Текст книги "Есаул из будущего. Казачий Потоп"

Автор книги: Анатолий Спесивцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ясное дело, у них с простыми людьми разговор короткий! – поддерживали их четвертые. – Только если уж захотелось ему знатной жены, то чего он себе черкесскую княжну, магнатскую или даже султанскую дочку не взял? Ведь все знают, что по ночам филином оборачивается и куда хочет может залететь, что захочет взять.

– Не… это не он в филина превращается, другой характерник. А его по ночам черт в любое место по желанию носит, причем невидимым. Откуда, думаете, у него такое богатство?

– Да зачем ему на черте летать, если он волшебное слово знает, любые клады, самые что ни на есть глубоко зарытые, может отыскать. А черт ему помогает их безнаказанно взять, на себя проклятья принимает!

В общем, понести может не только отдельно взятого Остапа, но и сплетников целого города, а потом и края. Причем, распространяясь, слухи разрастались и мутировали похлеще, чем крысы в неумело написанной постапокалиптике, принимая совсем удивительные и причудливые формы. После их расползания мечты о незаметности для Аркадия остались в прошлом.

Зазванный в гости Трясило внимательно выслушал советы об употреблении кумыса и меда, пообещал обратиться к знахарям для консультаций по поводу его хворей. Однако неожиданно сильно возмутился, когда заметивший потребность старого атамана вертеть в руках трубку попаданец посоветовал ему завести четки.

– Я что, иезуитский выкормыш?!! – резко выразил протест таким предложением Федорович. У него почему-то четки однозначно ассоциировались именно с католичеством. – Я тебе не папист проклятый!

С немалым трудом и помощью ездивших на богомолье в православные монастыри казаков Аркадию удалось убедить престарелого пирата в полной православности четок.

Война

Апрель – май 1639 года от Р. Х.

Пока Аркадий пытался наладить семейную жизнь и продолжить двигать прогресс, почти со всех сторон бушевала война. Исключением был север, где Россия и Литва не воевали, а только готовились к битвам и осадам. Радзивиллам удалось пригасить восстания селян, но ненависть ограбленных и униженных людей никуда не делась и ждала только возможности выплеснуться.

Приезжавшее от Хмельницкого тайное посольство договорилось с магнатами о нейтралитете между Малой Русью и Литвой. Гетману не хотелось воевать на два фронта, Радзивиллам мечталось о независимости, впрочем, объявлять об отделении от Польши они не спешили, слишком уж шляхта против такого шага была настроена. Зато фактическое предательство своих польских собратьев устроило большинство, подставляться под набеги калмыков, казаков и черкесов желали ОЧЕНЬ немногие. Жаждавшие помахать саблей ехали выполнять свой долг перед королем в частном порядке. Армия Литвы сосредоточилась на востоке и юге государства для защиты страны от возможной агрессии. Приказы из Варшавы игнорировались.

Вернуть Смоленск было идеей фикс Михаила Романова, но пока он, несмотря на вдохновляющие речи монахов, юродивых и некоторых царедворцев, воздерживался от похода на Литву. Уж очень в плохом состоянии были финансы государства. Как это ни смешно звучит, но прекращение татарских набегов и возможность освоения плодородных черноземов только истощили казну. В новые земли приходилось нешуточно вкладываться, а отдача от них была пусть и ближней, но перспективой. Государь всей душой рвался на запад, на освобождение древних русских городов, однако был вынужден считаться с реалиями. Денег на войну в этом году собрать не удавалось, а налагать на и без того измученное податное население новые налоги означало заведомо подстрекать его к бунтам.

Однако инспирированное казацкой разведкой давление на него монахов продолжалось. Смерть одного за другим двух сыновей произвела на верующего и любящего семью человека очень тяжелое впечатление. Шепотки, что Бог требует вызволения из-под богомерзкой власти папежников православного люда, оказывали все большее влияние. Если бы не присущая ему ответственность, уже весной пошел бы на ворога. Государь все больше стал уделять времени молитвам и посещениям монастырей, старался чаще прикладываться к святым мощам. И ждал вестей о битве поляков с казаками.

Уход большей части калмыков из приволжских степей снял страшный пресс давления на яицких казаков. Хотя мелкие стычки с оставшимися там калмыцкими пастухами продолжались, да кочевавшие невдалеке казахи в белых и пушистых ягнят превращаться не спешили.

Гребенцы продолжали войну на уничтожение с кумыками и принявшими ислам окотами в союзе с другими окотскими племенами. Но уже не за существование, а на изгнание врагов прочь. Однако даже многочисленные победы и отсутствие единства среди них не делали эту задачу легкой. Уж что-что, а защищаться от более многочисленных и лучше вооруженных противников те, засев в горных селеньях, умели очень хорошо.

Активизация недругов в Черкесии не была для донских атаманов совсем уж неожиданной, но тем не менее размах военных действий застал их врасплох. Донцам пришлось поначалу вместе с союзными черкесами обороняться. И только атаки на проявившие враждебность натухаевские и мамелюкские селенья, для выдерживания артиллерийского обстрела малоприспособленные, изменили ход противостояния. Правда, о мире на этой земле в ближайшее время можно было только мечтать.

Грандиозное сражение произошло на юго-западе Анатолии. В смертельной схватке сошлись войска двух претендентов на султанский трон – Ислама Гирея и Ахмеда Халебского. В битве приняли участие около трехсот тысяч воинов, дравшихся друг с другом с предельным ожесточением, невзирая на единоверие, родство и прежнюю дружбу. Долгое время ее исход был неясен, однако к вечеру лучше подготовленные профессионально янычары и сувалери (конники оджака) сломили сопротивление армии Ахмеда. Причем первыми побежали, подставив спины под удары, мамелюки, согласившиеся драться под знаменем претендента из Халеба. Вслед за ними дрогнули и ополчения племен, были смяты, выброшены из тележного укрепления пехотинцы… настала пора легкой конницы Гирея. До темноты ногаи и крымские татары преследовали бегущих, помогая собрать смерти обильную жатву.

Однако сам Ахмед и его приближенные сумели спастись и успели позже укрыться в хорошо укрепленном, снабженном припасами для выдерживания длительной осады Халебе. Сдаваться Исламу они отказались. Пришлось Гирею разделить войско на две части. Основная осадила вражеское гнездо. Другая, состоящая только из конницы, принялась приводить к присяге прежде служившие другому претенденту на трон провинции. И, что еще более важно, собирала продовольствие для осаждающей армии. То, что у сирийских и египетских феллахов не было лишнего зерна, а у вынужденно поддерживавших Ахмеда бедуинов излишков скота, никого, кроме ограбляемых, не волновало. Не участвовавшие в боях с войском Гирея друзы, евреи и марониты отделались финансовыми потерями.

Не имея средств для продолжения войны, Ислам объявил, что даст привилегии на торговлю в халифате только тем странам, которые согласятся внести в султанскую казну большие суммы. Оговорив, что венецианцы могут не беспокоиться, после наведения порядка он сметет их проклятый город с лица земли. Голландцы, англичане, французы после некоторого колебания деньги выплатили, а Венеция, не имея шансов на мир, оккупировала Морею, южную часть Греции. И дала «добро» греческим пиратам с островов на тотальный грабеж побережья Малой Азии. Западный и южный берега этого полуострова стремительно стали равняться в безлюдности с северным, давно опустошенным казаками.

Был у этого безобразия еще один подтекст. Европейцы привыкли к большому постоянному потоку дешевых рабов из Руси и Черкесии. Полное прекращение людоловства на Руси, переориентация черкесов на вывоз пленников в Россию и Персию болезненно сказались на состоянии галерных флотов сразу нескольких западных держав. Греки, отлавливая турок, таким образом сразу получили выход на емкие рабские рынки. Даже Ришелье, делавший ставку именно на турок, вынужден был «не замечать» турецкого происхождения новых галерников.

Валашский господарь, как и обещал, пошел на юг. Первым делом он согнал кочевья буджаков из Добруджи, потом без особых хлопот захватил Македонию и северную Болгарию. Не встретив серьезного сопротивления, он немедленно начал укреплять горные перевалы и уже с интересом посматривал на Болгарию южную (аппетит приходит во время еды), пока ограничиваясь приглашением тамошним жителям переселяться на пустоши у него. Обещая длительное освобождение от налогов и защиту от набегов.

Трансильванский Ракоци полностью захватил все венгерские провинции, бывшие под властью осман, присоединил к ним немалые территории, заселенные сербами, и начал присматриваться к венгерским землям, доставшимся Габсбургам.

Венеция и добровольно присоединившаяся к ней Черногория превратили почти все восточное побережье Адриатического моря во владенья республики святого Марка. Мизерные гарнизоны, остававшиеся в тех землях от осман, серьезного сопротивления оказать им не могли, да и не пытались. Неожиданно для себя Венецианская республика выросла в размерах территории более чем в два раза и останавливаться не собиралась. Для нее жизненно важной была левантийская торговля, запрет Ислама на участие в ней стал крайне болезненным. Оставалось нахватать побольше османских территорий для размена на возврат в Левант. Стремившийся отмыться от обвинений по соучастию в убийстве Мурада Османа, Гирей всячески способствовал распространению слухов о вине в этом преступлении Венеции, поэтому на уступки дожу пойти не мог.

Империя, никого при этом не удивив, двигать войска на юг не стала. Фердинанд III и рад бы был выполнить обещание своего посла, но крах переговоров о мире с Францией и Швецией не давал ему такой возможности. Вторжение шведов в Чехию, а потом и номинально французской (все более и более номинально) армии герцога Саксен-Веймарского в Баварию создавало реальную опасность собственно австрийской территории. Императору стало не до новых завоеваний, сохранить бы то, что раньше было. Упорство же в желании воевать таких опасных врагов уже начало понемногу расшатывать под ним трон. Ведь резко усилившийся и не скрывавший ненависти к австрийцам Ракоци мог в любой момент еще более ухудшить обстановку для католического лагеря. В Вене унюхали запах приближающейся военной катастрофы.

Впрочем, неприятности сыпались не только на католиков. Большой отряд лисовчиков неожиданно предпринял дерзкий рейд через всю Германию и ворвался в юго-западные провинции Нидерландов. Казалось бы, не представлявшие серьезной опасности поляки и казаки прошлись по протестантским землям, как божье наказание, будто саранча из Святого Писания. Избегая столкновений с войсками, обходя укрепленные пункты, они даже не столько грабили, сколько жгли, громили и убивали, превращая местность вне крепостей в развалины и руины. Сосредоточенные на фламандском фронте голландские части не успели перехватить это вторжение. Даже опытные, много повоевавшие кавалерийские полки безнадежно опаздывали в погонях. Разрушили и спалили лисовчики не так уж много, но унижение гордым голландцам нанесли немалое.

Понимая, что вернуться им не дадут, бандиты прорывались в союзную католическую Фландрию. Кинувшийся наперехват лидер Нидерландов Фредрик-Хендрик Оранский наблюдал через канал за уходом орды во Фландрию, когда какой-то лихой шляхтич или казак умудрился попасть ему стрелой в лицо. Не ожидавшие обстрела – расстояние для гладкоствольного ружья было слишком большим – голландцы позорно проворонили этот выстрел. Имевший возможность легко уклониться, штатгальтер игнорировал полет стрелы, за что и поплатился. В результате чего лидер непримиримых через три дня умер, страна получила болезненный щелчок от каких-то дикарей, в парламенте опять подняли головы совсем было усмиренные сторонники мира с Испанией.

Усложнение положения с продовольствием и финансами поставило правительство Людовика в тяжелую ситуацию. Ришелье был вынужден пойти на драконовские меры по экономии бюджета. Естественно, среди первых пострадавших числилась западная армия королевства. В Париже уже осознали сомнительность принадлежности воинского соединения под командованием герцога Бернгарда из Франции, из всех армий страны этой урезали бюджет в первую очередь, чтоб явно склонявшийся к присвоению Лотарингии командующий осознал необходимость подчинения королю.

Однако, ирония судьбы, министр-кардинал этим спас склонному к мятежу герцогу жизнь. Тот не стал, как было в истории, дожидаться полной концентрации и прибытия обозов, а как только спала распутица, двинулся с теми войсками, что у него были, в Баварию, таким образом счастливо избежав смерти от чумы.

А эпидемия этой страшной болезни началась во Фландрии, и без того разоренной длившейся многие десятилетия войной. Границ чума не признавала, пострадать от нее предстояло всем сторонам бушевавшей в Европе войны.

У Франции неожиданно резко ухудшилось положение на Апеннинском полуострове. После смерти герцога Савойского фактической правительницей в Савойе стала его вдова, сестра короля Людовика Кристина, женщина глупая и вздорная. Она быстро восстановила против себя население, а главным доверенным лицом сделала духовника-иезуита отца Моно. Он ей и насоветовал… В результате последовало почти всеобщее восстание, возглавленное двумя братьями покойного герцога, Томасом и Морицем Савойскими. Восстание было немедленно поддержано испанцами, армия маркиза Леганеса в начале апреля подошла к столице Савойи Турину. Немедленно взбунтовалось и население столицы, командующий небольшой французской армией кардинал Лавалет был вынужден укрыться в цитадели, с немалым трудом успев переправить сварливую герцогиню к французской границе.

В Англии гражданская война началась еще раньше, чем ожидалось, однако протекала пока в историческом ключе. Король засел на севере собственно Англии, Шотландия фактически откололась, парламент овладел югом острова. Военные действия шли с преимуществом роялистов, противовеса талантливому полководцу принцу Руперту парламентарии еще не нашли.

В Германии положение ухудшалось если не с каждым днем, то уж с каждой неделей наверняка. Причем для всех. И без того голодавшие наемники начали вести себя так, что иначе как геноцидом местного населения это и назвать было нельзя. Изымалось все, что можно было съесть, тем селянам и горожанам, которых при этом убивали, можно сказать, везло. Впрочем, озверевшие наемники в казнях ни в чем не повинного мирного населения проявляли изуверскую изобретательность.

До урожая надо было дожить, а поля во многих землях никто и не засевал. Из-за чего, кто мог, бежали куда угодно, лишь бы выжить. Прежде всего – в Польшу, Пруссию и Литву. Из последней немалая часть беженцев, соблазненная заманчивыми посулами, перебиралась в Малую Русь. Может, кто-то и в Великую поехал бы, специалисты там были в большой цене, но литовцы никого в Московию не пускали. Удушающая завеса от свободной торговли – путь через северные моря был уж очень долог и дорог – продолжала давить на Россию.

Шведские армии севера смогли уцелеть только благодаря закупкам хлеба в Литве. Сама Швеция ни содержать, ни прокормить такое количество солдат не могла. Да и войско этой страны давно стало интернациональным, шведы составляли в нем меньшинство. Продавать хлеб врагам Радзивиллы решились, боясь, что из-за голода те придут за ним сами. В связи с возросшими продовольственными проблемами и без того агрессивная политика Стокгольма приобрела еще более откровенно захватнический и грабительский характер. Огромная, вероятно, одна из лучших в мире шведская армия должна была грабить, чтобы выжить. Отбрасывая при этом все сантименты.

В Польше, как всегда, царил бардак. Сильно потерпевшие от погрома, учиненного разноплеменными ордами в прошлом году, области юга страдали от голода, а на севере паны жили в свое удовольствие, то и дело затевая разборки с применением оружия. Попытка быстро соединить шляхетское ополчение с новосозданной кварцяной армией королю не удалась.

Собственно королевская армия была как никогда большой и сильной. Двадцать тысяч конницы, из них треть – гусария, радовали глаз и душу. Правда, качество восстановленных гусарских рот очень заметно уступало прошлым годам. Да и с конским составом появились проблемы, не везде успели укрыть табуны мощных и быстрых коней. Немалая часть гусар оседлала скакунов, подходивших скорее панцирным казакам, а последние так и вовсе на «почтовых» в войско явились.

Тридцать тысяч наемников, причем большей частью отборных, из Германии, все с боевым опытом, составили костяк пехоты. Но зная о численности войска Хмельницкого, подозревая, что союзники его силы удвоят, Владислав выступать в поход только со своей армией не мог. А воеводские ополчения с пристойной скоростью собирались разве что на юге страны, где жрать было нечего, спешили перейти на королевское довольствие. В центре, даже вокруг столицы, энтузиазм был меньшим, на севере он совсем угас.

Испугавшаяся было при виде бесчинствующих вражеских орд шляхта теперь, отстирав штаны и шаровары, вдруг вспомнила об опасности захвата реальной власти королем и главенстве шляхетской вольности над всем прочим. Здравым смыслом и разумом в том числе. Опять на сеймиках звучало «Не позволям!», снова слышались обвинения в адрес короля, озвучивались подозрения о его стремлении стать абсолютным монархом вопреки принципу «Царствует, но не правит». Именно под этим предлогом не пошла под начало Владислава часть шляхты. Чем дальше, тем яснее становилось, что собрать четвертьмиллионную армию не удастся. И, как прежде, откровенно слабой была артиллерия поляков. Зато величина обоза вырисовывалась как невероятно огромная. Ведь каждый шляхтич норовил прихватить с собой кучу челяди, тащил перины, ковры, дорогую посуду… многие телеги тащили по четыре или шесть лошадей, хватало и возов, тащимых волами. Полной аналогии с бардаком на колесах не было только из-за отсутствия девок. Они, по традиции, следовали за войсковым обозом.

* * *

В мутной воде удобно ловить рыбу. Польский бардак давал возможность пограбить, не вводя войска. Прежде всего – за счет фальшивомонетничества. К этому времени несколько мастерских выпускали не только польские злотые, но и германские талеры, французские ливры, и все это выплескивалось на рынки Польши и Литвы. Учитывая, что и магнаты там баловались подобным делом, экономике Речи Посполитой наносился огромный вред. Фальшивое серебро заполонило рынки. Люди теряли доверие к платежным средствам, причем не только местным. В глазах окружающего мира именно Владислав и владетели местных монетных дворов становились виновными в ухудшении их собственных экономик. Это уже привело к охлаждению отношений польского короля с тестем, императором Фердинандом, а поддержка поляков из Франции прекратилась полностью.

На очень дешево обходившиеся Малой Руси деньги покупались вполне реальные и нужные товары. Правда, даже при шляхетских вольностях свинец везти явным врагам не позволили бы, как и гнать табунки рослых лошадей, давно запрещенных к вывозу. Однако Литва номинально по-прежнему входила в единое с Польшей государство, она готовилась к отражению московитского нападения, туда товары не только двойного назначения, но и откровенно военного проходили легко. А дальше вступали в действия тайные договоренности Хмельницкого и Радзивиллов. Они заключили договор о ненападении на три года и недопущении блокирования торговли ЛЮБЫМИ товарами. Богдану пришлось приложить титанические усилия на принуждение к соблюдению этого договора настроившихся пограбить и Литву атаманов. Открывавшаяся при этом перспектива добраться до сокровищ Кракова и Варшавы перевесила, все вменяемые согласились, а невменяемых отправили подкормить раков в Днепре.

Пока Владислав уговаривал панство сплотиться и пойти на злейшего врага конно и оружно, а шляхтичи обвиняли его в намерении ограничить их златые вольности, гетман взялся за окончательную ликвидацию вражеских гнезд на русской земле. Один за другим сдавались на милость сильнейшего или брались штурмом замки, местечки и города Галиции и Волыни. В штурмах охотно поучаствовали и калмыки с черкесами, имущество и сами обитатели местечек, не сдавшихся добровольно, доставались победителям. Самая страшная участь ждала городки, взятые селянами, они и православных горожан часто убивали, считая врагами всех, кто носил городскую одежду, уж очень много обид и ненависти скопилось в русинских селах.

Как ни странно, но взятие города профессиональными воинами удачи, сечевиками или донцами, для горожан было более предпочтительным. Эти приходили за добычей, считая ею и горожан, которые не вырезались ими, а пленялись для последующей перепродажи. Тех же евреев выкупали их соплеменники в Европе для вывоза в Палестину, католиков-ремесленников охотно брал царь, вывозя их на Урал или в Сибирь, где катастрофически не хватало людей, особенно грамотных. За знать платили их родственники из Литвы или даже России.

Еще легче было сдавшимся до штурма. Они расплачивались только имуществом, после чего могли выбирать маршрут следования сами. Исключение делалось только для униатов, мужчин, не желавших возвращаться в православную веру, продавали в Персию, женщины и дети вывозились в Россию, где насильственно передавались для перекрещения. Тогда казаки рассматривали униатов как предателей и в оставленном Аркадием мире в восстании Хмельницкого их щадили редко.

Такое ведение кампании дало возможность разделения войска на несколько частей, благо опытных командиров всех уровней хватало, и армия Вольной Руси проявила себя в полном блеске.

Даже мощные крепости, такие как Каменец-Подольский или Луцк, дождаться прихода польского войска не смогли, пали. В руках сторонников короля остались только несколько небольших, но очень хорошо укрепленных замков, гарнизоны которых из-за своей малочисленности никак не могли повлиять на предстоящее противостояние Вольной Руси и Польши. На восток потянулись обозы с награбленным добром и толпы пленников. Проблему с пятой колонной Богдан решил по-казацки, решительно и бесповоротно. Не считая ее казацкой части. К сожалению, трудности с казаками и атаманами, склонявшимися к сосуществованию с Польшей, мечтавших о вхождениии казаков в шляхетское сословие, ему еще только предстояло преодолевать.

Луцкое чудо

Волынь, апрель 1639 года от Р. Х.

Хмельницкий старался максимально полно воспользоваться задержкой выхода польского войска на Русь. Казацкие полки рассыпались по западным воеводствам Малой Руси, осаждая замки, города и местечки, еще контролируемые поляками и их сторонниками. Одно за другим вражеские укрепления становились казацкими. Но даже в подобном удобном случае рассчитывать на взятие мощных укреплений Львова, Замостья или Луцка не приходилось. Каменец-Подольский взял Кривонос благодаря тому, что оборона к моменту его появления под стенами была сильно ослаблена голодом. Оставлять для осады других сильных крепостей большое войско означало резко ослаблять армию, идущую на решительный, самый главный бой. А взять штурмом без огромных потерь было никак невозможно. Богдан отправил под эти города небольшие отряды – попугать местную шляхту, чтоб сидела тихо и не думала ударить его войску в спину. Однако Луцк неожиданно пал. Воистину чудом Господним. Естественно, что чудо совершил человек не простой, можно сказать, почти святой.

* * *

В неспокойные времена лучше сидеть дома, желательно под защитой крепостных стен с охраняющим их многочисленным войском. Дороги в Малой Руси превратились в очень опасное место. Однако жизнь продолжалась, и далеко не все могли последовать подобному разумному совету: не высовый носа из дома. Если у тебя по лавкам сидят малые дети, а денег на покупку для них еды нет или скоро могут кончиться, никуда не денешься, будешь рисковать. Молились (Яхве, Христу, Святой Деве Марии или Николе Чудотворцу), но трогались в опасный путь.

Небольшой обоз вез из одного поместья на севере Волыни в оголодавший Луцк зерно. Путешествовали в нем люди с самыми разными целями. Евреи-торговцы, рисковавшие головой ради сверхприбылей, ремесленники, отвозившие лично свои поделки для обмена на хлеб и теперь возвращавшиеся с тем, что удалось выменять, селяне из того самого поместья, надеявшиеся сбыть выращенный ими хлебушек не задешево. Все надеялись проскочить в город до подхода с юга казацкой армии. Хлеб стоил дорого и дорожал чуть ли не каждую неделю, при удаче можно было неплохо заработать. А для некоторых целью был не заработок, а спасение от голодной смерти своих близких.

Скрипели в чьей-то телеге плохо смазанные оси, тихонько, но вслух молился кто-то из возниц, негромко стучали по сыроватой еще дороге копыта лошадей. Изредка слышались лошадиные всхрапывания, понукание замедлившего почему-то трусцу коня. В связи с близостью завершения путешествия у многих уже забрезжила надежда, что оно скоро закончится удачей. Кто-то подсчитывал грядущие (огромные!) барыши, кто-то мечтал увидеть радостные глазенки своих вечно голодных деток. Пронесла нелегкая, вроде бы уберегла от встречи с одним из многочисленных «казацких» – на самом деле хлопских – повстанческих отрядов. Уж те миловать бы в обозе никого не стали. Однако Удача, дама капризная и непостоянная, своим вниманием несчастных в этот вечер обошла.

Когда навстречу обозу выскочил большой отряд всадников, все люди в нем взмолились, чтоб это был отряд из Луцка, ведь скакали они именно по дороге оттуда. Но, увидев вблизи подъехавших, приготовились к самому худшему. И хотя в обозе было оружие, сопротивляться никто и не пробовал. Против сотен сечевиков, легко опознаваемых по отвратительного вида тряпкам, на них напяленным, могли выстоять разве что недавно прибывшие в город немецкие наемники, причем в не меньшем числе. Торговцам и ремесленникам в чистом поле об этом и мечтать нечего. Разозлишь этих разбойников и умрешь не быстро, от удара сабли, а на колу или еще каким неприятным способом. Впрочем, они не понимали в тот момент всей величины своего счастья. Для профессиональных грабителей они были не ненавистными жидами, а всего лишь добычей, да еще и одним из ключиков к Луцку.

При виде главаря казаков хотелось сразу полезть за припрятанными деньгами. Уж очень выразительно он выглядел. Хоть и невеликого роста и без саженного размаха плеч, но молитвенное настроение и понимание тленности мирских богатств пробрало сразу всех. Да… святой человек, особенно обвешанный оружием с ног до головы и имеющий за спиной три сотни головорезов, внушает правильное отношение к жизни куда эффективнее, чем обычный поп (ксендз, раввин). Вероятно, именно из-за своей святости.

Вопреки ожиданию обозников их не начали сразу рубить на мелкие кусочки. Оглядев череду телег, он довольно улыбнулся (пусть и у кого-то возникла ассоциация с волчьим оскалом – так нехристи же!) и тут же отослал куда-то одного из своих заризяк. Все с тем же «милым» выражением лица атаман обратился к продолжавшим готовиться к смерти людям:

– Ну, що, панове жиды, повсыралыся?

Хотя половина застигнутых была совсем не евреями, а христианами, причем разнообразнейших конфессий, уточнять этот факт пока никто не спешил. Ни униаты, ни католики, ни баптисты и арианин, ни даже православные. Раз немедленной резни не последовало, ждали продолжения. А вдруг… пронесет? Пусть сразу в двух смыслах. Штаны можно потом и застирать.

Выждав немного, Срачкороб продолжил:

– А дарма (напрасно)! Не будемо мы вас сьогодни вбываты. Але доведеться вам за це видробыты.

* * *

Началась же эта история несколькими неделями раньше.

– Пьятнадцать чоловик на сундук мерця!.. – старательно выводил Юхим, нимало не заботясь географическим и историческим анахронизмом исполняемой песни. – Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Не колыхало это и других посетителей одного из шинков, выстроенных вокруг Сечи. Любой лыцарь имеет право петь все, что ему хочется. И без пения знаменитого шутника в помещении было далеко не тихо. Да и полутемнота из-за лучинного освещения и густых клубов табачного дыма на интимную никак не тянула. Йоська Резник с помощниками выбивались из сил, обслуживая гуляющих вовсю сечевиков. Повсеместное изгнание евреев с Малой Руси его и хозяев других торговых точек, выстроенных вокруг крупнейшего в мире пиратского сборища, не коснулось. То есть пограбить их под выборы атаманов пограбили, но это были, можно сказать, плановые ограбления, заранее заложенные в цену товаров и услуг. Перспектива искать замену всем местным торговцам и трактирщикам никого здесь не вдохновила, поэтому чувствовали себя евреи, жившие рядом с гнездом антисемитизма, вполне комфортно. Приспособились.

– …и дьявил доведе тебе до кинця!.. – продолжал Срачкороб пение украинизированного им лично варианта единственной слышанной от Москаля-чародея песни. Петь тот не умел, голоса и слуха не имел, но как-то раз в сильно веселом состоянии вдруг вспомнил и проорал эту песню. Крайне немелодично, но слова Юхиму понравились, и он потом выжал из друга и точный текст, и мелодию.

– Йо-хо-хо, и бутылка рому! – допел-таки песню, сильно сожалея, что в припеве не имеет поддержки. Но гулявшие с ним казаки уже отдыхали, кто привалившись к столу, а кто и под ним. Срачкороба же сжигала обида на несправедливость бытия.

«Жил себе, не тужил, и на тебе – в святости вдруг стали подозревать! Не было печали, черти накачали. За что?!»

Всеобщее внимание в такой форме, да с поклонением, ему категорически не понравилось. А тут еще – друг называется – Аркадий наговорил обидных слов, думая, что именно Юхим с Иваном устроили ему подлянку с женитьбой. Отгуляв-таки на свадьбе, Срачкороб сбежал на ставшую родной Сечь. Где и практически поселился в шинке, благо денег у него было много, хоть топись в горилке, если блажь такая в голову придет.

Пил он в эти дни так, будто торопился повидаться с теми самыми маленькими зелененькими чертиками, хорошо известными многим. Однако дьявол знает почему, но горилка брала плохо и настроения совсем не поднимала, сколько ни выпей. Присоединившиеся к гульбе сечевики, свои деньги успевшие пропить раньше, поотключались, пришлось самому себя пением развлекать. Вот тут к его столу подошел какой-то подозрительный тип. Тощий, сутулый, без свойственной воинам ловкости в движении и сабли на боку. Не казак.

– Здравы будьте, пане казак.

– И тебе не болеть!

– Вот услышал в вашей песне слово «ром», а знаете ли вы, что он еще хуже горилки? Пил я его в Данциге.

Одному сидеть было совсем скучно, поэтому Юхим пригласил подошедшего присаживаться.