Текст книги "Миражи "Осейри" (СИ)"
Автор книги: Анастасия Калько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Посвящается моей лучшей подруге, читателю и критику Наде!
/Тишины прошу, тишины!
Нервы, что ли, обожжены?
(А. Вознесенский)/
/Французская поговорка/: "Бойся своих желаний, они могут исполниться... "
Подобное:
Будьте осторожны с тем, о чем вы молитесь, ибо вы можете это получить.
Стивен Кинг/
* М.
Там, где раньше начиналась Дорога жизни, у паровоза, застывшего на вечной стоянке, прохаживалась в ожидании худощавая светловолосая девушка с тонким сердцевидным лицом, одетая в яркую майку и узкие джинсы. Она выглядела от силы лет на 20-22, хотя на самом деле была на 12 лет старше.
Рядом на скамейке расположились трое подростков. Они смотрели на смартфоне «В Питере – пить» и при каждом ругательстве героев клипа заходились визгливым хохотом.
Олеся поморщилась. «Бомбовые» хиты Шнурова не производили на нее впечатления и даже вызывали недоумение: «И как такое можно считать искусством?».
Сверившись с расписанием электричек в окне станции – черно-белого домика в финском стиле, Леся поднялась на платформу. Питерская электричка должна была подойти через 5 минут. Час назад Тоня звонила ей с «Финика»: «Ну, как настроение?» «Уже жду» «Умничка. А я иду на посадку!».
Вдали показалась красно-серая серьезная мордашка с глазами-фарами. Люди на станции оживились, потянулись к платформе, чтобы первыми пройти в вагоны, когда электричка сделает разворот. «Ладожское озеро» было конечной станцией на ветке.
Радуясь редкому, по-настоящему летнему дню, из поезда высыпали петербуржцы в ярких пляжных нарядах, с пузатыми пестрыми сумками. Шумели и резвились дети; покрикивали на них матери.
Тоня выделялась в этой толпе – черные джинсы, голубая рубашка типа мужской, с закатанными до локтей рукавами, увесистый рюкзак.
Если у Олеси было «лицо жестокого эльфа» (так ее определил один богемный молодой поэт с Университетской набережной), то коротко стриженная мускулистая Тоня скорее напоминала воинственную деву из скандинавского или славянского эпоса.
– Когда-то по этой дороге шли полуторки, – сказала она вместо приветствия, – люди с минимумом вещей надеялись вырваться из осажденного города... А сейчас веселые, беззаботные, едут на пляж...
– Семьдесят лет, – вздохнула Олеся, – многое изменилось. И люди в первую очередь.
– Подождем, пока этот поток схлынет, – Тоня сбросила рюкзак в стороне от снующих людей и села на него. – Ну, что – готова к путешествию?
– Теперь не знаю. Синоптики говорили о возможном резком изменении погоды в этом районе...
– Синоптики всегда правы, вот только дни путают, – рассмеялась Тоня. – На Гисметео выходные обещают ясные и теплые. Как прошла неделя?
– Как всегда; день сурка в дурдоме. А ты как?
– Потом расскажу, – Тоня встала. – Пошли, надо продуктами затариться.
Прошла электричка; приехавшие люди разошлись – кто на пляж, кто – искать съемное жилье в дачном поселке, и снова затихла станция...
По дороге к магазину девушки встретили знакомую пожилую дачницу, которую часто видели выходящей из леса с корзинкой грибов или ягод, и поздоровались с ней. Сегодня женщина обрадованно сообщила, что нашла крыжовник, мелкий, но очень сладкий, и предложила девушкам взять по пригоршне. Тоня и Леся с благодарностью набрали маленьких, нагретых солнцем ягодок, действительно сочных и сладких.
Полакомившись, Олеся зашла в магазин, маленький, но оживленный, а Тоня осталась снаружи на скамейке.
Закупив продукты, Олеся вышла. Тоня курила, поставив рядом рюкзак.
– Что, Леська, дела плохи? – спросила она, когда подруга села рядом и тоже достала сигареты.
Мимо них проходила дорога к сосновой роще, отгораживающей поселок от берега озера. Там, где раньше выезжали на лед грузовики с ленинградцами, теперь шумел пляж. Пестрели зонтики, играла веселая музыка, стучал мяч. Пахло шашлыком и копченой рыбой. Кто-то взвизгивал, окунаясь в холодную воду; кто-то ухал и отдувался; раздавались смех и пение под гитару.
– По-моему, меня «уходят», – сказала Олеся. – А как ты?
– Да ну... Опять все то же. Очередная комиссия от местных сказала, что здание ремонту не подлежит и к эксплуатации не пригодно. Так я и поверила! Из-за одной трещины в фундаменте! А то я не работала в строительной фирме и ничего не понимаю! В общем, я настроена решительно: папа не успел ввести в действие отель – значит, это сделаю я!
– А Кристина тебе помогает?
– Да, она взяла на себя юридическую сторону, добивается проведения судебной комиссии, чтобы опровергнуть заключение местных чинуш.
– Может, и местная комиссия могла бы признать, что здание не развалится?
– Да, за «борзого щенка» – может быть. Но во-первых, у меня сейчас таких свободных денег нет, а во-вторых, не хочу поощрять местных хапуг. Леся, а из-за чего тебя «уходят»?
– Шествия, – ответила Олеся, – в защиту прав политузников. У нас считают, что участвовать в них – значит подорвать репутацию детского сада...
– Что за бред? Право на собственное мнение и его выражение в рамках закона гарантированы Конституцией! Ведь на этих митингах не нарушали общественный порядок.
– И тем не менее. «Кот съел – значит, крыса!».
– Дурдом, – комментировала Тоня.
– Ага, хотя и называется «Детский сад».
Они вышли к небольшому частному причалу, где уже ждал легкий моторный катер.
Застрекотал мотор, и катер попятился от берега, развернулся и взял курс к островку в пяти километрах от берега.
*
– Мне катастрофически не хватает тишины, – сказала Олеся, устроившись на корме. – К городским шумам я привыкла; к шуму на работе – тоже. Когда 10 лет работаешь с детьми, быстро адаптируешься к их шуму. Но когда я прихожу домой и надеюсь там побыть в тишине, меня и тут достают...
– Правда? – Тоня сидела у руля. – А разве ты теперь не живешь отдельно?
– Да, на «Парнасе».
– О-о, сочувствую. «Северная долина» как раз у автобана, и только на 25-м этаже можно спастись от дорожного шума...
– Нет, Тоня, к дороге за окнами я уже притерпелась и не замечаю ее шум, как тиканье часов. Но когда слева за стеной «день граненого стакана», справа вопит и топает ногами ребенок, который не хочет ложиться спать, снизу – развеселая стуенческая гулянка до утра, а сверху соседка опять работает в ночную смену в супермаркете, и ее сынуля до полночи лупит об пол мячиком, да еще когда присутствуют, как минимум, два или три этих фактора одновременно, это уже чересчур даже для меня.
– Тем более что сейчас у тебя трудное время, – Тоня сбавила скорость. – На таком «нервяке», конечно, хочется тишины.
Остров как всегда возник перед ними, словно вырос из-под воды. Над широкой полосой берега высилась могучая скальная гряда, покрытая непроходимым лесом. К ее подножию прилепилась гостиница – здание весьма своеобразного стиля, в котором смешались скандинавская основательность, готическое величие и острота углов, стремление ввысь – и современное сверкание стекла и металла. вокруг гостиницы угадывались почти достроенные пристань, пляж, спортплощадка, прокат гидроциклов, фуникулер и дайвинг-центр. Тут и там сновали рабочие, чтобы подогнать дела и успеть как можно больше перед выходными. Но гостиница выглядела печальной, неухоженной, потускневшей – как все здания, которые долгое время пустуют, она словно за год состарилась на несколько десятилетий. В Выборге Олеся не раз видела жилые дома постройки 17-18 века, и они выглядели лучше. Видно было, что они простоят еще долго. А заброшенные или недостроенные новые дома тускнели и старели с огромной скоростью...
– Сейчас отпущу рабочих, – Тоня причалила катер рядом со второй моторкой, – останутся охрана, адвокаты и мы. Вот увидишь, – она перепрыгнула на причал и поймала брошенный Олесей канат, – в следующем году «Осейри» уже будет принимать постояльцев и не рухнет, не схлопнется и не развалится! А всем этим экспертам, которые утверждают обратное, придется заткнуться! На Ладоге островов еще много, вот пусть и выберут какой-нибудь бесхозный и тоже строят отель, а не зарятся на чужое! – Тоня приняла рюкзак и сумку, подала руку Олесе, и девушки прошли к ступенькам.
Рабочие закладывали парк в японском стиле, а по намеченным тропинкам не спеша прохаживались трое мужчин в строгих костюмах. Двое из них – седеющий здоровяк лет 40 с лишним и невысокий худощавый мужчина чуть помоложе шли впереди и что-то бурно обсуждали. Третий, молодой человек спортивного вида, тщетно пытался вставить хоть слово. И его явно не устраивало такое игнорирование.
– Послушай, Наум, – донеслись до девушек его слова, – нельзя исключать и эту вероятность. Низкое качество одного из компонентов вкупе с зимними морозами и высокой влажностью воздуха...
– Ты наняла самого Гершвина? – ахнула Олеся, узнав седеющего мужчину. – Он же самый дорогой адвокат!
– Зато он лучший, – ответила Тоня, – и не проиграл ни одного дела. Он сможет доказать, что «Осейри» еще 300 лет простоит. И я последние джинсы продам, но отстою папину гостиницу!
– Ну да, наш телевизионный мальчик как всегда все знает, – усмехнулся Наум Гершвин. – Конечно, фундамент треснул сам собой, а офицерская жена сама себя высекла...
– А чиновник, который предрекал деформацию фундамента еще до начала его закладки, просто угадал, – подхватил мужчина в очках. – Ты, Кит, действительно веришь в такие совпадения?
– Унтер-офицерская вдова, – поправил Наума Никита. – Да Бог с вами, ребята! Вы думаете, что фундамент повредили нарочно? Тоже мне, террористов нашли! У них другие методы – замонать проверками, штрафами, инспекциями, чтобы у человека руки опустились, и он отступился...
– Ребята тебе на Лиговке пиво в подворотне пьют! – рыкнул Наум, обиженный поправкой насчет цитаты из «Ревизора».
– Ну извините, СТАРИЧКИ, – картинно развел руками Никита, – но наше дело – доказать, что гостиница подлежит ремонту, а не в Шерлока Холмса играть! Не нужно искать черную кошку в темной комнате, тем более если ее там нет.
– Антонина приехала, – заметил очкастый адвокат, – заканчиваем полемику. Она платит нам не за философские диспуты на перекуре...
*
После обмена приветствиями Наум Гершвин заверил тоню в том, что они обследуют фундамент «до последней молекулы», а от утверждений, что «Осейри» укрепить невозможно, оставят на суде мокрое место. Его компаньоны, Михаил Тригорин и Никита Березин, кивнули, подтверждая обещание начальника.
– Вы позволите нам расположиться вон там? – Гершвин указал на флигель для персонала, скромно притулившийся в роще.
– А чем вам плоха гостиница?
– Ну, когда окончим проверку – то непременно, – развел руками Гершвин, – а пока, гм-м! Да и вид из окон во флигеле мне нравится...
– Вид на генератор? – удивилась Олеся.
– А может, я с детства люблю созерцать генераторы, слабость у меня к ним, – отшутился адвокат.
– Конечно, располагайтесь, где вам будет удобно, – Тоня достала ключ от флигеля. – Я и не знала, что у меня такой красивый генератор!
Березин из-за плеча Тригорина ответил ей взглядом: «А лучше всего тут – вы!», но Тоня Сергеева, хозяйка острова и гостиницы «Осейри», сделала вид, что не замечает пылких взглядов молодого юриста. «Сначала надо гостиницу до ума довести, ну а мальчики? А мальчики – потом, как поется в песне!»
Переговорив с адвокатами, Тоня вошла в офис и застала там первобытный хаос; управляющие мало заботились о том, чтобы складывать бумаги, диски и скоросшиватели хоть в каком-то порядке и мыть чашки после кофе-брейка.
– Опять свалку развели, – проворчала Тоня. – И уже уехали, а то я бы их заставила убирать! Леся, ты мне поможешь? Невозможно работать в таком разоре!
Олеся была рада этому предложению. Снаружи суетились рабочие, заканчивая дела и торопясь к пристани, и на берегу стояли гам, толкотня и ругань. А в офисе было так тихо...
*
Гостиницу на острове Игорь Сергеев, отец Тони и Кристины, задумал построить уже давно, зная, сколько жителей мегаполиса захотят отдохнуть от петербургского шума и суеты на берегу тихого озера... Это должно было стать подарком для его дочерей. Тоня и Кристина работали в отцовской фирме и были его лучшими помощницами. Игорь Витальевич купил подходящий остров возле дачного поселка М., спроектировал план гостиничного комплекса, и стройка началась. Игорь Витальевич стал отцом уже после 50 лет, ему уже перевалило за 80, и он хотел оставить дочерям хорошее наследство...
Он успел достроить гостиницу и заложить остальные постройки комплекса... А продолжали дело уже его дочери. Тоня стала новым руководителем фирмы. Ее сестра Кристина была архитектором и ведала организационными вопросами. Она стала первым замом у Антонины.
Чиновники из М. морщились как от горечи, давая Игорю Витальевичу «добро» на стройку. Все хозяева, сдающие жилье в поселке, исправно платили налоги, и администрация Морья боялась, что гостиница повлияет на их летние доходы, оттянет на себя часть постояльцев. «Больно скоро у вас здание выросло, как бы фундамент не рассыпался!» – процедил чиновник, подписывая бумаги. «Да в нем еще ваши внуки отдыхать будут!» – возмутился Сергеев.
Первая же комиссия нашла трещину в фундаменте «Осейри». «Вы знаете, что это? – злорадно спросила дородная чиновная дама со старомодной „халой“. – Как только вы заселите гостиницу, здание сложится, как карточный домик! А вы, милочка, вместо миллионных доходов загремите по этапу!» «Да, устранению не подлежит! – почмокал толстыми губами ее сотрудник, рыхлый вальяжный брюнет с армянскими глазами-вишенками, которыми уже успел обшарить фигуры всех женщин. – Только снести здание и перестраивать заново, на качественных материалах и не спеша!»
Два года прошли в неустанной борьбе. Тоня хорошо разбиралась в строительном деле и видела, что повреждение фундамента гостиницы не роковое, легко устранимо, но чиновники из М. были заинтересованы, чтобы «Осейри» так и осталась «недостроем» и не отнимала туристов у местных квартиросдатчиков. «Только попробуйте заселить людей, – откровенно пригрозила однажды чиновница, – обещаю, тут же небо в клеточку увидите!» Тогда Тоня и решила провести независимую проверку и нанять адвокатов, которые в суде докажут, что «Осейри» пригодна к эксплуатации после небольшого ремонта. Для этого она обратилась в агентство Наума Гершвина, самого знаменитого петербургского адвоката. Он славился тем, что за 20 лет не проиграл ни одного дела. Гершвин, Березин и Тригорин тут же включились в работу. Тоня почувствовала, что у нее появилась надежда. Этих троих в Питере хорошо знали. Судьи, прокуроры и следователи бледнели и скрежетали зубами, увидев в зале представительного царственного Наума, худощавого невозмутимого Михаила и высокого долговязого Никиту. Это значило, что сейчас обвинение будет разгромлено, следователь – посрамлен, а подсудимому устроят бурную овацию, когда пристав откроет клетку.
К чести Гершвина следовало сказать, что иногда он отказывал клиентам, чья вина не вызывала сомнений и которые не вызывали никаких чувств, кроме ужаса и отвращения.
Помочь хозяйкам строительной фирмы Наум согласился охотно, предвкушая, как он прищемит хвосты периферийным бюрократам и выручит девушек. «Я их по стенке размажу! – пообещал он Тоне и Кристине. – А вы можете закупать шампанское для открытия отеля!».
*
Олеся с детства любила песню «Я не люблю» и часто вспоминала ее. «Досадно мне, когда невинных бьют»... И на мирное шествие в защиту прав политических заключенных она пошла именно поэтому.
На работе ее не поняли. «Тебе что, больше всех надо? Пусть суд с ними разбирается, а ты не лезь! Все равно без тебя все решат! Родители фотографии увидят, жалобу напишут, что не хотят, чтобы их детей смутьянка воспитывала! Да я бы своего ребенка из твоей группы тут же забрала бы! Доброе имя детского сада... Воспитатель... Еще чего удумаешь?» – наперебой затрещали ее сослуживицы. «Тьфу, – только и ответила Олеся. – Вас не перекричишь. Но я остаюсь при своем: ничего плохого я не сделала, детский сад не опозорила, и корить меня не за что!»
Естественно, нашлись доброхоты, которые скачали фотографию Олеси с плакатом на митинге и показали заведующей детским садом. моментально подоспели с жалобами три разгневанные родительницы: «Чему научит наших детей эта демонстрантка?!». Коллеги подкарауливали каждый неверный шаг Олеси и тут же докладывали начальству или начинали разбирать проступок, громко, чтобы услышала заведующая, а с Лесей разговаривали подчеркнуто раздраженным тоном и не всегда стесняясь в выражениях даже при Олесиных воспитанниках.
Однажды девушка, устав игнорировать эти «наезды», прямо в лоб спросила: «Вы стараетесь набрать мне нужное количество замечаний для увольнения по статье, или доводите до того, чтобы я уволилась „по собственному“?» «Ну, конечно, – тут же картинно зашипела Катерина, – сама работать не хочешь как следует, и слова тебе, по ходу, не скажи!». «Объясни, в чем заключается мое нежелание работать?» Катя смешалась, но тут ей на помощь пришли Лена и Маринка, ее «чирлидеры», не давая Олесе и слова вставить и обвиняя во всех грехах.
От их звучных голосов проснулись и заплакали дети в яслях. Примчалась разгневанная дежурная воспитательница ясельной группы Степанида Карловна, требуя тишины. Катя тут же сцепилась и с ней, доказывая, что проблема очень важная, до нее всем есть дело, а если у кого-то хата с краю – это очень плохо, нужно иметь гражданскую позицию и оберегать престиж учреждения... Степанида обиделась и заспорила. Лена с Мариной поддержали Катю. Вышедшая из кабинета заведующая детским садом моментально положила конец перебранке, велела всем вернуться на рабочие места и прикрикнула на Олесю: «Видишь, сколько проблем из-за твоих прогулок? Никогда у нас раньше такого не было! Еще раз пойдешь на какой-нибудь митинг, тут же вылетишь с работы!».
Премию в тот раз Олеся не получила. Забрав голый оклад, она прикидывала, как рассчитать деньги, чтобы хватило на оплату коммунальных услуг, проезд и продукты, и на новые кроссовки взамен лопнувших. Катя громогласно обсуждала свои планы с Леной и Мариной насчет премии. «Новый Гэлакси куплю, надо же себя побаловать», – мечтательно протянула пухленькая Марина. «А я френч сделаю к корпоративу в салоне на Невском», – рассматривала свои ногти вертлявая Ленка. «Такие лабутены бомбовые видела на „Гостинке“, теперь как раз на них хватит!» – сияла ярко одетая красотка Екатерина. – Леська, а че ты опять на Адмиралтейку в интернет едешь, че себе планшет не прикупишь?" «Хотела купить с премии», – ответила Олеся, прекрасно зная, что именно эти «три мушкетерки» весь месяц активно сообщали заведующей о каждой ее оплошности. «Ну-у... Ты же должна понимать, что сама виновата. Чего тут обижаться-то? Разве мы неправду говорили?» Лена и Маринка напряглись, готовые поддержать Катю.
Звонок от Тони, приглашающей на остров, был очень кстати. Леся была рада хоть пару дней провести на расстоянии от этого осиного гнезда...
*
Наум Гершвин горел желанием выиграть процесс о гостинице на острове потому, что сестры Сергеевы, в отличие от чиновников из М., вызывали у него симпатию, хотелось им помочь и лишний раз подтвердить репутацию адвоката, для которого, как говорил герой «Жестокого романса», «невозможного мало». Еще, Наум ненавидел бюрократизм в любом его проявлении; видел, что в данном случае права именно Антонина Сергеева, а не чиновники, требующие снести «аварийное» здание и еще, жаждал произвести впечатление на одну петербургскую журналистку. Гершвин пользовался успехом не только как адвокат, но и как обольститель. Вероника Орлова оказалась единственной, кто не поддался личному обаянию «модного юриста» и даже отнеслась к нему иронически, игнорируя все его попытки завязать флирт.
Но ненависть к бюрократизму и ущемлениям по какому бы то ни было признаку – расовому, гендерному, религиозному – перевешивала все остальные мотивы. Наум понимал, что провинциальные царьки просто всерьез не воспринимают молодых женщин – хозяек гостиницы и собираются задуривать им голову, еще десять лет тянуть с проверками, а потом гостиница уже станет совершенно непригодна для эксплуатации.
Точно так же Науму постоянно, с самого детства, когда деликатно, а когда и не очень, давали понять, что он не может быть Дедом Морозом на детсадовском утреннике; представлять школу на математической олимпиаде; подниматься на сцену за красным дипломом. Дедом Морозом стал сынок заведующей Ярик, голубоглазый румяный блондин с курносым носом на рязанской мордашке. Представлять школу на олимпиаде отправилась Светка, известная «шпаргальщица», но дочь директора гастронома, с пышной русой косой до пояса и хитренькими светло-серыми глазками. Красный диплом из рук ректора должен был получать генеральский сын Данила, о котором даже преподаватели знали, что он «блатной» и тупой, как пробка, но зато с ярко выраженной славянской внешностью. «Иван-царевич! Русский богатырь!» – умилялись на него подмазанные преподавательницы. «Иванушка-дурачок!» – шипели они же за глаза. Но тут Наум, уже хорошо подкованный в юриспруденции и, в отличие от Дани, не игнорирующий учебу, «пошел на вы». Хватит с него уже, надоело отступать на обочину и давать дорогу тем, кого сочли «достойными» только за голубые глаза и носик картошкой! Он применил все свои познания в борьбе за красный диплом и победил.
Дружки Антона, такие же «богатыри», однажды попытались устроить Гершвину «темную», но он никогда не был хлюпиком и дрался как в последний раз, так что «Добрыни Никитичи» были рады ноги унести. История огласки не получила потому, что им тоже не сошло бы с рук нападение впятером на одного.
«Да, со времен „Золотого теленка“ бюрократы не изменились, но и на них можно найти управу!» – думал Наум, спускаясь со сцены с заветными красными «корочками» в руках.
Он был уверен, что дело о гостинице «Осейри» легко выиграет. И, если Орлова из «Телескопа», которую чаще всего отправляют освещать громкие процессы, захочет его интервьюировать, он предложит провести интервью в «Астории» или «Гарсоне»... и таким образом наконец-то уговорит упрямую и своенравную, как кошка из сказки Киплинга, журналистку принять его приглашение на ужин. И, может, его победа над чиновниками из М. и спасение гостиницы произведут впечатление на Веронику...
*
Отпустив рабочих, Тоня вернулась в офис и, ворча, стала помогать Олесе наводить порядок.
– Где устроимся? – спросила она, складывая бумаги в папки.
– Давай в коттедже?
– Давай, а почему не в гостинице? Трещины боишься?
– Да нет... Ты ведь говоришь, что «Осейри» не рухнет, и я тебе верю, тебе виднее. Но все-таки пока фундамент не починили...
– Ладно, – кивнула Тоня. – Мне и самой в прошлый раз не по себе было ночью; все время слышалось, будто что-то потрескивает, и казалось, что кровать вибрирует. Сама не рада была, что предложила тебе устроиться в «Осейри». Я тогда глаз не сомкнула, прислушивалась. Нервы никудышные стали из-за этих чинуш, – Тоня сердито шлепнула тяжелую папку в сейф. – Два года монают, палки в колеса суют! Может, у папы и не случился бы третий инфаркт, если бы его так не доставали комиссиями и бумажной волокитой...
– Думаю, что Гершвин поможет тебе справиться с ними. Он выигрывает любое дело, за которое берется.
– Поэтому я к нему и обратилась.
Девушкам пришлось изрядно потрудиться, пока офис не приобрел опрятный вид. Только через четыре часа они, усталые и чихающие от бумажной пыли, вышли на пляж «Осейри».
– Полдня потратили на уборку этого авгиева офиса, жаль, – проворчала Тоня, расстегивая рубашку, – на озере нечасто бывает такая хорошая погода.
– Зато тут всегда так тихо, – Олеся тоже разделась и расстелила пляжное покрывало. – Думаю, горожане охотно будут сюда ездить, чтобы отдохнуть пару дней от городского шума...
– Если ЭТИ нам разрешат открыть гостиницу, – Тоня в голубом раздельном купальнике спортивного кроя попробовала ступней воду и окунулась, наступая на аккуратные песчаные дюны. – Фу-у! Как хорошо купнуться после всей этой пылищи!
– Разрешат, куда денутся, – Леся аккуратно убрала в сумку джинсы и майку и в бикини тропической расцветки с бусинками тоже зашла по грудь в прозрачную воду, тихую, но бодряще-холодную, и остановилась рядом с Тоней. – Гершвин их порвет на британский флаг.
– Я даже начинаю бояться, – мрачно сказала Тоня, – что «Осейри» действительно может обрушиться. Умом понимаю, что это бред, ведь я регулярно смотрю чертежи и слежу за работами и знаю, как обстоят дела на самом деле, а иррациональный страх появился. Только ты это никому не пересказывай... Я даже маме с Кристиной не говорила...
– Да, разумеется. Я тебя понимаю.
– Ну, поплыли, а то замерзнем, если будем долго стоять.
Когда они лежали на покрывале, греясь под непривычно ярким солнцем, Тоня посмотрела на Олесю из-под очков:
– Что-то мы только о моих проблемах говорим. А ты тоже очень нервная в последнее время. Опять неприятности на работе?
– Есть немного, – Олеся смазала плечи лосьоном для загара.
Тоня повернулась на бок:
– Расскажи, может, я смогу помочь тебе хотя бы советом.
Никита Березин, проходивший наверху по аллее, задержался у спуска на пляж. «Да, когда Антонина в этих широких брюках и рубашке, она выглядит совсем иначе... И когда только загореть успела при таком плотном рабочем графике?» Но тут же отогнал нерабочие мысли и отвел взгляд от загорающих девушек. Статная мускулистая Антонина и хрупкая Олеся... «Антонина – наша клиентка. Мы обязались помочь ей защитить гостиницу от сноса, и это главное. Как говорит Наум – дело прежде всего!»
*
Июльские ночи на озере уже не такие светлые, как в прошлом месяце, но пока темнеет поздно и ненадолго, и, когда Тоня и Олеся уходили с пляжа около девяти часов вечера, солнце еще стояло высоко. У гостевого домика Тоню ждали адвокаты.
– Мы провели первичный осмотр фундамента, Антонина, – сообщил Гершвин, – завтра напишем заключение, и можем приглашать группу экспертов.
Порыв ветра налетел на них, сердито взвыл и обдал озерным холодом. Олеся поежилась; в открытой майке вечером она слегка замерзла. «Жаль, что я не надела рубашку, как Тоня», – подумала она.
Ветер принес с собой серые облака, и озеро зарябило. «Ну вот, – подумала Леся, – хорошо что хоть сегодня искупаться успели; похоже, завтра погода испортится!»
Тоня посмотрела на озеро. «Да, похоже, что завтра опять будет шторм. Как бы навигацию не закрыли, я жду экспертов!»
Но эта мысль быстро ушла, вытесненная усталостью. В последнее время в борьбе с чиновниками из М. и в аврале на работе девушка не успевала выспаться, спала зачастую 3-4 часа в сутки, и сейчас ее сковала огромная усталость. Двигаться, проверять или просто разговаривать не было сил...
*
Тоня проснулась рано и какое-то время лежала с закрытыми глазами. Сон не принес облегчения, напротив, голова отяжелела, а тело сковала неодолимая вялость. Не хотелось вставать, открывать глаза и вообще шевелиться. «Я заболела? Простудилась? Только этого не хватало. Некогда мне сейчас раскисать!»
Тоня вяло перевернулась на бок. Сна уже не было, но вылезать из-под теплого одеяла было лень. В коттедже работало автономное отопление, но девушке казалось, она непременно замерзнет; не хотелось опускать согревшиеся во сне ноги на холодный пол...
Откуда-то потянуло ароматом кофе. Значит, Леся уже встала и завтракает. Но даже мысль о чашечке эспрессо не сподвигнула Тоню встать.
Радио бубнило о температуре воздуха + 19, + 22 в Петербурге и области, о том, что сегодня местами ожидаются незначительные осадки, а в северных частях области возможен туман, видимость на автодорогах понижена, и водителям рекомендуется по возможности отменить поездки...
"Вы слушаете программу «Невское утро, сейчас девять часов пятнадцать минут, хорошего вам дня!» – бодро заключила диктор.
Когда из приемника зазвучала песня про мадам Брошкину, Тоня недовольно заворочалась и откинула одеяло. Пытаясь протереть глаза, она буркнула:
– Могли бы хоть лайт-рок поставить, чем эту попсню гонять целый день, их же не только пенсионерки слушают!
В комнате было полутемно, несмотря на отдернутые шторы. Выглянув, Тоня поняла причину: снаружи клубился густой туман, в котором утонуло все уже в двух шагах от коттеджа.
Девушка выключила радио и поставила на магнитолу диск «Браво», надеясь, что их бодрые песни помогут ей проснуться.
Контрастный душ взбодрил, и, натягивая джинсы и легкий свитер, Тоня уже подпевала солисту, призывающему девушек любить отважных летчиков и моряков...
Из кухни выглянула Олеся:
– Доброе утро! Ну и туман, как молоко! Будешь завтракать?
– И кофе тоже буду, – Тоня сунула в микроволновую печь замороженную пиццу «Четыре сыра», – побольше и покрепче. Что-то у меня в голове такая же муть, как на улице.
– У меня тоже, – Олеся включила кофе-машину. – Странно, раньше я никогда не была метеочувствительной.
– Стареешь, Леська?
– Наверное, стареем, – парировала Олеся.
Печь звякнула, завершая цикл, и Тоня достала ароматную горячую пиццу.
– Надеюсь, туман не помешает Гершвину закончить работу, и можно будет приглашать экспертов, – сказала она, нарезая лепешку. – Хотя, по идее, Науму ничто не способно помешать, когда он хочет выиграть дело.
– Это верно, – Олеся поставила на стол две чашки кофе. – Блин, уже третью порцию пью, а голова чумная, будто три ночи не спала!
*
Кофейный автомат в холле гостиницы был подключен и регулярно заправлялся, чтобы рабочие и сотрудники офиса могли выпить горячего кофе или чая в течение дня. Тоня не скупилась и заказывала качественную арабику, которая пришлась по вкусу даже острому на язык Гершвину, убежденному в том, что настоящий кофе можно выпить только в «Астории», «Невском Палаце» или «Елисееве». Автоматы и автомобильные кофейни юрист обходил за километр, ворча: «Мне здоровье дороже! Я зарабатываю достаточно, чтобы пить качественный кофе, а не эту жидкость для чистки сортиров!»
– Наум, оставь и нам немного, – попросил Михаил Тригорин, когда Гершвин снова начал нажимать кнопки. – Мы тоже не откажемся от крепкого кофе! Блин, чувствую себя, будто неделю не спал!
– Невозможно, – поднял голову Никита, сидящий за столом у окна, – через трое суток без сна у человека начинаются галлюцинации, а на пятые едет крыша. Если только он не тренированный спецназовец, прошедший курсы выживания...
– Кончай свое «Умники и умницы Лучше всех», ты не в студии! – рявкнул Гершвин, отпив доппио. – Похоже, арабику на этот раз закачали паленую. Сколько ни пью кофе, а мозги все равно путаются. Нам к обеду нужно составить заключение о первичном осмотре фундамента, а у нас еще конь не валялся.
Тригорин и Березин молча отошли к кофе-автомату и защелкали кнопками.
– Похоже, сегодня мы выехать не сможем, – Наум стоял у огромного, во всю стену, окна и тщетно пытался хоть что-то рассмотреть за густой белой пеленой. – Нечего и думать выводить катер. В такой пелене мы непременно зарулим не в ту сторону и вместо М. окажемся в Карелии...
