Текст книги "Совместный исход. 1979"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Неприсоединение. Если мы (?) не отстоим там антиимпериалистическую тенденцию, оно превратится в резерв империализма. Так он нас учил. И в этом что-то есть.

Он умеет все сводить к «советским интересам» (как Ленин, по-Горькому, все сводил, в конце концов к классовой борьбе).

8 апреля 79 г.

С 29 марта по 4 апреля был в Бельгии. Съезд КП Бельгии. Глава делегации КПСС Соловьев, секретарь ленинградского горкома.

В Брюссель на машине вечером. Сверху – плотность огней, освещенные фонарями все дороги, не только магистрали, светятся желтым светом, каким у нас лишь центр Москвы. Это – энергетический кризис. и капиталистический принцип за все платить в индивидуальном порядке!

Съезд в «Доме восьми часов». Пренебрежение к иностранным делегациям и никакого, конечно, предпочтения КПСС. Генсек Ван Гейт даже не подошел к делегации в зале.

Приветствие ЦК, которое так основательно продумывалось и утверждалось, едва удалось вручить заведующему международным отделом (не хотел брать до окончания съезда – некогда!). И его вряд ли кто вообще прочел. А уж для вручения «подарка ЦК» съезду и произнесения приветствия делегации не было ни места, ни времени. Физически подарок я вручил Ван -Гейту во время обеда некоторых членов ПБ с иностранными делегациями уже после съезда.

Эти делегации были своеобразной интернациональной декорацией: присутствовали лишь на открытии и на закрытии съезда. Вся его реальная работа – дискуссии по проектам документов были перенесены в комиссии, закрытые для «посторонних».

Но в посольство новое Политбюро КПБ, избранное на съезде пришло, как в лучшие, прежние годы. И постепенно развернулся необязательный и «товарищеский» треп, о чем попало. Серьезной темой стал «европейский парламент». Мы и отдаленно не понимаем их забот в связи с этим, как и вообще отстали – не Институт Иноземцева, а политически в оценке реальностей той мощной интернационализации капитала – экономики капитализма, которую предвидел Ленин. Сейчас уже фактически нет национальных капиталистических хозяйств...

Б.Н. это ухватил несколько месяцев назад. И вот сейчас мы готовим записку в ЦК, чтоб была хотя бы какая платформа (наша) по отношению к Европарламенту и вообще нынешнему состоянию интеграции.

Поехали в Антверпен, успели зайти в знаменитый Собор, где триптих Рубенса. Потом – порт, встреча с все еще бастующими рабочими нефтеперегонного завода, закрытого брежневским «приятелем» Хаммером. Уже полгода. Но по безработице они получают 20 тысяч франков в месяц, а когда работали, получали 25 тысяч, зато теперь без налогов и вычетов. Жить и бастовать так можно. Комедия! А Хаммер завод бросил – делайте, мол, с ним что хотите.

2-го апреля, в понедельник встречался с социалистами в их Центральном Комитете. Пришла почти вся их «головка»: Вай-Эйнде, Ван-Мирт, Леонар, Раду, Тедди и еще кто-то. Соловьев не пошел встречаться с ними. Сказал: «ЦК мне не поручал работать с социалистами». Собеседники не закрывали рта – о чем попало, но потом беседа опять же вырулила на Европарламент. Я едва успевал вставлять какие-то реплики – о Китае, о гонке, о Ближнем Востоке, о смысле отношений КПСС-СПБ. Атмосфера лучше, чем с коммунистами. Эти не боятся быть заподозренными в получении приказов из Москвы. Поэтому все было просто, доброжелательно, натурально, хотя и бессодержательно для политических последствий. Мой французский язык меня не подвел. Наверно, если бы я прожил месяц «в его среде», заговорил бы совсем свободно.

15 апреля 79 г.

Еще раз о статье Дилигенского, написанной по поручению Б.Н. против Каррильо. Дал почитать Леше Козлову (консультант Отдела), он взбеленился и, краснея за свой «ревизионизм», стал уверять: «Это, значит, мы осуждаем всякий теоретический поиск у компартии; что бы они ни придумали, мы объявляем ревизионизмом, по крайней мере, не видим там ничего нового». Я ему пытался втолковывать, что в еврокоммунизме нет ничего теоретически нового. Все это в лучшем исполнении имеется у социал-демократов от Бернштейна до Крайского и т.п. Новое в нем – готовность коммунистов отказаться от своего первородства (ленинизма) и попробовать тот же опыт, который социал-демократы накопили после 1917 года, попытаться интегрироваться в сильно измененную за эти 60 лет капиталистическую систему. Тем самым, оправдать свое существование, которое для большинства компартий давно превратилось в прозябание.

Другой вопрос – может ли произойти когда-нибудь революция в условиях современного государственного монополистического капитализма. Если нет, то не нужны и ортодоксальные компартии. Но пока мы (КПСС) стоим на том, что революция будет, мы, естественно, не можем согласиться с социал-демократизацией компартий.

Встречался опять с ямайкцами. Мэнли попросил Косыгина, чтобы его товарищей – Бертрама, Хевэна, Клэра и жену Беверли, которая, видно, верховодит в партии, приняли в Международном отделе ЦК. Косыгин позвонил Суслову, Суслов Загладину и встреча у нас произошла. (Кстати, эта Беверли очень изящная полунегретянка, весьма сексапильна и умна).

При все их оксфордском образовании (они далеко не такие, как африканские революционные демократы) очень простодушны. Действительно, видимо, хотят делать свой социализм и их интересует всё, хотят оттолкнуться от нашего опыта, не используя его буквально: как принимать в правящую партию, как действует аппарат, как организуются выборы, как вести пропаганду и проч.

Косыгин потом на ПБ докладывал и о переговорах, и об этой нашей встрече, хвалил нас с Загладиным.

Продолжал «совершенствовать» по указаниям Б.Н.'а с Юга статью о том, что МКД – хорошее. Он собирается договориться с Сусловым, чтоб ее опубликовать к 1-ому мая.

19 апреля 78 г.

Пленум ЦК. Назвали кого и куда изберут на сессии Верховного Совета. Как всегда, члены ЦК явились в Свердловский зал за два-полтора часа до начала (мест там едва хватало на всех). За несколько минут до начала зал замолк в гнетущем ожидании: будет Сам или не будет. Болел с конца марта, узнали об этом потому, что визит Жискар д'Эстэна пришлось отложить.

Вышел. Долго хлопали. Но гнетущая атмосфера не покинула зал – от полной, явной, разительной, физической и умственной беспомощности Генсека. Еле вязал слова, бодрячился, пытался шутить, когда выступал Суслов – получалось нелепо и неловко. На фоне этой, совершенно пустой внутри, но непомерно абсолютной власти вовне, еще резче выпирала штамповочная функция высшего партийного органа.. В том числе и при назначении кандидатур во все органы власти, на должности министров – все те же, ну хоть бы для смеха одного заменили. Средний возраст, наверно, около 70-ти.

22 апреля 79 г.

Заседание Президиума Верховного Совета. Утверждался советско-афганский договор. Председательствовал Брежнев. Весь мир знает в каком он состоянии, он не явился даже на ленинские торжества 21 апреля. Понятно любому мальчишке, что убеждать Президиум Верховного Совета СССР никакой необходимости не было. Так нет – Брежнев говорил пять минут, Громыко – три, а наш Пономарев – полчаса, как всегда убежденный в том, что бы он ни говорил это имеет огромное «международное значение». Все были не только удивлены, раздражены, особенно, глядя на томящегося председателя. Выходя из зала, один деятель громко сказал идущим рядом: «Этот старый мудак думает, что он умнее всех и что без его поучений мы бы не знали, что нам делать – утверждать договор или еще поразмыслить».

12 мая 79 г.

С 30 апреля по 4 мая был в Западном Берлине. Формально – для участия в майских праздниках коммунистов, фактически – для многочисленных встреч с ними на разных уровнях, чтобы показать, что КПСС по-прежнему уважает СЕПЗБ (Социалистическая единая партия Западного Берлина, «братская», коммунистическая), что мы с ней вместе, несмотря на большое поражение 18 марта на городских выборах.

Жил в отеле «Гамбург». Ощущение «от стены» (Берлинской). Пройдя через нее, за несколько секунд попадаешь в другой мир, кожей это чувствуешь.

Майская демонстрация. Всякая там публика: профсоюзы, анархисты, маоисты, троцкисты. Главный лозунг – «35-ти часовая рабочая неделя». Довольно массовые семь колонн. Всего 70 тысяч. Митинг на площади Кеннеди. На платформе профсоюзные боссы и прочие лидеры. Много антисоветского и антиГДР'овского в речах. Полно иностранных рабочих – турки, греки, югославы, итальянцы. Их внешний вид лучше, чем у москвичей в праздничный день. Их уже 200 тысяч в двухмиллионном городе. Феминистки заняли отдельную платформу. Говорят, они и живут в отдельных многоэтажных домах, куда мужчинам вход запрещен.

Коммунистический праздник в «Народном доме». Сочетание хиппизма с коммунистической идейностью, по-немецки серьезной. На сцене эпизоды из Крестьянской войны 16-го века. Примитив на уровне пятого класса нашей школьной самодеятельности. Но подается с невероятным энтузиазмом. В этой постановке я увидел и подтекст – «немецкую идею» – история-то у всех немцев одна, поэтому живет в сознании временность, немыслимость сохранения навечно этого нелепого образования – Западный Берлин. С кем ни заговоришь, идея эта проскакивает.

Очень мешал общаться чудовищный грохот джаза и почти порнографические молодежные пляски полураздетых танцоров.

2-го мая беседа в Правлении партии – Хорст Шмитт и др. Ясный анализ ситуации: образцовое современное производство на уровне последних достижений НТР, высокая зарплата – выше, чем в ФРГ, плюс 8 % добавка каждому из бюджета ФРГ, полная экономическая интегрированность с Западной Германией, но безработица, особенно молодежи (но не иностранцев), отсюда левый экстремизм. Одних компартий в городе – семь, движение «Альтернативы». Благополучие в сочетании с бесперспективностью и ужасающей скукой жизни. Наркотики, порно, всякие прочие развлечения уже не помогают, даже при наличии немецкой генетической дисциплины.

Вечером тут же в Правлении встреча с рядовыми коммунистами с заводов. Хотелось поклониться в ноги этим ребятам за их бескорыстие, мужество, идейность. Ведь работают во враждебной, истекающей жиром среде, без всякой надежды – ни в смысле личной карьеры, ни в смысле достижения конечных целей партии (один из них выразился: завоевать социализм в городе, окруженной социалистической «стеной»). И почти у всех, кто там рассказывал о себе, похожий цикл: скрывая, что он коммунист, завоевывает доверие, поддержку массы «коллег» (так они называют рабочих своего цеха на заводе), его выбирают в производственный Совет, в руководство профсоюза, выдвигают все выше,.. потом – провокация, обычно со стороны социал-демократа, и молниеносное откатывание вниз, хотя все давно уже знали, что он коммунист, но только, когда это объявляется официально, развертывается травля: отовсюду гонят, вплоть до увольнения с завода. И даже самые интимные друзья отворачиваются, искренне начиная считать его агентом ГДР, провокатором, лжецом, обманщиком, оборотнем.

На следующий день – Рейхстаг. Все облагоображено вокруг. А внутри – постоянная выставка истории Германии с конца XVIII века до сегодняшнего дня. Очень умно сделанная. Концепция выставки – социал-демократическая. Десятки автобусов с туристами из ФРГ и иностранцами. И школьники, школьники, школьники – со специальными тетрадками, в которых они записывают (а потом у «белой стены» приговаривают вслух) собственные ответы на «вопросы к немецкой истории». А ответы напрашиваются сами, – почему, например, Маркс и Энгельс, которых так почитают коммунисты, еще 100 лет назад боролись за единую Германию, а мы сейчас не должны это делать?!

Симпатий к гитлеризму выставка не имеет целью возбуждать. Но происхождение войны трактуется с помощью фото и цитат из Сталина и Гитлера примерно так: два тирана, диктатора не поделили между собой, что кому принадлежит, в результате немцы испытали страшную трагедию.

Памятник советскому солдату возле Бранденбургских ворот и два танка на постаменте (могила погибших при взятии Рейхстага) – превращен в символ изоляции коммунизма в мире, презрения и ненависти ко всему тому, что на восток от «стены», которая рядом и возле которой кресты по застреленным при попытке к побегу из Восточного Берлина.

13 мая 79 г.

Еще о Берлине.

После обеда поехали в Шпандау. Это нечто вроде московской Марьиной Рощи – огромный промышленный район, пролетарский, где, когда едут оттуда в центр, говорят – «поеду в город». Но есть и шутки: «Берлин находится где-то на окраине Шпандау». Там самая сильная районная организация СЕПЗБ. Встретили они нас в райкоме – около 100 человек – с необыкновенным радушием. Произносили подготовленные приветствия, потом один за другим, будто отчитываясь перед нами, без тени подобострастия и отнюдь не по приказу, искренне. Особенно запомнилась молодая учительница, красавица, нежная, тонкая. Очень волновалась. И опять та же ситуация, что и накануне вечером: весь район знает, что она коммунистка, все ее начальство знает, между тем, она выдвинулась (по-нашему) в зам. завы районной организации. Ее любят и уважают повсеместно. Но стоит появиться публичному протесту со ссылкой на закон о «запрете на профессию» (который действует, как и в ФРГ) и ее затравят в несколько дней.

Вечером уже в Восточном («нашем») Берлине повез нас к себе домой Герберт Хэбер, зав. Отделом ЦК СЕПГ (он тоже ведает международным отделом, как и Винкельман, наследник Пауля Марковского, но другим – только для Западной Германии и Западного Берлина). Долго вез на окраину. В новостройки. Я ожидал, что условия жилья несравненно более высокого уровня, чем у аналогичных наших деятелей. Однако то, что было показано, превзошло: двухэтажный дом с садом, гостиные, спальни, кабинеты, погреб, службы, гараж, детские и проч. Везде телевизоры и всякая магнитофонная техника, убранство что надо, о котором я (аналог по должности в ЦК КПСС) и мечтать бы не посмел. Посидели мило и вкусно: были еще его жена и сын, десятиклассник. О политике почти не говорили.

Пономарев даже не поинтересовался, как там было в этой моей поездке. Вызвал и с ходу стал давать замечания по тексту его речи на экономической конференции в Институте Иноземцева, а 7-го мая ему надо было уже уезжать в Париж на XXII съезд ФКП.

Был на Секретариате ЦК 8-го и на Политбюро 10-го. На Секретариате обсуждалось подготовленное нашим Отделом письмо ЦК КПСС к ЦК КП Финляндии по поводу их стремительного сползания в ревизионизм – «исторический компромисс по-фински». Статья Аалто и дискуссия в партии, особенно после поражения на парламентских выборах. Письмо откровенное и даже по стандартам отношений КПСС-КПФ – бесцеремонное вмешательство во внутренние дела братской партии. Я давал разъяснения.

На ПБ обсуждались итоги визита Жискар д'Эстэна. Продолжалось это не более трех минут и было признано весьма положительным. Из чтения стенограммы переговоров я понял, что Л.И. лишь зачитал два текста, а весь разговор вели Косыгин и Громыко. Брежнев лишь один раз вставил реплику о «серой зоне» (взаимное не размещение оружия с обеих сторон границы между двумя «лагерями» в Европе), да и то Громыко потом незаметно ее дезавуировал.

Брежнев несколько раз в последнее время появлялся и на экранах. Особенное впечатление произвело награждение им лично генералов (под 9 мая) и своего собственного сына, который зам. министра торговли – орденом Октябрьской революции. В Москве только об этом и говорят.

День Победы. С Колькой Варламовым. Ностальгия по военной юности в сочетании с чувством неудобства перед современной юностью за то, что мы ей навязываем свои критерии, свой образ чувств и мыслей и вызываем этим лишь иронию, а то и просто сопротивление, и презрение к нам. Тем более что все это делается средствами официальной политики и пропаганды в атмосфере, когда, оказывается, решающую роль в победе сыграла 18-ая армия! (т.е. Брежнев на «Малой земле»).

19 мая 79 г.

Еще раз на Секретариате ЦК.

Я там фигурировал дважды. Один раз – породнение городов: ССОД предложил из 56 просьб выбрать 10. Я еще в Отделе усомнился в Вологде и Великих Луках, как партнерах двух шведских городков. И правильно усомнился. Суслов и др. очень журили за то, что «не думают товарищи», что мы там будем показывать и чем хвалиться перед шведами. Вологда еле удержалась, в Великих Луках, которые я помню только по войне – одни землянки. Вычеркнули.

20 мая 79 г.

Я озабочен завтрашним выступлением Б.Н. об НТР у Иноземцева с участием западных коммунистов больше – чем он сам. Его заботит не то, что меня, а именно – Плющ в Париже подал на него в суд за то, что на Софийской конференции он назвал его в ряду тех, кто сотрудничает с иностранной разведкой. Журналу «L' etude sovietique», который перепечатал его речь, это грозит штрафом в 10.000 долларов и оплатой публикации опровержения и извинения в 10-ти газетах. Червоненко разослал этот «эпизод» по большой разметке. Вызвав дополнительное негодование Б.Н.'а. Пытался он и на меня навалиться: зачем, мол, такое вписали. Но я ему с текстами в руках быстро доказал, что фразы, относящейся к Плющу, не было ни в черновике доклада, ни в рассылке по ПБ, ни даже в тексте, который он произносил в Софии (стенографистка фиксировала, какие поправки он вносил при произнесении и этот экземпляр у меня). Фраза о Плюще появилась впервые в болгарском ротаторном варианте после произнесения. Б.Н. чувствует, что сам виноват, пытается искать виновных среди тех, кто просматривал верстку перед изданием. Возможно, это был я.

Но дело не в этом. Все печатные тексты, на всех языках содержат эту фразу. И это – вполне законное основание для иска о клевете. Доказать, что Плющ шпион, да еще задним числом, – невозможно. Его ведь даже не судили. Он прямо из психушки – в Париж.

Б.Н.'а беспокоит, как на это отреагирует его начальство. А отреагирует ясно как: выступает, мол, в печати по три раза в месяц, чорт-те что там ему пишут, а он все произносит, да еще печатает в самых авторитетных печатных органах. «Авторитет» по всем вопросам – от разоружения, Коминтерна и социал-демократии до НТР и кризиса капитализма, не говоря уже о реальном социализме и т.д.

Его академическо-теоретическая плодовитость вызывает раздражение давно и у Брежнева, и у Суслова, и у Кириленко, практически у всех.

Я уже не раз отмечал: мы, замученные этим его «творчеством» никак не можем понять, зачем это ему нужно. Ведь очевидно, что оно имеет обратный для его карьеры результат. А с точки зрения теории и выхода в марксистско-ленинскую мысль?! Вклад в нее может быть только объявлен сверху, а отнюдь не «внесен».

На днях был в гостях в одной интеллигентной семье. И опять я оказался в перекрестье обывательско-интеллигентской дискуссии – о том, почему нет мяса и почему, например, эстонцы, которые производят 180 кг. на душу в республике, должны кормить узбеков, а сами оставаться без мяса?

Порадовала статья Глушковой в «Литературной газете», которая зло высмеяла «нравственную критику» современной советской поэзии, напомнила знаменитое пушкинское насчет «нравственного»: это, мол, «совсем другое дело» и заявила, что пора от этих слюней отходить (от этой жалкой моды) и судить поэзию по законам культуры и историзма, а не по «критериям нравственности», в которые каждый вкладывает свой капризный смысл.

9 июня 79 г.

Б.Н. почти каждый день рождает какие-нибудь инициативы. Например, послать послание Брандту в связи с евровыборами. Но от кого? Кто может обращаться к Брандту, кроме Брежнева. А Брежневу, который о европарламенте и не слыхивал, наверно, только до этого и делов! Я такие инициативы, как правило, «замалчиваю», но иногда Б.Н., с его цепкой памятью, прочтя какую-нибудь очередную шифровку, вспоминает. и припоминает мне.

21 июня 79 г.

В эти дни был «поцелуй Картера» (с Брежневым) в Вене.. И уже цейтнот в подготовке пономаревских текстов к Берлинскому совещанию секретарей ЦК. В свете «поцелуя» наш классовый подход и разоблачение американского империализма выглядят не очень уместно.

Пойду выкручивать мозги, как совместить одно с другим.

Когда Пономарев заставил нас с Загладиным в прошлую пятницу подготовить проект постановления Политбюро по итогам Венской встречи Брежнев-Картер, я в душе плевался. Ну, куда опять лезет? Мы, Отдел, никакого отношения к переговорам не имели.

Но я опять недооценил Пономарева, который умеет пользоваться коридорами власти, и не раз уже в подобных же случаях проталкивал «свои» варианты решений. Конечно, через Суслова. Суслов, мол, зачитал текст и утвердил без поправок.

Рассказал и о том, что сообщил Л.И. на ПБ. Рассказывал скучно и сбивчиво. Усек я несколько моментов, которые практически сейчас нужны для подготовки совещания секретарей в Берлине: не изображать встречу в Вене как нашу победу; не настаивать, что это нам особенно выгодно; не ругать Картера, но и не хвалить, не мешать ему добиваться ратификации. Она нам нужна. Но мы не пропадем, хотя, если ее не будет, придется еще и еще сильно раскошелиться.

Зато карьере Картера конец. А он, мол, очень хочет еще побыть в президентах и не скрывает этого.

Попытки нажать на нас (шпионаж с территории Турции – самолетами, по Ближнему Востоку – смириться с новым сроком войск ООН на Синае; поддержать план урегулирования на Юге Африки) – не прошли. Картеру твердо сказано, что ждать от нас тут чего-либо бессмысленно.

Особый упор (и рассматривается, как достижение) на то, что оба заявили: не будут добиваться превосходства. Однако, Картер, вернувшись, в речи перед Конгрессом прямо сказал, что Америка сильнее и будет сильнее. А его Пауэлл с цифрами в руках публично доказывал, что так оно и есть: и по ракетам, и по самолетам, и по подводным лодкам, и по экономическому потенциалу, в котором вместе с союзниками они нас превосходят в три раза!! И т.п.

23 июня 79 г.

Сижу дома.

Куда же все-таки идет Россия?

Скоро еще повысят цены на предметы роскоши: машины, мебель, меха, золото.. По закону вечной политэкономии это сразу скажется на тех, кто покупает на рынке лук, репу, укроп, огурцы, картошку, а потом по закону инфляции и на ценах ширпотреба.

Ребята из Отдела планово-финансовых органов говорят, что ни разу ни одно такое «мероприятие» не давало искомого эффекта: 2-3 месяца поступления в бюджет увеличиваются, а потом все опять «как было», зато растет коррупция, цинизм, хищничество. Например, если раньше за мебельный гарнитур в магазине брали в лапу 10 % от стоимости, то теперь уже 100 %.

Они же говорят, что «с мест» идет поток писем, все более требовательный и угрожающий. Например, «не думайте, что у русского народа терпение беспредельно». Все чаще всерьез (не анонимно) требуют введения карточек на мясо, молоко, крупы.

Судя по всему, урожай в этом году будет очень плохой. И – ждать беды.

В самом деле, неужели великий народ и великая страна должны столько времени (и впредь ничего не светит) терпеть такой экономический позор для того, чтобы ее лидер мог «на равных» разговаривать с Картером!?

Ведь никто уже не верит, что на нас хотят напасть, что нас хотят «захватить», подчинить, разгромить и т.п. Для чего же тогда эта военная сила, которая стала ужасающим тормозом всего нашего развития, и в жертву которой приносятся интересы народа?! Но в конце XX века смешновата такая слава. И не случайно нынешней молодежи (в отличие от наших поколений) плевать на эту славу, а то и на саму «Родину».

Как и следовало ожидать, Б.Н. побывав на Политбюро, понял, что надо возвращаться к первому варианту доклада для Берлина, сосредоточиться на пропаганде ОСВ-2 и не особенно лезть с классовым анализом долговременных тенденций борьбы против империализма. Именно в этом духе он вчера давал замечания по варианту, который был исполнен в точном соответствии с его указаниями, данными неделю назад. Был недоволен акцентом на «долговременные проблемы». И – я не устаю этим поражаться в нем – делал вид, будто не он дал схему, не он дал диктовку, не он разгромил предыдущий вариант «за поверхностность, поскольку главное там было посвящено ОСВ-2.

Я, однако, не преминул ему вежливо напомнить. С него как с гуся вода.

С точки зрения «интересов дела» так-то, конечно, лучше. Да и надоела эта его претензия изображать из себя теоретика.

30 июня 79 г.

Неделя прошла как в угаре: обычный финиш перед пономаревским действом. В понедельник выезжаем в Берлин. В этой политической литературщине, которой я занимаюсь, никогда почти не изменяет предчувствие. Пономарев со своим коминтерновско– пропагандистским подходом к политике, с самого начала давил нас в ложном направлении. Мы сопротивлялись, но «соотношение весовых категорий» ставит быстро предел нашим протестам. Так и здесь: ведь концепция Б.Н.'а фактически сводилась к тому, что, несмотря на все ОСВ-2 и проч., ничего не изменится – гонка будет продолжаться, империализм будет готовить войну, все будет идти предначертанным классовой борьбой путем. Поэтому в Берлине надо бить в набат, разоблачать, мобилизовывать и проч.

Все мы были уверены, что после Вены он будет вынужден снизить тон. Так и произошло: теперь он удивляется, как могло в тексте сохраниться – что мы пропагандой будем стремиться влиять на правительство и Конгресс в духе ратификации ОСВ-2 – не дай Бог произойдет утечка!..

А вчера пал и последний редут: «МХ» (новая самая мощная американская ракета). На протяжении двух с лишним месяцев не было «собеседования» по подготовке к Берлину, чтобы он не требовал разоблачения «этого плана Картера»: ведь что же это происходит – одной рукой он, Картер, за ОСВ, другой создает новую почти неконтролируемую угрозу для нас, поощряет гонку и проч.!

Нехотя, плюясь, мы вписали сначала 5 страниц про «МХ», потом убавили до трех, потом до одной, потом, после замечаний Зимянина – до одного абзаца. А вчера пришло грубое, безымянное «замечание» Громыко: мол, неправильно поднимать этот вопрос, – «МХ» не подпадает под ОСВ-2, и вообще не дело подобными вещами заниматься на «таком форуме». Когда я показал это Б.Н.'у, он, покраснев, сказал: «Ну что ж, примем это, и вычеркнул последний свой выпад против «МХ».

Провалилась моя попытка говорить с Б.Н. о коррупции в министерских кругах: одно за другим вскрываются дела (на уровне зам. министров) с взятками, кумовством, грабежом государственного имущества на миллионы рублей.

А тут еще повышение цен с 1 июля. Вот тебе и ОСВ-2!

Статья Виктора Афанасьева в «Правде» о поездке в Японию – это, видно, тот новый стиль, который сам Виктор (с высоты своего положения главного редактора «Правды») демонстрирует исполнение постановления ЦК по идеологии. Показал образец капитализма, у которого нам надо учиться, объяснил (без всяких околичностей в духе разоблачения эксплуататорского строя), почему японцы увеличили за 30 лет промышленное производство в 20 раз! Описал Японию современной эпохи. И поучение нам – не в подтексте, намеками, а прямо: вот так надо работать, вот так надо организовывать труд, вот так надо использовать ресурсы и т.п.

8 июля 79 г.

Со 2 по 6 июля был в Берлине. Совещание (шестое) секретарей ЦК соцстран. Есть минилогика событий, но есть их место в определяющем ходе главных событий. С точки зрения большой политики я так зафиксировал свои наблюдения: «Мы надоели нашим «друзьям». Надоели прежде всего тем, что своей позицией по отношению к Западу, к китайцам и проч. создаем якобы нужную нам и им ситуацию в мировом масштабе. Не то чтобы они (правящие компартии) были в принципе против нашей внешней политики. Нет. Но им надоело играть роль хористов, и у них есть «свои дела», и им стало противно тратить энергию на политический треп».

Что касается идеолого-пропагандистской координации (ради которой по большей части эти совещания и собираются), то отношение наших друзей выразил однажды (не на заседании, конечно, а в баре) болгарин Дмитрий Станишев [1]1
  Секретарь ЦК Болгарской компартии, очень близкий нам, международникам, человек доверявший ЦК КПСС безгранично. Он давно все видел и понимал, что происходит у них самих под предводительством Живкова.


[Закрыть]: «Какая, говорит, координация?.. Надо, чтоб люди были сыты, одеты, жили не хуже, чем в ФРГ, например. Тогда и никакой идеологической координации не потребуется. А вы мешаете. Вы вот, например, ворчите все время, что мы кредиты у Запада берем, в долги влезаем. А что нам делать? Вы же их нам не даете и не можете дать. Мы же сами вот это барахло, – пальцами оттягивает у Загладина на груди рубашку – производим качественнее вас, вы в Москве такие рубашки за валюту в «Березке» продаете. Так чего же нам ждать? А народ нас спрашивает – почему мы не можем жить так же или лучше, как западные немцы или австрийцы, или датчане, которые ездят к нам десятками тысяч на Золотой берег? И не миллионеры ведь ездят, а такие же рабочие!»

Вот и весь сказ! «Друзьям»– немцам не нравилось, что мы делали с ФРГ свою европейскую политику – через голову ГДР. А их, восточных немцев, своих союзников, заставляли кричать против ФРГ. Бурно развивая с Западной Германией экономические связи, мы то и дело тыкали в нос ГДРовцам «коварство» Бонна и пытались запретить или хотя бы сдержать развитие их экономических отношений с ФРГ. А оно, несмотря на наши запреты, уже превратилось в экономическую экспансию ФРГ. Простой народ это приветствовал, а ГДРовское начальство не видело другого выхода. Аксен, член ПБ СЕПГ, выступая на упомянутом совещании, ритуально, чтоб нам понравиться, опять сильно ругал ФРГ и особенно их социал-демократию. А в кулуарах возмущался, почему Пономарев не сделал того же!

Венгры были недовольны тем, что мы, координируя, делали вид, будто существует единство между политикой вьетнамско-лаотянской (тем более идеологией) и их, венгерской, да и советской тоже. – «Послушай, – говорил мне Лакош , – вы действительно думаете, что это одна политика? То, что сказал здесь вьетнамец, уместно было слышать лет 15 назад, да и то в душе покоробило бы. А сейчас? Зачем мы занимаемся фарисейством, зачем такие лицемерные совещания? Не опасно ли это и для самой политики? Ведь ни разу никто словом не обмолвился, чтобы заронить у вьетнамцев сомнение во всеобщей поддержке их точки зрения!»

И все, разумеется, возмущались тем, что мы заставляем 10 партий на этих совещаниях цацкаться с румынами только для того, чтобы те присоединились к общему коммюнике. Но когда чех, вьетнамец или поляк пытались внести какие-то мелкие редакционные поправки, мы пускали в ход все средства, вплоть до бесед на уровне секретарей ЦК, чтобы те «не настаивали», не раскачивали лодку, которая вот-вот и так опрокинется.

Наши друзья, естественно, делали вывод: значит – чем больше ты выкабениваешься перед КПСС, тем больше с тобой считаются!

Сами румыны, их тактика и политика, не говоря о личном поведении, ни у кого симпатий не вызывали. Но никто «не хотел понимать», зачем с ними так возиться. Советскому Союзу нужна была демонстрация единства, а остальные должны были ради этого терпеть румынские пошлости, поступаться своим достоинством.