Текст книги "Мечта, любовь и море (СИ)"

Автор книги: Анатолий Симора

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

  – Но смотри, а то шутки с нами дорого обходятся... – предупредил второй.

  – Бутылку водки и закусь...

  С этими словами Александр с отвращением отвернулся и поспешил в мореходку. Он, появившись в кубрике, даже обрадовал друга спокойным видом. Не стал Семен лезть в израненную душу друга с расспросами.

  ***

  Александр в этот раз смог войти в комнату Сони. Она, как запуганный зверек, сидела, забившись в угол, на кровати с измятым покрывалом.

  – Не надо ко мне подходить... – чужим голосом произнесла девушка. – Я уже не та... Нет меня больше... – она забилась в истерике. – Не хочу жить! Уйди навсегда!..

  На крик прибежала мать.

  – Саша, – прошептала она. – Ее сейчас лучше оставить...

  Александр не чувствовал под собой ног, подходя к новостройке. Он взобрался на верхнюю площадку дома и там у поддона с развалившимися кирпичами стал ждать тех, которые подобно разрушили всю его жизнь... Курсант даже не чувствовал холодного ветра, дувшего с моря.

  В условленное время поднялись насильники, одетые в новые синие джинсовые куртки и брюки. Они и здесь, считая себя хозяевами, заговорили властно и нагло:

  – Ну, где твоя поляна, деревня...

  – Давай, давай, а то мы можем разгневаться...

  Александр невольно вздрогнул. Ему казалось, что кровь от злости и ненависти закипит в его жилах. Он молча указал на широкую доску, которая, положенная концами на две стопки кирпичей, служила столом у самого края здания.

  – Ну, ты и экстремал, – сказал один из пришедших.

  Александр открыл бутылку водки, на которую истратил последние сбережения, и налил преступникам по стопке водки, разорвав приготовленную пачку «Крокета». Те, не дожидаясь, выпили и, скривившись, стали быстро закусывать печеньем. Затем преступники почти хором спросили, чего Александр от них хочет и что собирался им такое важное показать.

  – Вон тот песчаный берег, где вы, уроды, изнасиловали Соню!.. – крикнул Александр.

  И вдруг заметил над морем первую яркую звезду – звезду его и Сони... А насильники заметались и стали издеваться:

  – Ты чего, из-за какой-то бабы слюни пускаешь...

  – Подумаешь, с Сонькой повеселились... Тебе тоже хватит... Ха-ха-ха...

  Александр почувствовал, как налились невероятной силой его мышцы, а к рукам словно приросли звериные когти... Он дико бросился на издевательски ухмыляющихся щуплых подонков и схватил их за грудки, наклоняя в сторону злополучной береговой полосы. Перепуганные насильники стали сопротивляться, пытаясь вырваться. Но Александр, зажав их одежду в кулаках, словно в металлических тисках, дал понять, что это бесполезно...

  – Я сейчас вас отпущу, – процедил сквозь зубы он. – Затем достану бумагу, ручку и вы напишете признание в преступлении... в изнасиловании... Иначе смету вас туда... – курсант еще ощутимее толкнул негодяев. – Вы мне верите?!. Вы согласны?!.

  – Д-да...

  – Напишем...

  Однако, когда Семен разжал кулаки, насильники руками, как клещами, вцепились в мстителя, чтобы сбросить его вниз. Александр инстинктивно попытался от них освободиться и вдруг споткнулся о кирпич, навалившись на преступников. Из-под ног ушла твердая бетонная поверхность...

  Через несколько мгновений все три юных человека недвижимо и бездыханно лежали у дома между обломков кирпичей. А в небе, как ни в чем не бывало, все ярче разгоралась первая балтийская звезда.

  ***

  Официальная версия трагедии, облетевшей даже самые потаенные уголки города, выражалась просто: драка, затеянная «нерадивым пьяным курсантом мореходной школы». Насильников, как невинных жертв, хоронили с почестями. Было перекрыто движение по центральной улице, которую, как огромная темная река, наводнило траурное шествие. На кладбище состоялся громогласный митинг. На нем выступавшие говорили, какую «огромную потерю понес Балтиморск», какие «любящие Отечество сердца преданных делу Ленина комсомольцев перестали биться»... А гроб с телом Александра везли на кладбище по задворкам в немытом кузове старенького ГАЗа. За ним в мучительном молчании следовали Соня, поддерживаемая под руки матерью и Семеном. Она сама была похожа на покойницу. Еще топтали влажный от мороси асфальт несколько курсантов мореходки во главе с мастером Максимом Чижовым. У небрежно вырытой кособокой могилы вдовая невеста еле слышно плачевно запричитала:

  – Это я, это я во всем виновата... я его не выслушала... да и не могла... не могла я...

  – Нет, Соня, нет... ты не виновата... ты стала жертвой преступников и подонков, крепись... – старался поддержать девушку Семен.

  Хотя самому хотелось рыть землю, насыпанную вокруг свежевыкопанной могилы. Душа стонала от боли и захлебывалась от слез, а еще больше – от вопиющей и жестокой несправедливости. Вчера Семен пытался самому директору мореходки Виктору Кораблеву объяснить, что в действительности произошло на новостройке, что его друг, как истинный моряк и мужчина, защищал честь любимой девушки и не мог он быть пьяным. Но руководитель, подключив к разговору замполита Галину Суворову, заявил, что советские правоохранительные органы не могут ошибаться, а Семен преступно подвергает сомнению их авторитет. Затем жестко отругал его. Мол, тому дружба с нерадивым курсантом не позволяет объективно взглянуть на «факты». А Галина Суворова, внеся свою воспитательную лепту, строго заключила, что Александр своим преступлением «запятнал доброе имя мореходки».

  «Как же это?..» – застонал Семен, когда гроб с телом Александра опускали в могилу. Вдали послышался гудок судна, как салют парню, который ради флотского будущего прибыл в этот жестокий для него город.

  – Все, ребята, нам пора, – тихо сказал мастер. – Пусть земля ему будет пухом...

  «Со святыми упокой, Христе, душу усопшего раба Твоего Александра...» – мысленно произнес запомнившуюся ему после похорон деда молитву Семен.

  – Я хочу, я хочу туда, к нему... – забилась в истерике Соня.

  – Соня, нужно жить, жизнь только начинается... – говорил Семен девушке все, что приходило ему на ум, хотя и сам не верил своим словам, звучавшим фальшиво.

  Соня его не слышала. И Семен, убитый горем, простился только с ее бедной матерью и поплелся за толпой ребят.

  В мореходке юноша написал письмо отцу Павлу с просьбой совершить отпевание над рабом Божьим Александром. Только вера в Бога, письма от Оли и защищали его от крайнего отчаяния и апатии ко всему. В свободное время, чтобы не завыть в кубрике, он отправлялся в увольнение. Но на кладбище к могиле Александра идти не решался – боялся, что там душа и вовсе разорвется от боли. Только бродил одиноко по берегу моря, смотрел в серую беспросветную даль Балтики и раздумывал о жизни. Он после потери друга, после случившегося с Соней на голову повзрослел. Романтика, которая ослепляла его розовым светом, утонула в суровой действительности моря житейского.

  Семену, как никогда, хотелось оказаться рядом с Олей. Но это было невозможно... А предстоявшие три года службы в военно-морском флоте казались целой вечностью ему, испытывающему непреодолимое душевное одиночество. «Нужно обязательно попасть в армию, на два года, а после службы устроюсь на гражданский флот, на плавбазу, и Олю с собой возьму», – борясь с пессимизмом, раздумывал юноша. Эта мысль так понравилась ему, что он с ней уже не расставался. Однако с Олей своим планом Семен не поделился – решил осчастливить ее судьбоносным сюрпризом.

  6

  В родном Шляховом Семена на военную службу провожало бы чуть не все село. Звучали бы песни «Через две зимы», коронная украинская «Провожала маты сына у солдаты». Служивые в прошлом мужики и парни поведали бы о своих армейских подвигах, шумной толпой провели бы до крытого грузовика, продолжая наставлять под плач гармошки... А здесь перед призывом только трое ребят разделяли с ним тоску. Еще до ухода в военкомат, поднявшись ни свет ни заря, Семен устремился на кладбище. Приближаясь к могиле друга, он не поверил своим глазам. Там в рассеивающихся сумерках, склонившись над немым холмиком, как плакучая ива, стояла Соня.

  – Лучше бы я вместе с ним... – сказала она вместо приветствия.

  – Соня, его душе от таких слов очень тяжело. Саша говорил, что ты крещеная... Давай-ка вместе будем молиться, чтобы Господь удостоил его рая...

  – Его больше нет... – казалось, не слыша собственных слов, говорила поникшая девушка.

  Семен, проглотив горький комок, вдруг подумал о крестике и ясно вспомнил слова отца Павла: «Подаришь близкому убитому горем человеку». Он дрожащей рукой вынул из нагрудного кармана черный мешочек и извлек из него находившийся вместе с подаренным священником свой новенький серебристый крестик. Призывник его поцеловал и протянул девушке:

  – Соня, возьми этот крестик. Лучше повесь у сердца. Пусть он напоминает тебе о Боге. Молись Господу, проси для Саши небесного царства. Молись своими словами. Он тебя услышит... и Саше будет хорошо.

  – Спасибо... – еле слышно сказала она.

  А на крестик, который девушка рассматривала, капнули слезинки. «О, Господи, я не могу прийти в себя, все внутри перевернулось, а каково ей...» – разделяя горе девушки, думал Семен. Он перекрестился.

  – Крепись, Сонечка, крепись... – только и смог выдавить из себя бывший курсант, собираясь уходить. – Мне в военкомат...

  – Он тоже должен был идти туда... с тобой...

  Девушка припала к широкой груди Семена, словно пытаясь за ней укрыться от ужасной реальности. Она заплакала навзрыд, изливая всю скопившуюся горечь. Ее слезы стекали не только на форменную фланку курсанта – они просачивались в самое сердце.

  – Крепись, Сонечка, все будет хорошо, – шептал Семен, кусая губы.

  – Иди, Сема, иди, спасибо, – отпрянув от парня, молвила девушка. – Иди, а то опоздаешь, – просила она и, к удивлению Семена, перекрестила его.

  – Держись, моя хорошая...

  Юноша поцеловал Соню, как родную сестру, в холодную влажную щеку и ушел, не оборачиваясь. Он уже не мог больше сопротивляться слезам. Весь мир затуманился, даже потускнел лучистый рассвет. И только у самой мореходной школы он как-то смог взять себя в руки...

  В военкомате Семену, как он считал, повезло. Ибо там чуть раньше флотского офицера появился армейский майор, который стал приглядываться к крепким ребятам для набора в сержантскую учебную часть. Семен сам вызвался и вскоре был включен в список будущих солдат. Еще каких-то пару месяцев назад он бы замертво упал, если бы ему официально сообщили, что пойдет служить в армию, а не на флот. Но ради любимой девушки, разлука с которой становилась все тягостнее, он решил на два года расстаться с морем, чтобы снова вернуться к нему, но уже «изнеженным любовью» мужем Оли.

  Майор быстро решил дела. Семен вскоре оказался в элитной сержантской учебной части, что на окраине города Риги. И вот после принятия присяги он написал многостраничное письмо Оле, представляя, как ее осчастливит.

  Проходили дни, недели, прополз черепахой целый месяц, а ответа от любимой девушки все не было. Наконец, как долгожданный утренний лучик после затяжной ночи, легло на казарменную тумбочку письмо от Оли. Семен уединился в умывальнике и стал, еле удерживая дрожащими руками небольшой тетрадный листок, нетерпеливо вчитываться в текст. Девушка, обронив несколько слов об успешном окончании восьмого класса, вдруг высказала недовольство армейской службой Семена:

  «Я уже настроилась и была готова три года ждать тебя, моряка, лишь бы ты служил на флоте. Еще, Сема, до письма я смотрела передачу „Служу Советскому Союзу“. Там показывали военный корабль. Как же я искала тебя среди матросов! Даже в одном из них увидела тебя. Не представляешь, как я обрадовалась. Хорошо, что не успела подругам сказать...»

  Далее Оля, словно оплакивая похороненную на два года мечту Семена, напомнила ему из фильма «Алые паруса» сцену встречи моряка с любимой девушкой... «Но, к сожалению, уже ничего не изменить... этого уже не будет... – разочарованно и с грустью написала она. – Но, ладно, буду ждать теперь тебя, солдата, из армии. А там, как ты пишешь, Сема, снова вернешься на флот и меня с собой возьмешь... Пусть будет это утешением... Куда теперь деваться... Пока. Пиши», – сухо закончила девушка.

  – Ты что как с креста снятый? – спросил кто-то из курсантов, когда Семен вернулся в казарму. – У тебя кто-то умер?

  – Ничего, ничего, ребята... – ответил Семен.

  «Вот это устроил сюрприз, вот это сделал благо любимой, – больно жалили мысли. – Вместо того, чтобы оценить мой поступок, мою жертву ради нее, она подумала... Да, да, она решила, что я трус, что я предал свою мечту и испугался флотской службы... Господи, помоги, подскажи, что мне теперь делать?..» Твердый пол казармы уходил из-под ног.

  Семен долго не мог взять в руки бумагу и ручку, да и не знал он, что ответить. Ему было гадко и тяжело. «Зачем я тогда в военкомате... Но она же для меня главнее. Что же делать?» – не находил он себе места. Семен попробовал обратиться к начальнику части, но тот, обозвав его ненормальным, выставил из кабинета. Он написал письмо в Министерство обороны, но обращение дальше почтового ящика не ушло, а у курсанта состоялся неприятный разговор с замполитом части.

  – Ты, родной, – сказал офицер, – принял присягу здесь, вот и служи верой и правдой Отчизне в нашей части...

  Семен не сдавался. Он непрестанно просил Бога, чтобы помог ему попасть на флот. И вот как-то во время увольнения в городе он поддержал при выходе из автобуса немощного старика. Тот тепло поблагодарил солдата, а затем радушно пригласил его к себе домой на чай. В просторной комнате квартиры, где по всему было видно, что ее давно не касалась женская рука, взгляд Семена привлекла огромная фотография молодой красивой женщины.

  – Это моя любимая Наденька, – с нежностью в голосе объяснил хозяин. – Уже три года, как схоронил. Больше пятидесяти лет жили душа в душу... – голос старика задрожал. – Да что это я ворошу душевные раны... Ты, солдатик, иди, проходи на кухню. Сейчас попьем чайку и баранки найдутся...

  В откровенной беседе за небольшим столиком Семен поведал одинокому пенсионеру Андрею Петровичу о своей проблеме. Оказалось, что он – генерал в отставке и у него много друзей, связей, в том числе и в Министерстве обороны.

  – Я постараюсь, Семен, решить твой вопрос, думаю, товарищи мне не откажут.

  Семен, придя в часть, жил не столько ее распорядком, сколько надеждой. Его не тяготили даже наряды. Наоборот, они помогали коротать время.

  Через две недели Семена вызвал к себе начальник части и очень уважительным тоном сообщил, что его переводят на флот. Это был незабываемый момент. Семен был готов расцеловать полковника, но тот, будто предвидев его намерения, тут же отправил курсанта в строевую часть за документами...

  7

  Приморский город Пионерск. Это был своего рода пункт распределения военных моряков. Но даже там повидавшие тысячи срочников и привыкшие к разным неожиданностям солидные офицеры были озадачены, как поступить с прикомандированным к ним солдатом. Ведь ребятам из его призыва полгода, а то и год предстояло «отдавать долг Родине» в специализированных флотских учебных частях. И только по истечении этого продолжительного времени они получали право попасть на корабли и подлодки. А прибывший воин прослужил каких-то два месяца. И все же Семена, учитывая то, что он после мореходной школы в совершенстве владеет светосигнальными навыками, переодели в привычную флотскую форму и отправили сигнальщиком на новый противолодочный корабль «Альбатрос», который базировался в Новой гавани г. Лиепаи.

  Вскоре Семен подходил к небольшому серому зданию штаба дивизиона, что сиротливо стояло среди просторной причальной площади, и с удивлением наблюдал, как даже пришвартованные многочисленные военные корабли качались своими мачтами, словно стрелками размахивая вправо-влево. «Вот это сила, настоящий флот», – с восхищением подумал молодой матрос.

  В штабном помещении он задержался до вечера – противолодочный корабль, на который определили Семена, выполнял в море боевую задачу. Наконец, когда за окном начала сгущаться вечерняя мгла, ему сообщили, что «Альбатрос» вот-вот пришвартуется.

  Бравый старшина с сине-белой повязкой на рукаве сопроводил его к причалу. С моря дул сильный ветер, донося неповторимый запах водорослей.

  До этого встречу с кораблем Семен представлял по-другому: заходит на него чуть ли не по белому трапу, на палубе его радушно встречает дружная семья моряков. Но то, что предстояло ему увидеть и испытать, было чуждо наивным романтическим фантазиям юноши. Для него открывалась суровая и жестокая правда жизни военных моряков.

  Корабль приближался к стенке кормой. На юте суетились в красных спасательных жилетах матросы, освещаемые прожектором с мостика и палубными светильниками. До его слуха доносились обрывки матерных слов.

  Кто-то из моряков, подняв над собой бросательный шкерт с грузом, крикнул Семену:

  – Эй, дух, держи!..

  Он метнул на бетонную стенку выброску, прикрепленную к швартовному концу, который следовало подтянуть к палу и надеть на него.

  Семен, отягощенный рюкзаком с обмундированием, неуклюже схватил тонкий шкерт.

  – Давай, быстрей, придурок!.. по стенке размажу!.. – донеслось с корабля.

  После непростой швартовки Семен наконец попал на корабль. Его сопроводил в кубрик недовольный и уставший дежурный офицер и представил командиру отделения сигнальщиков – старшине первой статьи Николаю Комарову. Тот показал Семену его койку верхнего яруса, что напоминала спальное место в вагоне поезда, и рундук. Молодого матроса тут же окружили все многочисленные обитатели кубрика.

  – Все, все, ребята, дайте мне разобраться спокойно с моим подчиненным, – сказал Николай, имевший за плечами два с лишним года службы.

  – Дух, вешайся, – кинул кто-то из моряков. – Твой предшественник уже инвалидность получает.

  Семен посмотрел вопросительно на командира отделения. Тот скупо объяснил, что два дня назад молодому сигнальщику, который прослужил год с небольшим, «полторашник» отбил селезенку. Теперь один в госпитале с перспективой инвалида, а второй – под следствием. «Да, – подумал молодой матрос, – а я на целый год моложе этого сигнальщика...»

  После отбоя, лежа на непривычно жесткой койке, Семен увидел в иллюминаторе неприятно темные, дремлющие силуэты кораблей. Он, смертельно уставший и убаюканный качкой, повернул голову во тьму кубрика, чуть не ударившись челом в толстую трубу, что соприкасалась с подушкой. «И зачем пиллерс здесь поставили?» – недоумевал матрос. Он и представить не мог, что это – подъемник, по которому из чрева погреба, вмещающего сто бомб, подаются боезаряды в ракетно-бомбовую установку, что рядом в шахтах, аппаратах и башнях сокрыты и другие грозные вооружения: ракеты, торпеды, снаряды... Как не ведал Семен и о том, что экипаж нового корабля сформирован далеко не из лучших матросов, самые молодые из которых прослужили больше года. Он, оградившись от суровой и тревожной действительности, провалился в сладкое беззаботное забытье. Но вскоре его крепкий сон оборвал сигнал боевой тревоги. Кубрик пришел в движение.

  – Быстрей! – приказал командир отделения Николай растерянному Семену. – Прыгай в прогары... в ботинки, бестолочь!.. Форму под мышку и за мной! Бегом!

  Матрос в мгновение ока надел брюки, обулся и, на ходу натянув фланку, побежал за старшиной. На сигнальном мостике тот вынул из кранца каштан и громко доложил:

  – Боевой пост... к бою и походу готов...

  Тут же корабль отчалил от стенки. За кормой быстро таяли огни гавани, а впереди все отчетливей слышался грозный шум моря, сокрытого в темноте. Палуба стала уходить из-под ног Семена. Корабль то проваливался в некую пропасть, то резко поднимался вверх, затем он накренялся то на один борт, то на другой, и все снова повторялось.

  – Семен, смотри в оба, если увидишь какую-либо цель, то есть огонек, докладывай мне! – приказал старшина и, вручив подчиненному бинокль, юркнул в ходовую рубку.

  Молодой сигнальщик, испытывая тошноту и невольно шатаясь, всматривался в непроглядную мглу. Постепенно она стала рассеиваться. Семен наконец увидел бескрайнее море. Оно, свирепо волнуясь, простиралось во все стороны горизонта. Но полюбоваться им матрос не успел. Из рубки выпрыгнул Николай и демонстративно вынул из специального кранца с ячейками три флага расцвечивания.

  – Вот, смотри внимательно, как их следует поднимать, – сказал он, прикрепляя к шкерту флаги знакомого Семену сочетания, сигнализирующие, что проводятся глубоководные работы. – Сейчас опускают акустическую станцию «Шелонь».

  Как оказалось, корабль вышел в неспокойное море, чтобы обнаружить натовскую подводную лодку. Вскоре задача была выполнена, чужая субмарина быстро удалилась в нейтральные воды. «Альбатрос» еще целый день находился в заданном квадрате, неся дозор, а вечером взял курс на базу.

  Тут командир отделения с загадочной улыбкой повелел Семену отправиться в столовую команды. Матрос спустился по трапу на шкафут, пробежал по палубе и, открыв массивную дверь, оказался в тесном коридоре. В ноздри ударил вкусный запах, источающийся из камбуза. Но когда Семен вошел в столовую, то там его ждало угощение, что одним своим видом могло испортить и самый зверский аппетит. От собравшейся там веселой компании годков и других старших сослуживцев отделился старшина с пышными усами и протянул молодому матросу стакан с мутной забортной водой.

  – Дух, посвящаем тебя в моряки, – задорно сказал он. – Давай, до дна!

  Сигнальщик с отвращением опорожнил стакан и скривился, на что послышались голоса:

  – Ничего, тебе скоро жизнь сладкой покажется...

  – Медом...

  – А пока поздравляем...

  Семен возвращался на мостик. Несмотря на отвратительный до тошноты соленый привкус во рту и смертельную усталость, в глубине души он радовался, что стал настоящим моряком. Он пока не мог до конца осознать въевшегося в память обещания старших сослуживцев, как не знал молодой матрос и того, насколько служба у причала будет отличаться от походной.

  Все это Семен понял на следующий день. Во время физзарядки на причальной стенке он ощутил пинки в спину и боль, став для кого-то живой боксерской грушей, и услышал смех – издевательский и противный. Далее нападки старослужащих подстерегали чуть ли не на каждом шагу. Кратковременным убежищем от них были лишь проводимые командиром отделения занятия по сигнальному делу и военной подготовке, тренировки по одеванию костюма химзащиты... Матрос как должное воспринимал даже частые уборки, чистку бесчисленных медяшек. А выпадавший короткий досуг, наоборот, превращался в беспросветный кошмар. Нельзя сказать, что все поголовно над ним глумились. Но хватало и нескольких человек, особенно прослуживших полтора года, которые хорошо помнили кулаки своих «наставников» и у которых никак не затягивались психологические раны. Они-то и жаждали утолить затаенную обиду безумной местью ни в чем не повинному единственному «духу». Например, излюбленная издевка – Семена посылали за сигаретой, а по дороге он обязательно попадался на глаза тем, которые давали ему идентичные и заведомо невыполнимые поручения. Заканчивалось все избиением.

  В один из вечеров Семен отпросился у Николая в ходовую рубку, чтобы написать письма девушке и домой. Он поведал Оле, как по ней скучает, как она ему дорога, на какой «хороший боевой корабль попал», как ему «интересно здесь служить», какой «замечательный экипаж», «какие прекрасные друзья»... Подобное письмо Семен написал домой, успокаивая мать, что три года пролетят быстро, что сбылась его заветная мечта, и даже добавил, скрепя сердце, что счастлив. Когда конверты были заклеены, в ходовую рубку проскользнул полторашник Гена, щуплый старший матрос. Он, властно задрав голову, подступил к Семену и сквозь зубы проговорил:

  – Что, дух, балдеешь, жизнь раем показалась? – а затем, зная, что молодой матрос из Западной Украины, ядовито добавил: – Ты чего молчишь, морда бандеровская.

  – Я не бандеровец. Мои родители и все, кого я знаю, призирают этих отщепенцев. А мой дед-фронтовик даже воевал против них...

  – Молчи, дух! Кто тебе давал слово? Ты чего со мной споришь?..

  Он вдруг дико своими, больше похожими на детские, ручонками, как клещами, вцепился молодому матросу в горло. Семен, задыхаясь, инстинктивно своими крепкими руками поднял над палубой рубки Гену и отбросил от себя. Тот, пролетев мимо радиолокационной станции «Дон», припалубился в углу, ударившись в кабелепроводы и металлические выступы. Еле поднявшись и издавая глухой стон, Гена сполз по трапу вниз.

  Когда Семен минут через пять, простучав твердыми подошвами ботинок по балясинам, нырнул в свой кубрик, его уже ждали четыре одногодка Гены, пожирая «духа» волчьими кровожадными глазами. Они почти одновременно набросились на Семена и стали его колотить, не задевая лишь лица. Неизвестно, сколько бы еще сыпался град ударов, если бы полторашников не разогнал подоспевший командир отделения Николай. С трудом поднимаясь с палубы, молодой матрос, будто сквозь дымку, увидел стоявшего рядом Гену, который торжествующе злорадно улыбался.

  Семен еле взобрался на койку, забыв снять форменную робу. Как ощутимые отпечатки кулаков и прогар, болели и ныли места побоев, доставляя страдания не только телу, но и душе. «Я попал на корабль или в концлагерь? – подумал Семен и коснулся рукой нагрудного кармана, где вместе с фотографией Оли тайно хранился в мешочке крестик, подаренный отцом Павлом. – Но ведь батюшка с ним, молясь Богу, прошел войну, ад сражений и не сломался... Я тоже все выдержу... Не буду стучать офицерам, – мысленно говорил он себе, – не сдамся... С Божьей помощью ради Оли все выдержу... Господи, помоги».

  После случая в ходовой рубке никто уже не осмеливался в одиночку протягивать руки к Семену. Некоторые моряки его даже зауважали. Но Гена, которому боль в посиневшей спине не давала забыть «унизительное поражение», избрал другую подлую тактику. Он приказывал дневальным, чтобы ночами через каждый час будили Семена под предлогом «проверки бдительности»... После таких изнурительных пыток лишением сна молодой матрос уподобился сонному лунатику. Так, во время комсомольского собрания он, сидя на банке, не мог удержать отяжелевших век – они сами закрывались. Кто-то Семена колол булавкой, а он не реагировал, лишь слегка приоткрывал глаза, равнодушно смотря в одну точку. После собрания, прошедшего для Семена как в тумане, его вызвал к себе замполит и сразу перешел к главному:

  – Я слышал, матрос, что тебя избивают, не дают спать. Назови мне имена этих негодяев. Все останется между нами. А в будущем я тебе организую отпуск на родину. У тебя, наверное, девушка есть?

  – Есть, товарищ капитан третьего ранга, – ответил Семен, для которого от напоминания об Оле все внутри затрепетало, но, зажав волю в кулаке, продолжил: – Меня никто не обижает, все хорошо...

  – Я тебе, моряк, хотел помочь, а ты партизана разыгрываешь... Пеняй на себя и запомни: никакой отпуск тебе не светит. Терпи, терпи издевательства дальше!..

  Разговор офицера-воспитателя прервал сигнал боевой тревоги. Корабль вышел в море. Там среди штормовых волн на мостике он прочел полученное перед походом письмо от Оли. Она писала:

  «Дорогой Сема, я наконец получила письмо от тебя. Это какое-то чудо – ты стал военным моряком. Я просто умираю от счастья. Я всем, всем рассказала о тебе, что ты служишь на корабле. А как завидуют мне теперь Валька и Галька! У них парни всего лишь солдаты. Я себе представляю, как ты радуешься службе, как любуешься синими морскими просторами. А какие верные и прекрасные у тебя друзья! Я даже наизусть выучила песню о вашей флотской дружбе „Экипаж – одна семья“. Завидую тебе. Жалко, что девушек не берут на флот, а то б закончила школу и – к тебе. Шучу. Просто настроение очень хорошее... Ты у меня такой молодец! Пиши мне часто. Пиши о своей интересной службе, о походах, о море. Очень скучаю. Целую тебя. Твоя Оля».

  Согревая сердце подобными письмами от Оли, матрос продолжал флотскую службу. И без того краткий отдых моряка часто прерывали сигналы боевых, учебных и аварийных тревог. Семену порой приходилось нести часть вахт за командира отделения, который на пост заступал с «положенным» старослужащему опозданием. Иногда сигнальщик на мостике, пока перемещался с одного борта на другой, успевал уснуть, увидеть сон и проснуться, падая на влажную и просоленную палубу.

  8

  Семен выстоял и преодолел, как любил повторять корабельный замполит, все «тяготы и лишения воинской службы»... Все это время любовь к Оле, как огонек среди холодных волн, просоленных и злых ветров Балтики, согревала его, хранимого Богом, и придавала сил. Служба заканчивалась. Далеко за плечами осталась горькая годковщина, после которой многие сослуживцы предрекали, что когда Семен станет полторашником, то «всех духов поубивает». Но они ошиблись. Семен никого и пальцем не тронул. Наоборот – еще сдерживал одногодков...

  – Я больше вашего прослужил на корабле и не озверел, не озлобился, – говорил он им.

  Одни сослуживцы называли его ненормальным, другие – чуть ли не праведником. В памяти остались опасные шторма, непростые преткновения с натовскими кораблями и самолетами... Да и много чего утонуло в кильватере флотской жизни. И думал Семен, вспоминая слова отца Павла, что уже «горе повидал», но оказалось – ошибся. В канун Рождества, когда оставалось меньше трех месяцев до лелеянного в мечтах приказа Министра обороны о мобилизации, случилось непредвиденное... Корабль выполнил все задачи по защите западных морских рубежей от натовских кораблей, подлодок, самолетов и, миновав датский остров Борнхольм, возвращался с боевой службы в родную гавань. Сигнальщику Семену, заступившему вечером на вахту, даже морозный встречный ветерок казался родным. «Там меня ждут письма... – вглядываясь в непроглядную серую даль, думал он. – Быстрее бы...» Так в предвкушении радостной встречи с берегом Семен поздно ночью сменился с вахты и отправился, спрыгнув ловко по трубчатому трапу на шкафут, отдыхать в уютный кубрик.

  А под утро сигнальщика вместо дневального разбудила боль в плече, которым он ударился в иллюминаторную металлическую заглушку. В следующий миг моряк чуть не слетел с койки, перевалившись через невысокие перила. Слышался глухой и пугающий стон переборок. «Ладно, не впервой, штормом нас не испугаешь», – подумал Семен и посмотрел на часы. Оставалось еще больше получаса до заступления на боевой пост. «Сменю молодого, все равно уже не уснуть», – решил он.