Текст книги "По старой дружбе"

Автор книги: Анатолий Знаменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Зачем же переезжать? – переспросил инженер.

– По-моему, вопрос ясен, – обиделся Калядин. – Здесь же нечего делать без промыслов, без компрессорной, без нефти!

– Ах вон что! Ну, вы, по-видимому, слабо знакомы с положением дел! С геологией. Здесь разведка никогда в глубину как следует не проникала. Мы до последних времён брали только самые сливки, то, что под руками. Пенки, можно сказать, снимали во всех смыслах…

– Ну, ну?

– А главные запасы горючего… энергии, точнее сказать, они скрыты в глубоких недрах, понимаете? Главные продуктивные пласты не затронуты ещё вовсе. Мы о них даже и представления не имели до некоторых времён… Поистине – неиссякаемые пласты! Но недра те уж дуриком не возьмёшь, тут на большую глубину проникать нужно и – грамотно, на прочной научно-технической основе!

Инженер явно увлекался, как видно, на любимого конька сел.

– Придётся бурить на пять, семь, даже двенадцать километров в недалёком будущем, – сказал инженер, и Калядин заметил, что тот уже перестал усмехаться.

– На две-на-дцать?! – ахнул Калядин.

– Да. На двенадцать километров. В глубину! Конечно, дело не простое: высокие температуры, огромные пластовые давления, но теоретически если, то вопрос ясен.

Да, инженер теперь и не думал смеяться, а у Калядина было смятение души. Его поразила эта немыслимая глубина, которую хотел покорить этот счастливый очкарик с веткой боярышника в руке. В ней, этой глубине, было что-то мистическое, невероятное, неподвластное практическому уму. Глубина…

Глубина… Ещё и Ванюшка давеча о какой-то глубине толковал… Вот чёрт, и ночи не хватит, чтобы собраться с мыслями!

Мимо проносились огни посёлка, впереди маячила многоярусная громада Дома культуры, расплывчато колыхалось неоновое крыло магазинных витрин.

В кабине было темно. Калядин протянул руку наугад, нашёл выключатель. И обернулся, желая подробнее рассмотреть молодое смышлёное лицо в очках. Инженер щурился и помаргивал.

– А… возьмёте? – спросил Калядин с каким-то значением, желая что-то испытать.

– Что?

– Ну, двенадцать тысяч – в глубину?

Инженер сказал с профессиональным бесстрастием:

– Возьмём. Вопрос времени. На восемь километров, впрочем, уже начали бурить.

И добавил со смущением в голосе:

– Вообще-то… трудно. Каротаж затруднён в особенности.

Калядина это не волновало. Это были не его заботы.

– А компрессорную всё же… жалко, по правде сказать! Стояла исправно… Ну да кирпич, надо полагать, в дело теперь пойдёт?

Инженер опять заулыбался – это были тоже не его заботы.

– Вряд ли, – сказал он. – Кирпич в стенах компрессорной – весь, как есть, пережог. Железняк! Возим его на забутовку, под блоки первой сверхглубокой. Интересно бы узнать, кто его обжигал, портил?

Калядин хотел сказать, что того директора он сам, лично выгнал когда-то с должности, а теперь кирпич выпускается по всем требованиям ГОСТа, но не успел. Его тряхнуло, кинуло вперёд. Машина остановилась.

– Чего ты? Сдурел? – повернулся Калядин к шофёру.

Но шофёра уже не было. Он порывисто хлопнул за собой дверцей, зачем-то побежал к освещённому магазину. Калядин ещё выругался со смаком, окликнул его по имени, но парень только рукой махнул и скрылся под неоновой вывеской.

Инженер вновь рассмеялся, так и этак повторяя любопытное имя:

– Но-во-мир! Это его – так?

– А что? – вдруг ревниво насторожился Калядин.

– Самонадеянные были родители!

– Хорошее имя! – возразил Калядин круто, будто отрубил. И задумался. Может, и в самом деле странное имя?

Да, теперь и ему самому оно показалось несколько нарочитым, что ли. Не шло такое имя к длинному, нескладному монтёру, которого вот ещё и остригли недавно под машинку в поселковой милиции. Но двадцать лет назад, в партизанском шалаше, когда появился на свет младенец, Калядин, как командир отряда, сам нарёк его высоким и необычным именем, может быть, назло бедствию, всему мировому фашизму, окружавшему отряд Калядина. Он назвал мальчика так без всякой нарочитости, и тогда имя звучало как надо. Ребёнка принимала Даша, жена Калядина, а имя давал он, потому что отца этого младенца уже не было в живых.

Парень частенько заходил домой к начальнику и по работе, и просто так. А Дарью звал крёстной. В общем-то, неплохой монтёр. А что непутёвый парень, так это ведь возрастное, с кем не бывает. Да и без отца вырос!

– А что? Хор-рош-шее имя! – настойчиво повторил Калядин. Подумал ещё ревниво: «У тебя, инженер, тоже фамилия, как бы сказать… подгуляла. Голоднюк чи Голодняк?»

Он запахнул пальто и стал ждать Новомира.

Стенокардия угомонилась, отлегло на душе у Калядина, и он отчего-то вспомнил о жене. О её мягких руках, снявших утром с его воротника пушинку, о её молчаливой покорности, долготерпении, о том, что обед у неё давно остыл теперь, хотя она ждала его…: Вспомнил, как смотрела она утром, слозно побитая…

Да. Что-то не так он делал в семейной жизни. И обижал иной раз, нехотя, и вообще… А ведь хорошая баба у него, хозяйка, мать. А теперь уже и бабушка. Только иной раз всплакнёт, глядя на него…

Новомир наконец появился. Перебежал дорогу, залез в машину и, выжимая муфту, вдруг сунул под нос Калядину флакон дешёвого одеколона с фигуристой пробкой.

– Пойдёт, а? Дядя Петь?

– Чего ты? – конфузливо откликнулся Калядин.

– Так для тёти Даши! Дарье Михайловне это я! У неё же сегодня – день рождения! Всю дорогу думал, чего купить!…

– Что? – рассеянно спросил Калядин, краснея до ушей, припомнив сразу численник, на который утром смотрела она с каким-то покорным сожалением. – Что… А какое сегодня число?…

1965 г.