Текст книги "Зубы (СИ)"

Автор книги: Анастасия Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  – Кто там? – раздался из-за двери старушечий голос.

  – А вы когда-нибудь задумывались, каким воздухом дышите? – у меня писклявый голос, поэтому я стараюсь делать паузы между словами, чтобы он звучал уверенно. Главное – вызвать у покупателя симпатию. Нельзя тараторить и запинаться. На занятиях нас строят в шеренгу и заставляют, подняв руки, задавать вопрос про воздух, а руку тянуть вместе с голосом, интонация повышается к концу фразы, все выше, выше и выше стремим мы полет наших птиц. У меня получается лучше всех.

  Встретив меня на улице, вы не стали бы со мной разговаривать. Ничего страшного, я привык. Девушки, пожимая плечами, говорят про меня: «Толстый такой... На дауна похож». Но я не толстый, я круглый. У меня странная фигура, я действительно напоминаю круг, вырезанный из бумаги. У меня маленькая голова, узкие плечи, к бедрам туловище расширяется, а потом плавно сужается к коленям, ступни у меня такие крошечные, что обувь я покупаю в детских магазинах.

  Впустив меня, многие домохозяйки, которые сами не блещут красотой, отшатываются, как от какого-нибудь урода. Меня это обижает.

  Если честно, я немного приврал, когда сказал, что девушки называют меня толстым. Чаще они говорят: «Уродец». А почему, собственно, уродец? Уродец – это карлик. А я среднего роста. По сравнению с прочими даунами я даже считаюсь высоким. Подождите-ка, я сказал: «С даунами»? Я оговорился, никакой я не даун. Просто лицо у меня плоское как блин и на нем все время плавает улыбка – глупая и растерянная, так улыбаются дауны. Но у меня-то с мозгами все в порядке. Может, даже лучше, чем у вас. И улыбаюсь я не кому-то, а себе. Я предпочитаю, чтобы меня называли «странным». В этом есть вкус и даже стиль. Так мне кажется.

  Могу похвастаться – я продаю больше всех. Другие мне завидуют, а начальству говорят, что у меня берут из жалости. На самом деле все наоборот.

  Я охотник, а не жертва. Я кружу вокруг панельных высоток, представляя себя не уродцем с кривой улыбкой (пусть будет так), а поджарым волком. Я стучусь в квартиры, почуяв запах добычи.

  Я произношу волшебную фразу, которую выучил наизусть как заклинание, и двери передо мной распахиваются. Я вхожу бочком, при моей плоской фигуре это проще простого, а потом меня приглашают на кухню. Некоторых одинокие женщины зовут сразу в спальню на диванчик, но я на такое не рассчитываю. Это мне не по зубам.

  Я снимаю кепку, вешаю на крючок (поискать глазами), опускаю на пол сумку (не забыть, где оставил), вынимаю приборчик – это образец. Он начинает послушно трепетать лопастями, как крошечный вертолет. Пока прибор еле слышно жужжит, мы разговариваем. Мне нравится думать, что мы встретились как добрые друзья. В жизни никто со мной не разговаривает, все отводят глаза и проходят мимо. А сейчас я заговариваю о погоде, с этой темы проще перевести разговор на экологию, потому что приборы, которые я продаю, очищают воздух. Через несколько минут я всплескиваю руками и начинаю шумно принюхиваться, вбирая воздух носом-кнопкой. У меня выходит не очень хорошо. Чтобы это действительно производило впечатление, нужен крупный выразительный нос, лучше, если он будет с раздвоенным кончиком или горбинкой, а не мой, похожий на пуговицу. С моим носом картинно раздувать ноздрями не получается.

  Нос не моя сильная сторона, поэтому этот этап я комкаю и сразу перехожу к сути дела: «Чувствуете, каким чистым стал воздух? Как он посвежел?». На занятиях нас учили использовать эпитеты, создающие яркие образы, например, «кристальный» или «как на альпийском лугу», я выучил по рекламе стирального порошка.

  Со мной соглашаются. Почти все кивают. Мужчины по-хозяйски берут приборчик и начинают вертеть его в руках, а женщины, наоборот, опасливо косятся, как будто это бомба с часовым механизмом, которая вот-вот взорвется.

  Я называю цену («Это совсем недорого за возможность дышать чистым воздухом!») и сажусь к столу (не знаю, где подписывают договор те, кого пригласили в спальню, на коленке?) достаю терминал, чтобы пробить чек, у меня все с собой, даже пачка гарантийных талонов.

  Если не отступать от сценария, все получается. Перед тем., как позвонить в дверь, я провожу проверку: хлопаю себя по макушке, карманам и коленям – сумка в ногах, каталоги под мышкой, план в голове. И не забыть снять кепку.

  – Кто там? – переспросил голос. – Из социальной службы, что ли? По квартирам ходите, старух проведывать?

  – Ходим, бабушка, – пропел я.

  – Молодцы, посылают вас, – старуха не торопилась открывать. – От правительства?

  – Нет, я от фирмы, – терпеливо объяснил я. – Полезные товары на дому. Забота о детях и пожилых. Сохраняем здоровье на долгие годы.

  – Какое там здоровье, – заныла старуха. – Никакого здоровья не осталось.

  Она дразнила меня, разжигая аппетит. Запах добычи щекотал ноздри и клубился над головой, такой едкий, что глаза заслезились.

  – А вы знаете, что все болезни от грязного воздуха, которым мы дышим? Взгляните в окно – одни трубы и дым валит.

  – Некого мне в окна высматривать. Кавалеры все, почитай, на том свете, – упиралась старуха. – Для меня что дым, что солнышко.

  – А вы откройте, – сладким голосом пообещал я. – Включим приборчик, сразу молодой себя почувствуете.

  – Заходи, уж больно ты настойчивый, – старуха распахнула дверь так резко, что мне пришлось отскочить.

  Она выглядела совсем древней. Растрепанные седые волосы собраны в пучок, крючковатый нос загибался к самому подбородку, но глаза из-под нависших сизых бровей смотрели остро и пристально, и совсем не казались подслеповатыми. Несмотря на летнюю жару, на старухе были войлочные боты и вязаная кофта с пуговицами, застегнутыми невпопад, что делало ее почти трогательной.

  – Входи, – пригласила она. – Иди в залу.

  Квартирка оказалась крохотная, я даже не думал, что такие бывают. Сразу от двери маленький коридор вел на кухню, где виднелся стол, заставленный мисками и кастрюлями, и плита, на которой кипел огромный чан, вероятно, для белья. Справа за занавеской оказался вход в комнату, которую старуха назвала «залой». Это была каморка, захламленная сверх всякой меры, мне приходилось выбирать место, куда ступить. На полу валялась одежда, старые журналы, тканые половики, вазы в картонных упаковках, изъеденные молью игрушки. Обшарпанная дверь, проломленная в одном месте, висела на одной петле, зеркало было разбито и торчало неровными зубьями, я запнулся о сдувшийся футбольный мяч и чуть не упал.

  Старуха села за круглый столик, покрытый парчовой скатертью с кистями до пола. Мне она стул не предложила, поэтому я замешкался, и за неимением выбора, опустился на диван, продавленный и страшно неудобный. Я сел, сложившись пополам, так что колени уперлись в подбородок, а старуха, напротив, как-то распрямилась, испытующе глядя на меня сверху вниз.

  Под ее взглядом стало не по себе. На мгновение я даже забыл, зачем пришел, и старуха с неожиданным проворством воспользовалась моим замешательством, проскрипев: «Чайку налить? Устал, наверное, по квартирам бегать».

  Она выпростала из рукава узловатую руку и открыла сахарницу, где оказались сухие травы, увязанные в пучки. Она принялась перебирать, поднося к глазам и рассматривая на свет.

  -А «Принцессы Нури» нет у вас, бабушка? – спросил я поморщившись.

  Старуха рассмеялась клокочущим смехом, облокотившись на стол. Я с ужасом заметил, что, несмотря на возраст, у нее полный рот длинных острых зубов.

  – Ты мой чаек попробуй, больше никакого не захочешь, – пообещала старуха, пододвигая ко мне чашку из дешевого ноздреватого фарфора. – Кипяток на кухне, только смотри не мешай! Все перепутаешь, что тогда? Мало мне этих безобразников!

  Она нагнулась, поднимая с пола плюшевого медведя, с висящей на нитке лапой. Голова медведя, набитая трухой, тяжело качнулась в сторону, и мне показалось, что белки его закатившихся глаз похожи на человеческие.

  – А почему зеркало разбито? – спросил я дрожащим голосом, указывая на осколки. – Примета плохая.

  – Стара я, милый, в приметы верить. И так все наперед знаю. Ну не тяни, говори, с чем пришел. Так трезвонил настойчиво.

  Она откинулась на спинку стула, скрестив пальцы.

  – Я ведь закрываюсь скоро. Часы работы видел? Нет? Опять хулиганы сорвали. К вечеру на ногах еле держусь. И голова уже не та, забываю все. Поэтому давай быстрее, ты парень молодой, не старик какой-нибудь, который будет кряхтеть да на бобах разводить.

  Я торопливо распаковал прибор, поставил его на угол стола: «Где розетка у вас, бабушка? Мне включить надо».

  Старуха опять усмехнулась, обнажив острые зубы, и у меня по спине пробежал холодок.

  – Без него в голове шумит. Ты чай наливай и что надо спрашивай, некогда мне.

  – Я и хотел спросить, – я запнулся.

  Проклятая старуха сбила меня с толку, говоря не по плану. Я судорожно вспоминал, чему нас учили на занятиях.

  – Не считаете ли вы, что дышите грязным воздухом? Варианты ответов: определенно да, вероятно да, скорее да, чем нет...

  Старуха остановила на мне немигающий взгляд.

  – И вправду, что ли, коробейник пожаловал? – она покачала головой. – А я сослепу решила – очередной. Из тех, кто стучится. Бегают за мной, караулят, а как впустишь, поселиться норовят. А потом, сам видишь, какой от них беспорядок. И голову преклонить негде.

  Она сокрушенно обвела взглядом комнату.

  Внутри меня все оборвалось – старуха сумасшедшая. Слышал я про таких. Из тех, кто молодым на шею вешаются. Сейчас схватит, на диван повалит, сама юбку задерет и сверху насядет. Вот влип!

  Я встал и, оглядываясь, попятился к двери.

  – Вы, бабушка, наверное, обознались. Перепутали меня с кем-то. Никто вас не караулил. Я в этом доме все квартиры обхожу. – Я подхватил сумку. – Предлагаю товары для дома и здоровья. Вам позвонил – вы открыли. Но если вам ничего не надо, я, пожалуй, пойду.

  Старуха вдруг расхохоталась молодым и звонким голосом.

  – Мне нечего не надо? Мне? – переспросила она, и вновь зашлась от смеха, утирая слезы неожиданно белоснежным платком, достав его откуда-то из складок юбки. – А про себя забыл?

  – За чай спасибо, но мне пора, а то начальник заругает.

  Я уже стоял с сумкой наперевес. Вспомнить бы, где оставил ботинки.

  – А ты подумай, – старуха испытующе взглянула на меня, вдруг перестав смеяться. – Не привыкла я клещами тянуть. Обычно все с порога требуют. Кому любви, кому денег. А тебе что?

  – Я продавать хочу, – пробормотал я. – План выполнять.

  – А красоты не отмерить? – перебила старуха, как мне показалось, издевательским тоном. – Тебе не помешает.

  Ну вот, не только девушки, но и безобразные старухи смеются надо мной.

  Я уже стоял у двери, зашнуровав ботинки. Теперь кепка. Оставил где-то. А все потому, что у старухи ни гвоздика, ни вешалки, вот я и забыл.

  – Ума тебе надо добавить, вот что, – крикнула старуха, вдруг очутившись прямо передо мной, на кухне. Она зачерпнула из чана, откуда валил пар, половник кипятка и плеснула в чашку.

  – Пей, – приказала она, подойдя ко мне вплотную. – Только залпом. Чашку она поднесла к моему лицу так близко, что я разглядел скол на ободке. – Твое счастье на дне, никому не оставляй.

  Я прижался к стене, думая, прилично ли оттолкнуть старую женщину. И справлюсь ли я с дверным замком?

  – Загадай и выпей залпом, все исполнится, – шепнула старуха, которая вдруг выросла до потолка, нависнув надо мной. Или это я в ужасе сполз на пол?

  Я зажмурился от страха. Старуха сбила меня с толку. А теперь еще и с ног. Я послушно открыл рот и глотал варево, которое мерной струей вливалось в горло, боясь захлебнуться. Несмотря на валивший от воды пар, она оказалась совсем не горячей и пахла тиной.

  На занятиях нам не рассказывали, что делать, если клиент вливает тебе в рот вонючую отраву. Как быть, если он ведет тебя не на диван в спальне, а сажает за стол в маленькой комнате с разбитым зеркалом, где под ногами валяются игрушечные медведи с человеческими глазами.

  Но я даун. Будь я умнее, со мной такого бы не случилось. Это последнее, что я подумал, увидев перед собой дно чашки, надвигавшееся стремительно, как земля в фильмах о прыжке с парашюта.

  Очнулся я на лестничной клетке. Я сидел, прислонившись к стене, сумка рядом, а мои приборы выпали из нее и валяются на полу.

  Дверь соседней квартиры распахнулась, и оттуда вышла толстая тетка в тапках на босу ногу. Подол ее халата оказался вровень с моим лицом. Ногти на шишковатых пальцах ног были ярко накрашены.

  – Вот ты где! – воскликнула она, поставив ведро, полное картофельных очисток. – Мать его ищет, с ног сбилась! С лестницы спустили? Так тебе и надо! Чтобы неповадно таскаться, всякую дрянь продавать! – Она начала в раскоряку спускаться по лестнице.

  Я встал отряхиваясь. Дверь в старухину квартиру исчезла. Теперь там была голая стена, покрытая облезлой краской.

  – А к-куда дверь делась? – запинаясь, спросил я у тетки, гремящей крышкой мусоропровода. Взяв в руки черенок швабры, она с силой проталкивала вниз склизкие очистки.

  – Ох, дурачок, – фыркнула тетка. – Сроду здесь никакой двери не было.

  – Там старуха живет, – сказал я. – Она мне чаю налила и велела желание загадать. Я загадал, а что – не помню.

  – Пойдем к матери отведу, – качала головой тетка. – Не слушаешься, бегаешь по подъезду, в чужие квартиры звонишь, а не ровен час, кто-нибудь разозлится, да и прибьет тебя.

  Я отвернулся, чувствуя, как глаза щиплет от слез.

  – И где ты столько барахла собрал? – причитала тетка, глядя, как я ползаю по полу и складываю приборы в сумку. – У телефона, смотри, весь циферблат стерся. И фен разломанный, ему на помойке место. А это что? – Она берет в руки мою гордость – вентилятор. Если вставить шнур в две дырочки в стене, он загудит и устроит сквозняк. Но дырочки есть не в каждой стене, и тогда крылышки приходится крутить пальцами. А чтобы стало похоже, еще и жужжать.

  Поверх сумки я аккуратно положил пачку гарантийных талонов. Вчера я весь вечер вырезал их из книжки-раскраски, а потом штемпельной краской ставил номера. Мама принесла с работы разноцветные печати, круглые и треугольные, с тигром, львом и зеброй. Теперь у меня есть настоящие талоны, чтобы выдавать покупателям.

  – Все собрал? – спросила тетка, взяв меня за руку. Мне это не понравилось. Я и сам могу дойти, я помню, где моя дверь.

  Я сделал проверку, похлопав себя по карманам.

  – Терминал еще.

  – Какой еще терминал придумал? – Тетка подтянула на мне штаны, отряхнула колени. – Пойдем скорее, мать с ног сбилась, тебя ищет.

  Она потянула меня за руку, но я уперся. Без терминала я не уйду. Он железный и пробивает чеки. Я приносил терминал на занятия, там ни у кого не получилось с ним справиться, а у меня с первого раза. Мама рассказывала, что давным-давно в него попалась мышка. С тех пор пружина ослабла. Если вовремя не убрать палец, будет больно. И платеж не пройдет.

  – Я хотел желание загадать, – шептал я, пока мы поднимались по лестнице. – Только не успел.

  – Не успел он, – укоризненно фыркнула тетка. – На минуту мать оставила без присмотра и вот, пожалуйста. Говорили добрые люди отдать в интернат, не послушалась.

  Я похлопал себя по макушке.

  – Я кепку потерял. Старуха обещала желание исполнить, если я выпью противную воду. Я выпил, а желание не успел.

   Тетка, поставив меня перед собой, улыбнулась жалостливо. Глядя на нее, я вдруг понял, какое желание должен был загадать. Я понял, почему мама запрещает мне уходить из дома. И что нужно, чтобы люди открывали мне дверь. Не красота, не богатство и не ум. Все это лишнее. Я понял, что должен был попросить у старухи – длинные острые зубы. Но теперь поздно. Я медленно соображаю, потому что я даун.