкие каменные перила и с интересом наблюдал, как из «объекта осмотра» выбегали маленькие человечки, спешившие перейти от торжественной к художественной части. От дымящих шашлыками шалашей они тащили под сень деревьев, где их ждали семьи и друзья, тарелки с чем-то малосъедобным и бутылки с теплым «Кахетинским» – ужасным пойлом из подкрашенной воды, уксуса и спирта.

Маруеву занимало другое. Она долго смотрела в сторону моря. Ей казалось, что она чувствует мягкую искривленность, округлость линии горизонта. Ведь это так – где-то там, на юге это море должно уткнуться в турецкий берег, а за ним Средиземное море, Египет, Африка, Антарктида… А за ее спиной белел вершинами Главный Кавказский хребет. Ее охватило ощущение вечности.

Сто лет назад там внизу не было почти ничего – ни «Лазурной», ни снующих по дорогам машин, ни кабаков. А эти горы были… А тысячу лет назад – здесь были дикие болота, не было еще этой суетливой Москвы, даже и не пахло гордым чванливым Питером. А эти горы были! Точно такие же. И такими же они будут и через сто, и через тысячу лет. А все, что сейчас волнует и пугает – это суета сует.

Маруева несколько раз повторила про себя фразу, которую она, конечно же, слышала раньше. Но ей казалось, что она сама ее придумала только что: «Все проходит. Пройдет и это».

Варвара не стала подниматься на самый верх Ахунской башни. Она не боялась «засветиться». Чего уж там – они ехали сюда в одном автобусе. Просто она не знала, что делать дальше. Они даже не обсуждали это с Савенковым. Ее основная задача была найти Маруеву и ее любовника. Нашла. Ей даже удалось подсмотреть, как Жидков затоваривается экскурсионными путевками и после его ухода она приобрела себе «то же самое, но в одном экземпляре».

Что делать дальше, Варвара не представляла. Особенно после вчерашнего звонка в Москву. Дибич выдал ей телефоны сочинских сотрудников, которые готовы оказать ей любую помощь и, главное, он сообщил, что Жидков задерживался за торговлю наркотиками. Все это обостряло ситуацию, усиливало подозрения в отношении этой милой парочки. Дибич даже предупредил ее: «Вы, Варвара Петровна, поосторожней с ними». А что, поосторожней?

Знакомство с Дибичем у Варвары было шапочное. Спросить у него совет о своих дальнейших действиях она не решилась. Сказались воспитание в потомственной офицерской семье. Да и недавно погибший муж Варвары был лишь майором внешней разведки. Так что, при общении с генералами она испытывала определенный трепет. Правда, Дибич – добродушный дядька, старый друг Савенкова, но – генерал, тем не менее.

С Ахуна автобус отправился поздно вечером. Здесь на горе было прохладно и экскурсоводы сами не торопились вниз к горячему городскому асфальту.

Около гостиницы не было обычного дневного столпотворения. Час пик уже прошел. Те, кто обычно проводил время в поисках ночных подвигов, уже направлялись в злачные места. Те же, кто отбыл рабочий день на пляже и добрался до своих номеров не могли и думать о выходе в свет…

Варвара нервничала. Она любила работать, когда перед ей стояла четкая и достижимая цель. А тут – полная неопределенность… Завтра опять пляж и экскурсия, и послезавтра, и через неделю.

Нужны активные действия. Но пока Варвара не могла ничего придумать, кроме одного – познакомиться с Маруевой, войти в доверие, разговорить.

По дороге к гостинице Варя попыталась конкретизировать этот план… Надо представиться адвокатом. Они могут клюнуть, начнут задавать вопросы… Но само знакомство должно быть неожиданным, естественным. Можно, скажем, попросить ребят, телефоны которых дал Дибич, инсценировать нападение на Маруеву… Ночь, глухая аллея, четверо в масках хватают Жидкова и Маруеву, привязывают к деревьям, на рот – пластырь. Нормально! Вдруг появляется Варвара: крики, драки, налетчики бегут… Можно даже порвать себе одежду и получить ранение или хотя бы синяк. Но настоящий – здесь гримом не обойдешься.

План приобретал реальные очертания, Варваре нравилось в нем все, кроме синяка… Завтра же поговорит с хлопцами от Дибича, с этими местными ментами. Она, конечно, предложит им немножко нарушить закон, но причем здесь это, если им звонил генерал из Москвы… Но это все завтра…

Варвара не стала входить в один лифт с Маруевой – зачем светиться раньше времени. Но она не села и в другой… Ее остановила интуиция. Именно она. Абсолютно ничего подозрительного не было во фразе, которой двое солидных мужчин напутствовали рыжего парня, впихнув его в лифт: «Действуй, Руди. Мы часа через два будем. Смотри за ними и будь на связи».

Мужики направились к выходу, парень один поехал наверх, а Варя стояла перед лифтом, задрав голову и вглядываясь в мелькавшие над дверью красненькие маленькие цифры. Девятка! Именно на этом этаже находился шикарный Маруевский номер.

Варвара бросилась за теми двумя. Но они не торопились. Они мирно стояли и курили около грузового УАЗика – серая «буханка», на борту которой был изображен некто с идиотской улыбкой и фотоаппаратом. Ниже шла надпись: «Сочинское УБО. Фотоателье «Ракурс». И далее: адрес и телефон.

Мужики, завершив отравление своих организмов никотином, эффектными щелчками направили чинарики к урне: недолет, перелет. Сразу же они заняли места в своем сером железном ящике на колесах, который неожиданно резво рванул с места. Им пришлось разворачиваться и мимо Варвары еще раз проплыла дурацкая рожа. И, похоже, она скорчила ехидную гримасу и подмигнула.

Бежать за машиной не имело смысла. Но варианты были: можно подождать этих мужиков – обещали вернуться через два часа. Можно посмотреть, что делает наверху рыжий. А можно…

Варвара выбрала третий вариант. Адрес этого «Ракурса» она запомнила – тихая улочка около вокзала. Туда и пешком можно минут за двадцать. Это если очень бодрым шагом. Если их там нет – можно успеть назад, а если они там – действовать по обстановке.

Уже совсем стемнело, когда Варвара нашла спрятавшийся в зарослях небольшой одноэтажный домик. У входа стоял знакомый фургон. Через окна с куцыми белыми занавесками было видно, что «Ракурс» давно уже не был приспособлен для приема клиентов, желающих запечатлеть себя для истории. Большой зал напоминал скорее склад: на шкафах и на столах громоздились старые увеличители, штативы, бутыли с мутными жидкостями, надувные ядовито-зеленые крокодилы и картонные пальмы, с которыми раньше бродили по пляжам горластые фотографы.

В зале было пусто, но на противоположной стене между шкафами были видны две полуоткрытые двери. За одной из них горел яркий свет, в лучах которого струились клубы сигаретного дыма.

Варвара поднялась по каменным ступенькам на крыльцо и осторожно потянула на себя старую с десятком слоев облупившейся краски дверь. Надо было ожидать, что она противно заскрипит, подвизгивая и кашляя. Но, легко распахнувшись, дверь промолчала. За ней была еще одна – такая же тихоня.

Стоя на пороге зала – склада, Варя совершенно отчетливо слышала голоса. Но это был не разговор, а чаще всего одобрительные возгласы и междометия. Было похоже, что несколько мужиков увлеченно смотрят телевизор, где им показывают нечто пикантное.

Еще Варвару поразил тяжелый спертый дух этого помещения. Это был запах старой краски, пыли, фотореактивов и размокших окурков. Последние почти сразу были обнаружены – ими была заполнена десятилитровая бутыль, стоявшая на столе прямо перед входом. Надпись на ней – «Проявитель» лишь частично соответствовала действительности.

Было довольно нелепо и опасно стоять просто так в центре комнаты и слушать невнятные всплески эмоций. Варвара прошла дальше и заглянула в темную комнату. Это была довольно просторная фотолаборатория: тускло светится красный фонарь, под потолком висели на просушке десятки пленок, в ванночках закреплялись или промывались какие-то снимки.

Варвара подошла к столу и взглянула на верхние фотографии. Под красной лампой цвета были искажены, но сюжет снимков очевиден. Круто! Даже очень круто. Ни один эротический журнал не решился бы такое опубликовать.

Все это несколько успокоило Варю. Ну, размножают ребята порнушку. Плохо. Но сейчас это вроде как и не преступление. И, главное, это не имело отношения к ее подопечным… Вот еще несколько фотографий – нигде нет лиц. Только на двух снимках сладкая парочка развернулась к объективу и их сделали крупным планом.

Варвара машинально поднесла листы мокрой бумаги к свету – на нее смотрели чуть искаженные страстью Маруева и Жидков…

Голоса за стеной стали громче. Очевидно просмотр фильма закончился и шло обсуждение. Слышимость была отменная – комнаты были отделены лишь картонной перегородкой, на которой кое-где для светоизоляции были наклеены заплаты черной бумаги.

Разговаривали трое. Один наверняка был хозяином этого заведения – «фотограф». Двух других Варвара видела час назад у лифта и около фургона. Но по голосу она определила их для себя как «хриплый» и «армянин». Они собирались уходить:

– Ты когда с фотками закончишь?

– Двадцать минут. У меня отличный глянцеватель. На шесть штук. Полчаса – максимум.

– Да не надо их все. Выбери штук двадцать. Самые смачные. Верно, Басай? – это «хриплый» обратился к «армянину». – С них и этого хватит. Парень – тот вообще хлюпик, а она… Она баба с головой. Купит! Куда она денется? Заплатит копейку, а сбережет рубль.

– Почему копейку? Зачем копейку? Пусть много отдает. Все возьмем. – в голосе Басая сквозило недоверие, злость и даже ярость. К шуткам он явно не был расположен.

– Не гони картину, Басай. Много возьмем. Но не больше возможного. Надо ставить реальные цели… С твоими заскоками можно все потерять. Кто по весне нам все сорвал? Миллион тебе захотелось? Слышь, Факир? – так «хриплый» обратился к фотографу. – Нет бы нам спокойно поторговаться? Так Басай все на себя взял. Бабу голую к трубе привязал, а банкира мы на кровати держим. Этот абрек вынимает кинжал, скалит зубы, пучит глаза, шипит… Умора! Чистый Отелло… И начинает он этого Абрам Семеныча пужать. Остроту ножа показывает – пузо ему бреет, ноги… И все ближе и ближе подбирается. А на последнем взмахе этот скряга дуба дал. Мы его тормошили, тормошили – нет пульса и все тут… Так все было, Басай?

– Было, было… Только обрезать его я не стал бы. Пугал просто. Кто знал что он такой… хилый? Ножа испугался!

– Хорошо хоть ноги унесли. Девка хоть молодец – сообразила. Всю дорогу потом молчала. А что? Умер и умер… Мы ей потом эти фотки так подарили, бесплатно.

– Не надо было бесплатно. Надо было в Москву везти. Вдове продать. Пригрозить – детям покажем. Купила бы.

– Кровожадный ты, Басай. Где твои моральные устои? Зачем детей впутывать… Мужик – понятное дело. Вляпался – плати. Это извращение какое-то… Тихо, Басай, спокойно. Это я пошутил. И вообще – нам пора.

– А я быстренько, Стас. – Факир впервые назвал «хриплого» по имени. – Фотки быстро просушу – и к вам.

– Давай! Ждем в двенадцать. А пока мы их прессовать будем. Кино посмотрим. Правда, на видике все как-то смутно. Движение есть, экспрессия, но темно. Ты, Факир, не забудь те снимки, где их рожи крупным планом. Самый забойный товар.