Текст книги "Охотник за нечистью и Похититель Душ (СИ)"

Автор книги: Анастасия Видана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 13. Герта

Герта открыла глаза и оглядела маленькую мрачную камеру, в которую её бросили два или три дня назад. Крохотное окошко под потолком почти не давало света, каменный пол был посыпан соломой – талсбургская тюрьма использовалась нечасто, но содержалась в отменном порядке. Никакой мебели тут не было, если не считать брошенный в дальний угол потертый матрас, на котором сейчас и сидела пленница. Тёмные, изрядно побитые сединой волосы женщины, обычно собранные в строгий тяжелый узел, беспорядочно рассыпались по плечам, под глазами залегли глубокие тени. С пола тянуло холодом, и Герта то и дело поправляла длинный подол, стараясь поплотнее укрыть ноги, да куталась в обнимающую плечи шаль.

Ни ей, ни Гурту так ничего и не объяснили… Сердце её болело о Тише. Бедная девочка! Поначалу, когда Лайна сказала, будто бы Тиша выдала мать наместнику, Герта никак не могла в это поверить, но, поразмыслив, всё-таки догадалась, что к чему. Порабощëнная! Неудивительно, ведь Гелерт сам нарëк дочери тайное имя… Конечно, оно тут же стало известно проклятому колдуну! До поры он не трогал девчонку, не было нужды, а теперь вот поди ж ты! Видно, совсем стали плохи дела…

В коридоре за дверью раздались негромкие шаги, повернулся в замочной скважине ключ. Герта похолодела. Все эти дни она молила богов, чтобы хоть что-нибудь прояснилось, а сейчас осознала, что неизвестность страшила её гораздо меньше тех новостей, которые нёс ей неведомый посетитель. Полоска света протянулась по полу крохотной камеры, и Томур Райс боком протиснулся внутрь. Герта перевела было дух – Томур дружил с её мужем, да и с нею был неизменно вежлив, – но тут он приоткрыл дверь пошире и сделал приглашающий жест. Кто там ещё – наместник?

Вошедший мужчина не был знаком Герте. Тонкое аристократичное лицо, надменный взгляд, брезгливо поджатые губы, ухоженные нервные руки – он был бы, пожалуй, красив, если бы не презрительное выражение, искажающее правильные черты. Подняв голову, Герта посмотрела ему прямо в глаза – снизу вверх, но так, будто бы именно он был тут пленником. Заметив это, Томур неодобрительно покачал головой. Глупая! Не в её положении злить посланника самого лорда. Неужели ей это неясно? Томур попытался подать пленнице какой-нибудь знак, но Кейран на него оглянулся, и начальник городской стражи вытянулся и замер. Тонкие губы Герты изогнулись в усмешке.

Скрестив на груди руки, Кейран смотрел на женщину, сидящую на грязном матрасе, и думал, что ему до смерти надоел этот убогий городишко вместе со всеми его убогими жителями. Почему она не боится? Как она вообще смеет смотреть ему в лицо? Наместник Талсбурга трепетал перед ним, лебезил и заискивал, а эта немолодая вдова, брошенная под стражу по обвинению собственной дочери, будто совсем не испытывает страха… Ладно, посмотрим, как она запоëт!

– Ты обвиняешься в укрывании опасного преступника, женщина. Сам лорд Кайгеран Драугон отправил меня сюда, в этот забытый богами городишко, чтобы отыскать его. Разве ты не была на площади, когда объявляли об этом?

Герта спокойно кивнула:

– Была – и ни за что не стала бы прятать человека, которого разыскивает милорд Драугон.

Голос Кейрана хлестнул, точно кнутом:

– Лжëшь! Твоя дочь…

– Моя дочь – непослушная девчонка, поругавшаяся с матерью и решившая сделать в отместку гадость. Каюсь, я плохо её воспитала. Если бы жив был её отец…

– Хватит! – бледное лицо Кейрана пошло красными пятнами. – Мне дела нет ни до её отца, ни до ваших ссор. Владелец таверны во всём сознался. Мне прекрасно известно, что треклятый Охотник прятался у тебя.

Он говорил так уверенно, что в сердце Герты закралось сомнение, однако, взглянув на начальника стражи и увидев его ошарашенное лицо, она успокоилась.

– Не представляю, что могло вынудить Гурта сказать такое. Он один из самых благоразумных людей, которых я знаю.

– Очевидно, это и заставило его говорить правду.

Герта насмешливо подняла брови:

– Вот как? Когда человек оболгал себя и других, это мало похоже на благоразумие. Так что либо ничего подобного не произошло, либо из него выбили эту ложь.

– Герта… – прошептал потрясенно Томур, кашлянул и тут же исправился. – Госпожа Лавения! Как вы смеете?! Не усугубляйте свою участь…

– Цыц! – вскинул руку посланник лорда Драугона. – Моё терпение не безгранично. Не думай, что тебе всё сойдёт с рук, женщина. Я знаю правду – и твоё молчание ничего не изменит.

Герта склонила голову:

– Что ж. Если всё уже решено, то и говорить более не о чем.

Взбешенный Кейран с каким-то невнятным возгласом шагнул вперёд и навис над пленницей. На мгновение Герте показалось, что он её ударит, но этого не произошло. Она заметила, как напряженно сжал кулаки Томур. Талсбург – маленький городок, все здесь друг друга знают. Сложно смотреть, как какой-то пришлый угрожает вдове твоего умершего друга. Сложно допрашивать владельца таверны, где ты пропустил столько кружек доброго пива – и чья старшая дочь тебе небезразлична…

– Я ничего не знаю ни о каком Охотнике, господин, – примирительно сказала Герта, наблюдая, как красные пятна на лице посланника сменяются бледностью. – Уверена, что и Гурт тоже. Мы законопослушные, мирные люди. У Гурта Сноутона трое дочерей – думаете, стал бы он рисковать их благополучием ради какого-то чужака? А моя девочка? Ее отец умер, сестра пропала – представляете, что творится у неё на душе?

Посланник Кейран склонился над узницей, уперев ладони в согнутые колени. Тонкие губы его подрагивали:

– Если твоя дочь солгала мне, она будет жестоко наказана. Помни об этом, – прошипел он и, выпрямляясь, властно кивнул Томуру Райсу. – Идём!

– Нет! – прошептала несчастная женщина, протягивая к нему руки. – Тиша же просто ребёнок! Пожалуйста, нет! – но Кейран уже скрылся за дверью, а следом за ним вышел и Томур. Проскрежетал ключ, и Герта осталась одна.

Какое-то время она просто сидела, обнимая колени и покачиваясь из стороны в сторону. Холод, идущий от каменного пола, казалось, перестал донимать её – но ледяной ужас, разлившийся в груди, был не в пример страшнее. Наместника Хоупа трудно было назвать хорошим человеком, но он не причинил бы вреда ребёнку, в этом Герта не сомневалась. А вот про посланника такого не скажешь – и все здесь трепещут и пресмыкаются перед ним… О, он, конечно, не станет марать руки сам, но в его власти отдать приказ – и кто тогда сумеет защитить Тишу?

Не в силах больше бездействовать, Герта тяжело поднялась, опираясь на стену, и зашагала по камере, чувствуя, как разгоняется кровь в онемевших озябших ногах. Мысли её обратились к Гурту. То, что она сказала посланнику о благоразумии владельца таверны, было правдой, но вовсе не эта черта определяла его характер. Все знали, как нечеловечески силён Гурт Сноутон: отчаянные балагуры, вздумавшие безобразничать в его таверне, не раз ощущали на себе мощь его мускулов, – однако, несмотря на это, Гурт слыл спокойнейшим человеком, и лишь немногие, и среди них Герта, слышали о его отчаянном прошлом. Гурт в своё время долго наёмничал, много где побывал, много чего видел. Гелерт как-то обмолвился, будто тот слыл свирепым бойцом. Про таких говорили – «зверь вселился»: они были самыми лютыми и не ведали ни страха, ни жалости.

Гурт, конечно, давно остепенился, научился держать зверя в узде, но Герта подозревала, что тот никуда не делся. Больше того – сейчас это вполне могло их спасти. Гелерт говорил – такие, как Гурт, презирают боль. Получается, что ни пытками, ни угрозами посланнику не удастся вырвать у него признание. Единственная его слабость – дочери, но им как будто ничто не угрожает. Если Пенни не схвачена, то Гурт будет держаться. Лишь бы девчонке хватило ума не высовываться! В своих работниках Герта была уверена – по крайней мере, ей хотелось так думать. Если кто-то из них обнаружит Пенни, они должны будут ее уберечь.

Бесцельное мельтешение и тревожные мысли утомили Герту. Она подошла к стене и обессиленно прижалась лбом к холодному камню. Что же делать? Если бы удалось выяснить хоть что-то про Тишу или переговорить с Гуртом!

Под потолком зашуршало, и узница встревоженно вскинула голову. Меж прутьев зарешеченного окошка просунулась тонкая рука, и на пол плюхнулся увесистый свёрток. Следом на тонкой длинной верёвке спустили фляжку. Герта подхватила её, не позволив звякнуть об пол, развязала узел. Верёвка тут же скользнула вверх и исчезла. Женщина напряжённо ждала. Неужели таинственный доброжелатель не скажет ей даже слова? Наверху было тихо. Ушёл? Затаился? Герта прислушивалась до звона в ушах, пока у нее не закружилась голова. Только тогда она развернула свёрток. Там обнаружилось несколько лепëшек, пара кусочков сыра, полоски вяленого мяса и кожаный мешочек, в котором Герта, к своей радости, отыскала прочные разноцветные нити. Значит, её неожиданному помощнику известно, что она владеет искусством узелкового письма. Это древнее умение сохранилось только в Норавии, да и там его многие позабыли. Саму Герту плести и распознавать узелковый узор научил муж – в его роду этому искусству обучали всех сыновей. Оставалось надеяться, что и Гурту оно тоже известно: бабка его была из Норавии, но это могло совсем ничего не значить.

Торопливо откусив от лепёшки и сунув в рот полоску вяленого мяса, Герта едва не застонала от удовольствия. Искушение наброситься на еду было столь велико, что ей с огромным трудом удалось заставить себя завернуть всё обратно в платок и спрятать между стеной и матрасом. Во фляге оказался чай – остывший, но не менее вкусный. Герта улыбнулась. Ей приносили воду один раз в день и разрешали пить вволю, так что от жажды она не страдала, но и чай лишним не будет – будучи опытной травницей, женщина вмиг распознала в нём терпкие древесные нотки кáйлосовой коры, придающей сил.

Отпив глоток и почувствовав себя гораздо лучше, она спрятала флягу и вновь запустила пальцы в кожаный мешочек. Хвала богам! Несколько нитей оказались сплетёнными в узелки. Герта закрыла глаза, ощупывая пальцами узор. Девочка. Безопасность. Мужчина. Скала. Друг. Она посмотрела на нити, которые держала в руках. Так, первые два узла синего цвета, значит, эти слова связаны между собой. Девочка в безопасности. Тиша – или Пенни? Скорее всего, речь о дочери Гурта… Узлы «мужчина» и «скала» выплетены на серой нити – это другое предложение. Мужчина – скала? Значит ли это, что Гурт стойко держится и молчит? Пожалуй! Никакого другого смысла она не могла придумать. «Друга» выплели белым – это подпись доброжелателя. Герта напрягла память. Синий, серый и белый вместе означали надежду – или она ошибается?

Как бы то ни было, теперь она сможет передать весточку Гурту. Закусив губу, Герта растеребила один из серых узлов – «мужчина» – и особым образом переплела нити, чтобы получилось «женщина». Гурт должен знать, что она никому ничего не сказала. Что ещё? Подумав, она вытянула из мешочка красную нить и принялась вязать сложный замысловатый узел. Он означал «побег» и получился лишь с четвертой попытки. Эту нить она привязала к белой – пусть неведомый друг видит, какие надежды на него возлагают.

Удовлетворенно вздохнув, Герта спрятала на груди мешочек с нитками и готовым письмом, и прилегла на матрас в надежде уснуть. Сон, так ни разу и не пришедший к ней с того момента, как она оказалась в тюрьме, в этот раз не заставил себя ждать – женщина заснула сразу, как только смежила ресницы.

Более от неё ничего не зависело. Теперь оставалось лишь ждать.

Глава 14. Воспоминания

Венельд не знал, сколько времени брел он через болото, окруженный Темными Жнецами. Иногда ему казалось, будто это происходит целую вечность. Запах Топи одурманивал и навеивал странные мысли. Венельду вспомнилась Рун – вот уж о ком он точно не собирался думать!

Рун была его болью. Встретив ее, он, конечно, не мог этого знать, но так уж случилось. Эта девушка очаровала его сразу же. Венельд тогда уже был настоящим Охотником, хотя нечисть и до этого чуял – уж таким он родился, ничего не поделаешь. Дар это или проклятье – поди разбери, но от себя не уйдешь. Люди его сторонились – люди всегда опасаются того, что не в силах понять. Рун же слыла знахаркой – опасная слава! От знахарки до ведьмы один шаг, а ведьм и в его родном Нархейме не жаловали – да и нигде не любили.

Крохотный остров нархов, омываемый ледяными водами далекого Северного моря, издревле славился могучими воинами и отважными мореходами. Отец Венельда тоже ходил в морские походы и всегда возвращался с добычей. Он и из сына надеялся вырастить справного моряка, но этим мечтам не суждено было сбыться…

Мать первая поняла, что у мальчика дар, поняла – и перепугалась до полусмерти. Нархи – люди простые и суеверные: они уважали силу, любили дружеские сшибки, разбойничали и воспевали свои подвиги, ссорились из-за добычи и пировали, отмечая очередной удачный поход, – но все сверхъестественное повергало их в трепет, а значит, подлежало немедленному уничтожению. Мать Венельда, Велиана, не принадлежала к этому народу – она была из западных сеанийцев, миролюбивых и кротких жителей материка. В этот суровый край ее привезли пленницей – захватили в одном из походов, больно уж приглянулась она Осбальду, чернобородому великану, пришедшему в прибрежное селение, где она жила, отнюдь не с добрыми намерениями… У нархов был обычай: если пленница рожала своему господину сына, ее освобождали и брали в законные жены, но с Велианой было не так. Осбальду она полюбилась сразу: суровый и беспощадный воин не устоял перед ее хрупкой красотой и кротким нравом. Она и двух лун не пробыла в его доме пленницей. Венельд родился у них много позже – по прошествии нескольких зим.

Первые странности в поведении сына Велиана заметила, когда ему исполнилось четыре. В их дом постучалась нищенка, грязная и оборванная. Она рассказала жалостливую историю про разграбленный дом и убитого супруга. Осбальд был в походе, и Велиана хозяйничала одна. Горе несчастной побирушки тронуло ее, но только она вознамерилась пригласить нищенку в дом, как Венельд будто с ума сошел! Мальчишку трясло, точно от лихорадки, зубы стучали, и он просто умолял мать не впускать «эту страшную женщину». Сеанийцы полагали, что малым детям многое ведомо, к тому же, Велиану испугало подобное поведение сына – Венельд рос крепким, бесстрашным мальчишкой, сорванцом и озорником, и ничто его не страшило! – а потому она прислушалась к своему сыну, вынесла нищенке какой-то немудреной еды да и отправила ее прочь. После выяснилось, что одна из соседок, одинокая вдова, живущая через три дома от них, оказалась не столь осторожной и пригласила несчастную побирушку под свою крышу. Ночью из ее домика раздался душераздирающий крик… Венельд сам не видел, конечно, но слышал, о чем говорили на следующий день взрослые: нищенка, мол, обернулась в ночи волчицей и вдоволь полакомилась своей гостеприимной хозяйкой…

Неподалеку от того места, где с трудом пробирался через топь Венельд, вздулся и лопнул огромный пузырь, обдав путника запахом тухлых яиц. Это немного привело его в чувство. Почему он вдруг вспомнил ту женщину? Ему было четыре, случай с ней вообще не должен был остаться в памяти! Мать никогда ему про это не рассказывала…

Парень покосился на своих невозмутимых стражей. Хочется надеяться, что они точно знают дорогу! Умирать в этом болоте не входило в планы Венельда. «Бесполезно загадывать, – говорила ему Рун, и глаза ее грустнели. – У богов свои планы». Венельд был с этим совсем не согласен. Что бы ни уготовили ему боги, он не намеревался безропотно все принимать. С богами тоже можно бороться, ему ли не знать! Впрочем, тогда он просто смотрел в неизъяснимые глаза Рун – левый голубой, правый зеленый – и ощущал в себе силы, равных которым не было ни у кого из знакомых ему людей. Когда он был маленьким, мать рассказывала, будто бы есть и другие Охотники, родившиеся с таким же даром, как у него, но на тот момент он таковых не встречал. Находились удальцы, которых нанимали, чтобы избавиться от досаждающей людям нечисти, но все они на поверку оказывались обычными людьми, хорошо изучившими повадки и слабые места разных тварей и превратившими охоту на них в доходное, хоть и опасное ремесло. Ни один из них не умел чуять нечисть так, как Венельд, – в любом обличье.

В Рун тоже ощущалось что-то такое… Ее умение лечить разные хвори, предвидеть некоторые события и находить общий язык с животными настораживали людей, а взгляд разномастных глаз повергал их в трепет. Безошибочное чутье подсказывало Венельду, что силы, подвластные ей, способны на большее, но Рун, казалось, и сама не подозревала о них…

У них были схожие судьбы. Отец выгнал Венельда из дому, узнав о его даре, – и мать не пыталась ему помешать. Опасаясь за жизнь своего единственного сына, Велиана и сама хотела, чтобы он уехал, но не думала, что это случится так скоро. Она, как могла, скрывала от мужа способности Венельда, однако это не помогло. Осбальд узнал обо всем случайно, когда в ближайшем лесу завелся Крикун – тенеобразное нечто, выглядывающее из-за деревьев. Взгляд его огромных печальных глаз предвещал скорую смерть тому, на кого был направлен. Сразу после этого в ушах человека начинал звучать то ли крик, то ли душераздирающий плач. Спасения от Крикуна не было. Заезжие охотники за нечистью – нархи называли их ведьмаками, впрочем, слово это встречалось и у других народов, и даже всерьез занявшись истреблением разных тварей, Венельд никогда не причислял себя к их числу – так вот, эти самые ведьмаки тоже не справились. Двое погибли, а остальные попросту разбежались, так и не вернув нанимателям предоплату.

Несколько местных мужчин собрались у дома Осбальда, чтобы обсудить случившееся и отыскать какой-нибудь выход. Венельд слышал их разговоры. Они ничего не сумели придумать, так что, когда отец возвратился в дом, мальчик сказал ему, что может выследить Крикуна, и знает, как его уничтожить. Мать ахнул и зажала себе рот, услыхав это. Отец отослал ее прочь, и она скрылась за дверью, заливаясь слезами. В тот вечер Венельд рассказал отцу все – он бы сделал это и раньше, если бы мать не умоляла его промолчать. Осбальд был вне себя. Одно дело, ведьмаки, люди, специально обучающиеся убивать разных тварей, и совсем другое – родившийся с этим мальчишка! Чем он лучше всей прочей нечисти? Не иначе, его настоящего сына подменили в утробе матери – не мог ведь в действительности у Осбальда Райдсунда родиться ведьмак?!

Венельд покинул родительский дом на следующее же утро. Осбальд разрешил Велиане попрощаться с сыном и даже собрать ему припасы в дорогу. Мальчику тогда было двенадцать, и он многое умел: охотился, хорошо ориентировался в лесу и по звездам, метко стрелял и метал ножи, плавал, нырял, управлялся с лодкой. В котомку с едой мать положила свой перстенек с полупрозрачным оранжевым камнем и шепотом велела сыну разыскать на материке ее родню – они приютят…

Двигающийся впереди Жнец поднял руку, и Венельд остановился, выныривая из воспоминаний, будто из омута. Странное ощущение! Голова казалась тяжелой, и происходящее воспринималось с трудом.

Некоторое время Жнецы не шевелились, лишь колыхались на слабом ветру их черные лохмотья. Венельду было все равно, чего они ждут, – ему хотелось назад, к разворачивающимся перед мысленным взором событиям прошлого. Он погрузился в них сразу же, как только первый Жнец, словно получив неслышимый приказ, резко свернул в сторону и двинулся дальше. Венельд бездумно шагнул вслед за ним – мысли его были уже далеко.

Он встретил Рун, будучи уже матерым Охотником… В маленьком городке под названием Хамстайн начали происходить непонятные вещи. Некоторые дети говорили во сне – на странном чужом языке, незнакомом их родителям. Под эти пугающие звуки из всех щелей лезли тараканы, жуки, мокрицы и прочие насекомые. Утром неизменно оказывалось, что в доме испортились все продукты: покрылся плесенью хлеб, скисло молоко или суп, заветрилось мясо. Вскоре после этого заболевал кто-то из членов семьи – и лекари не могли отыскать причину.

Венельд оказался в Хамстайне проездом – городок славился неплохим постоялым двором, а ему нужен был отдых. К нему обратился Брауди Колл, наместник, хилый согбенный старик, правящий в этом городе именем своего лорда вот уже много лет. Если бы не его почтенные седины и безнадежное отчаяние в глазах, парень не взял бы заказ. Он недавно покончил с упирией, вырезавшей скот в соседних селениях, дважды был ранен и безумно измотан. Упирии – хитрые твари, наполовину люди, наполовину летучие мыши, питающиеся кровью животных. С виду хрупкие и невысокие, они обладают недюжинной силой, тонким слухом и острыми клыками. Охотятся упирии, как правило, ночью: прокусывая яремную вену животного, они высасывают из него кровь до последней капли. В сумерках этих тварей можно принять за детей, но стоит им лишь приподнять руку, как между нею и телом натягивается кожистая черная перепонка крыла. Кроме того, глаза упирий светятся в темноте, и пахнут эти создания отвратительно.

Та, на которую охотился Венельд, очевидно, отбилась от стаи. Ох, и намучился же он с ней! Раны, нанесенные ее когтями, заживали скверно, воспалялись и кровоточили… Нет, если бы наместник Хамстайна не оказался таким удручающе старым и несчастным, Венельд ни за что бы не взялся за дело – и не встретил бы Рун…

Сейчас он и сам не знал, как было бы лучше. Иногда он пытался представить, что они могли вовсе не знать друг друга, и эта мысль не укладывалась у него в голове. Несмотря на боль, неизменно сопровождающую все воспоминания о Рун, он ни за что не согласился бы на такое.

Рун тоже была в Хамстайне чужой. Она пришла в городок за несколько лун до Венельда в поисках жилья и какого-нибудь заработка. Наместник Брауди был к ней добр – поначалу. Он разрешил ей поселиться в старом заброшенном домике на окраине и помог с работой. Девушку взяли прачкой в дом зажиточного купца. Там она, правда, не задержалась: хозяину она приглянулась, и он не давал ей прохода, а после с ним что-то произошло – об этом Рун не любила рассказывать, упоминала лишь, что он велел ей убираться, а все остальные служанки в его доме вздохнули с облегчением…

Вскоре после этого по городу поползли нехорошие слухи. Местные жители стали коситься на пришлую. Некоторые переходили на другую сторону дороги, завидев Рун у себя на пути. Когда же дети в ночи начали издавать странные и пугающие звуки, девушка поняла, что пора уходить – и ушла бы, если бы в доме напротив ее полуразвалившейся хижины не заболел младенец. Мать заболевшего, Эстер, всегда была добра к Рун, и юной знахарке хотелось отплатить добром за добро. Лекарь уже побывал в этом доме и ушел, разводя руками, так что несчастная мать рада была любой помощи.

Муж Эстер уехал на заработки, и она одна управлялась с хозяйством и четырьмя детьми. В ночь, когда самый старший из них заговорил во сне на странном чужом языке, она едва с ума не сошла. В городе только об этом и говорили, так что Эстер знала, чем такое грозит. А потом заболел младшенький…

Наместник Брауди обратился к Венельду в тот самый день, когда у Эстер захворал ребенок. Поскольку ее дом был последним, где случилось подобное, Охотник отправился к ней.

У колыбели младенца сидела девушка. Никого прекрасней Венельд в жизни своей не встречал! Тоненькая, хрупкая, черные волосы вьются крупными кольцами и укрывают ее до бедер, а глаза – разноцветные, притягательные, и взгляд, пугающий до мурашек… Обернувшись, она мимолетно улыбнулась вошедшему, показав белые зубы, и вновь склонилась над малышом. Непослушная прядь упала ей на лицо, она отвела ее тонкой рукой. Звякнули массивные браслеты.

Венельду известна была причина свалившихся на Хамстайн несчастий – ему уже приходилось видеть подобное. В домике остро ощущалось присутствие чу`айри – злобного мелкого демона, похитителя детских душ. Это он нашептывал на ухо спящим детям свои заклинания, призывающие тлен, болезни и насекомых. Беспокоиться стоило не только о тех, кто захворал после этого, но и о тех, кто повторял за чу`айри, – эти отдавали ему свои души.

Сам по себе этот демон не мог явиться в людское поселение, кто-то должен был вызвать его. Венельд слышал разговоры: люди обвиняли некую Рун, коварную ведьму, недавно пришедшую в город и поселившуюся здесь. Присутствие ведьмы ощущалось тоже, так что ему еще предстояло с ней встретиться. Она ли призвала чу`айри, нет ли, – в любом случае, в городе ей не место.

Сопровождаемый хозяйкой, Венельд обошел дом, заглянул во все углы и наконец опустился на корточки перед старшим сыном Эстер. С мальчишкой с той ночи не стало никакого сладу. Он не смотрел Охотнику в глаза – взгляд его блуждал по комнате, лицо подергивалось, губы кривились. Венельд приложил руку к его лбу – парнишка дернулся и забился, уворачиваясь, а потом вскинул голову и закричал, тоненько, противно. Глаза его закатились. Эстер всплеснула руками и кинулась было к сыну, но сидящая у колыбели девчонка опередила ее, повелительно взмахнула рукой, останавливая, а затем обняла мальчишку, прижала к себе, зашептала невнятно, но убедительно. Тот затих. Венельд изумленно уставился на нежданную помощницу. Она сердито сверкнула глазами:

– Что смотришь? Можешь, так изгоняй. Видишь, как крепко его зацепило!

– Ты знаешь про чу`айри? – еще больше удивился парень, однако послушно развязал сумку, достал заранее приготовленное снадобье. Демонов изгонять дело неблагодарное, да только тут не совсем это требовалось. Нужно было лишь сделать душу мальчишки недосягаемой для чу`айри. В приготовленную им настойку входило несколько капель отвара сон-травы. Работать с ней Венельд не любил, но еще больше ненавидела ее всякая нечисть. Один глоток, и мальчишка обмяк, засопел негромко. Девушка подозрительно прищурилась:

– Сон-трава? Ребенку?

Венельд пожал плечами. Какова нахалка! Сама-то, небось, не сумела помочь. Он перехватил у нее мальчика, уложил на лавку. Хозяйка дома встревоженно наблюдала.

– Поспит немного, – успокоила ее девушка. – И проснется здоровым. Ничего!

– Ох, Рун! – обняла ее Эстер, и Венельд застыл, услыхав это имя. – И что бы я без тебя делала?..

Жнецы снова остановились, да так внезапно, что погруженный в видения прошлого Венельд наткнулся на одного из них, оступился, потерял равновесие и по пояс провалился в густую болотную жижу. Странно, но Жнецы не обратили на это никакого внимания. Пока он барахтался, увязая все глубже, они вытянули руки, и воздух впереди начал вдруг плавиться, искажая унылый пейзаж. Там, где только что простиралась бескрайняя топь, появились очертания массивной каменной крепости, окруженной глубоким рвом. Через мгновенье она стала казаться совсем уж реальной, и тогда один из Жнецов небрежным жестом выдернул пленника из болота и толкнул вперед. Пробежав несколько шагов, парень с изумлением ощутил под ногами земную твердь. Он огляделся. Ров и крепость находились на твердой земле, защищенные прозрачным магическим куполом. Венельд обтер о рубаху измазанные болотной грязью руки. Да уж, не так он собирался прибыть в логово колдуна! Долгий путь через топи без еды и воды измотал его, а непрошенные воспоминания о Рун окончательно лишили сил. К тому же, он вдруг осознал, что погружался в воспоминания не один. Проклятый колдун тоже заглядывал вместе с ним в прошлое, выискивал слабые места. Что ж, Рун и правда когда-то была его слабостью, да только с той поры много воды утекло.

Темные Жнецы, по-прежнему окружая Венельда, двинулись к крепости. Зияющая пасть массивных ворот распахнулась навстречу прибывшим, медленно опустился подъемный мост, и, перейдя через него, вся процессия скрылась внутри.