Текст книги "Смерть на стадионе"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Вот вам и ответ на ваш риторический вопрос «Что же делать?». Поскольку ничего другого не придумать, придется просто усилить охрану.

Министр кивнул, затем спросил:

– Сколько полицейских вы выделили в тот раз, когда «Ла Монтанья» сражалась с «Санта Роса»?

– Сто двадцать, – без запинки ответил начальник полиции, обладавший исключительной памятью на цифры.

– На этот раз снарядите человек триста… Пожалуй, мало… Давайте для верности пятьсот… Уличные демонстрации в такой день не предвидятся – не будет участников. Все будут сидеть на трибунах или у телевизора. Что касается карманников, то они тоже подадутся на стадион… Можете себе представить: в прошлый раз, когда ламонтанцы так удачно обеспечили себе выход в финал, у меня сперли портсигар.

– Золотой? – осведомился начальник полиции.

– Куда уж мне, простому государственному служащему! Серебряный, но зато именной – подарок сослуживцев по адвокатской конторе. Но не в этом дело…

– А в чем же? – улыбнулся начальник полиции.

– Не притворяйтесь, дон Исидоро. Естественно, в том, что обокрали не кого-нибудь, а самого министра внутренних дел. Так и хочется процитировать фразу, вычитанную совсем недавно в одном юмористическом рассказе: «Куда смотрит наша полиция?»

– А вы куда смотрели, господин министр? – с улыбкой парировал начальник полиции. – Следи вы за вашим карманом, вместо того чтобы следить за мячом, портсигар по-прежнему был бы при вас. Полиция не виновата, что наши болельщики так увлекаются игрой. Помните тот случай? Директор аграрного банка так расчувствовался после забитого его любимой командой решающего гола, что схватил в свои объятия и расцеловал сидевшую рядом с ним совершенно незнакомую даму. Как потом выяснилось, это была жена командира столичного военного округа. И сам генерал, и жена директора банка, к несчастью, следили за матчем по телевизору.

– Знаю, знаю, – залился смехом министр. – Мне пришлось принять в этой мнимой трагедии непосредственное участие.

– Вам?

– Ну да. Генерал поручил нашей адвокатской фирме дело о разводе… Представьте себе, жена при нас клялась беспорочным зачатием святой девы Марии, что впервые в жизни видела директора банка тогда во время матча. А генерал орал: «Клянись, не клянись, а я видел собственными глазами, как вы целовались! Причем публично!»

Министр вытер носовым платком глаза, в которых от смеха проступили слезы:

– Хватит юмора! Займемся делом! Как вы думаете обеспечить порядок?

– Без слезоточивого газа не обойтись.

– Естественно. Раздайте каждому по десять гранат. Если не поможет, пустите в ход водометы.

– Водометы? – насупил брови начальник полиции.

– Вы возражаете? Мне докладывали, что во время последних уличных беспорядков применение водометов оказалось весьма эффективным.

– Разве можно сравнивать футбол с уличными беспорядками? Болельщики настолько разгорячены, что холодный душ воспримут скорее с благодарностью.

– Ну хорошо, ограничимся слезоточивым газом.

Начальник полиции было привстал, но затем снова сел.

– Боюсь, что этим ограничиться мы не сумеем. Помните прошлогодний матч с бразильцами?

– К сожалению, мне пришлось его пропустить, – огорченно вздохнул министр. – Я в тот день находился в Каракасе на межамериканском совещании по обеспечению внутреннего порядка. А что?

– Когда Жуарио забил гол с подачи Хофмейстера, он находился в офсайде, – начал начальник полиции.

– Это действительно было так? – засомневался министр.

– Я сам видел. Рефери отказался засчитать гол. И это несмотря на протесты одного из боковых судей, уверявшего, что Жуарио не находился впереди защитника.

– А вы не допускаете, коллега, что боковой судья был прав? – В интонации министра явно слышалась надежда получить подтверждение.

– Увы, он всего-навсего боялся за свою шкуру. И в этом отношении действительно оказался прав. Можете себе представить, как реагировала публика! Мои ребята пустили в ход слезоточивый газ, но это мало помогло. Главному судье порядочно намяли бока. После выхода из больницы он заявил в одном из интервью, что людоеды Африки по сравнению с нашими болельщиками – цивилизованные джентльмены.

– Возможно, он не так далек от истины. Какие же чрезвычайные меры вы советуете принять? Не надо ни на минуту забывать, что это не просто матч, а состязание, где серьезные беспорядки чреваты политическим конфликтом.

– Если вы не возражаете, господин министр, я бы в этот день раздал своим ребятам винтовки.

– Винтовки? Что ж, это идея. Но уверены ли вы, что один вид огнестрельного оружия способен остановить разъяренную толпу? В какой-то статье о современном театре мне понравилась весьма мудрая фраза. Если не ошибаюсь, она упоминалась в связи с пьесой одного русского автора…

– Если действительно мудрая, то не откажите поделиться со мной. Мне как начальнику полиции, которому к тому же предстоит нелегкая задача, любая мудрость пойдет на пользу, – усмехнулся начальник полиции.

– Пожалуйста… «Если в начале пьесы на стене висит ружье, то до конца представления оно обязательно должно выстрелить». За полную точность цитаты не ручаюсь, но смысл её именно таков.

Начальник полиции испуганно вскочил с кресла:

– Вы хотите, чтобы мои ребята стреляли? Боевыми патронами?

Министр внутренних дел замахал руками:

– Коллега, как вы могли такое подумать? Я, правда, не числюсь таким либералом, как вы…

Министр многозначительно хмыкнул. Как-никак, приятно кольнуть возможного претендента на министерское кресло.

– Либералом не числюсь, – продолжал он. – Но разве я похож на человека, способного стрелять в своих соотечественников из-за какого-то спорного гола? Между прочим, лишь сейчас я вспомнил… Когда я вернулся из Каракаса, один внушающий доверие знакомый уверил меня, что защитник бразильцев находился впереди Жуарио, так что о положении вне игры не могло быть и речи.

– Нет, позади! – запротестовал начальник полиции. – На целых пять сантиметров! Я сам видел!

– А где вы сидели?

– На левой трибуне, в самом центре.

– В правительственной ложе? – догадался министр внутренних дел.

– Да. Поскольку вы отсутствовали, я осмелился занять ваше место… Знай я, что это вызовет ваше недовольство…

«Болван!» – едва не крикнул министр. Вовремя спохватившись, он удержался от обидных эпитетов, но скрывать свое раздражение не стал:

– Разве в этом дело? Сидите на моем месте сколько душе угодно! По крайней мере, на стадионе! Но увидеть из правительственной ложи, находился ли бразильский защитник впереди или позади, физически невозможно! Я сам в ней сидел не раз и утверждаю…

Вошла секретарша:

– Господин министр, вас просят к телефону!

Министр яростно стукнул кулаком по письменному столу. Он сейчас был более чем уверен, что мастерский удар Жуарио с подачи Хофмейстера сделан не в положении вне игры и что начальник полиции утверждает противоположное лишь из желания досадить ему.

– Какого черта! – крикнул он. – Вы что – забыли сегодня помыть уши? Разве вы не слыхали?! Я категорически запретил соединять меня с кем бы то ни было.

Секретарша залилась густым румянцем:

– Извините, господин министр, но сам президент…

– Это меняет дело! Соединяйте! – И он кинулся к телефонной трубке.

– Да, ваше превосходительство, я слушаю… Вам звонил эквадорский посол?.. Да, да, он только что был у меня… Можете его заверить, что его опасения совершенно беспочвенны. Никаких беспорядков не будет… Мною предприняты чрезвычайные меры!.. Пятьсот полицейских! Они будут снабжены гранатами со слезоточивым газом и винтовками… Нет, что вы! Никаких боевых патронов! Исключительно холостые. Шуму столько же, эффект такой же. Тем более что зрители не будут знать, какими патронами стреляют. Самые горячие головы протрезвеют после такого залпа… Жертвы? Что вы, господин президент! Я гарантирую полную безопасность и судьям, и эквадорским игрокам… Жертвы среди зрителей? Это совершенно исключено!.. Даю вам честное слово, никто не пострадает!

Министр внутренних дел с чистой совестью давал президенту такие гарантии. Он не знал, что в предстоящем матче, кроме миллионов болельщиков, заинтересован ещё один человек, обычно абсолютно равнодушный к футболу.

Не знал, что агент Мигеля Даймонта встретится с полицейским чином, которому в день матча будет поручена раздача огнестрельного оружия.

Не знал, что тот не устоит перед соблазном заработать за один раз сумму, равную месячному окладу всей столичной полиции.

Не знал, что в результате этого из пятисот винтовок, розданных выделенным для охраны стадиона полицейским, лишь четыреста девяносто будут, как и положено, снабжены холостыми патронами.

7

В столичном аэропорту царило сумасшедшее оживление.

Один за другим приземлялись специально зафрахтованные самолеты, на которых со всех концов страны прибывали болельщики, располагающие достаточными средствами. Весело переговариваясь, размахивая национальными флажками, они сходили по трапам.

Громкие голоса, походка, мимика – всё выражало превосходство над менее имущими пасынками судьбы, которым придется следить за матчем по телевизору. У некоторых на пиджаках красовались эмблемы с физиономиями самых популярных игроков, другие нацепили на шляпы широкие ленты с надписью: «Наши победят!»

Мигель Даймонт с интересом разглядывал этих людей – ведь им предстояло быть участниками представления, подпольным режиссером которого являлся он. Вкупе со многими тысячами, которым посчастливилось достать билеты на матч, эти люди как бы олицетворяли собой часовой механизм бомбы – тесно сжатую пружину, готовую выпрямиться в нужный момент.

Даже не верилось, что эта веселая, радостно возбужденная толпа способна на насильственные действия. Но Мигель Даймонт, привыкший отыскивать под цивилизованной оболочкой любого дикарские инстинкты, не сомневался, что в минуту эмоционального взрыва они превратятся в стадо разъяренных слонов, сокрушающих на своем пути все преграды.

Приди кому-нибудь в голову поинтересоваться, почему Мигель Даймонт в этот ранний утренний час находится в аэропорту, его любопытство было бы удовлетворено самым естественным образом. Швейцарский предприниматель Лотар Гешоник провожал свою секретаршу, отбывавшую на родину чуть раньше его самого. Самолет компании «Алитал», на котором она летела, направлялся в Цюрих с промежуточными посадками в Сан-Паулу и Лиссабоне.

Билет был куплен до Цюриха. В действительности Беата Андерсон сойдет в Сан-Паулу и отправится вовсе не в Швейцарию.

Мигель Даймонт использовал проводы Беаты для своих целей. Отлет её лайнера совпадал с приземлением самолета, на котором прибывал Даниэльсен.

Затерянный в сутолоке болельщиков, ожидавших своего рейса пассажиров и провожающих, Мигель Даймонт наблюдал за тем, как Даниэльсен с дорожной сумкой в руке неторопливо пересекает зал ожидания. Мигель Даймонт остался доволен: сразу видно – этот не подведет. Даже в походке Даниэльсена ощущалась предельная собранность, присущая опытному, хладнокровному профессионалу.

Даниэльсен направился к стоянке такси, поставил сумку наземь, закурил сигарету и спокойно стал ждать. Одетый в летний полотняный костюм, приспособленный к местному климату, с панамой на голове, он ничем не выделялся среди остальных путешественников. Широкополое сомбреро и пестрое пончо с характерным для племени аймара узором, а также специальная маска с фильтром, защищающая от воздействия слезоточивого газа, дожидались своего часа в недрах сумки.

Спустя минуту к Свену Даниэльсену подошел «контролер» – прикрепленный к Даниэльсену агент, безошибочно узнавший того по фотографии. Обменявшись несколькими словами, оба двинулись к ожидавшей их машине.

В обязанности «контролера» входило проводить Даниэльсена на специально снятую квартиру. В два часа подвезти его к редакции газеты «Венсеремос». В половине третьего обычно заканчивалось редакционное совещание, на котором Кароль Альварес неизменно присутствовал.

Мигелю Даймонту было известно, что Даниэльсен просмотрел несколько роликов с фильмами об Альваресе. Однако возможность увидеть его лично в момент, когда тот выйдет из редакции, являлась дополнительной страховкой, стопроцентно исключающей ошибку. Таков был стиль работы Мигеля Даймонта – не упускать ни малейшего пустяка, помогающего с предельной четкостью фиксировать «мишень».

«Контролер» и его подопечный пообедают дома. Даниэльсену совершенно незачем лишний раз показываться на улице. В шесть часов Даниэльсен переоденется, заменив полотняный костюм и панаму на пеструю накидку и сомбреро. В половине седьмого «контролер» подвезет Даниэльсена к стадиону.

После матча Даниэльсен направится в условленное место, где в переулке за собором Сердца Христова его будет дожидаться «контролер».

Он отвезет Свена Даниэльсена и посадит в самолет «Де Хавиленд», который, приняв пассажира, тотчас вылетит по маршруту Лима – Гуаякиль. Пилот будет одет в форму перуанских военно-воздушных сил.

Ни Свен Даниэльсен, ни «контролер», ни тем более пилот не должны подозревать, что самолету не суждено добраться до пункта назначения.

Покинув здание аэропорта, Мигель Даймонт с трудом пробрался к своей машине, лавируя в столпотворении переполненных болельщиками рейсовых и специальных автобусов, такси и частных автомобилей.

Волей-неволей Мигелю Даймонту пришлось подождать, пока болельщики разъедутся. Но он ничуть не досадовал, поскольку торопиться некуда.

Дело сделано. Сделано образцово. Ещё накануне им был внесен последний штрих в тщательно продуманную маскировку. В присутствии юристов был заключен контракт с местным торговым домом, предоставлявший тому монопольные права на продажу в Перу, Боливии и Эквадоре изделий швейцарской фирмы «Свисоптик».

8

Накануне отъезда Даймонт решил наконец позволить себе давно намеченную экскурсию. Последний этап пути пролегал вдоль пустынного побережья океана. Машина карабкалась все выше по крутой, каменной, широкой тропе, которая внезапно обрывалась, уткнувшись в нависавшую стеной скалу.

Даймонт вышел из машины. Примерившись к возвышающемуся над ним скалистому катаракту, решил, что справится с подъемом. Обычно он не любил расходовать энергию на физические усилия, приберегая её для умственной деятельности.

Пренебрежение спортивными упражнениями никак не отражалось на фигуре Даймонта. Что только не делали его коллеги, чтобы сбавить вес! Бегали, плавали, часами крутили педали укрепленного на станке тренировочного велосипеда. И всё же от брюшка – неизменного спутника кабинетной деятельности – никак не могли избавиться.

С завистью поглядывая на худощавую фигуру Мигеля Даймонта, они допытывались, не тренируется ли он по особой системе йогов.

Мигель Даймонт отмалчивался. Не мог же он втолковать им секрет, который в действительности не был никаким секретом. При предельно интенсивной нагрузке мозга человек расходует столько же калорий, сколько при физической работе.

Мигель Даймонт ещё раз глянул наверх. Потратив уйму времени на дорогу, было бы нелепо отступить перед последним препятствием.

Прежде чем полезть на вершину скалы, Даймонт невольно засучил рукава. «Словно перед схваткой с противником!» – усмехнулся он. Но крутая скала, на которую предстояло забраться, вовсе не противник. Это скорее награда, желанная минута, когда боксер снимает перчатки, чтобы мокрым полотенцем освежить разгоряченное лицо.

Цепляясь за росший кое-где кустарник, нащупывая носками туфель трещины, которые могли дать опору ноге, Мигель Даймонт поднимался всё выше и выше. И вот он стоит на вершине, на голом пятачке. Насколько ему известно, на единственном месте, откуда проглядывается малая часть огромного ребуса, ради которого он проделал такой далекий путь.

В это место на берегу Тихого океана, где годами не выпадали осадки, где ничто не нарушало вековой покой камней и песка, редко забредали люди. Как ни странно, в течение долгих столетий никто не замечал, что чередование камней и песочных проплешин образует определенный рисунок. Лишь сравнительно недавно ученые пришли к заключению, что здесь, доступная взгляду каждого прохожего и все же скрытая от глаз, веками таилась одна из величайших загадок мира.

Когда-то, возможно, тысячелетие до того, как каравеллы Колумба причалили к американским берегам, задолго до зарождения империи инков, таинственный народ создавал этот гигантский калейдоскоп. Несметные руки в течение несметных лет трудились, освобождая заданное пространство от камней, которые по одному переносились в другое место и складывались в кучу.

Чередование каменистых гряд и жалкого голого песка не было произвольным. Когда ученые поднялись на самолете, чтобы с птичьего полета обозреть результат этой гигантской работы, их глазам представилась фантастическая картина: раскинутые на огромном пространстве правильные геометрические фигуры – исполинские ромбы, квадраты, конусы. И столь же исполинские изображения животных и птиц. Грандиозность этих творений человеческих рук просто уму непостижима. Удалось измерить клюв одной птицы – он тянется на целых два километра!

Предназначение «калейдоскопа» не поддавалось толкованию. Поблизости не было ни одной горы, с которой человеческий глаз мог бы полностью охватить весь сложный, занимавший огромную территорию узор. Кому он был адресован? Богам? Выдвигалась даже гипотеза, будто это посадочные ориентиры для космических кораблей пришельцев с иных планет. А может быть, это не просто сумма геометрических рисунков и изображений, а пиктограмма? Написанное загадочными знаками, пока не расшифрованное послание вымершего народа далеким потомкам?

Разгадка тайны не слишком волновала Мигеля Даймонта. Его привлекало нечто другое. Каждому обладающему воображением человеку свойственно искать параллели своей деятельности.

Биолог, изучающий под микроскопом каплю воды со скопищем пожирающих друг друга микроорганизмов, невольно в этой капле видит некий образ человеческого общества. Электроник, работающий над системой акустических замков, где ключ заменен человеческим голосом, вспоминает, должно быть, пещеру Али Бабы, открывавшуюся, когда кто-нибудь произносил магическое: «Сезам, откройся!»

В тот день, когда Мигель Даймонт впервые прочел про загадочный «калейдоскоп», он понял, что это наиболее приближенное подобие его собственной деятельности. Тысячи людей пройдут мимо его огромного кропотливого труда словно слепые. Кто-то, способный взобраться чуть повыше, может быть, и увидит отдельные ромбы или квадраты, но так и не поймет их взаимосвязи. Только с предельной высоты возможно целиком охватить взглядом весь сложный узор, который всё же не поддается точному истолкованию.

Взять хотя бы операцию, которая закончится на стадионе «Ла Монтанья». Это сотни, тысячи сложенных в особом порядке «камней». Каждый в отдельности доступен пониманию, образуя поддающийся прочтению знак. Но, расставленные по «классическому методу Даймонта», они в своей совокупности образуют сочетание, смысл которого понятен одному их творцу.

Первоначально Мигель Даймонт был убежден, что предпринял рискованное восхождение на скалу для того, чтобы увидеть часть загадочного «калейдоскопа». Сейчас он осознал, что руководило им ещё одно желание – чисто физического ощущения высоты, в какой-то мере соответствовавшей тому горному пику, с которого он оглядывал проделанный им труд.

Это была как бы точка отсчета. Отсюда стоявший на каменном карнизе автомобиль казался игрушечным. А ещё ниже простиралась безжизненная пустыня с мерцавшим на горизонте далеким океаном. На многие, многие мили он был единственным живым существом, единственным неограниченным владыкой этого безмерного пространства.

И, только повернувшись, чтобы начать спуск, Мигель Даймонт увидел, что ошибается. На самом гребне скалы, от которого его отделяло ещё футов двадцать, высилось черное изваяние.

Кондор, одна из самых больших птиц земного шара, стоял там со сложенными крыльями. Стоял настолько неподвижно, что его можно было принять за продолжение утеса.

На человека он не обращал никакого внимания. Зоркий взгляд его пронзительно-желтых глаз был устремлен куда-то вдаль. Внезапно он почти бесшумно взмыл в небо. Спустя минуту Даймонт увидел его далеко-далеко над ущельем, которое отсюда казалось небольшой трещиной.

Огромная птица на таком расстоянии представлялась величиной с колибри. В когтях кондор держал какого-то зверя – жертву, которую он так долго и терпеливо подкарауливал.

Мигель Даймонт помахал ему рукой и начал долгий утомительный спуск к стоящей внизу машине.

9

Боги, взиравшие когда-то из поднебесья на каменное послание канувшего в Лету загадочного народа, умерли вместе с ним. Будь они живы, им, незримо парящим над древним городом конквистадоров, овальный стадион «Ла Монтанья» казался бы местом непонятного сражения. Не имеющие никакого представления о футболе, они сочли бы мечущихся по полю игроков объятыми страхом вождями племени, не знающими, куда спрятаться от взбунтовавшейся толпы.

Назначение огнестрельного оружия и гранат со слезоточивым газом тоже было им неведомо, однако человечки в блестящих касках с пластмассовыми щитами, несомненно, являлись воинами, пытающимися защитить своих обезумевших господ от мятежников.

Осаждающих, дико орущих, машущих руками, бьющих в барабаны, вращающих трещотки, чей пронзительный шум должен был нагнать страх на врага, было несметное количество. Во всяком случае, куда больше, чем жителей древнего царств, которые когда-то общались со своими богами при помощи выложенных из камней таинственных письмен. Самым странным было нечто, похожее на храмовую пирамиду. Она находилась не в центре, а располагалась по краям. Осаждающие взобрались на её ступени, громоздясь до поднебесья – очевидно, с большей высоты было сподручнее кидать странные снаряды.

Вот перебегающие по полю вожди племени сшиблись, какой-то округлый предмет выскользнул у них из-под ног и влетел под деревянную арку. В этот момент яростные вопли мятежников превратились в оглушительный рев, сотни рук взметнулись, на вождей племени яростно полетели плоские метательные снаряды.

Фернандо Херера остановил игру. Это было совершенно необходимо – всё поле покрывали брошенные зрителями разноцветные картонные кружки. Таким образом перуанцы выражали переполнившее их чувство восторга, вызванное забитым соотечественником голом.

Бурный восторг сменился столь же бурным негодованием. Публика сочла, что судья приостановил игру нарочно, чтобы сбить перуанскую сборную с темпа. На поле полетели первые бутылки. В основном пустые, но кто-то не пожалел даже поллитра виноградной водки, лишь бы запустить чем-нибудь увесистым в судью.

Полицейским с трудом удалось восстановить порядок. В большинстве они находились на периферии поля, отделенного от трибун стальными решетками выше человеческого роста. Решетки образовали как бы второй заслон. Около сотни полицейских были размещены в проходах, где их теснили зрители, которым не посчастливилось достать сидячие места.

Сплошной кордон окружал сравнительно немногочисленную группу эквадорских туристов. Те жались друг к другу, понимая, что находятся на вражеской территории. Флажки с национальными цветами Эквадора образовали островок, со всех сторон омываемый бурлящим океаном перуанских национальных цветов.

Время от времени посол Эквадора, которому было предоставлено почетное место в правительственной ложе, поворачивался спиной к полю, чтобы посмотреть, не нуждаются ли его земляки в дополнительной полицейской охране.

Матч продолжался.

Мигель Даймонт не слишком интересовался самой игрой. Все его внимание было обращено на три ключевые фигуры той игры, которую вел он сам, – на Кароля Альвареса, Свена Даниэльсена и Фернандо Хереру.

Зная заранее, где будет сидеть Альварес, – на своем обычном месте на северной трибуне, которую от правительственной ложи отделяли шесть рядов, – Мигель Даймонт через подставное лицо приобрел соответствующий билет для Даниэльсена за неделю до матча. Место, которое он выбрал для себя, находилось почти в самом центре южной трибуны и представляло собой отличный наблюдательный пост.

Свен Даниэльсен сидел на западной трибуне, чуть наискосок от Альвареса. В своем пончо и сомбреро он выглядел заправским болельщиком, выделяясь лишь тем, что в отличие от остальных не надрывал глотку. Он сидел, чуть подавшись вперед, являя собой картину человека, всецело захваченного тем, что происходит на футбольном поле.

Мигель Даймонт с одобрением заметил, что Даниэльсен ни разу не взглянул в сторону Альвареса. Лишь в самом начале игры и то мельком. С таким же точно профессиональным интересом, с каким на состязаниях в стрельбе прицеливаются к мишени и измеряют расстояние до неё.

С этими ключевыми фигурами было всё в порядке. Беспокоил Мигеля Даймонта судья. Фернандо Херера явно нервничал. Любой рефери растерялся бы, принужденный вести игру в такой обстановке дикого азарта и явной враждебности зрителей. Но Мигель Даймонт знал подоплеку этой нервозности. С одной стороны, Фернандо Херера должен был во что бы ни стало заработать лежавшие в швейцарском банке сто тысяч франков или же быть готовым к позорному разоблачению своих прошлых грехов. Но, с другой стороны, он явно понимал, что даже присутствие целой армии полицейских не спасет его голову от метко кинутой бутылки.

Нервозность судьи передавалась игрокам. Всё чаще они, вместо того чтобы бить по мячу, атаковали бросившегося им наперерез противника. Всё чаще сшибались в борьбе за мяч. Был момент, когда трое столкнувшихся игроков лежали на земле, а потерянный ими мяч, никем не подхваченный, катился восвояси.

Ответный гол эквадорцев был забит на двадцать второй минуте первого тайма. Забит настолько мастерски, что даже перуанцы, в которых спортивное чувство на миг взяло верх над патриотизмом, зааплодировали. К тому же шел только первый тайм. Результат был ничейным, и перуанская команда, поддерживаемая сотней тысяч наэлектризованных земляков, играла с большим подъемом. Имелись все основания предсказывать её победу.

За пять минут до окончания первого тайма Мигель Даймонт насторожился. Казалось, ещё минута, и начнется последнее решающее действие задуманного им представления.

Центральный нападающий перуанцев Жуарио, несомненно, являлся кумиром публики. Каждое его продвижение по полю сопровождалось торжествующими криками, а забитый им на десятой минуте гол вызвал такую бурю, что сотрясались трибуны.

Находясь на половине соперников и оказавшись лицом к лицу со сравнительно слабым игроком защиты эквадорцев, Жуарио решил порадовать своих почитателей мастерским дриблингом. Дриблинг затянулся на лишнюю секунду.

Откуда-то со стороны подбежал не замеченный Жуарио эквадорский футболист и, легонько оттолкнув его плечом, отбил мяч. Жуарио растерялся. Тем не менее, зная, что мяч уже ушел, сделал вид, будто продолжает борьбу. С искаженным от злости лицом Жуарио изо всей силы ударил эквадорца бутсой в пах. Тот упал и, держась за живот, стал кататься по траве.

Фернандо Херера остановил игру. Грубое нарушение было совершенно очевидно. Следовало удалить Жуарио с поля.

Фернандо Херера уже почти взмахнул рукой с красной карточкой, но тут десятки тысяч болельщиков, совершенно обезумев, повскакали со своих мест, собираясь устремиться на поле. Ведь удаление лучшего игрока значительно уменьшило бы шансы команды на победу.

К Фернандо Херере подбежали оба капитана, к ним присоединились боковые судьи, их окружили готовые полезть в драку перуанские игроки.

Дикий рев не прекращался. Мигель Даймонт, наблюдавший эту сцену с помощью бинокля, сразу понял, что Херера колеблется. Так оно и было. Покривив душой, судья сделал предупреждение обоим игрокам…

Решение было встречено отдельными негодующими возгласами с эквадорского островка, но они быстро замолкли, подавленные угрожающим шумом теснившего его океана.

Начало второго тайма протекало в сравнительно спокойной обстановке. Команды явно выдохлись после непомерно быстрого для такого жаркого климата темпа, который продержался на протяжении всей первой половины игры.

Выдохлись и зрители. Целых сорок пять минут они вели себя как буйнопомешанные, пытающиеся пробить головой каучуковые стены изолятора. Ещё на сорок пять минут энергии не хватило бы. Публика позволила себе расслабиться, чтобы при первом удобном случае снова взорваться яростной вспышкой спортивного безумия.

Но главной причиной перелома являлся Фернандо Херера. После того как он недавно сделал предупреждение невиновному эквадорскому защитнику, трудно было поверить, что он подкуплен противником. Болельщики национальной сборной пришли на стадион убежденные, что их команде придется бороться не только с противником, но и с судьей, который будет лезть из кожи вон, чтобы лишить Жуарио и его товарищей заслуженной победы. Сейчас эти опасения развеялись.

Спад напряжения отразился и на полицейских. Они расслабились, стали внимательно следить не столь за поведением публики, сколько за самой игрой.

Игра шла своим чередом, протекая примерно в равной борьбе, без особо острых моментов. И та и другая команды время от времени, после удачно разыгранной комбинации прорывались в штрафную площадку противника. Но атаки или же разбивались об упорное сопротивление защиты, или же мяч летел мимо ворот. Два или три раза казалось, что гол неминуем, но каждый раз вратарям удавалось спасти ворота.

Один момент был явно критическим. Вратарь эквадорцев в падении поймал мяч, но так неудачно, что выпустил из рук Подбежавший перуанский игрок вместо мяча угодил ему в голову. Игра была остановлена, вратарю оказана срочная помощь.

Мигель Даймонт напрасно надеялся, что на этот раз Херера проявит большую решимость. Не последовало ни удаления, ни даже предупреждения. Мяч был введен в игру под одобрительные крики публики.

Мигель Даймонт почувствовал, как по его спине прошел холодок. Ни разу за всё время пребывания в этом городе он не терял того особого хладнокровия, которое связано с умением взирать на препятствия как на нечто естественное. До сих пор нервы не отказывали ему. Ни в самом начале когда шли день за днем, а идеальное решение всё ещё не было найдено. Ни даже в те критические дни, когда пограничный конфликт грозил перечеркнуть проделанную работу.

Но сейчас он впервые ощущал себя не творцом, который в силу своего интеллектуального превосходства подчиняет себе события, а игроком, самонадеянно поставившим всё своё состояние на одну-единственную карту. Этой картой был Фернандо Херера. Если тот подведет, всё хитроумное построение, состоящее из тщательно подогнанных друг к другу разнородных камней, обрушится

Мигель Даймонт почти перестал следить за игрой. Он то бросал тревожные взгляды на наручные часы, каждым продвижением минутной стрелки напоминавшие о том, что времени остается всё меньше и меньше. То слегка дрожащими пальцами прикладывал бинокль к глазам и, поймав лицо Фернандо Хереры, тщился понять, что происходит под этим покрытым испариной лбом.