Текст книги "Пошлые истории"

Автор книги: Анастасия Полканова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Анастасия Полканова
Пошлые истории

Яшкин кот

Было 21:30 и согласно давно устоявшемуся распорядку Яшка Фишкауфер съел маленькую порцию хлопьев, принял душ, почистил зубки, надел пижамку, пожелал маме спокойной ночи, завел будильник и забрался в кроватку. Было 21:55. Пять минут на настроиться на грядущий сон. Мама явно сменила белье – оно хрустело и пахло цветами. Пижамка тоже была будто накрахмаленная. Всё вокруг дышало чистотой. Яша проверил социальные сети, уточнил, не будет ли каких изменений в расписании пар, положил телефон на прикроватную тумбочку, блаженно закрыл глаза – и в ту же секунду задребезжало. 22:01.

Сообщение было исчерпывающим. Два эмодзи: рука-ОК, рука с указательным пальцем, знак вопроса.

Яша потер переносицу.

«Че молчишь?» – пришла догонка. И тут же: «В 11 у меня, жду, лапа».

Деваться некуда. Яша встал из-под теплого, мягкого и в то же время хрустящего, как свежеиспеченный багет, одеяла. Из угла напротив тоскливо смотрел на него ортопедический матрац на брошенной лёвиной кровати. Яша, как внук заслуженного врача РФ, четко знал, что самое главное в этой жизни – это полноценное разнообразное питание и здоровый сон. И все же вот уже в который раз он пренебрегал семейной заповедью Фишкауферов «Нет ничего важнее сна». Была – она.

– И куда же это ты, прости меня, идешь? – в дверях родительской спальни стояла мама. Радостной она не выглядела.

– Мам, мне надо другу помочь. Он посреди дороги стоит – не знает, в чем дело. У него и с аккумулятором проблемы вечно, и карбюратор барахлит. В общем, надо помочь.

– И едешь чинить карбюратор друга в пол-одиннадцатого ночи ты в рубашке и брюках с выпускного?

Яша осмотрел себя, будто сам не понимал, как на нем оказалась вся эта одежда.

– Да, они удобные такие.

– И едешь ты на лёвиной машине.

– Ну а на чем же еще?

Мать вздохнула с таким звуком, будто собиралась харкнуть Яше в лицо. Но лишь дала ему пощечину взглядом черных глаз, молча повернулась и ушла.

– Мам, да в конце концов! Я на третьем курсе! – просипел Яша в захлопнувшуюся у него перед носом дверь.

Впрочем, его ждала Галя. Думать было некогда. Вернее, всю мозговую активность перетянул на себя наглый гипоталамус.

Необремененная интеллектом, Галина была известна в городе глубокими знаниями во вполне конкретной сфере, и практическая ценность ее деятельности не могла быть переоценена. В своей ветви науки Галина проявляла себя преданным делу исследователем.

– Ты сегодня рано что-то, – сказал Яша, войдя в прихожую и глядя, как она быстро начала стягивать с него штаны. – А то что вчера, что позавчера… Я раньше двух и не ждал звонка. Может, после двух оно и лучше бы было – я же всю неделю идеально уходил, никто меня не видел, не засекал. А сегодня прямо на мать вышел.

– Мхм, – она кивнула и впилась ему в шею. – Завтра это, придется рано в уник как бы. Пересда. А, не, две пересды.

Она схватила его за края расстегнутой рубашки и швырнула на диван.

– Че как разоделся-то? – она выплюнула жвачку на пол. – Ладно, пох.

И понеслась. Сил у гостя хватило на полтора часа.

– Это че еще за херня? – Яша возвел глаза к небу. Видимо, сегодня такова была его планида – разочаровывать женщин.

– Галь, я устал. Я не высыпаюсь.

Галина развела руками.

– Хз. Точно устал?

– Да.

– М… – задумчиво произнесла она, не привыкшая посвящать делу всей жизни меньше трех часов в ночь.

– Хочешь я тебе к пересдаче готовиться помогу?

– Чего? – прыснула Галина.

– Ну или давай просто поговорим, – Галина искренне расхохоталась.

– Да ты жжешь сегодня не по-детски.

– Нет, серьезно. У нас, конечно, свободные отношения. Но все же. Говорить мы тоже можем.

Дама яшиного сердца сняла портупею, стянула чулки. В наряде Евы исчезла в гардеробной. Вернулась в огромной футболке с дырой на рукаве.

– Яш, я чет так затрахалась, – Яша был не удивлен. – Вот у тебя никогда не возникает ощущения, что тебя используют?

Яша, выдергиваемый из теплой постели посреди ночи на протяжении двух недель чужой хочкой, не нашелся что ответить.

– Вот-вот. И мне казалось, что использование невозможно. Типа … как, да? Мы же люди все.

Несмотря на безупречную логику Галининых рассуждений, Яша не знал, что вставить. Хе-хе.

Галина пошла на кухню. Судя по запаху, она готовила чеснок, жаренный с луком.

– Галь, – крикнул Яша. – А ты не хотела бы с моими родителями познакомиться?

– Я знакома с ними.

– В смысле?!

– Мама твоя, кажется, в детской комнате полиции работала? У меня все приводы к ней были. А батя твой… А батю твоего я не знаю.

Яша не заметил, как съел то, что должно было быть кусочком хлеба с яичницей посередине, а стало подошвой. Не заметил, как эта вечная жрица – шикарное белье, красные губы, волосы по пояс – стала земной девахой в грязной футболке xxl с невнятным пучком и недобритыми ногами заброшенными на липкий стол. Не заметил, как начал рассказывать ей про маму и ее вечную разочарованность в нем, про замечательного Лёву, про свою феноменальную родословную. Галина сидела – взгляд теленка, желваки ходят туда-сюда, жует свой луковый чеснок на якобы гренке. Было непонятно, слушает она его или нет, слышит ли, понимает ли. А Яша все говорил.

– Ты комплексуешь что ли? – наконец, подала голос луковая королева.

– А?

– Ну ты комплексуешь?

– Нет…

– Да конечно, ага. Три часа ноешь, какие у тебя в семье все гениальные, а типа как хрен во щах по жизни болтаешься. Че там ваши пра-пра родственники добились – ну это их проблемы. Да и вообще, знаешь, прошлое хорошо тем, что его хер проверишь. Говори, что бог на душу положит. Да и с настоящим та же тема, в общем-то. Ну а твой Лёва молодец типа. Только и че? Ну учится в столице бесплатно, и машину себе купил на президентский грант еще в школе, и зовут его уже работать, и на деда вашего он похож. И? Ну мамка ваша его вроде как больше любит. Дальше-то что? Чем ты хуже?

Яша набрал полную грудь воздуха, чтобы выдать бескрайнюю порцию давно мучивших его страданий и – уснул.

Утро выскочило перед ним, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, – только убийца с суровым ожирением, оно придавило его. Нужно было возвращаться домой. Яша отдал бы что угодно, только бы избежать этого парада стыда. Парень взлохматил прилизавшиеся за ночь кудри, потер глаза. Поймал себя на мысли, что впервые видит это легендарное место при свете солнца. Он почему-то считал, что при свете солнца эта квартира существовать не может. Что она исчезает при первых же криках петуха. Или при первых же криках санэпидемиолога (возможно, и последних).

Голос матери узнаешь из тысячи. Голос матери распознаешь в любой толпе. Легко было его распознать и в пустом подъезде, освещаемом лениво встающим, потягивающимся солнцем, чьи лучи кривенько пробивались сквозь немытые подъездные стекла. Голос, который шептал Яшеньке в детстве на ночь молитву, голос, которым рассказывались самые добрые сказки и пелись самые мелодичные песни, отдавался от болотного цвета стен:

– …эта махровая шалава! Эта матерая прошмандовка! Эта прожженная проблядь!

Яша взглянул на часы. 5.55. Можно загадать желание.

Яша поворачивал ключ и страстно желал, чтобы дверь открылась в какую-нибудь альтернативную реальность.

В коридоре стояли отец и мать. Мать впервые за последние двадцать лет, видимо, для пущего контраста между благочестивым домом и вертепом, из которого он плелся, была гладко причесана и в платке. Отец стоял в семейках и недоумении.

– Мы волновались, Яков, – прорекла мать настолько отточено и торжественно, будто открывала органный концерт в филармонии. – И нам таки, Яков, необходимо поговорить.

– Мам, не о чем тут говорить. И это нелепо, что ты со мной так, как будто я несмышленый ребенок. Я имею полное право, мам, полное, ночевать где хочу, встречаться с кем хочу и так далее по списку. Моя это жизнь, мам. Моя.

– Ты. Что. Себе. Позволяешь?! – по тому, как ровно мать повышала ноты, закрадывалось предположение об оперном прошлом родительницы.

– Сюрприз! – в двери стоял сияющий счастьем и самодовольством Лёва. – Ба, а ты куда собрался в шесть утра, красавчик в костюме с выпускного? Рассвет встречать?

– Да он уж встретил у нас. Он уж как встретил!

– Маман, бог с вами, зачем так визжать? – широко разулыбался Лёва. – Лучше поди и обними своего любимого сына! В конце концов, приезжаю я не каждый день, а встречаете вы меня вяло. Впрочем, удивлен, что встречаете в такую рань! Приятно! А где же плакаты? Где слова поздравлений? Или у нас в семье у каждого по столичной премии для выдающегося студента осенне-зимнего семестра?

– Лёвушка! – мать скинула мешающий платок и кинулась обнимать и целовать сына. Яша заметил, что отец косится в его сторону и как будто бы с завистью буравит глазами точку где-то в районе уха.

– Я в душ, – буркнул Яша, пока мать восхищенно обласкивала старшого.

В ванной загадка отцовского взгляда оказалась решена. На шее алел потрясающий воображение синяк.

– Вот ведь дерьмо, – вздохнул Яша, у которого была одна водолазка и та в грязном белье. – Вот ведь дерьмо, – повторилась реплика, когда Яша обнаружил сомнительную сыпь в жизненно важной области. Что ж, дама его сердца благодаря своим аппетитам застрахована была только от цинги. – Ладно, – проявил Яша чудеса самообладания, – решать проблемы по мере их поступления.

Яша оглянулся. Шампуни, свежеразвешанные трусы, средство для бритья, материнская косметичка… Стоп! Материнская косметичка!

Лёва пошел внешностью в мамку, Яша же был копия отец. Мать у них всегда выглядела так, будто только-только вернулась с югов: лоснящаяся смуглая кожа. Отец по тону кожи был, скорее, потерянный в таинственных туманах Трансильвании вампир-альбинос. Яша щедро наносил на щуплую шею материнский тональный крем, седьмое чувство подсказывало – успех неизбежен. Менее заметно было бы только обвести засос маркером и нарисовать в его сторону по всему телу стрелки, как стрелки на полу самолета к аварийным выходам.

– Правильно! Я давно тебе говорю, что с парнями тебе повезет лучше, чем с девчонками.

– Твою мать, Лёва, дверь закрой!

– Найти тебе инструкцию, как делать смоки айз или ты уже все знаешь-умеешь, брат мой, моя гордость?

– Пожалуйста, просто заткнись и закрой дверь.

– Ладно, – добордушно улыбнулся Лёва, запирая дверь. – Как дела? Нафига косметичку распотрошил?

Яша бессильно оторвал руку от шеи.

– Ого. Нормально! Пылесос?

– Галя.

– Галя?! – Яша кивнул. – Та Галя, о которой я думаю? Единственная Галя, не нуждающаяся в дополнительных пояснениях Галя?!

– Да, да, да! Галя. Та самая.

– Гонишь!

– Нет.

– Да не может этого быть. Не мог ты с Галей замутить.

– И тем не менее.

– Брат, не шути со мной. Галя – единственное, почему я жалею, что свалил в Москву.

– Не шучу. Она, можно сказать, сама инициировала.

– Нет… – Лёва замер и не отмирал. Наконец, рука, которой он якобы вальяжно прислонился к душевой, затекла смертельно, парень дернулся от побежавших по почти отмершей конечности иголочек, дверь в душевую открылась и он упал, свалив сушилку с трусами. – Нет!

Яша быстренько прибрал за собой и братом, пока тот, словно контуженный, сидел в душевой и ошалело следил за малышом, принесенным 22 года назад из роддома вопреки всем лёвиным возражениям.

– Галя! – услышал Яша эхо недоуменного восклика, когда заходил в комнату.

На кухне мать гремела тарелками и столовым серебром. По звону было ясно, что в ней борются нежность и ненависть. Слышалось, что иногда приборы ложились с веселым позвякиванем, обещающим вкусный завтрак, а иногда тарелка падала на стол так, будто хозяйка дома в последний момент передумала ее запускать в стену.

– Мам, не сердись. Я просто остался ночевать у друга, которому помогал. И кажется, пока возились со всем этим делом, переохладился и простыл немного, – прохрипел Яша, появляясь в столовой в шортах, шерстяных носках и шерстяном шарфе. – Кхе-кхе.

– Бедный ты мой! – мать подошла к Яше и поцеловала его в лоб. На лице у нее отражалось глубочайшее облегчение. – Я уж думала… слухи-то ходят, а ты нас со своей девочкой все никак не познакомишь. Меня Лёвушка тут уж убедил, что ты совсем не причем и слухи эти только гнусность, гнусность.

Вошел Лёва, напряженный, как солдат перед боем.

– Упс, какой я неловкий, – причмокнул он и, как будто бы спотыкаясь, содрал с Яши шарф.

– Это что еще такое?! – прорычала мать голосом, которым можно было напугать сатану. Яша почувствовал меткий удар на удивление сильной аристократической руки по затылку. – Ты! А я-то думала! Другу он помогает!

– Я только что сказал, я действительно помогал другу! Но ты не представляешь, насколько тяжело чинить карбюратор! И как это больно, когда тебе рикошетит от него по рукам и шее ремни.

Мать на секунду задумалась. Она буравила младшенького материнским рентгеном. Нет, Яша не мог так хладнокровно врать. Да и что она знает обо всех этих машинах…

По факту, она знала чуть больше Яши. Яша едва ли знал, где торчит щуп для проверки уровня масла.

Казалось, опасность готова миновать. Мать остывала. Яша молился. И понимал, что отныне будет врать только о том, о чем имеет малейшее представление.

– Если ты сейчас скажешь, для чего нужен карбюратор, я тебе свою машину подарю, – серьезно бросил Лёва.

И тут-то материнский рентген идентифицировал у Яши смертельную потерянность. Замигали красные лампы, закричала сигнализация.

– …ах ты сученыш…

И Яша побежал прочь.

Прелесть утра воспета не одним поколением поэтов. Признанных и бездарных.

Яша брел по каким-то невнятным переулкам. Где же красота твоя? Утро было тем, что осталось от ночи. Утро перестало быть началом нового дня. Перестало быть дверью в жизнь успешнее и красивее, в тот самый «понедельник», на который молятся все, жаждущие лучшей доли. Утро было последствием ночи. Асфальт был усеян осколками, кругом валялись пустые бутылки. Местами – презервативы. Кому могло прийти на ум заниматься любовью на улице в первые заморозки? На остановках пытались отоспаться бомжи. Местами блевотина подсохла, а вот поблизости от мест с afterparty была еще свежая. Яша чувствовал себя этой еще не высохшей блевотиной.

Он шел, смотрел на это медленное, ленивое утреннее солнце. Казалось, оно светит с каким-то отвращением. Нехотя, по вселенскому принуждению. Будь его воля – оно бы отвернулось от этих загаженных мест с людьми с загаженными душонками. Яше было противно, как и солнцу. Солнце презирало Яшу – и Яша презирал себя. Впрочем, возможно, жить ему осталось не так долго. Он вспоминал отвратительную сыпь и думал – всё. И жизнь неслась перед глазами. Ему было всегда сложно жить рядом с Лёвой. Тот вечно дерзал высоко! А Яша довольствовался, чем было. Лёва всегда знал, что сказать, как пошутить, где обойти правила. А Яша боялся мало-мальски преступить законный ход дел и все больше молчал. Лёва иногда дразнил его. Но легонько. Так, цеплял, царапал и пускал. Эх, Лёва. Какой же ты классный. Теперь еще и эта премия… Мне бы так.

Ноги вынесли Яшу к дому Галины. Она открыла, указательный палец приложен к губам, у уха телефон.

– …нет. Прости, конечно, но я скоро пойду в грязные приемы, типа шантажа. Думаешь, мне есть смысл шутить? Ты, конечно, подумай сам. Но терпение мое лопается. И я тебя уверяю, я могу запросто сделать так, что ты отдашь все, что получал до этого. Чао. …и что мы какие унылые?

Яша понял, что она обращается уже к нему.

– Галь, надо проверяться идти.

– Чего?

Яша страдальчески вздохнул. Теперь он понимал тех, кто идет на казнь. Тех, кто уже точно знает, что остались считанные мгновения.

– Сыпь у меня. Отвратительная.

– Штаны сними.

– Зачем?

– Сжечь их хочу. Мода на неловкие блестящие штанцы прошла уже четыре года как. Как ты думаешь? Сыпь показывай.

– Неловко как-то…

– Серьезно?

– Да. Ну так иди в ванную и сфоткай. Фото покажешь.

Яша покорно ушел в ванную, как на эшафот. Второй раз за утро его личное пространство было наглым образом было проигнорировано. Галина деловито провела осмотр.

– И какой ты поставил себе диагноз?

– Я подумал, гепатит. Но, с другой стороны, может быть, это герпес или хламидии…

– Когда день рождения у тебя?

– 5 апреля… а что?

– Да подарю тебе учебник по биологии. Малыш, вот здесь, – она обозначила пальцем области поражения, – это потница. А вот это, – отлаженный жест, – дерматит. Средства контрацепции менять не стоило. Аллергия у тебя на дешевый толстый латекс. Нежный ты слишком. Так что пока не умираешь. Разве что от стыда. Супрастин на вооон той полке. Там же магранцовка. Слабый раствор сделаешь и вперед обрабатываться.

Она повернулась и исчезла у себя в комнате. Яша натянул штаны и растерянно начал выполнять команды. В дверь позвонили. Яша медленно размешивал марганцовку, с упоением наблюдая, как она растворяется, оставляя витьеватые следы в воде.

Выскочила Галя – или нет. Из комнаты выбежала девушка в строгой юбке и блузе, с пучком и в очках, лиловые, как марганцовка, губы.

– А кто тебя, блин нахрен, в гости звал? Или ты с ключами?

Яша знал, что подслушивать нехорошо и с отчаянной сосредоточенностью мешал марганцовку.

– Ключей нет. Как и тачки. Но поговорить надо, Галь.

Драматичный звон стекла заставил говорящего осечься. Яша, услышав голос Лёвы, уронил банку с марганцовкой.

– Сукины вы дети…– прошипела Галя.

– Маму не трогай, – невольным хором отозвались дети.

– Пол мой! У меня линолеум не высшего качества, сейчас это пятно рыжим будет! – она швырнула в Яшу половой тряпкой. – Идем, поговорим, если есть, о чем. Да. И вы оба: у меня пересда через полтора часа. Ускоряйтесь. Выходим через полчаса.

Яша тер пол. Из комнаты раздавались оживленные обрывки воскликов. Меня не касается. Меня не касается. Меня не касается. Не касается. Нет.

Лёва ушел. Галина выглядела довольной. В руке был лист а4 с лёвиной подписью.

– Все грустишь? – весело спросила она, присаживаясь на диван. – Казалось бы, что ты не умираешь, мы уже выяснили. Отчего печалишься?

Яша прокашлялся.

– Если ты хочешь с Лёвой быть… я все понимаю. И не держу, – сказал он и лезвие гильотины стремительно полетело к его шее с легендарным отныне засосом.

Галя потерла виски. Так делала его мама все их с Лёвой детство.

– Вот смотрю я на тебя уже месяц. Или сколько там мы мутим. Вот вечно ты сидишь, как котенок в коробке, из которой всех уже разобрали, кроме тебя. И тут дождь. Но не будешь же ради одного хилого кота мокнуть под дождем? Вот хозяин и свалил. И остался этот котенок под дождем, без еды, без тепла. В луже. Сидит и только себя жалеет. И думает, а вот другой котенок… Тот всем котам кот. Не кот. Тигр! Вот его и забрали. А меня нет. Э-хе-хе и о-хо-хо. Да, Пушистик?

Яша промолчал. Но к горлу предательски подступил комок. Вымышленного котенка ему было очень жалко.

– Хочешь секретик, Хвостатый? Лёва очень тебе завидует.

– Чего? – вскрикнул Яша, пораженный такой глупостью. – Лёва и мне? Бог с тобой.

– Завидует. Я тебе еще один секретик открою. Ни одну из своих стипендий, премий и прочих радостей Лёва сам не выигрывал. И поступил он не сам.

– Что ты говоришь, а?

– Истину, мой юный друг, – Галина поправила очки и улыбнулась. – Помогли ему.

– И кто?

– Я, – улыбнулась она просто и искренне. – Да, вижу я по твоему лицу, что не веришь ты мне. А зря. Я ведь сюда переехала из Москвы. Житья мне там не было никакого. Родители – профессора. Да-да, того вуза, где твой Лёва преуспевает. Я вот смотрела на них и думала, Боже! Такой контроль, такая скука. А тут у меня бабуля жила, Царствие ей Небесное. Мне было 15. Я на каникулы приехала, да и решила остаться. Знаешь, из-за кого? Правильно. Из-за твоего придурошного братца. Он мне как брат был. Мы с ним такую хрень творили, мама не горюй. Жалко только, не влюбились. Так бы драматичней было. Нет, Боже упаси. Мне такого жениха не надо было. который вечно на своего мелкого брата оборачивается, мол, какой тот интеллигентный, хотя и малой. Какой спокойный и разумный и вечно всем довольный. Не. Но с ним весело было. поэтому я за него и работу на тот грант написала. А уговор у нас был, что он мне любую спортивную тачку купит. Хоть бу, хоть тысячелетнюю. Спорткар мне нужен был. Да почему же был. А он купил эту развалину для семейного фермера из Техаса, тьфу. И деньги все на себя любимого спустил. Ладно, я ему сделала бесплатную учебу. Так и тут нет моей тачки! Ну и так далее. Все свои стипендии, все выигранные конкурсы – это все я. И вот наконец-то у меня на руках расписка. А у братца твоего самая крутая премия. И все в ажуре. Меня предки не тащат в Ленинку, за диссер не усаживают. Твои родители визжат от восторга от лёвиных способностей. У меня тачка, наконец, будет. Красота! Нет, только не родители, а мама твоя визжит. Отец все прознал и недавно мне звонил, просил больше ничего не делать за Лёву. Хороший у вас батька. Эх! Что, Яшка, таращишься? Думаешь, легко мне дуру играть? Это, сынок, целая наука, – она потянулась с блаженным выражением лица. – Мне на пересду пора. Давай, не вешай хвост. День сегодня замечательный! Солнце-то какое!

Яша дошел до дома. На качальке самозабвенно раскачивался Лёва. Завидев брата, он вскинул руку и смущенно улыбнулся.

– Прости. Не сдержался. Ты просто многого не знаешь. Но Галя… Ну не могу я вот так ее отдать какому-то челу. Но если уж, то тебе, да. Ты-то куда лучше того отребья, с которым она якшалась вечно, а? – он усмехнулся. – Я тебе потом объясню.

– Да не надо. Я знаю.

– Нет, не знаешь. Галя – она мне как семья, – Лёва потрепал себя за волосы. И ухнул, – Яш, ключи отдай, пожалуйста.

Яша достал из кармана ключи.

– Слушай, я с мамой поговорил. Нормально все. Она не злится. Я сказал, ты на парах. Слушай, Яш, давай загуляешь ты сегодня? Мне надо в пару мест съездить. Эту тачку продать, новую купить. Я тебе по пути всё-всё расскажу. Погнали вместе?

Яша улыбнулся и кивнул.

– Вот и отлично. О! – Лёва достал из кармана телефон. – Умница-то, а. …Яш, секунду. Да я и не сомневался, что у тебя пятера будет. Только ты дура, что затянула. Но такая уж ты дура бешеная, что поделать! Люблю тебя и удачи со вторым заходом. А вечером жди обещанное. Три года, говорят, его ждут. Хе-хе. Ну подольше чуток вышло, – записал кому-то Лёва аудиосообщение. Весело подмигнул Яше, и они пошли к машине.

Яша проверил мобильный. Но непрочитанных сообщений не было.