Текст книги "Фантом (СИ)"
Автор книги: Анастасия Баталова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Нашли кусок фанеры, положили его на примятую траву. Завертелась бутылочка. Юноши и девушки поначалу нерешительно подходили друг к другу, коротко соприкасались губами: одни – подчёркнуто формально, другие – с показной неохотой, ёрничая и хихикая, а некоторые – даже вполне темпераментно.
Настала очередь Добби. Застыв, она напряжённо следила за бутылкой, как следит за волчком игрок, поставивший последнее. Вращение постепенно замедлялось. Синяя пробка мучительно тянула время, ползла из последних сил, пока, наконец, не остановилась, указав прямо на Михалыча. Добби слегка подалась вперёд, намереваясь встать. Сердце её стучало где-то в горле.
– Нет, – вдруг резко сказал Михалыч, отчего-то побледнев, – только не с ней!
– Да брось ты, это же просто игра, давай, – пытался его уговорить кто-то, – это же ничего не значит...
– Нет, – короткое слово упало как камень в прохладный неподвижный воздух.
Добби чувствовала себя так, словно ей в лицо плеснули ледяной водой. Ему противно. Он брезгует. В носу у неё защекотало. Она готова была расплакаться от унижения.
Игра продолжилась, но в ней как будто бы что-то сломалось. У всех резко упало настроение, многим захотелось спать. Те, кто хотел, целовались уже без всякой игры, и, утратив в конце концов остроту и смысл, она прекратилась.
Ребята начали прощаться. Добби спустила ноги со скамьи и принялась надевать свои первые туфли на высоких каблуках, купленные специально на выпускной. Они были довольно узкие, и без ложечки это оказалось весьма нелегким делом. Когда она подняла голову, почти все уже разошлись. В предутренней тишине таяли удаляющиеся голоса.
Михалыч стоял в нескольких шагах от скамейки. Он выглядел так, словно хотел что-то сказать, или даже сделать.
– Пока, – произнёс он наконец, и голос его прозвучал почти нежно. На миг Добби даже показалось, что он совсем не против поцеловаться с нею, а во время игры он отказал ей только потому, что не хотел делать это при остальных, но она тут же отбросила столь дерзкое предположение – такое счастье оказалось бы слишком огромным, чтобы его принять...
– Пока, – сказала она сухо, отвернулась первая и торопясь пошла прочь, неумело ступая в новых взрослых туфлях.
6
Вечером следующего дня после работы Добби решила заехать за покупками. Бесшумно раздвинулись стеклянные створки автоматических дверей, навстречу приятно потянуло свежестью. Толкая перед собой тележку, Добби вошла в просторный торговый зал. Прохладный кафельный пол, нежное дуновение кондиционера, приглушенный электрический свет. После слепящего зноя и раскалённого асфальта всё это радовало особенно сильно. Широкие точно улицы проходы между высокими как многоэтажные дома стеллажами были почти пусты, немногочисленные покупатели терялись в этом огромном городе товаров.
Михалыч спустил с помощью электро-погрузчика плотно замотанный прозрачной плёнкой палетт и принялся вскрывать его канцелярским ножом. Тонкое и острое лезвие легко распарывало многослойную полиэтиленовую кожу. Привычными длинными движениями Михалыч полосовал плёнку, отбрасывая в сторону большие куски. Вдруг он увидел Добби.
Громыхая полупустой телегой, она вошла как раз в ту аллею, где он собирался выкладывать товар. На ней было уже другое, но не менее удачное, чем давешнее, маленькое сиреневое платье. Соломенные волосы она подняла наверх и высоко подколола на затылке. Тонкая непослушная прядь, выпавшая из причёски, сухой травинкой лежала на загорелой шее.
Михалыч застыл над палеттом, крепко, точно кинжал в бою, сжимая в руке канцелярский нож. Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы Добби заметила его и узнала. Не слишком-то приятно молодому мужчине десять лет спустя после окончания школы предстать перед бывшей одноклассницей, которая была безумно в него влюблена, в нелепой и даже не особенно чистой униформе сотрудника гипермаркета, состоящей из бесформенного тёмно-синего комбинезона и дурацкой кепки с логотипом. Будь это не Добби, а кто-нибудь другой, Михалыч, скорее всего, так отчаянно не застыдился бы самого себя, но падать в глазах женщины, когда-то им очарованной, показалось ему непосильным испытанием. А сомневаться в неминуемости этого позорного падения не приходилось, ведь продавец– логист не самая престижная профессия в обществе, где сексуальность мужчины определяется главным образом его платежеспособностью, а Добби, как Михалыч уже успел понять, регулярно наблюдая за ней в окно, состоятельна и успешна, её партнёр – тем более (женщины обычно не склонны обращать внимание на мужчин, в чём-то им уступающих, биологическое стремление к улучшению популяции, всё такое), и посему оптимальным выходом из сложившейся ситуации для Михалыча было бы сейчас – просто-напросто избежать этой случайной встречи спустя годы. Лучше уж оставаться приятным воспоминанием, чем становиться смехотворным неудачником в режиме реального времени.
Михалыч выбежал из аллеи и притаился за стеллажом, продолжая наблюдать за Добби сквозь просвет между полками. Она рассеяно побросала что-то в телегу и приблизилась к брошенному в проходе палетту. Странный парень в рабочем комбинезоне, который вдруг куда-то убежал вместо того, чтобы выкладывать спагетти, что ей как раз были нужны, совершенно не привлёк её внимания и не вызвал никаких чувств кроме, пожалуй, лёгкой досады. Она сама расковыряла плёнку, и, взяв с палетта то, что хотела, вскоре покинула аллею.
7
Встреча, которая так напугала Михалыча разрушительными последствиями для его романтического образа, всё же состоялась. Рано или поздно это неизбежно произошло бы, ведь его подъезд находился как раз напротив подъезда бывшей одноклассницы, и оставалось загадкой, как этим двум людям удавалось так долго избегать встречи: с тех пор как Клейд приобрёл квартиру в новом доме и предложил Добби жить вместе прошло больше года. Самое простое объяснение данного факта заключалось в том, что Михалыч, пока у него имелись хоть какие-нибудь подружки, практически не появлялся у Веры Павловны.
Как-то под вечер он вышел за сигаретами, и Добби заметила его первая. На этот раз она узнала его без труда и окликнула.
– Привет. Ты здесь откуда?
Голос её звенел, она, очевидно, рада была его увидеть.
– Я снимаю жильё неподалёку, – ответил Михалыч после небольшой паузы. Добби застала его врасплох. Он стоял, заложив руки за спину и прятал взгляд. – Квартиру. – Добавил он через мгновение.
И Добби снова услышала голос заклинателя птиц. Эта загадочная, единственная в своём роде вибрация, с лёгкостью подчиняющая своему ритму мечущиеся вокруг молекулы летнего воздуха, беспрепятственно проникла в неё и, вероятно, смогла бы оживить даже мертвую птицу, но вместо радостного взмаха крыльев где-то возле сердца Добби вдруг почему-то почувствовала холодок. Ей показалось странным, почти неприличным то, что этот звук продолжает так сильно действовать на неё спустя долгие годы.
– Понятно, – ответила она и отвернулась, пытаясь справиться со смущением.
Михалыч нашёл этот момент удобным, чтобы взглянуть на неё. Он видел профиль, маленькое ухо, чуть небрежную копну приподнятых заколкой волос. Сегодня Добби была в узких пепельно-синих джинсах и просторной белой маечке Mango.
– Что-то я тебя тут раньше не видела...
– Я недавно переехал. Неделю, может, назад.
Он произносил простые слова, а Добби напряженно прислушивалась к звучанию его голоса. Необъяснимая и неожиданная тоска кольнула вдруг ей сердце – словно прикоснулась к нему острым клювом большая птица...
Оба старательно разглядывали соседние дома, сооружения на детской площадке, мягкие бледно-оранжевые облака – всё что угодно, лишь бы случайно не встретиться глазами. Михалыч теребил в руке незажжённую сигарету, Добби – ключи от автомобиля.
– А мы переехали в прошлом году. И, представляешь, только недавно ремонт закончили! Это просто кошмар какой-то! – она искусственно рассмеялась, – Пыль, грохот...
Наступила пауза. Никто из них двоих не знал, о чем ещё говорить. Оба чувствовали неловкость. Между ними как будто бы выросла прозрачная, но плотная, почти ощутимая стена чего-то несказанного, несделанного, незавершенного. И ни один из них даже не попытался прикоснуться к этой стене. Ни словом, ни жестом, ни взглядом. Десять лет всё-таки не прошли мимо. Рядом на тротуаре стояли два совершенно чужих друг другу человека, каждый из которых прожил свои десять лет и ничего не знал о десяти годах из жизни другого. Молчание затягивалось, и кто-то должен был взять на себя тягостную обязанность первым его нарушить.
– Это славно, что мы соседи, – сказала наконец Добби без всякого выражения, – всегда приятно встретить знакомые лица. Надеюсь, ещё увидимся, – прибавила она и, взглянув на свои платиновые часики (подарок Клейда) сделала вид, что куда-то торопится.
– Наверное, – рассеянно ответил Михалыч, тоже чувствуя облегчение от того, что эта неловкая и непонятная встреча подходит к концу.
– Удачи! – бросила Добби через плечо и, легко соскочив с поребрика, побежала к своей машине.
Михалыч остался на тротуаре и закурил, глядя на бледно-оранжевые облака. Ощущение, что он не сказал Добби чего-то очень важного не покидало его. А, быть может, и не нужно было ничего говорить? Маловероятно, чтобы она ждала от него каких-то особенных слов. С какой стати? Ощущения часто обманывают людей. И иногда лучше сдержаться, чем ляпнуть что-то непоправимое.
Михалыч выбросил окурок и побрел домой.
Добби села в машину и поехала кататься по кольцевой. Просто наматывать круги. Иногда она делала так, когда чувствовала необходимость подумать. Эйнштейна располагала к размышлениям игра на скрипке, а на Добби подобное воздействие оказывало вождение.
Её поразило, что пятиминутная встреча с бывшим одноклассником произвела на неё столь сильное впечатление. Ни дать, ни взять – эффект бабочки. Или птицы. Она хотела понять, дело тут именно в самом Михалыче, или это просто самая обыкновенная, свойственная всем людям ностальгия по юности, по беззаботным школьным годам.
Она начала вспоминать. Было ли ещё что-нибудь там, куда нельзя вернуться, способное заставить снова взлететь птицу её сердца?
...Невесомые клочки тополиного пуха, приходившие в движение от любого, едва заметного дуновения, будто живые копошились у края тротуара. Девчонки сидели на скамейке около подъезда. Три пары молодых ног, покрытых первым медовым загаром. Красные кеды в белый горошек, чёрные туфельки без каблука и сандалии на платформе с хитро переплетёнными ремешками из нежно-розовой кожи.
– Ты куда собираешься поступать?
– Ещё не знаю. А ты?
– Тоже пока не решила. Думаю.
– Так ты же вроде давно готовилась на медицинский? Биологию зубрила, химию всякую... – красный кед, которым до этого качали в воздухе, положив ногу на ногу, вдруг озадаченно замер.
– Я передумала, – чёрные туфельки без каблука спрятались под скамейку.
– Но почему? – качавшийся красный кед спрыгнул на землю.
– Конкурс огромный. Без денег и связей делать там нечего. Я не пройду...
Сандалий с ремешками из нежно-розовой кожи задумчиво чертил носком полукруг.
– Но ведь ты так хотела?..
– Мало ли чего мы хотим. Есть желания, а есть логика. Пойду куда-нибудь, где попроще.
– И ты даже не попытаешься?
Сандалии с ремешками задумчиво перекатывались с носка на пятку и обратно. Носки красных кедов ритмично барабанили по асфальту.
– Нет. Зачем зря сердце рвать?
– А я бы на твоём месте попробовала. Люди всегда сами устанавливают себе границы возможного.
...Добби съехала с кольцевой в город. Раз уж сегодня вечер ностальгии, то волне можно позволить себе ещё одну маленькую роскошь. Она стыдилась этой своей привычки и нечасто потакала ей. Добби нравилось иногда приходить в книжные магазины и подолгу листать учебники по медицине. При виде латинских терминов и подробных иллюстраций строения внутренних органов, каждый раз в ней что-то сжималось и сладко, и грустно. С таким чувством думают обычно о несбывшейся любви.
8
Михалыч-фантом медленно отделился от спящего Михалыча. Сначала он представлял собою полностью прозрачный, чуть светящийся в темноте силуэт, словно облако искрящейся пыльцы, потом постепенно начал сгущаться, темнеть, обретать плотность, пока, наконец, не превратился в неотличимого двойника спокойно спящего на узкой тахте человека.
– Как же, однако, круто иметь тело, – произнёс фантом, с наслаждением потягиваясь, рассматривая и изучая свои руки, грудь, живот, – наконец-то! Я так долго ждал... Какая же это огромная привилегия – быть настоящим, а некоторые, – он с досадой глянул в сторону тахты, – этим не пользуются!
Прихватив с тумбочки ключи и сигареты Михалыч-фантом вышел на улицу. Раннее утро. Нежный цвет небосвода. Рассвет между высотными домами – словно приоткрытая раковина жемчужницы. Только что политые водой тротуары дышат свежестью.
Он щелкнул зажигалкой и закурил. Тут же закашлялся, сморщился от отвращения и швырнул недокуренную сигарету на асфальт.
– Тьфу ты, чёрт! Гадость какая! И зачем он только это делает?
Михалыч-фантом повертел в руках сигаретную пачку, намереваясь выбросить её в урну, но потом раздумал и сунул в задний карман джинсов.
– Если уж требуется во всем походить на оригинал, то хотя бы для вида придётся носить это с собой, – прокомментировал он данное действие сам себе.
Фантом посмотрел на часы. Начало седьмого. Самое лучшее время для прогулки по влажным пустынным улицам, с очень большой долей вероятности никого не встретишь: сможешь сполна насладиться самим собой, своим внутренним содержанием, ощущениями, воспоминаниями, мечтами...
Он радостно пошёл вперёд по тротуару, упиваясь самой возможностью идти, шагать, набирать полную грудь свежего утреннего воздуха, смаковать его, бережно прикасаясь к нему внутренними сторонами лёгких. Надо же! Такое удивительное ощущение – дышать! Просто невероятное! Подумать только: кто-то умудряется этого даже не замечать...
И вдруг он увидел Добби. Свернув из другого переулка возле пышного куста отцветающего шиповника, она выплыла прямо ему навстречу. Лёгкий ветерок бросил ей вслед несколько розовых лоскутков. Она была в том самом платье, белом в мелкий темно-синий горошек, перехваченном на талии широким в тон горошкам поясом с большой пластиковой пряжкой. Лицо её светилось тихой простой радостью бытия.
Добби заметила Михалыча-фантома и остановилась.
– Здравствуй, – сказала она.
– И ты, – ответил он.
– Не ожидала так скоро увидеть тебя снова, – она смотрела на него снизу вверх, ясные глаза её, отражавшие свет неба, казались почти серебристыми, – но ты не такой как вчера, – добавила она, вдруг насторожившись, – другой какой-то...
– Ты тоже! Мы умираем каждую секунду и каждую секунду рождаемся вновь. Странно, что ты ожидала встретить меня прежним, ведь прошла целая ночь!
Она засмеялась.
– Определённо, ты совсем не такой. Только я пока не могу понять, что именно в тебе изменилось...
– Хочешь мороженого?
– Воистину мир полон чудес! – прошептала она, расцветая слегка испуганной улыбкой. Когда-то Добби и представить себе не решалась того, что происходило теперь наяву, она считала место, где они с Михалычем будут идти рядом и есть мороженое седьмыми небесами. Она думала, что это невозможно – попасть туда. А сейчас... Добби немного неуверенно выставила вперёд носок чуточку пыльной кремовой балетки – не провалится ли вдруг под ней тротуар, оказавшись на самом деле облаками седьмого неба... Когда мечты, на которые ты уже давным-давно махнул рукой неожиданно сбываются, в первый момент обычно становится не по себе.
– Конечно, хочу, – ответила она.
Пока ходили за мороженым в маленький круглосуточный магазинчик "Продукты", переделанный из квартиры на первом этаже, Михалыч-фантом спросил:
– Думаешь, это случайность, что мы с тобою встретились опять? Город большой... И немного странным ведь кажется наше внезапное соседство? Будто бы кто-то поселил нас рядом. Совпадение?
Она пожала плечами, и, сорвав на ходу лепесток шиповника, сдула его с ладони.
– Я не верю в подобные совпадения, – продолжал он, – есть такая теория, что судьба неизбежно сводит людей снова, если в их отношениях осталась какая-то незавершённость, если не была поставлена окончательная точка, и эти люди не сделали чего-то, не сказали друг-другу, не успели или не смогли...– он вдруг умолк, а через мгновение добавил – мне кажется, я должен попросить у тебя прощения...
Добби взглянула на него удивленно.
– За что?
– Я, наверное, обидел тебя. Помнишь, тогда, на выпускном. Ты ведь не побоялась обнаружить свои чувства, а это... иногда так трудно. Часто приходится скрывать их, чтобы не показаться смешным или не вызвать осуждения.
– Пустяки...– сказала Добби и спрятала глаза, – в том, что было, уже ничего нельзя изменить.
– Но можно построить что-то новое...
Добби молчала и, не глядя на него, рвала на мелкие кусочки кремовый лепесток чайной розы.
– Тебе не приходило в голову, что слова "прощать" и "прощаться" так похожи далеко не случайно? Никто не может проститься окончательно до тех пор, пока есть, что прощать. Я так думаю.
– Любопытно, – сказала Добби, – но позволь мне с этим не согласиться. Бывает по-разному. Вот, к примеру, я и Клейд. Мы давно вместе и нам вроде бы нечего прощать, я даже не припомню, чтобы мы когда-нибудь всерьёз обижались друг на друга... И при этом мы ведь не прощаемся.
– А разве прощают только плохое? Гораздо чаще люди не могут простить друг другу именно хорошего, это и связывает их вместе.
– В таком случае, я не могу простить тебе твоего голоса, – сказала Добби, подняв на него глаза, наполненные светом утреннего неба.
Несколько мгновений она молчала, молчал и он, сочная листва сухо шелестела над их головами, оттеняла его глаза, делая их ещё зеленее, а потом Добби вдруг рассмеялась и добавила с веселым возмущением:
– Ну так что, мы идём за мороженым?
Он улыбнулся и кивнул.
Присев на скамейку в тихом зеленом дворике, они развернули шуршащие обертки эскимо. Добби заботливо отряхнула ладонью место рядом с собой и бережно положила туда анатомический атлас. До этого она носила его под мышкой.
– Зачем это? – удивился Михалыч-фантом.
– Я решила учиться на врача. До сих пор не могу простить себе, что пошла на этот дурацкий менеджмент. Я ненавижу офис. Поскорее бы исчезнуть оттуда... Вот смотри, – Добби положила атлас между ними на скамью и благоговейно раскрыла его, – ты даже не представляешь, как удивительно мы устроены! Вот, к примеру, пищеварительная система, – она сделала небольшое движение рукой, намереваясь что-то показать ему, но оно оказалось слишком резким – Добби забыла в этот момент про эскимо – и большой кусок шоколадной глазури оторвался от него и упал на платье.
– Ой! – воскликнула она, побледнев. – Будет пятно...
– Да не расстраивайся ты так! Это всего лишь мороженое.
– Вот именно! Мороженое. Ты не понимаешь!.. – Добби горестно замотала головой, – она никогда не ест мороженого. Представь себе – никогда. Она постоянно на диете. Не позволяет себе. И поэтому сразу обо всём догадается...
– Кто – она? – настороженно спросил Михалыч-фантом.
– Добби. Настоящая Добби. – обреченно выдохнула сидящая рядом девушка.
– У неё тоже есть фантом?
– Как видишь, – печально ответила незнакомка, а через мгновение вскинула на него удивленные глаза, – почему – тоже?
– И я фантом, – сказал он.
С минуту оба молчали, пытаясь принять эту внезапно открывшуюся истину. Лёгкий ветерок перебирал листву и теребил страницы анатомического атласа.
– Получается, всё, что сейчас произошло, не имеет никакого смысла, – тихо и значительно произнес наконец Михалыч-фантом, – ведь мы оба ненастоящие, мы порождения чужого сознания, сгустки фантазий и воспоминаний, а наша встреча – всего лишь тонкое переплетение информационных потоков, бред, грёза, звёздная пыль...
– И нам нужно успеть вернуться, пока они ещё спят! – воскликнула, спохватившись, Добби, – который час?
– Без пяти восемь, – ответил Михалыч-фантом.
– Боже! Сейчас прозвенит её будильник! Бежим!
Добби-фантом вихрем взлетела по лестнице, заскочив в квартиру, кое-как стащила с себя платье, пихнула его в шкаф, на цыпочках подошла к кровати и, вдруг снова сделавшись прозрачной, растворилась в лежащей калачиком Добби, успев это сделать за миг до того, как спящая открыла глаза.
Добби-настоящая вытянулась, повернулась с боку на бок, сладко зевнула и откинула одеяло.
– Ну и сны, – сказала она, – мотнув растрепанной головой так, словно хотела что-то вытряхнуть из неё.
Открыв шкаф, она извлекла оттуда своё любимое платье.
– Что это? – с негодованием воскликнула Добби, заметив на подоле свежее шоколадное пятно. – Вот чёрт. Теперь не наденешь. – Внезапно она замерла, помрачнев, так, будто припоминала что-то, но потом махнула рукой и, с досадой швырнув платье в корзину с грязным бельем, натянула джинсы.
–
Проснувшись, Михалыч нащупал на тумбочке сигареты. Первую он обычно закуривал даже раньше, чем открывал глаза. Он неопределённо хмыкнул, отстраненно удивившись тому, что совсем новая, только вчера вечером купленная пачка помята, словно кто-то долго держал её в заднем кармане брюк, да ещё, позабыв о ней напрочь, куда-то садился... Михалыч глубоко затянулся и, лишь после этого неохотно разомкнув веки, позволил наконец новому дню начаться и для него.
9
Прошла неделя, в продолжение которой фантомы Михалыча и Добби каждое утро сидели на полюбившейся скамеечке под каштаном и ели мороженое.
Рассветный сон, сладкий и вязкий как золотистый мед, окутывал Добби точно пчелу, угодившую в банку. Она лениво повернулась на кровати, задела рукой Клейда и что-то невнятно пробормотав, снова погрузилась в дремоту.
Добби-фантом немного постояла в нерешительности посреди комнаты, затем открыла шкаф и, наученная теперь горьким опытом, выбрала для себя самую неприметную одежду из всего, что там нашлось: простую трикотажную маечку, каких, к счастью, было полным-полно, и потертые джинсы, этого добра тоже оказалось навалом – с хозяйкой шкафа периодически случались настоящие приступы шопоголизма по части шмоток, Добби-настоящая покупала вещей гораздо больше, чем могло ей пригодиться.
Быстро взглянув на себя в зеркало, Добби-фантом несколько раз без особой тщательности провела щеткой по волосам и, прихватив спрятанный в ящике для обуви анатомический атлас, бесшумно выскользнула за дверь.
Как обычно, она обнаружила своего друга на уютной скамеечке в тени каштана, приветливо махавшего на теплом ветру всеми своими листьями-ладонями.
Михалыч-фантом сидел опустив голову и сосредоточенно изучал яркий рекламный каталог какой-то туристической кампании, неторопливо перелистывая глянцевые фотографические страницы. Лагуны с топазовой водой, виллы с просторными террасами на берегу океана, скалы и ущелья, наполненные до самых краев молочным туманом...
Почувствовав чужое присутствие, он тотчас оторвался от своего занятия.
– Что это у тебя? – спросила Добби-фантом.
– Да так. Пустяки. Атлас-мечтателя, – улыбнулся он, – думаю, куда поеду... Хотелось бы – к морю...
– К какому?
– Географически абсолютно не важно. Главное, к такому, чтобы идти по пляжу, непременно пустому, вдоль линии прибоя, желательно вдвоем... с кем-нибудь, ощущать, как волны накатываются на ноги, смотреть в небо на парящих птиц, слушать их красивый протяжный крик, щуриться на солнце за клочкастыми кучевыми облаками... Я ведь никогда в жизни не видел моря.
– Неужели? А рассказываешь так, словно не раз уже там побывал!
– Иногда то, что себе воображаешь даже реальнее того, что есть. Так бывает. Особенно когда... Просто я очень сильно люблю море.
Михалычу-фантому стало как будто бы немного грустно, он смотрел куда-то вдаль немигающими зелеными глазами.
– Ну так что, мы идём за мороженым?
Её веселье и беззаботность тут же передались ему, и Михалыч-фантом, хитро прищурившись, спросил:
– А ты растолстеть не боишься?
Встряхнув распущенными волосами она звонко расхохоталась:
– Да ну тебя! Я же не настоящая. Мне всё можно. От воображаемого мороженого ещё никто не получал лишних калорий.
Поднявшись со скамейки, они снова отправились в полюбившийся им круглосуточный магазинчик "Продукты".
–
Добби открыла глаза. Он проснулась от внезапного смутного чувства тревоги, такое случается иногда, когда спящему кажется, будто кто-то стоит над ним и смотрит ему в лицо.
Клейд мирно спал рядом, кроме него в комнате не должно было быть, да и не было никого, но ощущение чужого присутствия в её квартире, в её вещах, в её жизни уже не первый день неотвязно преследовало Добби.
Она встала, открыла шкаф, наугад извлекла оттуда и напялила мятую майку и джинсы, снова с неприятным холодящим чувством отметив про себя, что одежда в шкафу лежит не так, как вчера, точно кто-то ещё прикасался к ней, возможно, даже надевал...
"У меня мания преследования, – решила Добби, – Чертов офис. Проклятые пробки. Сплошные стрессы. Так и с ума сойти недолго. Вот куда это я сейчас собралась? Ехать на работу ещё слишком рано..."
– Впрочем, пользу прогулки перед завтраком никто пока не отменял, – подумала она вслух.
Подойдя к туалетному стройку в коридоре, Добби вздрогнула. На расческе, которую она каждый раз тщательно очищала, обнаружился нагло оставленный кем-то (не ей же самой, такой щепетильной!) длинный соломенный волос. Она машинально прикрыла рот ладонью, чтобы не закричать. Подчинившись внезапному приступу паники, Добби выронила расческу и опрометью кинулась вон из квартиры. Перепрыгивая через две ступеньки, она сбежала по лестнице, толкнула дверь подъезда и неведомо куда помчалась по утреннему, только что облитому водой тротуару. Тревога гнала её вперёд.
–
– Какого лешего? – мрачно осведомился у пространства Михалыч, не нащупав спросонок на тумбочке пачку сигарет, которую собственноручно положил туда вчера вечером, – может, упала? – он открыл глаза и, свесившись, заглянул под тахту.
Однако, пачки там не оказалось.
– Ёшкин-клёшкин, – пробурчал Михалыч, – либо я сошёл с ума, либо материальные предметы могут спокойно растворяться в воздухе, – придётся бежать в магазин.
Нехотя поднявшись, он сделал круг по комнате, придерживая одеяло на поясе, с тайной надеждой, что сигареты – чем чёрт не шутит! – вдруг обнаружатся в каком-нибудь неожиданном месте.
Но, к великому огорчению, этого не произошло.
Михалыч отхлебнул из кружки вчерашнего горького чая, оделся и вышел на улицу. Путь его лежал в "Продукты".
И – надо же было такому случиться – этот простой путь снова пересекся, причём внезапно, с одним из неисповедимых путей Добби. Она вдруг выбежала ему навстречу встрепанная, запыхавшаяся, с безумными глазами. Михалыч даже не успел вспомнить о том, что он небрит, и рубашка на нем не очень свежая. Едва избежав нелепого лобового столкновения, они остановились друг против друга на тротуаре.
– Ты что это? – встревоженно спросил Михалыч.
– Утренняя пробежка... – процедила она сквозь зубы, – объявила войну целлюлиту, блин...
– Я...я...ясно. Бывает, – он с сомнением покачал головой, оглядывая соседку, вид её внушал ему некоторые опасения, – а я вот... за сигаретами вышел. Представь себе, кто-то спер их у меня прямо с ночного столика. Чудеса, ей богу...
– У тебя тоже пропадают вещи? Или ни с того ни с сего перемещаются? – спросила Добби, напряженно заглядывая ему в лицо. Её глаза при этом сверкнули внезапным лихорадочным интересом. Так бывает у людей, которые, как им кажется, близки к разгадке какой-то тайны.
Михалыч неопределенно пожал плечами.
– Идём, – сказала она, вдруг не в меру властно потянув его за руку, – мы должны найти их!
– Кого? – Михалыч был так удивлён, что даже не собирался сопротивляться. Он послушно следовал за ней. А Добби решительно тащила его куда-то по улице.
– Фантомов. Они где-то неподалеку, я уверена.
– Да она с ума сошла... – подавляя ухмылку, пробормотал про себя Михалыч, однако перечить всё равно не стал. "Мало ли что. Вдруг совсем буйная сделается."
Добежав до магазинчика "Продукты", они свернули в маленький дворик, где на уютной скамеечке под сенью каштана сидели, склонившись над рекламным каталогом турфирмы и почти соприкасаясь головами, до невероятности похожие на них люди. В первый момент оба застыли, не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить слово. Будто глянули в зеркало, в котором их отражения двигались сами по себе.
– Это они! – воскликнула Добби, до хруста стиснув Михалычу запястье.
Фантомы разом подняли головы, и, тут же догадавшись, что происходит, вскочили и бросились прочь.
– Стой! – завопила Добби-настоящая, пускаясь вдогонку, – Это моя жизнь! Слышишь – моооооояяяяяя! И я не дам тебе её украсть!
Они пробежали так несколько кварталов. Двое впереди: ненастоящий Михалыч тащил за собою за руку почти обессилившую ненастоящую Добби, и двое примерно на пятьдесят шагов позади: настоящие Михалыч и Добби бежали порознь, каждый из них надеялся изловить своего фантома.
– Я… больше… не могу... – простонала Добби-фантом, – я задыхаюсь...
– Но мы же не можем сдаться? Они поймают нас...
– Ну и пускай. Они имеют на это право. Они могут делать со своими фантазиями всё, что им за благо рассудится. Мы порождения их сознания, и им дана власть над нами. Так устроен мир. Мы всего лишь фантомы, и мы не имеем права на настоящее счастье...
– Добби... – с отчаянием прошептал Михалыч-фантом, – не делай этого. Не сдавайся, прошу тебя. Беги!
– Я не могу.
Расстояние между преследуемыми и преследователями неуклонно сокращалось. Настоящий Михалыч и настоящая Добби были уже совсем близко.
– Только не смотри ей в глаза! Отвернись! – крикнул своей спутнице Михалыч-фантом.
– Поздно, – пролепетала она, бледнея, – слишком поздно...
Настоящая Добби находилась уже в двух шагах, и взгляд её серебристо-серых глаз был направлен прямо на девушку-двойника. Точно выстрел в упор он неминуемо настиг бы её. Рано или поздно. И поэтому она уже не пыталась от него спастись.
Михалыч-фантом обернулся и без страха встретился глазами со своим подлинным двойником. Какая разница, когда это случится, фантом может только протянуть время, ему не дано – и, наверное, это к лучшему– прожить чужую настоящую жизнь по-своему, как бы он этого ни хотел.
– Я тоже видел его глаза, – спокойно сообщил он потом своей ненастоящей подруге, – теперь мы оба исчезнем. Но у нас в запасе есть ещё несколько мгновений, чтобы исполнить то, ради чего мы, собственно, были созданы...
Добби-фантом подняла на него свои большие глаза, полные чистого неба и печали, глубокой, как это небо, и такой же невыносимо яркой, как оно.
– Я ведь так и не отдал тебе тот проигранный поцелуй, помнишь, на выпускном... – сказал Михалыч-фантом, – и сейчас, пока мы ещё не окончательно испарились, я намерен сделать это.
