355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Вассерман » Дилогия атеизма » Текст книги (страница 1)
Дилогия атеизма
  • Текст добавлен: 25 марта 2017, 17:00

Текст книги "Дилогия атеизма"


Автор книги: Анатолий Вассерман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Анатолий Вассерман
Дилогия атеизма

В этой гипотезе я не нуждался

Я атеист. И твердо убежден: в жизнь Вселенной никогда не вмешивались сторонние силы, способные изменять или нарушать законы ее существования и развития, не подвергаясь ответному влиянию. Пробелы в наших знаниях, позволяющие приписывать какую-то роль сверхъестественному, рано или поздно исчезнут.

Все существующие религии я считаю святотатством. Кражей святынь. За исключением разве что буддизма, в классической версии вовсе не прибегающего к понятию сверхъестественного (многие видят в нем крайнее выражение материализма). Эти религии объявляют нормы общежития, выработанные многотысячелетним опытом человечества, порождением некоего внечеловеческого разума. То есть подменяют разумное поведение слепым подчинением.

Нормы, требующие подчинения, чаще всего разумны. Опыт, отшлифованный жестким (и порою жестоким) естественным отбором, в целом достаточно надежен: правила техники безопасности написаны кровью их нарушителей.

Лауреат Нобелевской премии по экономике Фридрих Август фон Хайек в книге «Пагубная самонадеянность» писал: человечество постоянно испытывает новые варианты общественного устройства – как природа испытывает новые варианты устройства организмов и их сообществ. Те, что устойчивее и жизнеспособнее, размножаются быстрее. Процветание общества – свидетельство эффективности правил, руководящих его жизнью и развитием.

Сложность этих правил зачастую превосходит возможности их постижения. Между тем стабильность жизнеустройства – одно из необходимых условий реализации планов отдельно взятого человека. Рациональных аргументов в пользу необходимости этой стабильности зачастую нет: как показали еще древнегреческие софисты, каждый отдельный элемент структуры общества может быть логически оспорен. Так что во избежание всеобщего отрицания и его последствий, знакомых нам по русскому нигилизму и выросшим из него революционным учениям, приходится укреплять основы, опираясь на некий высший авторитет. Это и есть юридическая, этическая и бытовая стороны религии.

Эволюция религии

Проверенные временем и освященные верой правила тем не менее нужно понимать – чтобы знать, какое из них в каких обстоятельствах применимо. Совать палец в розетку опасно трехлетнему малышу. Но порою необходимо электрику.

Ради эффективности эволюции невозможно останавливаться даже на самом удачном в данный момент варианте. Например, динозавры и прочие крупные пресмыкающиеся, прекрасно приспособленные к жизни на теплой Земле, оказались бессильны перед климатическим изменением, произошедшим скорее всего вследствие прямого попадания в Землю метеорита. Вот и человечеству придется развивать космические и ядерные исследования, даже если сегодня кто-то считает их нерентабельными, а кто-то – противоречащими его суевериям: нам нужно лучше динозавров защититься от превратностей судьбы.

Но если человечество должно развиваться, значит, развиваться должна и религия. (Любопытно, что нынешнее массовое движение в защиту экологии обладает многими чертами религии. Можно в силу некоторых обстоятельств счесть экологистов тоталитарной сектой).

Иисус, проповедовавший новое учение иудеям, вряд ли был бы в восторге от гонителя христиан Савла, ставшего рьяным христианином Павлом и понесшего свет новой веры всем, кроме иудеев. Павел скорее всего не одобрил бы позицию Николая – епископа города Миры восточноримской провинции Ликия, добившегося для новой веры общегосударственного статуса. Николай, несомненно, возмутился бы решением Петра I, заменившего российскую патриархию синодом – административным учреждением, прямо подчиненным императору.

А уж об изменениях собственно вероучения пусть судят те, кто глубже меня погружен в церковную догматику. Я лишь напомню: последние догматы католической ветви христианства – о непогрешимости официальных утверждений папы римского по вопросам веры и о непорочном зачатии самой богоматери – приняты на Ватиканском соборе 1870-го года. То есть через пятнадцать с половиной веков после Никейского собора, утвердившего основы этой религии. Да и в православии нестяжатели спорили с иосифлянами еще в XV веке, а обряд в последний раз существенно изменен в XVII…

Фундаментальная реакция

Путей адаптации религии к внешнему миру мало. Да и сомнительны они с точки зрения самой религии. Если какие-то новшества не соответствуют древним канонам, новшества эти подлежат уничтожению.

Сегодня наиболее заметны исламские фундаменталисты. Но христианские фундаменталисты определили облик мира в несравненно большей степени. Нынешние фундаменталисты, группирующиеся в основном вокруг республиканской партии в США и сходных с нею политических течений других стран, тоже готовы уничтожить все не совпадающее с их убеждениями: вспомним хотя бы гонения на клонирование! Есть фундаменталисты и в иудаизме, причем самые рьяные из них отрицают право Израиля на существование: мол, возродить иудейское царство на Святой земле вправе только машиах – помазанник божий.

А уж индуизм с бессчетным количеством богов, воплощающих всевозможные силы природы и общества, или японская вера синто, видящая божественную сущность в любом предмете[1]1
  В конце XIX века, когда Япония осваивала заморские хозяйственные и культурные достижения, у журналистов сформировался обычай торжественно хоронить номера газет, запрещенные цензурой. Формально у газеты, как у всего сущего, есть ками – душа. Стало быть, если она не выпущена в свет, ее можно считать убитой. Похороны выливались в многотысячные демонстрации, пока правительство не постановило допускать к похоронам лишь ближайших родственников покойника – сотрудников редакций. Дело кончилось отменой цензуры – после чего пресса, естественно, стала куда лояльнее к власти: противостояние само провоцирует накал споров.


[Закрыть]
, с европейской точки зрения насквозь фундаменталистичны. Хотя, конечно, не требуют уничтожения конкурирующих религий: политеистам, по большому счету, все равно, скольким богам верить. Например, одной из обязательных стадий пересечения границ и осады городов римская армия считала эвокацию (призыв): местные боги приглашались к переходу на сторону Рима. Им гарантировалось надлежащее почтение со стороны как граждан римской державы, так и прочих действующих в ней богов. Обещалось также соблюдение ритуалов в их честь, за исключением совершенно несовместимых с римской гуманистической традицией. Человеческие жертвоприношения воспрещались, но в порядке компенсации боги могли наблюдать гладиаторские бои.

К чести Рима следует признать: соглашения с богами, заключенные даже в столь одностороннем порядке, весьма строго соблюдались вплоть до воцарения христианства.

Винтики большой машины

И фундаменталисты, и прогрессисты единодушны в главном: определять порядок жизни общества необходимо на религиозной основе. Люди должны не столько разбираться в причинах возникновения норм и обычаев, сколько подчиняться им. В идеале – слепо.

Слепое подчинение не только делает неизбежные перемены в жизни опасными для глубоко и искренне верующих, но и заставляет человека чувствовать себя бессмысленным инструментом в руках чуждой и непонятной ему силы.

Правда, очень многих подобная роль устраивает.

Так, правоверные иудеи «относятся к переменам намного легче, чем сомневающиеся и светские. Они не считают перемены опасными как раз потому, что видят за ними желание бога сделать – в том числе и их руками – что-то важное и нужное, невозможное без этих перемен и/или того, чему они сами в результате перемен научатся. Поэтому они ощущают себя сотрудниками Большого Босса, имеющими свою долю в Большом Деле. Они могут временами не понимать идей Босса – так на то он и больше и умнее. Но их доля в деле от его действий может только возрастать. Вера работает на то, что эта „фирма“ никогда не разорится и продолжит богатеть».

Увы, я не могу разделить процитированное убеждение моей партнерши по играм «Что? Где? Когда?» и «Брэйн-ринг» Ирины Морозовской. Я никогда не хотел (хотя жизнь иногда заставляла) быть начальником, потому что сам никогда не был хорошим подчиненным. Я ни разу не согласился выполнять работу, если не понимал ее смысл. Уже много лет я – независимый работник: сотрудничаю со многими заказчиками, но только когда их пожелания мне понятны, а позиции приемлемы.

Кому это надо

Впрочем, мои сомнения можно было бы игнорировать, если бы вера была хоть в чем-то необходима. Ради – как выражаются медики – операций по жизненным показаниям можно и пренебречь общепринятыми правилами.

Проблема только в том, есть ли у человечества не просто потребность в вере, а жизненная необходимость ее поддержания. Потребностями – даже самыми насущными – можно и пренебречь. Так, потребность в наркотиках[2]2
  Выражение Новалиса «Религия – опиум народа» обычно трактуют как признание наркотической роли веры. Между тем во времена прославленного романтика – как и во времена Маркса, по чьей цитате эту формулу знают у нас, – опиум применялся не как наркотик в современном смысле, а как эффективное и сравнительно недорогое обезболивающее средство. Религия и впрямь помогает при многих психологических проблемах. Скажем, роль исповедников в христианстве изрядно напоминает деятельность современных психоаналитиков.


[Закрыть]
несомненно присутствует у многих граждан, но общество обычно ее не поощряет. Более того, даже если потребность невозможно отменить вовсе, чаще всего находят разные способы ее удовлетворения, и среди них можно выбрать наименее вредные как для человека, так и для общества в целом.

Потребность в религии далеко не очевидна. По крайней мере лично мне.

Необходимость религии не очевидна тем более. И, насколько я могу судить, нынешние попытки доказать обратное, мягко говоря, неубедительны.

Довод Лапласа

Во Французской Академии наук известный математик и по совместительству полководец Наполеон Бонапарт[3]3
  Академиком Наполеон стал, решив нескольких довольно сложных задач. В частности, он предложил простой способ построения квадрата одной линейкой (с двумя засечками) – без циркуля. Задача, на первый взгляд, элементарная, на самом деле касается многих фундаментальных проблем геометрии, а также ее связей с алгеброй. В частности, предложенное Бонапартом решение было существенным шагом к доказательству возможности при помощи только циркуля или только линейки с двумя засечками делать любые построения, выполнимые циркулем и линейкой без засечек. А это, в свою очередь, важно для установления соответствия между построениями циркулем и линейкой и решением уравнений первой и второй степеней.


[Закрыть]
поздравил своего коллегу математика и по совместительству астронома Пьера Симона де Лапласа с выходом второго – заключительного – тома «Небесной механики». Квалифицированно проанализировав и похвалив этот фундаментальный труд, Бонапарт в то же время выразил некоторое удивление: в обоих томах – каждый размером с нынешний Большой Энциклопедический Словарь – не нашлось места даже для единственного упоминания о боге. Ответ Лапласа вошел в историю: «Ваше Величество, в этой гипотезе я не нуждался».

Правда, Лаплас вовсе не отрицал любую возможность бога. Ему, в частности, принадлежит описание высшей степени детерминизма (так называемый демон[4]4
  В античной традиции демон – не злой дух, как в христианской. Это просто нечто духовное, не имеющее стабильного вещественного воплощения Лапласа.


[Закрыть]
). Раз уж законы ньютоновой механики точны и всеобъемлющи настолько, что Лаплас на их основе смог описать движение небесных тел с точностью, соответствующей всем тогдашним астрономическим наблюдениям, то гипотетический разум, способный одновременно узнать положения, направления и скорости движения всех частиц во Вселенной, смог бы предвычислить все дальнейшие события во всем мире на все времена. А отсюда один шаг до возможности вмешательства во все эти события. Умея точно рассчитать любые последствия перемещения даже единственного атома, можно в нужный момент подтолкнуть этот атом так, чтобы дальнейшая цепочка событий рано или поздно привела к сколь угодно значимым последствиям. В романе Айзека Азимова «Конец Вечности» обширная организация, располагающая возможностями перемещения во времени (а потому именуемая Вечностью), то и дело вычисляет минимальные необходимые воздействия – МНВ – для предотвращения нежелательных путей развития человечества, после чего посылает техников в прошлое для исполнения МНВ. Правда, точность расчетов Вечности далеко не абсолютна. Поэтому для достижения результата приходится перемещать не атом, а, например, коробку с запчастями для личного самолета. А главное – все МНВ имеют одно глобальное последствие: человечество, не испытывая жесткого давления войн, эпидемий и прочих бедствий, в конце концов оказалось под непреодолимым давлением иных цивилизаций. В конце концов один из сотрудников Вечности предпринимает МНВ, необходимое для уничтожения самой этой организации.

Квантовая механика доказала: движение достаточно малых частиц принципиально непредсказуемо, причем эта непредсказуемость не связана с воздействиями других частиц, а имеет внутреннюю природу. Поэтому даже полное всеведение текущего состояния всей Вселенной не позволяет предвидеть сколько-нибудь значимое будущее. И предсказать последствия любых событий – в том числе и собственных действий – можно лишь с изрядной погрешностью.

Зато ответ Лапласа Бонапарту и по сей день актуален.

Беседа артиллериста с астрономом, однако, на этом не завершилась. Присутствовавший при ней математик Жозеф Луи Лагранж отметил: «О, это прекрасная гипотеза; она многое объясняет».

И в этом не был оригинален. Всеобъемлющей божьей волей удобно мотивировать любые события, процессы и закономерности. Ломоносов за десятки лет до Лагранжа ехидно отмечал: легко стать ученым, выучив три слова «бог сие сотворил» и полагая их вместо всех причин.

Но именно в силу такого удобства гипотеза бога непродуктивна. И Лаплас ответил: «Эта гипотеза, Ваше Величество, объясняет и впрямь все, но не позволяет предсказать ничего; в качестве ученого я обязан предоставлять Вам работы, позволяющие предсказывать».

Практическая сила науки определяется именно ее способностью предвидеть – на основе ранее установленных закономерностей. Младший современник Ломоносова, один из соавторов первой – французской – Энциклопедии Клод Адриан Гельвеций выразил это замечательной формулой: «Знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов».

Конечно, предсказания – далеко не единственное, чего мы ждем от науки. Например, геоцентрическое описание солнечной системы, предложенное Птолемеем, при должном числе эпициклов – взаимосвязанно движущихся кругов – предсказывает движение планет практически так же точно, как и гелиоцентрическая методика, существовавшая еще задолго до Птолемея, а усилиями Ньютона и Эйнштейна сведенная к проявлению некоторых общих законов. Гелиоцентризм надежнее геоцентризма, ибо требует меньшего числа произвольных предположений – вроде характеристик эпициклов. Поэтому от геоцентризма в конце концов отказались даже такие консервативные структуры, как официальные церкви.

Наука и предсказывает конкретные явления, и объясняет законы, эти явления порождающие. Более того, предсказания должны в полной мере следовать из объяснений. Чем меньше законов, чем они обобщеннее, чем проще каждый из них, тем эффективнее наука. В числе ключевых научных принципов следующий: «Объяснимое посредством меньшего не следует выражать посредством большего» (не следует придумывать дополнительные понятия для объяснения того, что можно объяснить простейшим способом). Это – так называемая бритва Оккама.

Но в любом случае правильность предсказаний – неотъемлемое (ибо практическое) требование, выдвигаемое науке. На основе же веры достоверные предсказания даются ничуть не чаще ошибочных. «Бритву» религия числит среди своих несомненных достижений: Оккам был средневековым богословом. Но на каждый столь удачный шаг разума, вдохновленного верой, приходятся тысячи рассуждений вроде подсчета числа ангелов, умещающихся на острие иглы.

Да и сама бритва Оккама – обоюдоострая. Пока мир удается объяснить без помощи религии, она отсекает религию от мира.

Мир постижим

Сама по себе возможность объяснения мира далеко не очевидна.

Человек – всего лишь скромная часть Вселенной. Его сознание ограничено и личным опытом, и объемом мозга, и множеством привычек и предрассудков. Поэтому человек способен непосредственно познать лишь очень небольшую часть Вселенной. И нет никаких очевидных гарантий того, что законы этой части распространяются на всю Вселенную.

Более того, нет и гарантии, что мы верно определим хотя бы эти законы. Наука то и дело пересматривает свои положения. Еще в 1930-е годы математик Курт Гёдель доказал: такой пересмотр время от времени неизбежен. Никакая непротиворечивая система аксиом, достаточно обширная, чтобы включать в себя хотя бы обычную арифметику, не может быть полной. В рамках этой системы неизбежно можно сформулировать утверждения, которые средствами этой системы нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Чтобы разобраться с такими утверждениями, надо вводить дополнительные аксиомы.

Тем не менее наука работает. И довольно успешно. Наши представления о мире достаточны, чтобы не только ориентироваться в нем, но и самостоятельно создавать очень многое, ранее не существовавшее, но успешно действующее в самых сложных и трудно предсказуемых внешних условиях.

Религия без труда объясняет постижимость мира. Всемогущий бог в состоянии вложить достоверные – пусть и не исчерпывающие – сведения обо всех своих творениях в разум одного из них. Он даже может задумать это творение именно как хранилище таких сведений – аналог нынешних флэш-карт, легко подключаемых ко множеству разных устройств.

Но есть и более простое объяснение. Наш мозг – часть Вселенной. Законы, по которым он действует, – часть законов Вселенной. Соответственно прямых противоречий между разумом и остальной Вселенной быть не должно. Постижимость мира – свидетельство единства не замысла, по которому он спроектирован, а законов, по которым он работает.

Более того, это единство косвенно указывает на отсутствие единого конструктора. Любая техническая конструкция изобилует элементами, созданными специально для решения каких-нибудь конкретных задач и не имеющими объяснения вне этих задач. Природные же структуры таких элементов не имеют. Скажем, сколь ни узко специализировано какое-то звено организма, всегда удается проследить его происхождение от исходных форм, имеющих достаточно общее назначение.

Мы не созданы. Мы возникли.

Эффективная математика

Еще Галилей сказал: книга природы написана языком математики. В те времена это было более чем удивительно. Каким образом правила, установленные на основе простейших рисунков и подсчетов, могут распространяться на качание маятников и вращение планет?

Спектр предметов, исследуемых наукой, с тех пор увеличился. Математический аппарат, используемый для их описания, столь изощрен, что при Галилее основная его часть вовсе не существовала. Математика выросла из наблюдений за реальными объектами – пусть и сравнительно простыми. Если весь мир подчинен одним и тем же законам, то на основе таких наблюдений можно установить хотя бы простейшие из них. Дальнейшее развитие математики неизбежно охватывает и те направления, на которых лежат более сложные законы все той же единой природы. Рано или поздно разные пути исследований – математических, физических, биологических – вновь пересекаются между собою. Станислав Лем в «Сумме технологий» отмечает: математики стараются охватить все возможные структуры. Именно благодаря такой всеядности на складе математических моделей рано или поздно накапливаются и те, что пригодны для реальности – какова бы эта реальность ни была.

Общность математики и природы позволяет, в частности, строить виртуальные реальности – математические конструкции, точно моделирующие какие-то естественные явления. Более того, Дэвид Дойч в книге «Структура реальности» показал: хотя нельзя построить единую математическую конструкцию (то есть вычислительную машину), способную смоделировать любую, сколь угодно фантастическую, мыслимую реальность, можно создать единую математическую конструкцию, представляющую любую физически возможную реальность.

Словом, математика – язык самой природы. И применить ее к миру можно без представления о боге.

Всеобщее развитие

Многие века внерелигиозное объяснение мира представлялось весьма маловероятным. По мере развития науки положение вещей изменилось, появились новые доводы как раз внерелигиозного характера. Однако то и дело открывались все новые явления, и каждое нуждалось в описании. Можно ли единой естественной причиной объяснить существование воробья и страуса, слона и жирафа, меловых скал Дувра и гранита Гималаев?

По мере накопления сведений пестрая мозаика научной картины мира складывалась все плотнее, и в ней проступали узоры тех самых принципов, которые, по словам Гельвеция, возмещают нам незнание фактов. Главным принципом, объясняющим наблюдаемое разнообразие мира, стало развитие. Вошло оно в науку еще в Средние века применительно к укрупнению частей тела зародыша, имеющихся у него, по мысли тогдашних ученых, с момента зачатия.

Однако в первоначальной зародышевой клетке вовсе нет готовых частей тела. Они формируются позже и куда более хитрым образом. Так и в природе нет изначально заготовленных меловых скал. Они за миллионы лет вырастают из мельчайших моллюсков и водорослей в известковых панцирях. Не нужен и Ноев ковчег с запасами разнообразной живности: все наблюдаемое нами разнообразие видов порождается случайными изменениями (мутациями) наследственного материала и последующим отбором наиболее удачных комбинаций этих изменений применительно к внешним условиям, также непрерывно изменяющимся под воздействием всемогущего времени.

В геологии представление о развитии утвердилось сравнительно быстро: очень уж наглядны слоистые структуры, испокон веку наблюдаемые едва ли не на любом речном обрыве. А вот в биологии обстановка пока сложнее. Ученые довольно быстро признали доказательства, представленные в фундаментальных трудах Дарвина, и с тех пор спорили разве что о конкретных механизмах изменчивости, наследственности и отбора. Зато более широкие (и менее просвещенные) массы до сих пор не вполне примирились с разительным противоречием рассказов о сотворении животного мира и стройной научной картиной.

Справедливости ради следует признать: сама эта картина достаточно сложна, чтобы ее понимание требовало некоторых усилий. В частности, во времена Дарвина изучение наследственности только начиналось. Дарвин, похоже, так и не познакомился с трудами Грегора Менделя, впервые обнаружившего дискретность наследуемых признаков. Поэтому до конца жизни гадал: отчего новые варианты форм не разбавляются старыми до полной неразличимости?

Современная теория биологической эволюции давно решила все задачи, вставшие перед первыми поколениями исследователей дарвиновской концепции[5]5
  Скажем, вопрос о внутренних закономерностях наследственных структур, породивший представление о номогенезе – закономерном развитии, исследовал Николай Вавилов в 1920-е годы в законе гомологических рядов. Родственные генетические материалы содержат много одинаковых звеньев и поэтому дают сходные проявления: так, пшеница, рожь и овес имеют очень похожие наборы разновидностей. Но это – свидетельство не единства планов конструктора, а общности происхождения.


[Закрыть]
. Это, правда, не означает ее завершения. В науке каждый ответ порождает новые вопросы. Но изложение нынешних актуальных направлений, бурно обсуждаемых биологами, уже выходит за рамки этой статьи.

Увы, научные достижения последних десятилетий всегда мало доступны взору широкой публики. Школьные учебники традиционно излагают лишь те сведения, по поводу которых никто не ломает копья. Поэтому, в частности, биологическую эволюцию там доселе излагают практически по «Происхождению видов путем естественного отбора» 1859-го года. И у пытливых школьников порою возникают вопросы, терзавшие еще Дарвина и его первых оппонентов. А ответ на эти вопросы в учебниках не найти. Читать хотя бы популярные изложения новейших научных достижений привык далеко не каждый. В СССР такие изложения выходили не только в журналах, но и в книжных сериях «Эврика» и «Библиотечка журнала „Квант“». К сожалению, их выпуск надолго прервался при реорганизации издательского дела (так, «Эврика» перешла из «Молодой гвардии» в «Амфору») – хотя старые выпуски доступны во многих библиотеках. Но журналы «Знание – сила», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» все еще выходят и доступны всем желающим.

В США довольно популярен креационизм: мол, научное объяснение происхождения видов – всего лишь гипотеза, а потому в школе надо на равных с ним правах излагать и библейское описание их сотворения – creatio. На первый взгляд, требование равноправия выглядит справедливым: пока не задумаешься, есть ли доказательства сотворения, хотя бы отдаленно похожие по осмысленности и надежности на доказательства Дарвина? Есть ли у сотворения следствия, сопоставимые по значению со следствиями генетических исследований? Можно ли излагать на равных правах науку и… фантазию?

Современная Россия знает креационизм в основном благодаря усилиям двоих малоизвестных пиарщиков – Антона Вуймы и Кирилла Шрайбера. Дабы обрести популярность, они от имени дочери Шрайбера – Марии – подали иск на российскую систему образования, требуя преподавать в школах библейское сотворение наравне с другими теориями происхождения жизни во Вселенной. Судьба девочки, в пятнадцать лет впутанной родным отцом в скандал, где она вынуждена играть роль глупой, необразованной и капризной барышни, похоже, никого не волнует.

Для людей, всерьез знакомых с темой, несомненно то, что все богатство форм современного мира – от звезд до наших волос – вполне объясняется законами природы.

Божественное вмешательство природе не требуется.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю