Текст книги "Али"

Автор книги: Анастасия Соловово

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

 I В АУЛЕ

  Яркое   утреннее   солнце   ударило   стены   сакли.   Забелела   каменистая   горная   тропинка.   На   горах   нет   облаков,   даже   сам   белоснежный   красавец Казбек сверкает   небе,   точно   кусок   сахара.   В розоватой   мгле   купаются более   низкие   вершины гор и долины.   Девятилетний мальчуган   горец Али приподнялся  с бурки (он спал на ней свернувшись, как   собачонка) и не умываясь выскакивает на дворик. Моются в ауле редко, а зимой никогда. Воду   приходится   таскать   снизу   из долины   по   страшной крутизне: вода дорога.   Глаза у Али черные,   как вишни, кожа   смуглая,   выжженная   солнцем,   зубы   крепкие, белые. Весь   Али ловкий, тонкий, гибкий, подвижной, ходит   точно кошка   крадется,   неслышно.   Али проскользнул   в узкий проход между саклями   (в ауле   нет   улиц), свистит. В ответ тоже   свистит кто-то.

–   Гасан,   –   кричит Али,–   Мухтар, Тате!

Из   земли   вырастают три грязные   оборвыша  в лохмотьях,   точно хищные   ястребята.   Из-за   полуразрушенной каменной стенки огромными   черными   глазами выглядывают две   курчавые   грязные девчонки.   Они   не   смеют   подойти   мальчишкам.   –   Куда?   –   спросил Гасан.

–   В ущелье,   –   сказал   Али.

 –   Там   очень   круто,   –   боязливо   заметил   самый   маленький, Тате.

– Трус. – презрительно заметил Али. – боишься, ступай к девчонкам. Идем, Гасан, там много, я знаю.

Мальчики вытянулись гуськом тропинке.   узкой горной   Направо   отвесная   пропасть,   налево   скалы, поросшие   мелким   кустарником,   там   сям   торчат   крепкие   красноватые   сосны   искривленными   стволами:   немало   потрепали   их   горные ураганы.   Сероватые   ящерицы   неподвижно   греются   на   камнях.   Под   камнями   гнездятся   ядовитые сколопендры.   Что это за шум, ровный, будто гудит   огромный жук? Это водопад! Струя воды обрывается отвесно с красной гранитной скалы,   такая   ослепительно   белая,   что   глазам   больно,   разбивается   по   камням   прозрачным,   чистым   потоком.   Подойти близко   нельзя.   Непременно   сорвешься   на   мокрых   блестящих камнях,   так   хотелось   бы   знойный   день   испить   ледяной,   ничем     не замутненной воды. Тропинка   все   уже.   Мальчишкам   приходится   ползти на   четвереньках,   хватаясь   руками   за камни.   Стоит   только   ноге   сорваться,   и покатишься вниз   будешь   катиться,   пока не   расшибешься   вдребезги   на   острых   камнях.   –   Направо!   –   скомандовал   Али.   Здесь уже   совсем   нет   тропинки, приходится   лезть по скале,   цепляясь   руками   за   выступы.   Али впереди всех,   за   ним   другие.   Вот Али   остановился, одна нога   на   камне,   другая   воздухе,   правой рукой   он   обхватил   ствол   небольшой сосенки, левой   залез   глубокую   расселину.   Есть!   Две серые   птички с   испуганным   визгом вылетают из   щели.   У Али   руке   пять   серых   крапинками яичек.   Бережно   кладет их   Али   папаху.   Этими яйцами   питаются   бедные горцы. Трудно   добывать пропитание   аулах. Земли мало, обработать   ее   трудно,   остается   только   пастушество   охота.   Вот   приходится   ребятишкам   лазить   по   горам   –   собирать яйца, а осенью   трудом   опасностью   набирать корзины спелой   синевато–   черной   ежевики.   Сегодня сбор хороший, у Али   полная   папаха   яиц.   С жалобным писком реют   взад и   вперед   растревоженные птицы.

–   Ты   отнимаешь   меня все   лучшие места,   –   кричит снизу   Мухтар.   –   давай   мне   половину яиц!

– Попробуй возьми! – ноздри у Али напрягаются, лицо делается жестким и злым.

– И возьму… – бормочет Мухтар, но не двигается с места: все мальчишки в ауле побаиваются Али.

– Тебе бы таким же разбойником быть, как твой отец, как его не убили пор! – , прибавляет Гасан.

– Что ты сказал про отца?! – Али, как кошка спрыгивает вниз, хватает Гасана за шиворот. Секунда – и клубок из двух крепко сцепившихся мальчишек катается по самому краю скалы.

– Я сброшу тебя в пропасть, – рычит Али.

–Гасан, Али, – вскрикивает Мухтар, – змея!!

В одну секунду Али ногах. Из-под большого камня выползла небольшая   зеленоватая змейка, ворочает головой во все стороны, нежится на солнце.   Хлоп, – круглый камень расшибает ей голову. Готово! Али берет змею за   хвост. Она висит как веревка. Али размахивает рукой, и змея летит в пропасть. Али перевел дух, равнодушно посмотрел на Гасана:

–Ступай, сегодня тебя не буду больше бить, только попробуй сказать что-нибудь об отце, я тебя спущу в поток, как эту змею.

Гасан молчит, смотрит исподлобья, глазах злой огонек: подожди, Али, когда-нибудь отомщу тебе...

Али возвращается в саклю. После свежего воздуха и ослепительного солнца в   горах , в сакле душно смрадно. Младшие дети в лохмотьях возятся на   пороге. В глубине на бурке охает стонет больная мать Али Зильфия:– О-о-о-о.

Али страшно. Уж целый день мать не говорит ни слова, а только стонет: о-о-о-о,  стонет хриплым голосом, а тело ее горячее , как жаровня.

Вот и отец вернулся с охоты. Отец Али высокий, худой, хмурый.

Он качает головой, – плохо. Приходит и старый дед, приходит одна соседка, другая соседка, третья соседка. Приходят качают головами. Плохо.

Али бежит к старухе Фатиме. Отец велел позвать старую Фатиму.

Старуха Фатима такая старая, что голова ее трясется. Она живет одиноко, как старая седая сова. Ее считают колдуньей. Ранним утром старуха Фатима спускается в долину. Она собирает травы, сушит их, варит в горшке на жаровне и что-то нашептывает. Она лечит своими травами людей и животных. Иногда травы помогают, но часто животные люди умирают.

Фатима пришла у Зильфии. Она дала ей выпить темно-коричневой вонючей настойки, на грудь велела повесить мешочек с зашитыми травами. Она сказала, что ровно к полночи болезнь должна выйти из тела Зильфии. Наступила ночь, Зильфия умерла.

II. АРБА ЗАУРА

– Я отдам тебя грузину Шальве, ты будешь служить в духане, он возьмет тебя,он мне многим обязан, мы едем завтра.

Так сказал отец, Али должен повиноваться. Дела в сакле после смерти матери совсем плохи. Теперь некому больше таскать воду из реки, некому прясть ткать сукна из овечьей шерсти, некому молоть на ручных жерновах ячмень для лепешек, некому ходить за домашними животными, некому присмотреть за младшими ребятишками. Всю осень Али нанимался пасти овец, когда настала зима, подул холодный ветер, на высоких горах выпал снег, – в сакле

Наступила нищета. Отец продал последних коз, барана, оставив себе только коня и оружие. Младшая сестра Али взяла за одну руку свою шестилетнюю кудрявую сестренку, за другую четырехлетнего братишку и пошла нищенствовать по дорогам, плясать, петь за жалкие медные гроши.

Отец решился уехать в Грузию искать счастья, а Али…

Али поступит в духан к грузину Шальве. Так решил отец.

***

Когда наступила весна, загудели, заскакали по камням полноводные ручьи речки,застлались горные луга свежей травой и коврами мелких пестрых цветов, арба старого Заура тронулась в путь. Сам Заур : седой, высохший горец, сидел спереди, подгоняя пару равнодушных буйволов. Скрипучие колеса тяжело дробили мелкие камни крутой горной дороги. В арбе полулежали Али с отцом.

Опасны горные дороги весной. То и дело пересекаются они пенящимися горными потоками. Размытые глыбы земли свисают над пропастями. Того гляди оборвутся, а с ними и арба, люди. Узки горные дороги...

Ехали часа три, остановились источника напоить точно буйволов. В эту минуту быстро спустился, скатился кубарем, по тропинке высокий  человек. Широкополая войлочная шляпа при -

крывала красное, обожженное солнцем лицо. Глаза были защищены голубыми очками. За спиной висел брезентовый зеленый мешок, а сбоку болталась странная круглая жестяная коробка на ремне. Человек подошел Зауру.

– В Тифлис?

– В Тифлис, – сказал Заур.

– Подвезите меня, будьте добры, до шоссе, измучился, ух, – сказал   человек, вытирая, лицо большущим платком, – и все травы эти завели,

добавил он как бы про себя,– невесть куда залез, по крайней мере хоть не зря. Что ж, подвезете меня?

–Можно, – сказал Заур.

Потолковали, сговорились.

И опять медленно поплелись буйволы. Дорога становилась все уже.   Огромные красноватые глыбы земли свисали справа. Левое колесо арбы катилось по самому краю обрыва.

Ехали с полчаса, и стало вдруг быстро темнеть, хотя солнце стояло высоко.   И неизвестно откуда огромные иссиня-черные тучи загромоздили небо,   путаясь горных вершинах. И совсем пропало солнце, и стало темно как в   сумерках, потом сразу светло, на одно только мгновенье, словно небо раскололось

изломанной ослепительно– серебряной щелью. Потом снова и снова...

И загромыхало небо, загромыхали горы скалы, как – будто округ ломалась и   рушилась земля. А по черному небу справа и слева неустанно хлестал   серебряный бич молнии. И с грохотом, треском, рокотанием, свистом,   воплями грозы сливался неровный, непрерывный шум, точно на землю   без устали выливали полные ушаты воды…

А когда небо до последней капли вылилось на землю опять заблестело солнце,   нажаривая камни, и ворчливо разбрелись тучи, буйволы все так же невозмутимо   тащили арбу по размытой дороге. Вдруг Заур дернул вожжи, остановив   арбу. Вдалеке послышался глухой рокот, точно надвигалась откуда-то вторая гроза,   потом гул затих.

– Обвал, – сказал Заур. – нельзя дальше ехать.

–Почему нельзя? –спросил отец Али.

– Опасно, – оборваться можно, дорога узкая.

– Проедем, —сказал отец.

Заспорили. Спорили горячо, криком, размахивая руками.

Наконец тронулись дальше.

Не проехали пяти минут, как опять остановились. Часть дороги была   засыпана землей. Дорога обвисала над пропастью, угрожая каждую секунду обвалиться.

– Я говорил, – сказал Заур, – надо поворачивать на другую дорогу.

Но в эту секунду огромнейшая глыба земли медленно обвалилась под задним колесом арбы.  Заур спрыгнул ходу. Буйволы рванулись вперед. В упряжи что-то лопнуло. Буйволы остано–  новились, тяжело поводя боками, опустив головы. Арба висела на краю   обрыва, держась одними передними колесами внезапно опять набежал   сильный порыв ветра, заметались кустарники, прилегли травы. Вдали новым раскатом прокатился гром.

– Али,– сказал отец, – беги, скорей беги в соседний аул, зови на   помощь, скорей. Если будет еще гроза, нас снесет в пропасть вместе арбой.   Скорей.

Как дикий молодой козленок помчался по до роге Али.

Бежать было нелегко. Ноги расползались по скользкой земле, срывались. Несколько раз Али падал. Несмотря на свою привычку к горам, мгновениями он изнемогал.   Он раскровянил себе колени, сильно ушиб локоть...

Али напрягает последние силы. Аул далеко. Не успеть. Но вот вдали голоса...   помощь...

Али свертывает с дороги на узкую горную тропинку, пахнет дымком.   Редкие дребезжащие блеяния. Горные пастухи...

Теперь Али уже кубарем катится вниз, а с ним трое рослых горцев... Пора. Земля под арбой все более и более оседает.

Нелегко выпрямить арбу, нужно распрячь буйволов, приходится изо всех сил подпирать арбу телом. Заур кричит, бранится, пастухи кричат, отец Али кричит, одни только буйволы

покорно невозмутимы.

Только успели повернуть арбу, впрячь буйволов и съехать с опасного места, как   небо разразилось новым ураганом потоками дождя.

Кусок дороги, где за минуту перед тем стояла арба, внезапно дрогнул, шевельнулся, точно живой, словно поколебался одно мгновенье, и медленно и тяжело рухнула   вниз огромная глыба.

На месте дороги разверзся широкий провал, внизу темнела пропасть шумящей внизу, в

глубине, речкой.

Все молчали. Один только спутник пробасил.

–Здорово... Вот так штука.

Ехали медленно. Выехали другую дорогу, более широкую, которая вела на шоссе.   Ехать по шоссе было дольше, но зато вернее. Али любопытством поглядывал   на незнакомца, главное круглую жестянку, которую незнакомец, бережно   сняв себя, положил на край арбы.

„Верно много денег там",– думал Али.

На одном из поворотов арба задела колесом большой камень и сильно   привскочила, накренясь на один бок. Жестянка подскочила вместе с арбой,   перелетела через край и покатилась вниз в пропасть, со звоном цепляясь за   камни.

–А-а-а! —застонал путешественник, схватившись за голову, батюшки,   помогите, стой, держи, гербарий мой, гербарий!..

Арба остановилась, буйволы чуть-чуть повернули головы.

Отец Али соскочил и развел руками, знаками показывая незнакомцу, что делать   нечего. Жестянка висела, зацепившись ремнем за кустарник, глубоко над пропастью.   Гербарий мой, гербарий,– стонал незнакомец, бегая по краю обрыва.– Все пропало, все даром,  все труды даром… Он не помнил себя от отчаяния, казалось вот-вот бросится сам   вслед за жестянкой.

Очки слетели с его носа, фетровая шляпа валялась на дороге пыли. Нагнувшись   над обрывом, незнакомец тянулся к жестянке руками, шепча что-то, чуть не

всхлипывая:

–Гербарий мой, лучшие травы, редчайший экземпляр Gепtіапа. Из-заних   на ледник лазил пропало, все, все... И какие экземпляры …

–Я достану,– вдруг сказал Али. Не успел незнакомец опомниться, как Али уже   скользил на животе по отвесу, цепляясь руками за камни и выступы.

–Расшибешься, сорвешься, не надо, не надо! —кричал незнакомец вужасе наклоняясь над пропастью.

Но жестянка была уже руках Али. К его удивлению, она оказалась чрезвычайно   легкой.

Через несколько минут Али уже стоял на дороге, потный, с расцарапанными руками и,

широко улыбаясь, протягивал незнакомцу жестянку. Незнакомец ошалел от восторга.   Он громко захохотал, расцеловал Али, бросился с жестянкой к арбе, от арбы опять к Али, наконец сел на камень, отдуваясь, обмахиваясь платком:

–Ну и молодец, вот уж молодец, точно обезьяна, —качал головой незнакомец, открывая жестянку. Али удивился: вместо ожидаемых драгоценностей жестянка была полна   сухими травами, корнями.

„Вот тебе и раз. И стоило ли из-за такой дряни в пропасть лазить!"

– думал Али.

С этой минуты Али с незнакомцем стали настоящими приятелями. Обменивались   друг с другом кивками, знаками, гримасами, но все-таки кое-как объяснялись.   Очень бы хотелось Али узнать, на что нужны незнакомцу все эти травы,

–„верно колдун думал Али. Иногда незнакомец с громким криком выскакивал из   ар бы, на ходу выхватывал из кармана большой складной нож и с жаром   принимался вырывать из земли какой-нибудь цветок или траву, потом он пыхтя   опять вспрыгивал в арбу, отдувался с довольным видом, отряхивая с корня землю, опускал траву в жестянку.

Добродушный незнакомец нравился Али, еще больше нравился ему нож   незнакомца, большой с тремя лезвиями и всякими крючочками остреями. Али   брал ножик в руку, поглаживал лезвие и с жадностью вертел нож, любуясь   им со всех сторон.

Так ехали до вечера. Дорога шла теперь подгору крутыми белыми зигзагами,   буйволы трусили рысцой, арба подпрыгивала и колыхалась во все стороны в облаках сухой белой пыли. Теплый ветер несся в лицо. В голубую мглу все дальше и дальше отступали горы, все близилась широкая долина с журчащей посреди Арагвой. На зеленых покрытых виноградниками склонах мигали огни аулов. Быстро темнело. На долины опускалась мягкая южная ночь.

Перед одним из придорожных духанов, где остановилась арба Заура, стоял весь пыльный большой грузовой автомобиль. На него насаживалась с громким смехом шумливая толпа молодежи: мужчин женщин. С удивлением заметил Али, что у некоторых вместо юбок были короткие шаровары, выше колен, и многие носили волосы остриженными. Незнакомец соскочил с арбы, врезался толпу молодежи долго беседовал со старшим. Потом подошел к Зауру.

– Дальше я еду ними, – сказал он, —так будет для меня скорей.

Он щедро расплатился Зауром, потом повернулся к Али, ласково потрепал его по плечу и протянул ему свой нож: – Возьми себе на память, – сказал он. У Али глаза загорелись как волчонка. Он не промолвил ни слова, только крепко вцепился в нож жесткими, сухими пальцами. Незнакомец вместе со своей зеленой жестянкой брезентовым мешком уселся на грузовик, сдавленный со всех сторон боками, руками, плечами, оглушенный звонким молодым хохотом. Грузовик рявкнул, колыхнулся, взвыл и помчался вниз по шоссе. Долго еще облаках пыли отдувалась пузырем спине незнакомца холщевая рубашка и, наконец, скрылась за поворотом. А справа сзади высокие горы „Большого Кавказа" все больше и больше скрывались в темноте синей южной ночи.

III. ДУХАН ШАЛЬВЫ

В придорожном духане грузина Шальвы, куда отец Али отдал своего сына, целый день стоит шум, говор, звон посуды. Перед жаровней на длинном железном вертеле крутится жирный шашлык. Посетители, склонясь над столиками, играют домино и в нарды, сухим треском рассыпаются кости, то дело сердитые возбужденные воз гласы прорываются

сквозь звон посуды заглушаются хриплым стоном большого заводного органа. На других столиках жадно едят всевозможные жирные кушанья. Кто шашлык, кто чебуреки, кто чихертму, кто люлик-хабаб, запивая еду кисловатым вином. Вина вдоволь: целая бочка стоит тут же в углу, и улыбающийся хозяин, жирный грузин Шальва, то дело напол– большие кружки. А горячие, острые лучи солнца, пронизывая голубоватые волны чада, пле– щутся на грязноватой стене, на грязноватых скатертях, на блестящем медном кране у бочки, на лоснящихся от жира пота лицах. На дворе знойно и сухо. В духане душно. – – Али, еще вина!

–Али, неси тарелки!

–Али, куда пропал?

– Али, нарежь шашлыка!

–Али, живо!

Али мечется как угорелый. От столиков к бочке, от бочки жаровне, от жаровни опять к столикам, от столиков к двери с кипой тарелок. Два месяца прошло тех пор, как отец Али ударил по рукам Шальвой, оставив ему сына. Трудно было привыкать Али суетливой работе духане, после ленивой, привольной жизни в горах. хозяином Али ладил. Шальва был нрава веселого, добродушного, только чересчур горя– чего, особенно когда подвыпьет, выпивал Шальва нередко. Был у Шальвы сын Вано, года на четыре старше Али. Вано помогал отцу в духане и сразу невзлюбил Али. Разговаривая с Али, Вано любил покричать, покомандовать, этого– то терпеть не мог Али. Иной раз Али крепко сжимал рукой кармане нож, подарок незнакомца. С каждым днем ненависть Али к Вано все усиливалась, да было за что: Вано был скрытен, завистлив, ленив жаден, особенно до денег. Как-то раз жарким полднем Али пробирался между столиками с огромной кипой грязных тарелок. Его окликнул Вано: – Али, пойди налей мне вина. – Ты видишь, мне некогда, – угрюмо огрызнулся Али. – Лентяй, – крикнул Вано, – слушай, раз говорю! Али остановился, глазах него помутилось, рука опять судорожно ощупала кармане нож. Когда кончу работу, проворчал Али. тогда принесу,– упрямо – Дрянь, – зарычал, взбешенный Вано, подбегая нему выхватывая у Али тарелки,– ступай, ну, а не то! .. Но эту минуту Вано, отступив, зацепился за столик, поскользнулся и растянулся на полу, под оглушительный звон бьющихся тарелок. Неожиданно за спиной Вано Али очутился Шальва, красный как помидор. – Это еще что? – Это он! – сказал Вано, указывая на Али.

– Врешь, – завопил Шальва, угостив сына звонкой оплеухой, сам видел, не он, а ты, за этим последовала новая пощечина и целый град ругательств. Долго кипятился Шальва, Вано куда-то исчез. Али хмуро подметал осколки. С этого дня скрытая неприязнь между мальчиками перешла открытую вражду. Вано всюду, где только мог, старался насолить Али ловкими, умелыми подвохами восстановлял против него отца. Мало-помалу добродушное, ласковое отношение Шальвы Али сменилось постоянным раздражением подозрительностью.

IV. ССОРА

Жизнь духане шла своим чередом. Прошла зима, наступлением лета число посетителей постепенно увеличивалось. То дело к дверям духана с воем подкатывали тяжелые грузовики, подъезжали густо усыпанные пылью линейки, духан врывались шумные толпы экскурсантов. Каких только не было: и мужчины женщины, девушки красных платочках, мальчики трусиках, красными подвязками на шее, крепкими мускулистыми ногами, темными как шоколад. Лица у всех загорелые, пыльные, красные, носы лупятся, обожженные солнцем, но все здоровые, бодрые, веселые. Али знал, что эти люди приезжают из России, чтобы узнать Кавказ. Али за свое пребывание у Шальвы на– учился немного говорить по-русски – настолько, что мог объясняться приезжающими. Все сто– лики быстро занимались. Вано еще один грузин играли на „чиапуре", заливалась „нагара", Шальва наполнял кружки вином из бочки. Али то и дело . Иногда, раз– веселившись, Шальва пускался в пляс, поставив на круглую, как тыква. голову пустую винную бутылку. Он ловко балансировал своим жирным телом, лицо лоснилось сияло, точно медный таз, черные глаза сверкали маслянистым блеском, точно говорили посетителям: „Что скажете? Ведь весело духане грузина Шальвы?!" солнце снаружи обливало раскаленными по– токами белую дорогу запыленные серо-зеленые деревца у двери духана. Заезжали духан и кавказские жители – горцы бурках, вооруженные; они привязывали у две– рей духана своих прекрасных кабардинцев. Бы– вали также греки, армяне, персы, турки. · Однажды жарким июньским полднем Али Вано пошли купаться. Речка протекала внизу под дорогой. Купаться самой речке было не– возможно: она неслась мутная и желтая, бешено громыхая камнями, но в некоторых местах она образовала у берега небольшие затоны, где вода только тихо крутилась. Зато было так мелко, волг доходила лишь до колен. Тем не менее Али и Вано удовольствием легли на камни, обливая себя водой. Али Вано почти не раз– говаривали друг смешливо начал другом. Но сегодня Вано задирать Али. на– – Как ты думаешь, Али, не поплыть ли нам подальше от берега? – Нас сможет унести течение, -угрюмо сказал Али. Вано захохотал: – Скажи лучше, что ты боишься! – Я боюсь! – Али побледнел: – никогда ни– чего не боюсь, но я не такой осел, как ты. Если я осел, то ты заяц, – сказал Вано, сжимая кулаки, – готов побиться об заклад, что ты не посмеешь усесться вот на тот боль– шой камень, тебе приятнее, как свинье, лежать в иле. . . Большой камень, о котором говорил Вано, тор– чал из воды том месте, где кончался затон. Вода бешеным водоворотом крутилась вокруг камня, обкатывая его белой пеной целыми фонтанами брызг. – Ну-ка, ну, – хорохорился Вано. – Полезай сам, если хочешь, – огрызнулся Али. Ты более ловок, чем я, недаром отец всегда твердит: „Уж и ловок этот Али!" а меня называет неуклюжим медведем.

–Ну, где, же она твоя ловкость? Что-то не вижу, трус ты. больше ничего. . . Али не выдержал, быстрыми скачками миновал небольшое пространство стоячей воды. Сильное течение ударило его по коленям чуть не сбило с ног. Вот и блестящий мокрый камень. Али протянул руку Пальцы его скользнули по – Ну что. – крикнул Али, – видишь! Но эту минуту пальцы быстро соскользнули камня, опять протянулись, опять соскользнули. Поток подхватил Али, закрутил его как щепку... Голова Али на мгновенье черным пятном выскочила из пены, потом исчезла... Вано неуклюже бежал берегу, зовя не слишком громким голосом на помощь. Но кругом не было никого. Али не захлебнулся, Али не растерялся, Али был силен, ловок смел. Вода крутила его во все стороны, и он изо всех сил работал плечами руками, стараясь пробиться берегу. Грудь колени, живот

бились камни, ушах гудело, Али выбивался из сил. Еще секунда – и он превратится бесчувственный мешок, отданный на потеху волнам. И вдруг Али ударился лицом обо что-то мягкое, большое, теплое, слегка косматое. От ушей как будто сразу что-то отлегло, течение точно сразу ослабло. Али вытянулся в воде, лицо его упиралось бок какого-то большого животного. Али удалось кое-как приподняться. Животное повернуло голову. На Али уставилась рогатая голова спокойные сонные глаза. Это был буйвол; позади него, впереди, рядом лежали стояли воде другие буйволы; иные жадно тянули воду, другие просто отдыхали от пол– дневного зноя прохладной воде. Али был спасен. По спинам буйволов он кое– как добрался до берега шатаясь пошел назад своей одежде. Его окружила кучка людей, пастухов прохожих, они громко выражали свое сочувствие, возбужденно крича, размахивая руками. Вано среди них не было. Вано сидел на пороге духана, когда к нему подошел бледный, трясущийся, измученный Али. Вано выпучил глаза: – Ты. ты, а я уж думал ... ну, я очень рад Но как же ты . . . Али не ответил Вано, он только сверкнул на него глазами, рука его по привычке крепко стиснула кармане нож. · Один раз духан заехал богатый купец, перс, тонким ястребиным носом, черной кудрявой бородой, хищными острыми глазами. Ел много, пил также много, заплатил хорошо, обещал за– ехать на обратном пути. Перед отъездом прилег отдохнуть задней комнате духана. Стояла томительная полдневная тишина. Шальва ходил цыпочках, чтобы не разбудить важного гостя. Вдруг – перс громко позвал Шальву:

– Хозяин, сюда! – Перс сидел на циновке на полу, глаза его злобно бегали, ноздри раздулись.

– Хозяин, где деньги?

– Деньги? – мягким, заискивающим голосом спросил Шальва.

– Да, деньги, – громко крикнул купец,– были деньги Здесь в одежде, русские деньги бумажки... десять бумажек. Давай! Кто взял?

– Как могу знать? – виноватым, растерян– ным голосом говорил Шальва. – Сюда никто не входил.

– Деньги, —кричал перс, – тряся Шальву так, что складки жира ходуном ходили под его рубашкой. В духане поднялась суматоха. Обыскали все уголки, лазили по полу, обыскали Вано, Али, – денег не было! Перс кричал, ругался, обещал арестовать Шальву, снести духан и, наконец, уехал, обещая пустить по всему Кавказу дурную славу духане Шальвы. В этот вечер черные тучи ходили по небу, глухо прокатывался гром, темно и мрачно было духане. Шальва сидел насупившись. Больше всех доставалось Али. Несколько раз Шальва подозрительно поглядывал .

Убрав посуду, Али вышел на крыльцо. Вдалеке молния широко рассекала темные клубящиеся тучи. Пахло дождем. визгом пролетела стая испуганных птиц. Вано подошел Али, засунул руки карманы язвительно смотрел на Али. злых бегающих глазах поблескивал странный огонек.

– Чего ты на меня смотришь? – вдруг резко спросил Али, надоел!

– Хочу смотреть и смотрю, – ответил Вано. Убирайся, – вдруг глухо сказал Али. Вано хихикнул.

– Я тебя ненавижу! – прошептал Али. – А с тех пор как знаю, что ты вор. говорить с то бой не хочу.

– Кто вор? – насмешливо вызывающе спросил Вано.

– Ты! – в упор крикнул Али, – я видел, как ты шлялся под окном засматривал внутрь. – Я?– переспросил Вано, позеленев от злости. А может быть я лучше знаю, кто вор ! – Ты что говоришь? – крикнул Али. поды– маясь весь бледный, дрожащий от негодования.

– Я знаю, кто украл у перса деньги.

– Ну. говори, – угрожающе подступил Али к Вано.

– Ты, я сам видел… – Вано не договорил, – Али как кошка вцепился противнику в шею. Вано был сильнее. Али цепче.

Мертвой хваткой вцепились противники друг друга крепко сплелись. И вдруг струя крови, хлынув из руки Вано, потекла на землю, быстро впитываясь в сухую пыль. – —Разбой! Помогите! – отпихивая себя Али крикнул Вано.

Али бледный поднялся земли, глазах у него стоял туман, дрожащими пальцами сжимал он лезвие. Он медленно сложил нож, опустил его карман, тяжело дышал, постепенно приходя себя. На шум выбежал из духана Шальва.

– О-о-о !– вопил Вано, размазывая кровь рукой по лицу. Рана была неглубокая, но измазанное кровью искаженное лицо Вано было страшно.

– Что это? – крикнул Шальва, схватив Али за плечо. – Он, он хотел убить меня, – жаловался Вано.

– Он вор, он украл деньги, видел, а теперь хочет убить меня. О-о-о...

– Вон! – завопил Шальва, – вон отсюда сейчас же, собака, вор. Сейчас же вон из духана! Если бы не твой отец, я бы тебя тюрьму загнал, в железо бы заковал, вон отсюда, дрянь, мерзавец, вон, разбойник! Сильным толчком отбросил Шальва на улицу Али захлопнул дверь духана. Громовый раскат покрыл его разъяренные крики. Стало темно. Дождь хлынул ливнем, и под сплошной сеткой дождя быстро удалялась по дороге небольшая стройная фигура мальчика облипшей на нем одеждой. Через полчаса тучи разрядились. Появился даже обрезок луны, ныряющий в лохмотьях туч. И когда духане потух огонек керосиновой лампочки, задней двери духана выскользнула другая фигура, скрюченная, с рукой, перевязанной полотенцем. Осторожными шагами фигура при– близилась большой груде камней, раздвинула камни, вынула несколько бумажек, сосчитала их. Убедившись, бумажки не промокли, скрюченная фигура опять закопала бумажки в землю, заложила их сверху камнями легкими коша– чьими шагами скрылась в доме. Стояли июльские жары. Тифлис задыхался от духоты. Солнце палит мостовые, тротуары, по– рывы горячего ветра поднимают столбы пыли и несут ее целыми волнами по улицам. Даже местные жители, привыкшие такой жаре, стараются куда-нибудь укрыться: под навесы, под пыльные деревья. Маленькие ослики, перекинутыми через спины яркими вышитыми мешками бурдюками с вином измученно тащатся по крутым переулкам. За ними понуро следует погонщик. Торговцы фруктами лениво сидят своих лавчонок, сонными глазами следят за редкими про– ходящими. Дремлет чистильщик сапог на улице, юркий мальчишка тщетно предлагает букеты вялых роз. Кричит протяжным голосом продавец кавказских сладостей, да вряд ли кто польстится такую жару на приторно-сладкие чухчели, миампули (персики орехами) и гозенах (мед орехами). Только у лавчонок прохладительными напитками стоят небольшие кучки людей, быстро опорожняют стаканы, да мальчишки грязные, оборванные азартом играют на улице в кости. А солнце все палит и палит, выжигает унылые холмы плоские горы, окаймляющие Тифлис. С ровным говором бежит мутная грязно-желтая Кура. Вот но улице измученной походкой тащится худой, оборванный мальчуган. Мальчуган озирается по сторонам. Перед ним открытая дверь, над дверью надпись по-грузински, снизу русскими буквами: „Пекарня". Да и писать не нужно, – сильный запах теплого хлеба так и ударяет в нос. Мальчуган заходит на порог пекарни. Толстый булочник в грязновато-белом фартуке вываливает на прилавок из корзины целую груду поджаристых теплых бубликов.

– Чего надо? Не нужно работы?

– Убирайся!

– Я бы мог разносить хлеб.

– Убирайся живо!

– Мне не нужно платить денег , я хочу есть.

– Уйдешь ты, ну? Булочник двигается к двери.

Мальчуган быстро выскальзывает. И опять тащится медленно по раскаленной мостовой. Али уж третий день слоняется без дела по роду. Найти работу такое время трудно. Али потолкался и духанах, и у торговцев, но ото– всюду его выгоняли. Приходилось кормиться чем попало: полугнилыми фруктами, чуреком или бубликом, выброшенным из милости. Есть хочется страшно. Острый запах жарящейся тут же на улице на сковороде баранины дразняще щекочет нос. И вдруг Али останавливается. Думает. Рука быстро опускается карман, нащупывает там что-то. Али думает, потом полубегом мчится на рынок, на майдан. Маленькие лавчонки ютятся одна возле другой узкими коридорами, защищенными от солнца деревянными навесами. Солнце пробивается сквозь доски, золотыми полосками освещает шумную, говорливую пеструю толпу. Здесь стройные горцы черкесках, юркие чернявые армяне, флегматичные персы в пестрых халатах, и турки в чалмах и красных фесках, русские приезжие. Они жадно засматриваются на товары, глазеют по сторонам, неумело торгуются. чего-чего нет в лавчонках: оружие, халаты, шелковые платки, бурки, ковры, серебряные изделия, чувяки, глиняная посуда. Али подходит торговцу металлическими изделиями и протягивает ему прекрасный большой нож с тремя крепкими лезвиями. Ярко сверкает на солнце блестящая сталь. Торговец не спеша раскрывает нож, равнодушно крутит его во все стороны и, отдавая Али, говорит: – Один.