Текст книги "Перистая Женщина, или Колдунная Владычица джунглей"

Автор книги: Амос Тутуола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Когда она предстала перед отцом своего мужа и после моего рассказа о спасении принца, король (отец принца) откупорил тыквенный сосуд, который я ему вручил, и рассмотрел белую птичку (сверхъестественную силу), а потом повелел вывести из дворца вероломную жену и привязать ее к дереву перед богом железа. И она была привязана, как повелел король.

Он и его вожди сердечно поблагодарили меня за спасение принца, а на следующее утро в городе начались ритуальные празднества, продолжавшиеся много дней подряд. После завершения празднеств король выполнил свое обещание – наделил меня множеством дорогих подарков, коралловых бус и богатых одеяний, которые я продал у себя в деревне за большие деньги…

На этом, любезные слушатели, позвольте мне закончить развлечения нынешнего вечера, или рассказ о моем втором путешествии. А про третье мое путешествие вы услышите завтра.

Когда я умолк, жители деревни немного поплясали, спели под музыку барабанов несколько песен и разошлись, весьма довольные, по своим домам.

В плену у диких людей
Развлечения четвертого вечера (мое третье путешествие)

На следующий день к моему дому опять собралось множество слушателей. Их даже стало еще больше – на семьдесят пять процентов, – потому что все окрестные селения уже облетела весть о моих рассказах про путешествия в виде ежевечерних развлечений. И вот, когда люди расселись на стульях, а некоторые, из-за нехватки стульев, обступили меня полукольцом и все получили по бочонку пальмового вина, я поставил перед собой самый вместительный бочонок. После танцев под барабанную музыку, которые продолжались около часу, и когда все отвыпили, я начал рассказ о моем третьем путешествии:

– Через несколько дней по возвращении в деревню с грузом разнообразных сокровищ я купил трех щенков и так их вскоре обучил, или натаскал во время обучения на свирепость, что они стали грозными, будто лютые тигры, – каждый из них. А купил я щенков потому, что мне во время прежних путешествий очень часто не хватало выдрессированных псов, которые могли бы защитить меня от опасных существ. Имя каждому псу, когда щенки подросли, было дано по его разумениям и привычкам. Первого я назвал Хват – за его обычай мгновенно хватать зубами любую еду и моментально съедать ее без всякого остатка; второго, который оказался таким быстрым, отважным и могучим, что мигом разрывал в клочья любое, даже самое опасное существо, я назвал Рвач; а третьего, глотавшего все что угодно и кого угодно, не разжевывая, или живьем, я назвал Живоглот.

Вскоре я уже начал охотиться со своими псами в ближайших к нашей деревне лесах. И убивал при помощи псов до нескольких зверей в день. Так что все мои родственники – и мать, и отец, и брат, и сестра – с радостью лакомились убитой дичью. А поскольку им было радостно, сытно и приятно со мной, я решил отложить свое следующее путешествие на один год. Но при этом, конечно, забыл, что если деньги не добывать, то они кончатся гораздо раньше, чем через год.

Пока я жил дома, почти все жители деревни приходили ко мне есть и пить с раннего утра до самого позднего вечера И многие из них говорили, что обязательно отправятся со мной в путешествие через год, но, едва я напоминал им про лишения, бедствия, опасности и проч., они испуганно отказывались от своего смелого решения.

Когда завершился год моего житья в деревне, я, по-обычному, взял ружье и кинжал, повесил на плечо охотничью сумку, попрощался с родственниками и отправился в город диких людей. Как раз после года охотничьей жизни дома. А город этот располагался очень далеко, и, хотя все жители были там богатые по самым разным меркам, или на любой взгляд, никто из путешественников живым оттуда не возвращался. Так рассказывали у нас умудренные опытом старики. Они говорили, что даже самому могучему и дерзновенному охотнику, если он убьет в тамошних лесах какого-нибудь зверя, не удается унести его потом домой – из-за свирепой мстительности диких людей.

Но я-то решил отправиться в этот город не ради охоты, а чтобы разжиться богатством. И отправился туда среди ночи, совершивши перед уходом печальную ошибку: я не взял с собой из дому трех моих псов. Потому что они, как мне казалось, плохо видели бы окрестности в ночной темноте. Матушка советовала мне их взять, но я, к сожалению, отверг ее безошибочный совет.

Отшагавши в темноте до двух часов пополуночи, я достиг леса, среди которого жили дикие люди. И бесстрашно углублялся в этот лес, пока не заметил поблизости утес. И мне захотелось возле него отдохнуть, потому что к тому времени я уже очень устал. Отдыхая возле утеса, я обдумывал, как бы мне разжиться богатствами у диких людей, но незамеченно облокотился на утес и уснул. А уснувши, увидел принца с полузмеиным телом, который мучился в своем дворце на полу, пока я его не спас. Принц-то мне, конечно, снился, потому что я видел его во сне, но внезапно меня постиг тяжкий удар, и хотя он постиг меня, когда я спал, но случился наяву, так что мне стало худо, и я завалился, в болезненной ошарашенности, на бок. Я, правда, как и подобает храброму путешественнику, тотчас вскочил, и я схватился за ружье, и я уже почти выстрелил в напавшее на меня существо – оно виделось мне наподобие высокой черной тени, – но существо это мгновенно отвесило мне второй тяжкий удар, и мое ружье без единого выстрела отлетело в сторону…

…Хотя, к счастью, на небольшое расстояние, и я в тот же миг подскочил к нему, потому что рассчитывал только на него. Но едва я нагнулся и когда ружье уже почти оказалось у меня в руках, ужасающая тень, или привидение – ведь нападающий привиделся мне, как тень, – дернула меня назад, так что я поневоле перевернулся много раз через голову кувырком. Но ружье все же успел подхватить. И, вскочивши с ружьем в руках, рассмотрел наконец, кто на меня так свирепо напал. Это была старуха огромного роста. Она возвышалась надо мной, будто чудовищная великанша с устрашающей наружностью, обычными по величине и вроде бы не очень сильными руками, но могучими ногами и свисающими почти до земли грудями. А волосы у нее на голове – грязные, жесткие и всклокоченные – ерошились в разные стороны, как если бы она была сумасшедшая.

Я стоял перед ней, ростом всего-навсего до одной шестой части от ее роста, и думал спросить, за что она столь свирепо меня преследует, но, когда поднял взгляд, заметил у нее в глазах угрюмую сверхзлость, а на губах – раздраженно-пузырчатое от слюны бормотание. Увидевши такую жуть, я уже ничего не решился спросить – просто стоял перед ней без слов и с ужасом на нее смотрел. А она вдруг начала придавливать мне пальцем нос и безостановочно забормотала:

– Зачем, интересно, ты явился сюда в такой час? И что, интересно, нужно здесь существу вроде тебя? Неужто вы, люди, решили теперь тревожить нас в наших лесах не только днем, но и ночью?

Тут я стал отступать от нее задом наперед, или пятиться назад, уверившись, что она вовсе не старуха, а опасная ночная тварь, – мне было страшно повернуться к ней спиной. И вот я со страхом отступал от нее, а она медленно наступала и продолжала придавливать мне нос толстенным пальцем.

В конце концов, когда мой нос так ужасно придавшая, что я мог взорваться, или лопнуть, я подумал про себя, что если не начну немедленно защищаться от этой жуткой ночной твари, то она вскоре додавит меня до смерти, или убьет. Я поднял ружье и стукнул ее прикладом в лоб, потому что не решился стрелять из боязни привлечь выстрелом других таких же тварей – если они водились там во множестве, – которые наверняка захотели бы меня убить. Но, к моему ужасу и удивлению, едва я стукнул ночную тварь по лбу, она громко вскричала:

– Ага! Так ты, значит, бьешь бессмертную ночную женщину?

Вскричавши так, она протянула вбок свою правую руку, выдрала с корнями молодое гибкое дерево и принялась без долгих раздумий стегать меня этим деревом с ног до головы, или от макушки до пяток. Я бил ее по лбу прикладом ружья, а она стегала меня гибким деревом почем зря и крикасто приговаривала так:

– Я-то бессмертная, а ты вскоре примешь от меня смерть!

В ту ночь я узнал, что люди, под страхом смерти, ни в коем случае не должны бить бессмертных.

Наконец, когда у меня не осталось больше никаких сомнений, что вскоре она застегает меня насмерть, я прекратил бить ее прикладом по лбу и бросился бежать прочь сквозь темноту и во весь дух, но она без устали гналась за мной и стегала меня деревом и неумолчно кричала:

– Я бессмертная женщина и умереть не могу, а ты смертное существо и скоро умрешь!

Тут уж меня обуял совершенно необоримый ужас, и я стремительно ринулся к ближайшему большому дереву. Но мне не удалось беспрепятственно на него вскарабкаться, потому что, пока я лез наверх, ночная женщина успела подскочить ко мне и сначала несколько раз стеганула по спине деревом, а потом попыталась стащить вниз, да не успела: я уже забрался слишком высоко. Пока она стояла под деревом и размышляла, как бы ей сманить меня вниз, я добрался до вершины, сел на одну из верхних веток и увидел, что ночную женщину внизу трудно различить – такое это дерево оказалось высокое.

А она (ночная женщина) не сумела сманить меня вниз и ушла. Подождавши несколько минут и когда ее по-прежнему не было, я с великой радостью решил, что она не вернется. Но, к несчастью, едва я начал спускаться, она появилась снова, и за ней шли двое могучих ночных мужчин с огромными топорами. Так что я поневоле опять вскарабкался наверх.

Как только эти трое подошли к дереву, ночная женщина показала мужчинам, где я сижу, и они зорко меня разглядели. А разглядевши, принялись быстро подрубать дерево, хотя его заслоняли со всех сторон боковые опорные корни, или стволы. Тут мне стало ясно, что, когда дерево упадет, меня постигнет мгновенная смерть, и я припомнил в это критическое для моей жизни мгновение, что матушка дала мне перед моим уходом из деревни мудрый совет. Она посоветовала взять с собой псов, а я ее не послушался и теперь горько себя ругал…

…Ругал, а главное, ни на что уже не надеялся. Но все-таки встал во весь рост – хотя ветка опасно качалась, – собрался с силами и пронзительно вскричал:

– На помощь, мои псы! На помощь, мои псы! На помощь, мои псы! Хват! Рвач! Живоглот! Ко мне!

Я выкрикивал эти слова безостановочно и во всю свою мощь. Но псы, как мне правильно угадывалось, не могли выполнить мой приказ, потому что их уже заперли на ночь в их комнате мои родственники, которые легли к тому времени спать.

И вот псы рвались на волю, а когда им не удалось вырваться, принялись громко лаять и разбудили мою матушку. И она их выпустила, открывши им дверь. И они бросились на мой зов, и они мчались ко мне по лесу со всех своих ног, а ночные мужчины уже подрубили дерево так сильно, что оно мелко дрожало, и ночная женщина готовилась схватить меня на земле. И я потерял надежду спастись, потому что дерево дрожало все сильней и ему вот-вот предстояло упасть. Но тут появились наконец мои псы – они метались по лесу туда и сюда в надежде меня найти, а я продолжал их звать. И едва они появились неподалеку от дерева, или отыскали меня, я натравил их на ночных существ.

И псы, к моей величайшей радости, в то же мгновение бросились на них. Они (ночные существа) попытались зарубить псов топорами, но те не дали им сделать ничего подобного, а, наоборот, кусали их за все возможные места. Наконец ночные существа не выдержали и удрали, а псы долго гнали их по лесу и, только когда я слез с дерева, возвратились обратно.

Перебравшись в сопровождении псов подальше от леса ночных существ, я почти замертво упал на землю и беспомощно пролежал до самого утра, потому что ночная женщина выбила из меня все мои силы, хотя решимость найти город диких людей выбить так и не смогла.

Наутро я принялся бродить по лесу в поисках города диких людей. Но никакого города там, к моему изумлению, не было. Когда настал час по дневному времени, я немного отдохнул под тенистым деревом и потом отправился дальше, а мои псы убили для меня лесного зверька, и я немедленно изжарил его на огне костра. Подкрепившись и накормивши псов, я снова принялся блуждать по дикому лесу. Не ведая, что дикие люди живут в пещерах и называют свое пещерное селение городом, а пещеры эти, если внимательно присмотреться, ясно видны там и сям среди лесных скал, но дикие люди выходят из пещер только ночью. Так что ночью мне все и открылось.

Потому что диких людей там было видимо-невидимо (из-за ночной темноты). И они всячески преследовали меня, чтоб я убрался из их леса, но я не убирался, и тогда они стали преследовать меня, чтобы убить. А я спрятался на дереве, так что им не удалось выследить меня среди листвы. Они не смогли меня выследить – хотя выслеживали во все глаза – и разошлись по своим делам. Едва они разошлись, я почувствовал, что очень устал, и незамеченно уснул прямо на ветке, где сидел, а мои псы уснули под деревом. У меня было намерение уйти наутро из этого дикого леса, поскольку никаких сокровищ я там не нашел.

Но мне пришлось проснуться гораздо раньше, чем утром, потому что в два часа ночи меня внезапно разбудил лай моих псов. Я глянул вниз и увидел их возле соседнего дерева, связанных друг с другом одной длинной веревкой. Они пытались ее порвать, да ничего у них не получалось. Но когда я собрался слезть на землю, чтобы посмотреть, кто так дурно обошелся с моими псами, передо мной внизу открылось жуткое зрелище: более пятисот диких людей, сидящих вокруг дерева. Увидевши их, я притаился среди листвы и остался незамеченным. А у них под деревом было обычное место для совещаний – но я этого, конечно, не знал, – и они собрались в ту ночь на важное совещание. Странно только, что им удалось неразбуженно связать моих псов.

Мне было видно в свете костра, который ярко освещал совещательную поляну, что многие из диких людей серьезно задумались, а многие громко спорят и собираются устроить спорное побоище, потому что у них было заготовлено на этот случай оружие. Они переживали глубокое взаимонепонимание и дожидались короля, чтобы он помог им друг друга понять.

Прождавши короля около часу и когда он не появился, один из собравшихся громко воззвал:

– О король диких людей, почему тебя нет? Уж не болен ли ты, великий король? Человеческий череп – твой сосуд для питья. Скелетный хребет – твоя трость для ходьбы. И прочая, и прочая, и прочая! Явись, о король! Явись к нам на совещание. Ибо мы ждем тебя, о великий король!

И вот, как только величатель вознес из-под дерева свое воззвание, он (король) отозвался столь оглушительно и страшно, что его голос потряс все окрестные скалы, холмы и деревья, звери в ужасе онемели, дневные птицы испуганно пробудились, а ночные твари омертвело замерли.

Через несколько минут после своего отзыва король спустился с огромного утеса, который возвышался неподалеку от дерева. Он опирался на трость из человеческого скелетного хребта, а королевский вещеносец нес за ним человеческий череп и костяной тронный стул. Когда они оба явились на совещание, стул был поставлен в центре круга собравшихся. И как только король сел на него, вещеносец положил ему под ноги человеческий череп. А сам встал, как страж, у него за спиной. И король возвысил на мгновение свой ужасный голос. Он возвысил голос и так сотряс дерево, под которым шло совещание, что я невольно сорвался с ветки прямо на короля.

Это было огромной опасностью для меня, потому что король получил серьезные увечья, а его тронный стул непоправимо сломался. Я откровенно признал для себя в уме, что дикие люди убьют теперь меня без всяких колебаний. Некоторые из них старались, чтобы я не убежал, – держали за руки и проч., а некоторые старались оказать помощь королю – поддерживали под руки и проч., чтобы его увечья по случайности не умножились.

Пришедши в себя, король повелел своему первому приближенному – старшему вождю – отвести меня в его жилище, а потом доставить для казни на следующее совещание, которое будет созвано через пять дней. После этого дикие люди разошлись по своим пещерам. Но псов моих не развязали, и я терялся в сомнениях, забыли они про них или просто решили не убивать.

А старший вождь погнал меня к своему жилищу, и он гнал меня «в тычки», или очень грубо. Мы пробирались по лесу среди ночной темноты и лунного мерцания около часу и примерно к трем часам пополуночи добрались до его жилища. Он отвалил у входа камень, втолкнул меня внутрь, снова завалил вход камнем и погнал меня дальше.

Его жилище размещалось в огромной скале. Оно было пещерное, но просторное и вместительное – наподобие большого дома. Там был главный коридор и несколько боковых пещер – вроде комнат. Вскоре старший вождь затолкал меня в одну из комнат, и это была его спальная комната. Но сначала он отобрал у меня ружье, и он повесил его на каменную стену перед входом в комнату. Охотничью сумку он тоже у меня отобрал и тоже повесил ее на стену рядом с ружьем, а кинжал он отбросил в темноту пещеры, но я проворно проследил за ним взглядом и заметил, куда он упал. Сделавши все это, вождь протянул руку к ближайшему углу, и он достал из угла тяжелую цепь и намотал один ее конец мне на шею, а другой прикрепил к увесистому камню. Когда ему стало ясно, что я не убегу, он осветил пещерную комнату масляной лампой и несколько раз удовлетворенно отвыпил. Потом передохнул и снова подошел к двери. Он смотрел на меня от двери и что-то бормотал, а после бормотания улегся спать.

Мне было видно при свете лампы, что в комнате стоит множество глиняных горшков с чистым золотом, серебром, кораллами, деньгами, драгоценными бусами и проч., но где вождь все это раздобыл, я не знал. И меня мучили две важные мысли, так что я даже тяжко, с трудом, дышал: как мне спасти свою жизнь и унести хотя бы часть пещерных сокровищ?

Когда я уверился, что вождь глубоко уснул, и до меня донесся его громкий храп, я стал дергать цепь – может, она порвется или разомкнётся, – но все мои усилия пропали впустую. Тогда я попробовал добраться до ружья с охотничьей сумкой, но цепь оказалась чересчур короткая, и мне не удалось это сделать. Ну и тогда я вверил себя своей будущей пещерной судьбе.

На другое утро вождь проснулся примерно в шесть часов. Он встал, и он потянулся всеми частями своего дикого тела, подошел к лампе и заправил ее пальмовым маслом. А потом, не мешкая, шагнул в угол – там у него хранились многоразличные горячительные напитки. И он отвыпил по нескольку раз от каждого из напитков, а после этого подошел ко мне и принялся обдавливать меня ладонями с разных сторон, как если бы он был доктор. Наконец он отомкнул цепь и накинул мне на шею ременную петлю так, что стоило ему за нее потянуть, и я в ту же секунду начинал задыхаться. После этого он взял ременный хлыст, и он заставил меня пригнуться и без всякой жалости вспрыгнул мне на спину. Ремень от петли он держал в левой руке, а ременный хлыст в правой, и он стал гонять меня по пещере, будто я лошадь. Так начались мои пещерные бедствия.

Вскоре я устал возить его на спине и остановился, чтобы немного отдохнуть. Но он огрел меня хлыстом и так затянул на горле шейную петлю, что я чуть не задохнулся. А поэтому невольно повез его дальше. И он к тому же еще ногтил мое тело своими длинными острыми ногтями. А иногда принимался подскакивать у меня на спине, громко крича и радостно хохоча. Притом спина моя промокла от его слюны, которая сочилась тягучей капельной струйкой у него изо рта – тягучей и капельной, но обильной и беспрестанной.

Когда мои страдания стали слишком тяжкими, чтоб их терпеть, я взмолился о помощи, но помочь мне было некому. Я звал своих псов – без всякого толку, потому что дикие люди связали их перед началом совещания веревкой. Тогда я попросил сжалиться надо мной этого беспощадного вождя, но чем громче я просил, тем безжалостней он меня бил. Наконец, не зная, что же мне еще сделать для своего спасения, я умышленно и внезапно упал с надеждой избавиться таким образом от лошадиной участи. И тут мой злостный наездник так сдавил мне выступающий словно бы специально для мучительских пальцев горловой хрящ, что я в тот же миг вскочил и начал возить его на себе по-прежнему.

Через некоторое время мне пришло в голову скрыть от него свои страдания, и я, наоборот, запел песню, чтобы он, как дикий человек, обрадовался и, быть может, отпустил бы меня на радостях восвояси. А он, к моему разочарованию, мигом стал мне подпевать. Если я пел тенором, он подпевал мне басом. Если я запевал басом, он распевал в лад со мной дискантом. И очень радовался, но отпускать меня даже и не думал. Так что я не добился никакого облегчения, а взвалил на себя добавочное, или песенное, бремя. Да еще и довел вождя в его великой радости до бесноватого помешательства. Он так радовался, что напрочь лишился всех своих здравых чувств и подпрыгивал у меня на спине так высоко, что все время тыкался головой в пещерный потолок. А из-за этого как бы потерял голову и гонял меня по самым ухабистым закоулкам пещеры, куда раньше, когда был в своем уме, не заезжал.

Около двенадцати часов ночи он подогнал меня к своей спальной комнате, слез на землю, обмотал мне, по-обычному, шею тяжелой цепью и ушел в комнату. А потом вскоре появился опять – с недозрелыми бананами – и швырнул их мне прямо в лицо. Но не успел он их швырнуть, как я их проглотил, даже не разжевав, потому что проголодался к тому времени почти до смерти.

Сам-то он ел, в своей жадной жестокости, горячее мясо и запивал его прохладительными напитками, а потом улегся на коралловую циновку спать. Пока он спал, я бесприютно сидел, привалившись к пещерной стене. И думал, что если мне не удастся от него сбежать, то он заездит меня до смерти. Или если даже не заездит, то отведет, когда подступит назначенный срок, на совещание, где меня все равно убьют. Но, поскольку сон подкрадывается к нам так же молча, как смерть, я вскоре незамеченно для себя уснул.

Поутру он проснулся раньше меня и, когда увидел, что я еще сплю, начал злобно пинать меня в спину. А как только я проснулся и вскочил, отвесил мне несколько оглушительных оплеух. Оглоушенный оплеухами, или от нестерпимой боли и временной глухоты, я принялся так громко звать на помощь своих псов, что они меня наконец услыхали. А услыхавши, принялись так яростно рваться с привязи, что порвали наконец веревку, которая пересохла до частичной ветхости от солнечного жара. И всего за несколько минут они примчались к скале, где жил в пещере жестокий старший вождь, но пробраться внутрь не смогли, потому что вход был завален тяжелым камнем. А я по-прежнему громко их звал, и они, не теряя времени, побежали осматривать скалу с разных других сторон, чтобы, может быть, найти еще один вход.

Но жестокий вождь догадался о псах и зажал мне рот ладонью, так что у меня не хватило дыхания на очередной зов. Я, правда, боролся изо всех своих сил, чтобы оторвать его ладонь от моего рта. А псы забрались тем временем на вершину скалы и спрыгнули в пещеру через круглую дыру, которая там, по счастью, нашлась. И они ринулись к вождю и стали кусать его так ненавистно, что он мигом отскочил от меня.

Он отскочил от меня и нагнулся за камнем, чтобы пришибить моих псов, но они еще ненавистней набросились на него с укусами, и они укусывали ему и голову, и лицо, и глаза так въедливо и люто, что он поневоле и без всяких сил рухнул на землю. А я без всяких колебаний принялся бить его тяжелым камнем по голове. Когда он, как я заметил, окончательно потерял последние силы и уже не мог отомстительно наброситься на меня…

…Когда я это заметил, я нашарил в темноте на полу свой кинжал, и я снял со стены охотничью сумку и ружье. А потом вернулся к жестокому вождю. И под страхом ружья потребовал, чтобы он отдал мне часть своих сокровищ. Он испуганно согласился, и я оттащил его в спальную комнату, и он добровольно выделил мне часть своих многочисленных сокровищ. Так я получил золото, серебро, кораллы и разные другие дорогостоящие вещи. А потом ушел вместе с псами из его пещеры. Но если б он отказался выделить мне часть своего имущества, я бы не стал его забирать, потому что не желаю быть вымогателем.

Возвратившись в свою деревню и после того, как все жители с изумлением рассмотрели добытые мной сокровища, я распродал их за огромные деньги, но люди, которые удивлялись моему богатству, не знали, что я приобрел его ценой многих лишений. И только старики щедро восславили мою доблесть, поскольку они-то знали, что если человек недостаточно могуч и храбр, чтобы выдержать суровые лишения, то дикие люди беспощадно лишают его жизни, или безжалостно уничтожают.

Вернувшись, я прожил у себя в деревне шесть месяцев, прежде чем отправился, когда настал сухой сезон, в новое путешествие.

По завершении моего рассказа о третьем путешествии слушатели сплясали и попели, сыграли на барабанах и отвыпили пальмового вина, а потом устало разошлись, потому что уже наступила глухая полночь.