Текст книги "Университет имени Конкордии Непобедимой. Маскарад"

Автор книги: Анастасия Юрасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

«Девушка и медведь».

Она сказала это тихо, одними губами, концентрируясь на образах, что видела недавно: мускулистая дайра с короткими волосами и серьезным лицом, что глядит перед собою, готовясь пуститься в таку; могущественный зверь, громадный, с разинутой пастью – то была не кьярта-ваддская белогрудая порода со светлыми кругами вокруг выразительных глаз, но есмьянское чудовище, издревна считавшееся одним из наиболее опасных представителей дикой фауны.

Кажется, есмьяне звали этого медведя бурым – у него была темная коричневая шерсть и черные глаза, отражавшие саму ночь. А эти когти… о, они были просто огромными! Казалось, будто животное из последних сил вырывалось, пытаясь атаковать таинственного лиходея, решившего стать у него на пути.

Пуэлла ускорила шаг. Мыслеобраз вел ее тело вперед, туда, где, скромная и почти незаметная, поджидала заколоченная дверь. Картинка оживала у нее перед глазами, становилась все четче и яснее, обретала смысл и форму. Теперь Пуэлла видела, как волосы незнакомой дайры развеваются по ветру, как горят ее зеленые глаза, как она улыбается – на округлых щеках непременно возникают ямочки! – или ругается (кустистые, красивые брови сходятся к переносице).

Вытянутая вперед рука уперлась в сырую заговоренную древесину, и девушка открыла глаза. Она стояла прямо перед заветной дверью, и тишину прерывали лишь медленные капли, что падали с потолка в лужицу на полу. Это нервировало, и Пуэлла, сконцентрировавшись на Сахасраре, направила свой внутренний взор на очередную капельку, стала ею, обратилась единым целым с самой стихией, после чего, презрев все правила логики и физики, велела ей перестать.

Тишина стала абсолютной.

«Девушка и медведь».

Теперь Пуэлла направила мыслеобраз за дверь, силясь мысленно достучаться до двоих несчастных пленников, запертых в камне – насчет того, что два этих создания живые, она даже не сомневалась. Никто не ответил: ни энергетической вибрации, ни даже ощущения чьего-либо присутствия не возникло.

«Что ж, – подумала она, собираясь с силами. – Я смогла уничтожить Воинов Истины – или хотя бы вырубить их на время. Во мне – сила Флос, накопленная за много веков мощь декурсий и таланты, присущие сну. Кем я буду, если не воспользуюсь подарками судьбы во имя блага и отвернусь от интуиции? Разве не она – ведущий компонент и главное звено любого магического действа?»

Девушка закрыла глаза и сконцентрировалась на зачарованной древесине, на металлических пластинах, расположенных под нею, и множестве замков, одно лишь прикосновение к которым грозило смертью нерадивому искателю приключений. Она знала, что сама дверь являет собою ловушку, и снимать ее с петель нет никакого смысла: коснувшись пола, она разлетится в щепки, ибо энергия, вплетенная в нее еще при создании, опасна и ждет нужного момента, чтобы атаковать.

Пуэлла знала, что сумеет одержать над ней победу, но не желала подвергать опасности дайру и медведя, ослабленных годами (или веками?) пребывания в этих стенах. Девушка сосредоточилась на Аджне так, словно делала это множество раз, и ее переносица зажглась темно-синим; на мгновение ей даже показалось, словно огромный нечеловеческий глаз, слепой и уродливый, захлопал пышными ресницами прямо на лбу, однако через мгновение наваждение сошло, а физическое тело так же легко, как астральное, скользнуло внутрь, в крошечную пыльную комнату, где не было ничего, кроме занимавшей всю стену эдикулы.

Пуэлла читала много книг и знала, что в древние времена эдикулы служили чем-то вроде аналога алтарным статуям или иконам Демиургов, и изображали там обыкновенно Конкордию – та стояла, раскинув руки, и золотые волосы с вплетенными в них чайными розами развевались на несуществующем ветру.

«Быть может, дайра и медведь – забытые идолы прошлого, к которым относились как к богам?»

Девушка протянула руку и коснулась огромной пасти, из которой наружу выглядывали огромные клыки; ласкоко погладила руку дайры, замершую в непритворном напряжении. От эдикулы исходила странная энергия, которой Пуэлла не находила слов: что-то живое, трепетное, но равнодушное ко всем увещеваниям. Словно там находился некто, давно утративший всякую надежду на спасение.

Трещина по-прежнему рассекала одну из колонн, и Пуэлла преисполнилась надежды: отойдя от грозной парочки на приличное расстояние, она закрыла глаза и попыталась сконцентрироваться на эдикуле, на ее хрупкой натуре, на несовершенном камне, что, несмотря на прочность, способен крошиться, будто песок.

Камни также слушались Флос, подчинялись ее жестокой природе, а потому девушка воззвала к своей изначальной силе, чувствуя, как энергия, переполняющая тело, с отчаянным рвением метнулась вперед, силясь высвободить наружу двух несчастных пленников.

Удар! Еще один!

Чужие воспоминания и мысли вырвались наружу, заметались туда-сюда, словно потерянные дети, а затем эдикула громоздко рухнула, рассыпавшись в прах. Открыв глаза, Пуэлла обнаружила, что стоит, окруженная белесым пеплом. То, что показалось ей двумя полноценными личностями, на самом деле оказалось заключенными внутрь сосуда мыслеобразами, наверняка принадлежавшим своим давно почившим обладателям. Так что же это было? Алтарь для поклонения? Живое напоминание потомкам о чужих ошибках? Странный экспонат личной коллекции какого-нибудь колдуна и убийцы?

Воспоминания кружились тут и там, взывая к Пуэлле, умоляя ее погрузиться в них с неестественной настойчивостью; они были невидимы глазу, призрачны и легки, словно бабочки, но девушка ощущала их так же живо, как порывы хлесткого ветра или горячий шепот на ухо.

Она увидела слишком многое за эту ночь, но останавливаться было нельзя – и, раз уж внутренний голос велел ей прийти к эдикуле и выслушать ее, она не могла ослушаться.

Силуэты закружились перед глазами, серая комнатушка окрасилась в ярко-рыжий и золотой. Откуда-то издалека, из призрачного прошлого, раздались голоса, вещающие на древнем есмьянском, и Пуэлла поняла, что различает каждое слово, понимает все, о чем говорят незнакомцы: беседа шла о временном мирном договоре с Кьярта-Ваддом, напитки лились рекой, ароматы мяса и овощей, специй и чая хлынули в ноздри – девушка слабо закашлялась, а потом, закрыв глаза, открыла их уже в далеком прошлом. Внутри терема было светло, по стенам, расписанным цветочными мотивами, скользили пляшущие тени…

Развлекать есмьян вызвали кьярта-ваддского певца, прекрасного Шау-Нирра, что славился на своей родине сказочным голосом, равным которому не было ни у кого на целом свете. Мужчины и женщины, сидевшие за длинным столом – среди них были и есмьяне, и послы из далекой Седьмой Державы с узкими, пронзительными, рыщущими глазами – радостно обсуждали грядущее представление, глядя на пустое возвышение, стилизованное не то под полог царской постели, не то под ажурный киворий – ужасная смелость со стороны юной царицы, которая славилась необузданным и диковатым нравом.

Слово «царица» обладало необычным, ни на что не похожим вкусом и перекатывалось на языке, раня его; Пуэлла, привыкшая к слову «эруса», на мгновение выпала за пределы воспоминания, пытаясь вспомнить, где находится и кем является, но гармония была быстро восстановлена, и ее взор вновь обратился в прошлое, туда, где терем полнился разряженными людьми, а две Державы праздновали свое политическое перемирие.

И вот он вышел – тонкий, изящный, как тростинка, с длинными вьющимися волосами, выкрашенными в золотой, и вытянутым лицом; темные глаза смотрели на собравшихся с надменным вожделением, крохотные мимические морщинки залегли в уголках губ, длинное голубое одеяние шлейфом тянулось по полу, а рукава спускались до самых щиколоток, будто два сложенных крыла птицы.

Красно-золотое сияние залы отвергало его, тени расходились, потрясываясь, в разные стороны от облаченного в лазурь силуэта – а затем он, приоткрыв мягкие уста, пламенно запел, негромко, проникновенно, на кьярта-ваддском. Однако нужны ли были слова в этой песне, где смешалось столько чувств, выдернутых прямо из души?

Молодая женщина, на вид – поденщица, в простой холщовой рубахе, расшитой по вороту и рукавам, разносила тяжелые подносы и лишь изредка косилась на певца, чтобы полюбоваться его невероятной красотой. Косы женщины были острижены, что намекало на низкий социальный статус, плотно сжатые губы рассекал крошечный шрамик.

По сравнению с царицей, чьи колты, украшенные зернью, поблескивали по обеим сторонам нарумяненного лица, женщина выглядела почти уродливой, однако, присмотревшись к ней ближе, Пуэлла заметила странную притягательность – лицо у незнакомки было суровым, проницательным, чуть заветренным, взор из-под густых шелковых бровей горел янтарным.

Она смотрела на Шау-Нирра, будто на величайшую драгоценность, и читалась в ней такая искренняя и чистая страсть, что на мгновение это чувство, передавшись Пуэлле, заставило ощутить горечь и ее саму.

Женщина думала, что такой человек, как он, ни за что не обратит внимание на жалкую служанку с тяжелым прошлым, уносящую объедки с чужих столов и радостно несущую новые блюда, с которых не съест ни куска. Он был великим певцом, легендой своего времени, с талантом и красотой которой мог сравниться разве что Обэ-Этт, фамильяр великой богини Сунн.

Где-то вдалеке послышались шаги, и Пуэлла вздрогнула. Видения закрутились перед глазами, будто смущенные тем, что кто-либо, кроме нее, сумеет их увидеть. Замелькали чьи-то длинные юбки, взметнулись в воздухе золотистые локоны, уложенные в сложную прическу, пряди которой развевались на ночном ветерке, засвистел в ушах отчаянный эол, влетевший в распахнутые ставни…

– Ты знаешь, что ему никогда не стать твоим супругом, – звучит в тишине насмешливый мужской голос, и тощий альбинос появляется в сумраке; его фигура, призрачная да прозрачная, будто мираж или сон, колышется, как отражение в водной глади. – Взгляни ту жалкую комнатушку, в которой тебе приходится спать! Посмотри на собственные руки и попытайся сказать, где на твоих ладонях врожденные линии, нарисованные судьбой, а где – шрамы?

Женщина трет глаза и сурово глядит на него. Ее массивные плечи подрагивают, по щекам катятся безмолвные слезы. Тени пляшут по стенам, на этот раз – облупленным и уродливым, с редкими кровоподтеками, будто прежде это место было оплотом какого-нибудь безумного мясника.

В углу навалены странные инструменты – поблескивают шипы на загрубелой и дурно обработанной коже, воздух соленый и зловонный, наполненный гниением и потом. Женщина снова трет глаза, будто боясь, что все происходящее – всего лишь сон, а затем собирается с силами и спрашивает:

– Что тебе нужно?

Альбинос склоняет голову набок, его губы медленно расплываются в ужасающем оскале.

– Твой гнев, – отвечает он. – Все, что у тебя есть. Просто представь, как приятно будет избавиться от этого тяжелого груза, давящего на плечи, от мыслей о том, что ты никогда не будешь счастлива, а прекрасные и талантливые юноши предпочтут не менее красивых и знатных барышень, что смогут составить им компанию за светской беседой о политике и моде.

Есмьянка издала странный звук, похожий на нетерпеливое лошадиное фырчание, и бросила на мужчину гневный взгляд, исполненный сомнения.

– Зачем тебе это?

Шаги приближались. Пуэлла почувствовала, как ее астральное тело разрывается между двумя реальностями, и упала на колени, постанывая от боли. Воспоминания, вылетевшие из разбитого сосуда, не хотели оставлять ее, будто желая рассказать свою историю до конца, однако здравый смысл подсказывал, что необходимо встретить потенциального врага во всеоружии: ей следовало бы подготовить все чакры и проверить наличие свободной энергии для возможной атаки.

Через силу активировав Аджну и Сахасрару, Пуэлла принялась отмахиваться от навязчивых образов, что, незримые, но надоедливые, цеплялись к ней, будто мухи – к меду. Астральное тело протестовало, третий глаз снова распахнулся на переносице и слепо заморгал.

«Что же за сила у этой эдикулы? – невольно пронеслось в голове у Пуэллы. – Кто и зачем создал столь могущественный артефакт?»

– Я дам тебе магические таланты, которые вознесут тебя к самой вершине социальной лестницы. Я помогу тебе найти фамильяра – верного слугу, что будет следовать за тобою, подобно тени, и исполнять любую прихоть. Вместе вы свернете горы, и – возможно! – настанет день, когда ты сядешь на место есмьянской царицы, и румяна нанесут уже на твои щеки.

Женщина непонятливо хмурится.

– Зачем тебе мой гнев? – спрашивает она во второй раз, бессмысленно уставившись в одну точку. – Разве тебе, глупец, мало своего?

– Видишь ли, дорогая, сила твоих эмоций столь велика, что я просто не мог пройти мимо.

Белая фигура скользнула внутрь, длинные подола, крошась, словно пыль, осели в воздухе крохотными блестками, руки прошли сквозь стоячий воздух с отчаянным свистом, разгоняя его, вплетая в вонь ледяные ветерки. Золотая серьга сверкнула в ухе альбиноса, когда он поправил сальные белые волосы и сощурил светло-розовые глаза:

– Не задавай лишних вопросов. Ты ведь не хочешь всю свою жизнь провести в этой жалкой конуре, всеми отвергнутая и поруганная, будто дворовая шавка? Просто позволь своему разуму слиться с моей чакрой и избавься от тяжкого бремени, что обернется наивысшей радостью для нас обоих.

Пуэлла отшатнулась назад, собралась с силами и, пока эдикула не продолжила навязывать ей свои мыслеобразы, ринулась назад, легко пролетев сквозь дверь, будто той никогда и не было. Таинственные шаги замерли на пороге разгромленной залы; даже отсюда девушка отчетливо слышала глубокий рык, вырывающийся из глотки твари с каждым вдохом и выдохом.

– КТО ЗДЕСЬ?! – заревело создание, да так, что стены катакомб заходили ходуном.

Голос, как ни странно, показался Пуэлле до ужаса знакомым, и она, удивившись этому, осторожно направилась навстречу. Ее энергия, недавно истраченная на борьбу с навязчивыми воспоминаниями, теперь снова переполняла все тело – от столь быстрой магической регенерации Пуэлла начинала ощущать себя едва ли не всесильной. Ее шаги тихим, едва слышным эхом разлетались по полу, дыхание скользило изо рта облачками глубокого пара.

«Странно, – подумала девушка. – Здесь не так уж и холодно».

А потом она увидела ее – страшную, до безобразного вытянутую фигуру, что одним прыжком преодолела громадное расстояние и предстала перед нею во всей своей уродливой красе. В темноте коридора особенно ярко сверкали ее золотые глаза, хищные, как у дикой кошки. Мощные и жилистые руки, прозрачные от локтей, слабо пульсировали в воздухе, знакомые жидкие волосы едва прикрывали белый череп, по коже струились причудливые узоры шрамов.

Увидев Пуэллу, жуткая тварь начала быстро преображаться и уменьшаться в размерах – а через несколько мгновений перед девушкой уже стояла полностью обнаженная дайра Децедера, что, ни капельки не смущаясь неловкого положения, таранила свою студентку проницательным взглядом, от которого так и хотелось зардеться до опустить глаза долу. Пуэлла, в общем-то, так и сделала бы, не будь она удивлена и обескуражена.

– Вы… – только и сумела вымолвить она. – Вы декурсия.

– Нет, ты ошиблась, я треклятая макака! – рявкнула дайра Децедера. – Ты сообщаешь мне это с таким видом, словно для меня это новость.

– Но…

Пуэлла вспомнила, как пристально эта женщина следила за своими учениками, каким нечеловечески тонким был ее слух, как странно дребезжал холодный, будто острие клинка, голос. В дайре Децедере действительно было нечто самую малость нечеловеческое – возможно, она понимала это с самого начала, просто боялась себе признаться.

– Так и будешь стоять да пялиться на меня, Пуэлла? – спросила женщина, скрестив руки на груди. – Ректор послал меня сюда, чтобы помочь тебе сбежать от Воинов Истины в Университет, однако, как я вижу, с миссией по собственному освобождению ты неплохо справилась сама. Скоро сюда прибудут маги из Круга Аристократов, вооруженные до зубов и готовые доблестно уничтожить всех декурсий разом – может быть, не будем мешаться у них под ногами?

Пуэлла взглянула в диковато горящие глаза Децедеры и молча кивнула. На нее навалилась такая внезапная и такая странная усталость, что она даже не подумала о том, кого оставляет в зале среди недвижных тел – Корвус, ее фамильяр, которого девушка совсем недавно обнимала за талию, прижавшись щекой к медленно вздымающейся груди, находился там, покинутый собственной хозяйкой, и не подавал никаких признаков жизни.

В коридоре повисла неловкая, тягучая, отвратительная тишина.

– Я и сама могу перенестись в Университет, – зачем-то сказала Пуэлла. – До этого я уже телепортировала Вина. Все будет хорошо, честное слово.

Децедера ничего не ответила – лишь коротко кивнула, словно не была удивлена. Между ней и Пуэллой возникла странная неловкость, однако ни одна, ни вторая не предприняла и единой попытки возобновить разговор.

«Любопытно, сколько существует декурсий, сражающихся на человеческой стороне? – вот и все, что подумала Пуэлла, прежде чем активировать чакры и поддаться силе интуиции. – Много ли созданий нашли в своем сердце достаточно милосердия, чтобы простить мою маму и попытаться подружиться с ее новыми и любимыми детищами?»

Яркая вспышка; звездочки, мельтешащие перед взором, заслонили темный коридор; веки Пуэллы затрепетали, сердце пропустило удар, и через короткое мгновение девушка уже находилась в родной университетской комнате, счастливая настолько, что хотелось плакать. Теперь, когда за ней числилось некоторое превосходство, для нее и Корвуса выделили отдельную спальню с роскошной двуспальной кроватью, широкой прикроватной тумбочкой и зачарованным гербом на двери: грифон, словно завидев ее, синхронно зашевелился, закачался взад-вперед, и его единственный глаз медленно завращался по часовой стрелке, будто разыскивая в комнате потенциального врага.

Череп, с помощью которого к студентам обращался Пситтакус, молчал, однако под одеялом, по-хозяйски отбросив бант на бордовую подушку, растянулась самодовольная миниатюрная барышня с тонкими линиями черных бровей.

– Аврора! – завопила Пуэлла, с разбега бросаясь подруге на шею. Та осторожно сомкнула хрупкие костлявые руки у нее за спиной. – О Конкордия, как же сильно я по тебе соскучилась!

– Бр-р-р, Конкордия, – фыркнула Аврора, слабо отстраняясь. В глазах девушки заблестели озорные огоньки. – Только ее не упоминай.

Подруги слабо засмеялись; Пуэлла, скинув обувь, юркнула под одеяло и устроилась там, скрестив руки за спиною. За окнами иллюзорная ночь медленно, но верно перетекала в рассвет. Несколько своевольных студентов, не дожидаясь официального подъема, уже бродили по городку и громко что-то обсуждали. В воздухе витала сказочная атмосфера Маскарада – того самого, на который Пуэлла так сильно рвалась попасть.

В тот миг она и вспомнила о том, кого упустила. Странное чувство одиночества нахлынуло на девушку с новой силой, перед глазами потемнело. Долгие годы она пыталась понять, что за злой рок преследует ее, чего он хочет, и вот, стоило ей во всем разобраться (или хотя бы подумать, что разобралась), как новые проблемы упали на голову, делая ее отношения с вороном еще более проблематичными.

– Ты видела Вина? – спросила Пуэлла наконец. Голос ее дрожал. – Мы были в катакомбах вместе. Ему, как и мне, многое довелось повидать.

– Говоришь как старуха, прошедшая все войны, – угрюмо заметила Аврора. – Вас с Вином и Корвусом искали весь день, Университет снова встал на уши, и тревоги среди студентов прибавилось в разы. Меня послали в твою комнату: проконтролировать, вдруг ты появишься, и немедленно сообщить ректору.

– Дамнацию? Его утвердили на должность?

– А знаешь, тебе удивительно везет: даже пропадая на несколько часов, ты умудряешься пропустить все самое интересное. Учитывая, что это происходит не впервые, можно предположить, что матушка мстит тебе за что-то, ибо иначе такое невезение я объяснить просто не могу.

Пуэлла слабо засмеялась и закатила глаза:

– Ну же, не томи, рассказывай!

– А что мне рассказать? У нас новый ректор. Прибыл намедни, успел освоиться на новом месте, а вчера официально вступил на пост. Никакой красивой речи и прочей пафосной ерунды, правда, от него не дождались – да и видели его пока не все. Сидит себе в своем кабинете, редко выходит, чтобы поздороваться с кем-нибудь или наведаться в столовую, как это время от времени делала дайра Кунктия.

– Не люблю закрытых и нелюдимых типов, – фыркнула Пуэлла. – Вечно они что-то скрывают.

Аврора бросила на нее многозначительный взгляд, сочащийся ядом, и девушка запоздало залепетала какие-то невнятные извинения.

– Вообще-то, дайр Ангор не так и плох, как может показаться. Знаешь, он вызвал нас с Ангуисом и Рин-Тадд, едва узнал, что мы дружим вшестером. Всех успокоил, всем раздал указания, пообещал, что проблема уже решена, а о твоем местонахождении обязательно должен знать кое-кто из педагогического состава.

– Дайра Кунктия, – кивнула Пуэлла. – Она пришла за мною в катакомбы.

Аврора повела плечами.

– Знаешь, я даже не удивлена. Учитывая ее феноменальный слух и уникальное зрение, вполне вероятно, что эта женщина способна видеть на тысячи километров сквозь стены и даже Дым, не напрягаясь.

– Не исключаю и этого. В конце концов, она же декурсия.

– Что?

Пуэлла сделала глубокий вдох. Собралась с силами.

И все рассказала.

Глава третья, в которой Пуэлла встречается с членами Круга.

– Так значит, все это время у магов был засланный шпион, который выведывал информацию, а затем просто сливал ее своим? – протянул Ангуис, флегматично жуя засахаренные премерские фрукты. – Вы, люди, действительно умеете вести грязную игру и втягивать в нее окружающих.

– Честно говоря, я до сих пор не могу поверить в то, что наша преподавательница – декурсия, – ответила Пуэлла. – Если поглядеть, с каким энтузиазмом она вещала нам об убийстве ей же подобных, становится страшно…

– А я ее понимаю. – Аврора фыркнула. – Она через многое прошла, возможно, была предана своими же. В конце концов, ее не слишком ждали на Священной Ночи, раз никто в зале даже не обеспокоился ее отсутствием.

– Что за ерунда! – вставил свое веское слово Вин-Сунн; теперь, когда его глаза снова горели, а сурьма огибала их аккуратной толстой полоской, юноша выглядел рутинно беззаботным и юным, словно все произошедшее недавно было всего лишь дурным сном. – Даже если бы по залу носились бешеные мартышки-акробаты и свистели безумные песни, никто не обратил бы на это внимание!

– Что, ты всех затмила своим жутким выражением лица? – спросила Аврора, скептично вздернув бровь. – Странно: обычно этим занимаюсь я.

– Даже близнецы испугались, – призналась Пуэлла. – Знаете, я была сама не своя. Во мне было столько гнева, столько ненависти и… столько печали. Мама никогда не уделяла мне достаточно внимания, когда я находилась в теле Флос, а потому мне приходилось совершать различные злодеяния и вредить себе, дабы получить порцию увещеваний или объятий с ее стороны.

Аврора сочувственно коснулась холодными пальцами запястья Пуэллы.

– Я представляю, как тяжело тебе приходится, Эл. Главное, не зацикливайся на этом и не предавайся нытью, хорошо? Этим делу не поможешь.

– Угу. – Девушка расплылась в довольной улыбке. – Просто это так странно… Понимать, что твоя мама не всегда была нежной и ласковой Верис, для которой страшным преступлением было даже прихлопнуть муху. Она ведь была именно такой, понимаете? Та Конкордия, которая жила со мною под одной крышей.

– Ты не можешь помнить ее достаточно хорошо, ведь твоя матушка инсценировала собственную смерть и, возможно, убила своего смертного супруга, когда ты была еще ребенком, – заметила Аврора.

– А возможно, годы просто сделали ее умнее и научили любить, – с надеждой пробормотала Рин-Тадд.

– Обычно годы так не делают, – тихо буркнул Ангуис. – Впрочем, откуда мне, младенцу, знать устройство этой чудной Вселенной во всех ее нелицеприятных подробностях? Давайте просто не будем надеяться на лучшее и посмотрим на ситуацию глазами реалистов: у нас есть сведения, которые можно…

– Доброго дня, юные дайры!

Двери крошечной студенческой кафешки распахнулись настежь, внутрь хлынули яркие лучи иллюзорного Златолика, и за порог, перебив громким стуком каблуков даже звон колокольчиков над полукруглой дверью с разноцветными витражами, ступила представительного вида женщина с зачесанными назад седыми волосами. Золотой плащ с белоснежным подбоем, уппеланд с гротескно широкими и несуразными рукавами, высокие сапоги с блестящими пряжками, отражавшими столики и изумленных ребят – все это роскошное многоцветие говорило о принадлежности к высшим слоям общества или хотя бы состоятельной прослойке населения.

Фибула на груди изображала миниатюрную карту Двенадцати Держав, огражденную толстым золотым кругом, символизировавшим, должно быть, знаменитую Золотую Стену.

«Она из Круга Аристократов, – запоздало сообразила Пуэлла, часто хлопая глазами. – Подумать только – прямо передо мною стоит столь важный человек, а я даже не чувствую удивления!»

И все же она приподнялась со своего места, чтобы выразить искреннее уважение. Все студенты в кафешке, поначалу замешкавшиеся от изумления, разом последовали ее примеру. Даже Ангуис встал, хотя отрываться от вкусных фруктов ему явно не хотелось.

– Учебный год начался не самым лучшим образом, – сказала незнакомка без каких-либо вступлений, – однако я хотела бы поблагодарить вас за выдержку и терпение от лица всего Совета Эрусов и Круга Аристократов в частности. Вчера нами, людьми, была одержана сокрушительная победа над декурсиями, – стайки студентов восторженно зашептались, кто-то даже зажал рот рукою, чтобы не разрыдаться от счастья. – Мы обнаружили место, где те собирались для проведения страшного и бессердечного ритуала, после чего героически обезвредили тварей, пытавшихся забрать жизнь у одной из присутствующих здесь студенток.

– Какие храбрые воины. Всех декурсий перебили, – язвительно прошептал Ангуис.

Аврора бросила на него предостерегающий взгляд, и юноша, умолкнув, быстрым движением запустил очередную порцию долек премерского красного банана себе в рот.

– Там же, в тылу врага, мы обнаружили жуткое создание, что, притворяясь Тринадцатым Демиургом – вернее, Тринадцатой, что еще более отвратительно и оскорбительно по отношению к дайру Корвусу и его хозяйке – совершало преступные действия, убивало несчастных людей и веками держало их в страхе. Безумец с кукольными глазами в глазницах, что наверняка желал сделать всех людей подобными декурсиям, уже находится под стражей Круга. Скоро он сознается во всех совершенных им грехах.

«Так значит, отец выжил».

Пуэлла вздрогнула; краска отлила от ее лица, пальцы задрожали. Она впилась ими в свою юбку и истерически смяла ткань, чтобы хоть как-то заглушить странную душевную боль. Девушка знала, что вовсе не Дилектус занимался этими отвратительными экспериментами. Каким-то непостижимым образом это увлечение принадлежало ей, Флос, еще до реинкарнации, однако…

«Учитывая, что Бона Фидес обнаружила на своем трупе кукольные глаза вместо настоящих, кто-то продолжил странную традицию за меня, дабы ухудшить репутацию Тринадцатого Демиурга и заставить людей навечно отвернуться от него. Вот только зачем? Сколько жертв, принадлежавших не моей руке, успели приписать Флос или Корвусу?»

– К несчастью, во время атаки на логово мы обнаружили в плену декурсий двоих студентов нашего Университета, – продолжала женщина. – Юноши находятся в лазарете, с ними неотрывно пребывает сиделка. Пока что их состояние обещает желать лучшего, однако нам следует верить в удачу и улыбаться навстречу будущему, ведь самое дурное уже позади.

«Близнецы с факультета косте-знания, – подумала Пуэлла. – Формидот и Вермис, которые заправляют эгрегиусами, тоже выжили. Значит, война еще не закончена. А может быть, она и не начиналась вовсе?»

– А сейчас мне хотелось бы забрать с собою в ректорат удивительную студентку, настоящую героиню, которая не только сумела выжить после встречи с чудовищным врагом, но и приняла на себя основной удар, завладев всем его извращенным вниманием! – Женщина пафосно указала рукой куда-то в потолок, будто позировала для собственной триумфальной статуи. – Прошу Вас, дайра Пуэлла Лакрим!

Девушка вздохнула и неловко поежилась; ей отчаянно захотелось забиться в какой-нибудь уголочек и зажмуриться, пока всеобщее внимание не спадет, и студенты не разойдутся, не сгинут, не направятся по своим делам. Она просто ненавидела, когда на нее таращатся, когда ей уделяет внимание целая восхищенная толпа. Не то чтобы она сильно терялась, просто куча глаз, направленная на нее, отдавала чем-то опасным, некомфортным, выделяющим ее из толпы других молодых людей и их фамильяров.

– Ну да, все ясно, – чуть слышно проговорил Вин, склоняясь к Рин-Тадд. – Я вообще ни при чем и ни капельки не герой.

– Кое-кто хочет попасть на обложку университетской газеты? – язвительно спросила Аврора. – Да брось, ребенок дома Сунн, ты еще устать от этого успеешь!

– Я пойду, ребята, – бросила Пуэлла, поднимаясь на ватных ногах. В помещении повисла такая тишина, что даже негромкие голоса ее друзей эхом разлетались по кафешке. – Пожелайте удачи.

– Ты справишься, Эл, – подмигнул ей Вин. – Я в тебя верю.

– Не знаю, вернешься ли ты после разговора со старой женщиной и ректором, – с набитым ртом проговорил Ангуис, не отрываясь от фруктов, – но, если тебя задушат объятиями и заглушат вспышками камер, я буду вечно тебя помнить.

Пуэлла не выдержала и слабо рассмеялась. Когда она в компании гордо шагающей дамы выходила из студенческой кафешки, ее провожали взглядами, словно ожившее божество.

Городок по-прежнему дышал грядущим праздником, в воздухе летали крошечные создания Корвуса, украденные из Задымья, стены украшали декоративные граффити, студенты болтали или пожирали аппетитную сдобу, облокотившись о стены. Яркие шарфы, ирокезы, длинные волосы, заплетенные в косички, накладные пряди – от всего этого у Пуэллы темнело в глазах. Хоть она и убеждала себя, что привыкла к этой нелепой моде больших городов, ее внутренний деревенский консерватор неистово вопил в приступе абсолютного шока.

– Вы отнюдь не похожи на остальных студентов Вашего возраста, – сказала наконец женщина, плавно поворачивая к ней голову. У нее был профиль аристократки, внимательные глаза типичной эрусы с картины пафосно, но внимательно разглядывали ее кудряшки и округлые румяные щеки. – Никогда не задумывались об этом?

– Ну… Я из Шикка, а это маленький городок, – смутилась Пуэлла. – Раньше он был деревней, а до деревень, как известно, все доходит неспеша…