Текст книги "Дело о пропавшей совести (СИ)"

Автор книги: Анатолий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Медведев Анатолий Дмитриевич
Дело о пропавшей совести

Сгорбленная ведьма ходила по своей избушке и зыркала по сторонам. В руках она держала большую метлу, а седые космы на голове шевелились словно живые. Их не надо было ни мыть, ни расчёсывать – когда ведьма сердилась, волосы вставали одуванчиком и очищались, разбрасывая обгорелые трупики самонадеянных насекомых. – Фу-фу-фу. Человеческим духом пахнет! Ведьмы заряжаются энергией от собственной злобы. Никто не решается спорить с ними, ведь чем лучше ты доказываешь свою правоту, тем сильнее злится ведьма, и тем больше у неё сил. А самые сильные колдуньи умеют вводить себя в истеричный экстаз без посторонней помощи. Не дай бог оказаться рядом с такой каргой во время её припадка. Чтобы сокрушить противника одним ударом, злое волшебство нужно где-то копить, и при этом не отравиться самому. Лучше всего оно удерживается в волосах, поэтому ведьмы редко стригутся, а волшебники носят длинные бороды. Пока ведьма летала по делам, в стоящей в глуши леса избушке кто-то побывал, оставив свой запах и след зубов на столешнице. Будь ведьма менее самоуверенна, её бы насторожил размер укуса. Ведьма потыкала метлой в груду подушек на кровати, пошерудила под кроватью, даже отдёрнула занавеску на окне, за которой мог притаиться разве что мальчик-спальчик (мелкая потусторонняя тварь, вызывающая зевоту). Ведьма замерла в недоумении посреди единственной комнаты. – Где же ты спрятался, сорванец? Взгляд ведьмы остановился на печке. Солидная печь из красного кирпича занимала дальний угол дома. Она имела обширный под, в котором можно зажарить целого кабанчика. – Ага! – воскликнула ведьма. Она бросилась к печи, отодвинула заслонку и сунула метлу в темноту пода. – Ничего не понимаю, – бормотала ведьма, ворочая внутри метлой. В это время из-за дома вышел Быня и случайно взглянул в окно. – Бабка! – басом возвестил он. Ведьма подпрыгнула, потеряла над собой контроль, стоящая дыбом причёска опала, а весь накопленный заряд магии выстрелил через ручку метлы в печь. Печка обиженно вздохнула и развалилась. Печная труба нехотя, как бы раздумывая, правильно ли она поступает, завалилась на ведьму. – Ой, батюшки, – успела воскликнуть та, приняв на себя груду кирпичей. Когда пыль немного осела, Быня вошёл в дом и за ногу вытащил оглушённую ведьму из-под завала. – Так-так, – в дом заглянула Фифа и брезгливо сморщила носик. – Кто это у нас тут? – Бабка! Пуда три будет, – Быня взвесил ведьму на руке. Сюда они вышли благодаря сладостям, развешанным на деревьях. Цепочки конфет и пряников сходились возле лесного домика, как паутинки в центре сети, зазывая детвору в гости. Быня ел леденцы, а медовые пряники доставались Фифе. Она была дриадой и любила мёд. Дом был пуст. Мебель, вопреки слухам, оказалась несъедобна, поэтому они пошли бродить по округе и запасаться кондитеркой. А как вернулись – их уже поджидала хозяйка. – Не бабка, а подозреваемая, – поправила Фифа и открыла окно, чтобы выгнать остатки пыли. – Сейчас мы ей допрос учинем. Учнём. Ну-ка, привяжи её к стулу. – Ладно, – согласился Быня. В некогда чистой комнате всё запорошило пылью и сажей, а дальнюю стену завалило кирпичами. Если не считать кровать и кучу ковров, сидеть можно было на двух табуретках, огромном сундуке и в кресле-качалке. К креслу ведьму и привязали. – Надо её в чувство привести, – решила Фифа. – И пусть это будет чувство страха перед неминуемой карой за свои прегрешения. – А не колданёт? – прогудел Быня. – Рот ей заткни, чтобы заклятия свои ведьмовские произнести не могла. Да не занавеской. Рот затыкают кляпом или носками – во всех книгах так пишут. Кляпа у нас нет... Они порылись в сундуке, но носков не нашли и взяли старые розовые панталоны. Фифа села на табуретку напротив ведьмы, положила ногу на ногу и облокотилась о стол. Быня встал рядом. Фифа налила из стоящего на столе чайника немного воды в чашку и выплеснула в лицо пленницы. – М-м-м, – промычала та и открыла глаза. – Ответствуй! – сказала Фифа. – Имя, возраст, род деятельности? – М-м! – ведьма пыхтела и вращала глазами. – Что? В молчанку будем играть? Придётся тебя замочить. Быня, замочи её. Быня не успел сообразить, что нужно сделать, как ведьма поднатужилась и выплюнула панталоны вместе со вставной челюстью. – Да как же я тебе отвешю, ешли вы мне рот шаткнули?! – Ага! Заговорила, значит?! – Фифа проигнорировала претензии подозреваемой, решив сосредоточиться на допросе. – Имя? – Так я тебе и шкажала! – сварливо ответила ведьма. Фифа фыркнула: – Быня, выбей ей зуб. Быня поскрёб затылок, поднял вставную челюсть и молниеносно выломал оттуда один из зубов. – А-а! – завопила ведьма, будто от боли. – Ты што творишь, ижверг?! Ты жнаешь, школько гномы дерут жа швою работу? Лицо ведьмы исказилось от гнева, а на крючковатом носе засветилась магическая искра. – И сколько? – уточнила Фифа, покачивая точёной ножкой, обутой в зелёный башмачок. Ведьма сказала, Фифа присвистнула. – Нет, пожалуй, с зубами перебор, – решила Фифа. – Вернёмся к первому варианту – мочить. Ведьма согласно кивнула. – Быня, тащи воду. Говорят, ведьмы от воды тают, но это сказки. Они просто не могут накапливать магию, как и злые волшебники с влажной бородой. Ничто так не потешает публику, как мокрая ведьма. Пока не обсохнет, опасности она не представляет, и можно всласть поглумиться над тем, кто внушал страх. Только нужно следить, чтобы кошки, которых ведьмы привечают и используют как внешние источники питания, не тёрлись рядом. Либо их тоже нужно облить водой. Пока Быня ходил с найденной возле дома десятивёдерной бочкой к ручью, ведьма поинтересовалась: – Твой? – Не совсем. – Помошь? – Не надо. Они помолчали, разглядывая друг друга. – А шами вы кто такие? – Детективы. – Дефективы, – мрачно повторила ведьма. Быня принёс бочку воды, обхватив её руками, и поставил на пол. Не каждый смог бы поднять такой груз, а Быня даже не запыхался. – Мочи её, – велела Фифа. – За што хоть, можно поинтерешоватьшя? – спросила ведьма. – А то не знаешь?! Кто все мухоморы в лесу извёл? Кто украл совесть у торговца солью Феджи? – Не я, – открестилась ведьма. – Вот што-што, а шовесть тошьно не я. На кой она мне? – Несознанка, – определила Фифа. – Шама ты нешожнанка! – рявкнула ведьма. Её космы уже и так потрескивали, но теперь они встали дыбом и засветились, глаза налились злобой, а искра на носу запищала как комар-переросток. Фифа подскочила, схватила панталоны, уже раз сослужившие службу, и натянула их на голову ведьмы. Тут же раздался хлопок, панталоны раздулись, но выдержали – лишний дым со свистом ушёл в штанины, на мгновение превратив их в чадящие трубы. Фифа заглянула в одну из них и чихнула. – Лучше не снимать, – решила она и утёрла нос. На губе и щеке остался серый след. Ведьма закашлялась, из-под панталон во все стороны полетела сажа. – Мочить уже? – пробасил Быня. – Бощьку во двор вынеши, кхе-кхе, тяжело мне её ташкать. Кхе. И жубы подними, а то ещё бежжубая фея шопрёт. Говорить буду, – донеслось ворчанье ведьмы. Ткань панталон колыхалась в такт словам. – Зубная фея? Подельщица? – оживилась Фифа. – Шволощь она, – буркнула ведьма. – Жубная у детей, а бежжубая вштавные щелюшти ворует. У меня уже две пары покрала. Только оштавь беж пришмотра... Медяк ещё шунет под подушку – иждеваетша, жаража. – Понятно. Этим делом мы можем заняться позже. Сначала закончим с совестью и мухоморами. Наступило молчание. Ведьма сопела, а Фифа нетерпеливо постукивала пальчиками по столу. – Ну?! – не выдержала она. – Ты знаешь, каким противным становится новый жрец без своей настойки на мухоморах? – Подковы гну, – ответила ведьма. – Мой леш и мухоморы мои. Вы в это дело не лежьте... Ведьма рассказала, как в начале лета к ней заглянул старый приятель – колдун из южной страны. После бурной встречи, он поделился новостями, будто в Шамурхании необычайную популярность приобрели пилюли из мухоморов, и попросил насобирать как можно больше грибов. Расплачиваться обещал коврами. Шамурханские ковры ценились высоко, и чем дальше от родины, тем выше. В дальних краях мало кто знал, из чего их делают, иначе без мордобития бы не обошлось. Бизнес пошёл споро. Ведьма собирала мухоморы и отвозила их в своей ступе партнёру. День лёту туда, ночёвка, день обратно. Корзины с грибами свешивались с борта ступы по пути на юг, пара свёрнутых ковров привозилась домой. Оставалось пристроить ковры, и вот уже прибавка к пенсии позволяет вести разгульную жизнь, насколько это понимают ведьмы. Шабаши, тотальная скупка барахла у барыг-старьёвщиков, корм в мини-горшочках для кота и прочие прелести. Честный бизнес – ничего более. А чужой совести она не брала – ещё чего не хватало, от своей-то еле избавилась и забыла как дурной сон. И связывать пропажу совести с её делами не надо. И вообще, спасибо за бочку воды, но не пора ли гостям валить подобру-поздорову, а то и так погуляли на славу, даже печь поломали. – Понятно, – сказала Фифа. – Нам надо посоветоваться. Быня, идём. – Вот что я тебе скажу, – продолжила она на улице. – Неспроста это. Ой, неспроста. Чтобы сразу два подозрительных события подряд на ровном месте – это... Это вдвойне подозрительно. Не мог Феджи за здорово живёшь потерять совесть и взвинтить цены. И мухоморы как-то вовремя с этим колдуном приключились. Тут наверняка чей-то заговор, вот только чей? Ты со мной согласен? – Угу, – ответил Быня. В их паре Фифа была мозговым центром, а Быня грубой мускульной силой, не дотягивая даже до звания мозговой периферии. Половину речи он прослушал, отсекая длинные предложения и сложные слова. Не то, чтобы он делал это осознанно, но по-другому у него не получалось. Поэтому вся тирада Фифы свелась для него к «Вот, что я тебе скажу... Ты со мной согласен?». – Надо им очковую ставку учиничить, – рассуждала Фифа. – Учинять. Это когда сажаешь двух подозреваемых друг напротив друга, и они через очки в гляделки играют, кто кого пересмотрит. Кто проиграл – тот и виноват. Короче, берём бабку за шкирман, в ступу и в Шамурханию. – Ладно, – ответил Быня. Они вернулись в дом. На плече ведьмы сидела сойка и внимательно слушала, что та ей говорит. Сойка увидела гостей, вспорхнула и вылетела в окно, оставив радужный след магического выхлопа. – Стоять! – вскрикнула Фифа, метнула ногой башмачок вслед птице, но не попала. Она долго тренировалась этому трюку и не на шутку разозлилась промаху. – Кому маляву накропала, чувырла старая? – Нехорошо так бабушку наживать, – обиделась ведьма и больше не проронила ни слова. Быня упрятал её в мешок и взвалил на спину, легко удерживая одной рукой. Во вторую руку взял метлу ведьмы, так как даже дети знают, что ступой управляют метлой. Дриадочка критически осмотрела ступу и решила: – Я в метле пока посижу, а то места мало, – и юркнула в черенок метлы. Дриады умеют увеличивать внутреннее древесное пространство и не любят долго оставаться без жилья, так что это желание было вполне естественным. К тому же Фифа боялась высоты. Быня забрался в авиатранспорт, положил мешок под ноги, постоял, подумал и изрёк: – Не летит. Прислушался. Из черенка раздавался беспечный храп. Фифа дала инструкции напарнику и полагала, что добраться до места он и сам сумеет. Мешок глухо засмеялся, потом закашлялся и выругался. Быня ударил метлой по ступе, та отозвалась приятным женским голосом: – Введите место назначения. – Мнэ-э-э... – Повторить последний маршрут? – по-своему понял летательный аппарат. – Ладно! – одобрил Быня. – Принято. Маршрут построен. Взлетаем. Ступа поднялась в воздух и, задевая ветки деревьев, понеслась на юг. Быня подруливал метлой, облетая самые высокие сосны. Мимо проносились увешанные шишками хвойные кроны, но вскоре лес закончился и начались поля, а за ними показалась и родная деревня. Быня помахал знакомым, копошащимся на земле. – Выше давай, – скомандовал он. – Перегруз, – благожелательно сообщил голос. – Избавьтесь от балласта. В ступе стояли свёрнутые в рулоны два ковра, и Быня, с чистым сердцем, выкинул их за борт. Места прибавилось, а летательный аппарат поднялся выше и набрал скорость. Какой-то голубь попытался пересечь маршрут, но был сбит точным ударом метлы. Из-за этого ступу закрутило, но Быня оказался прирождённым воздухоплавателем и легко восстановил равновесие. Ветер трепал волосы молодого бугая, Быня щурился, смотрел вдаль, выпятив челюсть, и представлял себя капитаном Летучего Засранца (корабль получил своё гордое имя из-за прямоточных туалетов). В облаках царили холод и сырость. Сам того не зная, Быня летел выше и намного быстрее, чем привыкла старая ведьма. Обычно та телепалась над самой землёй, зябко кутаясь в шаль, и не рисковала подниматься выше необходимого. Она считала, что главное – ничего не задевать днищем. Уж что-что, а к старости ведьма поняла, что днище надо беречь. Человеку любознательному быстро бы наскучила недвижность белёсой хмари вокруг. Но то любознательному. Быню безделье не напрягало, сил ему было не занимать, и он простоял на посту всю дорогу, наслаждаясь полётом. Потом облака рассеялись, и Быня свысока смотрел на леса, реки, а потом и на пустыню, а холод и сырость сменил зной. Ступа приземлилась после полудня на высокой башне и сообщила: «Вы прилетели». Было жарко. Воздух скрипел на зубах, а окружённая каменным парапетом крыша притворялась гигантской сковородой. Башня возвышалась над раскалённым городом – сплошь дома и мощённые камнем улицы, лишь в редких сквериках проглядывала вялая зелень. Несмотря на время сиесты, снизу доносился гул толпы. Быня вылез из ступы, повёл могучими плечами, размял затёкшие ноги и постучал по черенку метлы. – Кто там? – отозвался сонный голос. – Приехали, – сообщил Быня. Мешок завозился, оттуда раздалось бормотание, но возня успокоилась после хлопка Быниной ладошкой. Иные люди от Быниного дружеского похлопывания теряли сознание. – Момент, – донеслось из метлы. – Только в порядок себя приведу. Ты осмотрись пока. Быня осмотрелся. На ровной площадке крыши стояла ступа, лежал цветастый ковёр, и был люк в полу. Люк Быня выдрал, обнаружил за ним ступени и зашагал вниз, с мешком за плечами и метлой в руке. Здесь было тихо и прохладно. Винтовая лестница прилепилась к стене и окружала погружённую в полумрак сердцевину башни. Быня не удержался от соблазна и плюнул вниз. После того как он прошёл полный виток, показалась массивная дверь. Быня аккуратно выдавил её, слегка накрошив камнем на пол. Проход вёл в кольцевую комнату с панорамными окнами, надолго выбившую Быню из колеи. Он ходил там кругами, пока Фифа не поинтересовалась, чем он занят, и не указала на выход. Она побоялась спускаться своими ножками и осталась в метле. Дальше двери появлялись с завидной регулярностью. Быня насчитал их полный кулак, пока не сбился. За ними находились комнаты, то полупустые, то загромождённые, то с уставленными стеклянными колбами столами, то кладовые с мешками и вязанками пахучих трав. Нашлись и мухоморы, но мало, а вот людей не встретилось вовсе. Так Быня дошагал до самого низа, где ровно в центре башни, в луже крови лежал труп бородатого старика в синем халате. Рядом валялась высокая, синяя же шляпа, украшенная серебряными звёздами. – Так-так, – оживилась Фифа, выбравшись из метлы. – Убийство! Отягчающие обстоятельства к торговле мухоморами. Становится интересно. Она обследовала тело, пошарила по карманам у трупа и сделала вывод: – Убит ударом тупого предмета по голове. А ещё убийца на него плюнул. Это наводит на мысль, что смерть не случайна. Кровная месть, старые обиды, или мухоморы не поделили. Надо обвести труп мелом – так положено. Мелок есть? Быня помотал головой. – Зря, – сказала Фифа. – Там мука лежит, подойдёт? – Тащи. Быня оставил ведьму под присмотром Фифы, а сам поднялся наверх, в кладовую. Дёрнул на себя мешок с мукой, но не рассчитал сил – горловина оторвалась, мешок прочертил воздух белой струйкой муки и вылетел в дверной проём. Внизу гулко ухнуло, Быня бросился туда, перепрыгивая через несколько ступенек. На первом этаже будто снег выпал. Мешковина закрыла лицо убитого, мука засыпала пол и облаком висела в воздухе. Дриадочка, белая с ног до головы, оглушительно чихала, а башня отзывалась звонким эхом. – Апчхя! Быня, достаточно было пригоршни! – О! Вон там чё... – ткнул Быня пальцем. Клубящаяся мука очертила чей-то силуэт, доселе невидимый. Этот кто-то понял, что его заметили, и, не оставляя за собой следов на полу, бросился к двери на улицу. – Стоять! – завопила Фифа и метнула ногой свой башмачок. На сей раз попала точно по темечку. Но слишком лёгким был башмачок – беглец лишь споткнулся, с тихим шлепком прошёл сквозь дверь и удрал. Фифа стояла на одной ноге и ошеломлённо смотрела, как на двери осыпался струйками муки контур беглеца. У контура были крылья. Быня подал башмачок, чем вывел Фифу из оцепенения. – Нет, ты видел?! – возмутилась она. – Потусторонний элемент, сквозь стены ходит! – Это дверь. – Только моя туфля по нему попала, ведь я тоже необыкновенное существо! – Да-а... – обрадовался Быня. – Где его теперь искать? И зачем тени крылья? Ты чего лыбишься? – Так... – смутился Быня. – Пойдём. Быня взвалил мешок с ведьмой, Фифа взяла метлу, и они вышли ну улицу. Фифа шла первой и сама открыла дверь, чем уберегла её от напарника. Перед входом в башню раскинулась мощёная брусчаткой площадь, полная народу. Огромный детина с мешком за спиной и обсыпанная мукой миниатюрная девушка в некогда зелёном наряде и с большой метлой в руках, притянули взгляды людей как магнит. Появление детективов толпа встретила напряжённым молчанием – похоже, люди не это ожидали увидеть. – Чего уставились?! – грубо спросила Фифа. Со своим партнёром за спиной, она чувствовала бы себя в безопасности и среди демонов. – Ап-шля-шмя-пшля, – ответили из толпы на местном языке несколько голосов. – Похоже, тут побывала беззубая фея, – решила Фифа. Вперёд выступил длиннобородый старик в красном халате и высокой шляпе и сказал: – О, услада глаз моих, что видели много прекрасного, но никогда не созерцали подобной красоты. О радость ушей моих, что слышали сладкоголосых сирен во время трево... – Короче, дядя, ближе к делу, – перебила Фифа. Старик недовольно пошамкал губами и произнёс: – Вы кто такие и где Птет? – Дефективы они! – раздался из мешка приглушённый голос ведьмы. Быня легонько встряхнул ношу, мешок отозвался серией ругательств. – Детективы, – поправила Фифа и подбоченилась. – А ты кто, чтобы нам тут вопросы задавать? – Меня зовут Бахет. Я дневной звездочёт повелителя, да дарует ему великий змей Соробру, что дёргает сам себя за язык, обширный интервал дат жизни, – Бахет молитвенно сложил руки и уставился в безоблачное небо. Несколько человек вокруг, знавшие нормальный язык, а за ними и все остальные, пошля-шмякав на своём наречии, повторили это движение. Стояли в такой позе долго, пока Фифа не кашлянула. Старик встрепенулся и продолжил: – Птет – мой брат названный, ночной звездочёт на полставки. Сегодня мы с ним меняемся мантиями и положением, но он не выходит на ритуал. Скажи, о бело-зелёное чудо женского рода, где он? Почему не торопится? – Убили его, – сказала Фифа. Толпа ответила тихими шмя-шля – понявшие её слова переводили их остальным. Шёпот нарастал, перерос в недовольный гул, лица людей посуровели. Первый камень просвистел мимо детективов и грохнул в сену. Тут явно решили не искать убийцу – два чужестранца были виновны заранее. Звездочёт что-то крикнул, стало потише. – Убийца – невидимка с крыльями, – добавила Фифа. «Шмя-шмя-шля!» – пронеслось по площади. Бахет отшатнулся. Новость о смерти Птета не напугала его так, как слова о невидимке. – Откуда это известно? – спросил звездочёт. – Мы его видели, – пояснила Фифа. – Сбежал, поганец. – Тогда придётся вас убить, – сказал Бахет и зашляшмякал. Толпа подалась вперёд. Фифа юркнула за широкую спину напарника и крикнула: – Ну-ка, разойдись, а то мы применим бабку! Быня, доставай! Быня моментально вытащил из мешка ведьму, стянул с её головы панталоны и наставил на толпу. Ведьма злобно вращала глазами, с волос градом сыпались искры, а кончик носа горел как свечка. Лицо всё в саже, грязные космы шевелились и очищались от копоти прямо на глазах. Толпа отпрянула – все знали историю о Музе Гордона, с её очкастыми змеями (змеи считали, что очки придают им солидности), которая навсегда отнимает улыбку и радость жизни, превращая человека в крикливого зомби. Длинная молния сорвалась с носа ведьмы и ударила в брусчатку между детективами и толпой. Волна щебня окатила передние ряды и сбила шляпу с Бахета. Старик охнул, повалился на руки стоящих сзади людей, на лбу у него показалась кровь. – И этот сдох, – решила Фифа, выглядывая из-за Быни. – Быстро в башню. Быня грыз леденец на палочке, иногда критически его осматривая, – запасы собранных в лесу конфет заканчивались. Он небрежно подпирал плечом входную дверь, в которую с улицы мерно бухал таран. Фифа, заложив руки за спину, ходила по первому этажу башни, плетя узор из следов в рассыпанной на полу муке. Связанная ведьма сидела у стены и подслеповато щурилась на тело старого знакомого. Разрядившись на площади, она пока была безопасна. – Рассуждая логически, – сказала Фифа и остановилась. Дальше мысль терялась... – Рассуждая логически, они сами виноваты. Первый погиб от жадности, второй по глупости. Отсюда вывод: звездочёты – тупые скряги. И какое отсюда следствие? Она уставилась вверх, где на высоте нескольких десятков саженей светился квадрат люка. – Почему эта тень бросилась к двери? – рассуждала Фифа. – Рядом же стена? Значит, она не умеет ходить через камень, но ходит сквозь дерево... Как я! То есть, относится к эфирам жизни, а не смерти. Хотя, принцип один и тот же... Раздался особо сильный удар, после чего грохот прекратился – таран сломался. Быня достал из кармана конфету-тянучку, освободил от фантика и сунул в рот. Фифа рассеянно смотрела на напарника. – Почему я сказала «она»? – Баба, – подсказал Быня, еле расцепив зубы. – Точно! Фигура и движения женские. С крылышками. Фея! – воскликнула Фифа. – Ночная фея, потому что в тенях скрывается. А ночная фея у нас кто? – Кто? – Быня замер. – Зубная! – торжественно возвестила Фифа. – И ещё беззубая, как недавно выяснилось. У зубной форма крыльев стрекозиная... Стрекозловая. А тут как у летучей мыши. Значит, что? – Стрекозу сожрала мышь! – прошамкал Быня, борясь с тянучкой. – Значит мы имеем дело с беззубой феей! Будем искать. – Ишь чё, – подала голос ведьма. – Дефективы, а туда же. Не шпымать вам её никогда. Ни в жишть не шпымать! Фифа подошла к ведьме и надела на неё рваный мешок от муки. – Ну-ка, посторонись, – сказала дриадочка Быне и вошла внутрь двери. Сначала ничего не происходило, но потом толстые доски заскрипели, из них полезли зелёные побеги, а в пол и стены впились корни, блокируя вход. Когда рост корней прекратился, Фифа вывалилась обратно и утёрла лоб: – Ф-фух! Ванлийский кедр, лет сто как высох – еле оживила. У нас пряники остались? Быня отдал ей последний медовый пряник, и дриадочка, обкусывая его по кусочку и облизывая липкие пальцы, шёпотом изложила план поимки беззубой феи. Наступила ночь. Люди на площади то ли устали, то ли уснули, то ли задумали какую-то гадость. Детективам было не до того – они сидели в засаде. Ночь была тёплая, как опара, сил было потрачено, как за неделю, темнота в сердцевине башни была, как в брюхе у черепахи. Тихо сидеть и не спать при таком раскладе – надо железный характер иметь и здоровья как у слона, поэтому они мирно посапывали. Да что там, храпели так, что стёкла в комнатах наверху дрожали. Эта кажущаяся безмятежность беззубую фею и подвела. Влипла она. Всей пятернёй влипла. Дёрнулась было, пытаясь оторвать руку от конфеты-тянучки, что прилепила её к вставной челюсти, и разбудила Быню, к уху которого и был привязан ниткой зубной протез. Быня, твёрдо заучивший инструкцию, встал и взмахнул над полом фарфоровой вазой эпохи Хрень-и-Рвань (по историографии чёрных археологов), впечатав фею в стену и засыпав воровку осколками древнего образчика гончарного искусства. Тут же от Бынининого крика проснулась Фифа. – Стоять-бояться! Работает озон! – завопила она и сдёрнула мешок с головы ведьмы. Помещение осветилось призрачным светом, излучаемым волосами старухи, словно шерстяной Луной. Они потрескивали, распространяя запах грозы. К обильно обляпанной тянучкой стене приклеилась беззубая фея. Ночью, в неверном свете волос, фею было хорошо заметно, и Фифа беззастенчиво её разглядывала. Серая кожа, впалый рот, блёклые глаза, одежда как у бродяги. Босые ноги феи не доставали до пола, она отталкивалась пятками от стены, издавая тихие: «ых! ых!», но отлипнуть не удавалось. Кожистые крылья и одна рука не шевелились – их приковало тянучкой, ко второй руке прилипли вставные зубы. С них свешивалась оборванная нить, почти доставая до груды фарфоровых осколков на полу. Рядом голосил Быня, держась за ухо, и зачем-то подпрыгивал на одной ноге. Связанная ведьма пыталась продрать глаза без помощи рук. Получалось у неё плохо, несмотря на сменяющие друг друга на лице жуткие рожи. – Так-так, – Фифа упёрла руки в бока, – нападение на сотрудника при исполнении, с нанесением тяжких увечий! Фея оставила попытки отлепиться и поникла. Быня, перестав шуметь и прыгать, растирал правое ухо, окрасившееся в малиновый цвет, а потом лёг на пол, прислонившись щекой к прохладной каменной плите. – Ну что, сразу признаемся или будем в молчанку играть? – продолжила Фифа. – Не виноватая я, – захныкала фея. – Ага. Сразу верю, – процедила Фифа. – Работа у меня такая собирать зубы ненужные я не виновата совсем ни в чём отпустите меня люди добрые... – затянула фея на одной ноте. – Ненужные?! – рассердилась ведьма. – Я те ща дам ненужные! Ну-ка, ражвяжите меня! Фифа переводила взгляд с одной пленницы на другую. – Покрала у меня две пары уже, шволошь! Три! – уставилась ведьма на руку феи. Фея разжала пальцы, затрясла рукой, но вставная челюсть прилипла намертво. – Ну что вы ко мне пристали у меня ещё работы много я бедная фея никто меня-а не лю-у-уби-и-ит, – разревелась она. Ведьма сыпала искрами, пытаясь выпутаться из верёвок, ругалась и злобно пялилась на беззубую фею. – Так-так, – Фифа оживилась, ткнула пальчиком в ведьму и сказала фее: – Не будешь колоться – я её развяжу. Будешь сотрудничать со следствием? – Бу-уду-у-у... – фея вытерла слёзы рукой, заодно незаметно (как она думала) примерив зубной протез. – Имя, род деятельности? – Фея я. Клевтизонтия. – Зачем тебе чужие жевалки? – Я ищу идеальные зубы. – Нашла? Фея печально покачала головой. – Прикуш ей не ндравитшя! Шходила бы к гномам и жакажала по ражмеру! – возмутилась ведьма. – А что, так можно? – удивилась фея, а старуха задохнулась от негодования. – Отставить! – скомандовала Фифа. – Что ты здесь делала? Колдуна ты грохнула? – Так я за зубами пришла. Я их вижу, я их все вижу... – глаза феи забегали. – Вы их с собой принесли, и вот я здесь. А этого я не убивала и не видела, кто. – С кем тогда тебя перепутал тот старик снаружи? Что за тень он боится? – Не знаю. Может, с местным феем? – Подробнее! Кто такой? – Многоликий фей Сбук. У него святилище рядом и псарня с лайками. Только он берёт не зубы, а частички жизни. И чем больше берёт – тем больше хочет. Про тех, кто ему поклоняется, говорят, что у них фей Сбук вместо мозгов. Вроде есть человек, а ничего не слышит, не видит и глупости болтает – весь в поклонении. В этом городе таких много. – Вон оно что... – протянула Фифа, – Быня, ты с феем не знаком? Хотя, куда тебе... В дверь осторожно постучали. – Кто там? – спросила Фифа, подойдя ко входу в башню. – Мы вас сейчас сожжём, – донеслось снаружи. – Ну и глупо, – ответила Фифа. На улице заспорили шёпотом. – Может, откроете? Тогда мы вас отпустим... – сказал кто-то. – Ещё чего. Фифа отошла от двери, погладила Быню по голове – тот уже спал сном младенца – и разбудила его. Они посовещались, Быня пару раз пробасил своё «ладно», оторвал фею от стены, сунул в мешок, только рука с челюстью осталась торчать из горловины, в другой упрятал ведьму, взвалил оба мешка с пленницами на плечи и отправился вверх по лестнице. Детективы выбрались на крышу и сели в ступу. Точнее, сел Быня, сгрузив мешки под ноги, а Фифа спряталась в метлу. В ночном небе, на фоне Луны, парила ступа под управлением сурового бугая с метлой в руках. Внизу, на площади, тёмные силуэты возились возле башни, пытаясь поджечь дверь. Та, обретя волшебную жизнь усилиями дриадочки, гореть не хотела и ветками раскидывала полешки, стараясь попасть ими в поджигателей. Наконец, ей это надоело, она снялась с петель и, семеня корнями, убежала в сторону городских ворот. Те были могучими, красивыми, любая порядочная дверь о таких может только мечтать. Дверь долго тёрлась о них, но они не ответили ей взаимностью. И расстроенная дверь на долгие годы ушла бродить по пустыне, изредка забредая в оазисы, чтобы сунуть корни во влажную землю. Быня же перелетал от дома к дому, заглядывая в окна. Большинство жителей спали, кто-то чавкал в ночи, другие разговаривали, третьи занимались любовными утехами, и тогда Быня краснел. Наконец он нашёл то, что искал. В чахлом садике, на коврике, в позе лотоса сидела женщина в красных шароварах и позолоченном лифчике и невидяще пялилась в пространство. Быня приземлился, подошёл к женщине и пощёлкал пальцами у её носа. – М-м... Уже ложусь, дорогой, – сказала она, не прекращая смотреть в плетёный забор. Быня удовлетворённо кивнул. Взял метлу и небольшой куль с мукой. Высыпал её на землю напротив женщины и метлой разметал во все стороны. – О! – воскликнул он, увидев в поднятом облаке призрачный контур, и швырнул в него метлу, словно копьё. Фей Сбук не ожидал такой подлости. Мало того, что его заметили, что строго каралось (люди должны поклоняться волшебному образу, нарисованному воображением, а не банальному естеству), так ещё и материальный предмет, который не мог причинить ему неудобств, пригвоздил фея к изгороди. Как это произошло, фей не понимал. – Так-так, – издевательски раздалось у него прямо в голове, – хулиганим, значит? Фей запаниковал. Это он всегда устанавливал правила и был господином положения, а тут творилось форменное безобразие. – Куда мухоморы дел, голубчик? – спросил голос. – Какие мухоморы?! – возопил Сбук. – А такие! И совесть верни! – сказал голос. Сидевшая на коврике женщина смотрела на происходящее, открыв рот. Быня вытащил из кармана последний леденец, сдул с него пыль и сунул его между пухлых женских губ. Женщина, не сказав спасибо, упала в обморок. Фифа в это время выясняла подробности преступления. Фей Сбук вовсю сотрудничал со следствием и охотно брал на себя все злодеяния прошлых лет. По его словам, это он внушил чародею идею приготовить пилюли на мухоморах. С такими пилюлями людям было легче входить в контакт с феем, а ему проще склонять их к почитанию. Но чародей, выдернутый в реальность во время очередного сеанса связи какой-то бешеной сойкой, всё ещё весь в собственных мыслях, провалился в открытый люк на крыше башни. Чародей ещё успел схватиться за крышку и захлопнуть её, но всё равно покатился по ступеням вниз, потом свалился в центральный провал и разбился. А совесть фей не брал. – Хреново, – резюмировала Фифа. Она вылезла из метлы, та упала на землю, освободив пленника, чем он сразу же воспользовался и исчез. – Вот что, Быня... Похоже, мы не там искали, это два разных преступления. Возвращаемся. Обратно летели вдвоём, фею и бабку оставили выяснять отношения в южном городе. Быня снова наслаждался полётом и гонял метлой встречных орлов, а дриадочка отсиживалась в черенке. К середине дня прилетели в родную деревню и приземлились в рощице, возле капища, подальше от любопытных глаз. Фургончик Феджи уже уехал, и Быня пошёл к старосте, доложить клиенту, что следствие зашло в тупик. Фифе же не хотелось признаваться в неудаче, она сослалась на нехватку мёда в крови и ушла подкрепиться на пасеку. Староста, вместе с жрецом, сидели за столом и обедали. – Быня! – воскликнул староста, перестав хлебать щи. – Где пропадал? Я думал, ты ещё вчера явишься. – Дык это, мухоморы... – прогудел Быня. – Мухоморы? Нашли? Ну и кто вредитель? – оживился жрец. – Ведьма. Больше не будет. Старосту передёрнуло, а жрец, лишь недавно попавший в деревню и не успевший толком познакомиться с Быниными методами, обрадовался: – Молодец! Вот когда молодец – тогда молодец! – Это... Феджи? – спросил Быня. – А что Феджи? – сказал староста, отламывая краюху хлеба. – Он твою посылку вчера получил, на радости скинул цены втрое и уехал. Ума не приложу, как вы узнали, что его жена страдала за этот дурацкий ковёр? Всю кровь, говорит, выпила, мол, у соседки есть, у неё нет. Вот и пришлось ему цены задрать. Спасибо просил передать и вот, – староста порылся в кармане, достал медяк и протянул Быне, – держи, следопыт. Только ковровые бомбордировки больше не устраивай. Запрещаю, слышишь? И так порося пришлось на щи пустить – пришибло его. Так и закончилась эта история. И все остались довольны, особенно детективы, заработавшие свой первый настоящий гонорар.