Текст книги "Мартин ничего не украл!"

Автор книги: Альваро Юнке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Альваро Юнке
Мартин ничего не украл!

РАССКАЗЫ

Перевод с испанского

ИННЫ ТЫНЯНОВОЙ

Рисунки

А. Васина

В эту книжку входят три рассказа современного прогрессивного писателя Аргентины Альваро Юнке. Мы находим в ней трогательные и правдивые истории о детях Буэнос-Айреса – столицы Аргентины. Перед нами проходят картины трудной жизни простого народа Латинской Америки – в рассказе «Пончо». О школе рассказывается в «Истории кулечка с конфетами». О честном и добром мальчике говорится в рассказе «Мартин ничего не украл!»

МАРТИН НИЧЕГО HE УКРАЛ!

Мартин и все другие дети из их квартала прекрасно знали его. Это был большой черный кот с глазами, как две монетки, тихого и ласкового нрава. Ребята, проходя мимо, всегда наклонялись и гладили его по мягкой шерстке, а он выгибал спину и терся об их ноги с дружественным мурлыканьем. Так что, когда в то утро, о котором пойдет речь, внезапно раздалось отчаянное мяуканье, все детское население квартала переполошилось. Бедный Фалу́чо (так звали черного кота), он умрет с голоду! Какой ужас! Да, так и будет! Наверняка!

На третий день после того, как хозяин уехал, по ошибке заперев Фалучо в пустой комнате, мяуканье стало раздаваться почти непрерывно и сделалось каким-то особенно жалобным. Это слабое, протяжное, жалобное мяуканье словно острый нож резало ребячьи сердца, несмотря на то что на совести некоторых мальчишек квартала лежало по нескольку кошачьих и собачьих жизней, загубленных во время многочисленных браконьерских вылазок. Но ведь Фалучо был такой тихий, такой добрый, такой приятный кот!..

Случилось нечто ужасное. Дело в том, что хозяин Фалучо был портной – полусумасшедший, вечно пьяный старик. По временам он уезжал куда-то и обычно запирал свою комнату, а кота оставлял соседке. Но на этот раз он забыл про кота, и бедняга Фалучо, оказавшись запертым в пустой комнате, подыхал от голода и жалобно мяукал, взывая о помощи. Ребята, дрожа от сострадания, собирались возле двери портного и разговаривали с Фалучо через замочную скважину. Кот отвечал им неизменным мяуканьем, которое, казалось, слышалось все более и более издалека: он слабел. Так прошло пять дней. Ребята ломали голову, обдумывая различные планы спасения затворника: взломать дверь, проделать внизу дырку, чтобы можно было просовывать ему мясо?..

Как-то вечером, подойдя к двери, ребята заметили, что мяуканье совсем стихает. Они поняли: близок конец. Но когда же вернется портной? Старый пьяница! Почем знать, может, он и совсем не вернется? Свалился где-нибудь на дороге и помер…

Ребята не отходили от двери портного. Время от времени они окликали пленника:

– Фалучо! Фалучито!..

В ответ слышалось все то же печальное мяуканье. Ребятам казалось, что, пока они будут таким образом звать кота, а кот отвечать им, он не умрет.

– Это неважно, если он в этот раз помрет, – сказал один мальчик, самый маленький. – У кошки семь жизней – так пословица говорит. В этот раз он помрет, а потом опять воскреснет, а потом опять помрет… Пока он будет помирать семь раз, дедушка портной вернется.

– Лучше уж пусть он ни разу не помирает, – ответил другой мальчик, настроенный менее радужно. – Надо его спасти! Но как?

– Давайте взломаем дверь, а?

– Давайте!

Восемь мальчишек навалились плечом на проклятую дверь.

– Разом! Посильней!

Восемь плеч разом ударились о дерево. Бесполезно – дверь не поддавалась… Вдруг Мартин, с лицом, осветившимся внезапным вдохновением, воскликнул:

– Подождите, ребята, я спасу его!

И опрометью побежал домой. Вернулся он с огромной связкой ключей:

– Ну-ка, посмотрим, не подходит ли какой-нибудь из них?

Он вставил ключ в замочную скважину… Нет! Другой… Тоже нет! Еще один… Ничего не получается!

Затаив дыхание, вытянув шеи, товарищи ждали. Лица их были бледны от волнения, глаза блестели, а сердца, объединенные в одном благородном порыве, с каждой минутой бились всё сильнее. Весь дрожа от возбуждения, сознавая всю ответственность высокой задачи, которую он сам взял на себя, Мартин пробовал один ключ за другим. Может быть, этот?.. Нет, не подходит! Или вот этот, побольше?.. Опять осечка! Он снова и снова вставлял в замочную скважину какой-нибудь ключ и пытался повернуть его – ничего не выходило.

А мальчик, самый младший из всей компании, тот, который верил, что у кошки семь жизней, присел на корточки и, пригнувшись к самому полу, через дверь успокаивал пленника:

– Скоро откроем, Фалучо. Подожди еще немножечко, мы тебя спасем. Не помирай, Фалучито! Еще немножечко не помирай, пожалуйста!

И вдруг ключ повернулся в замке! Мартин толкнул дверь – и она открылась. Ах, какое тут всех охватило ликование, какой радостный крик огласил воздух! Мартин вошел в комнату и вернулся, неся на руках кота, или, вернее, тень, оставшуюся от кота, которая едва слышно мяукала, словно стонала. Мартин торжествующе поднял кота в воздух: он видел однажды, как пожарный вот так же поднял в воздух девочку, спасенную им из огня. Он был встречен восторженными криками товарищей и восклицаниями сострадательных соседок, окруживших плотным кольцом отважных спасителей и вполне разделявших с ними их благородное ликование.

– Ура! Да здравствует Фалучо! Фалучито наш дорогой! – кричали мальчишки.

– Бедняжечка, до чего исхудал! – восклицали женщины.

– Да здравствует Мартин! – крикнула восторженно какая-то девушка.

А одна женщина поцеловала Мартина в лоб, утирая слезы.

– Давай его сюда! – потребовала соседка портного. – Я дам ему молока.

Мартин, раздвигая рукой толпу, гордым шагом героя двинулся по направлению к говорившей, неся на плече тихонько мяукавшего, словно жалующегося, кота и сияя радостью от сознания выполненного долга.

Дверь комнаты портного осталась открытой настежь.

Словно им никогда в жизни не приходилось видеть кота, лакающего молоко, двадцать детей, пятнадцать женщин и десять мужчин столпились вокруг Фалучо.

Все вытягивали шеи, чтобы взглянуть на него, а Фалучо тем временем пил блюдце за блюдцем и просил еще. Люди говорили:

– Бедняжка, как он проголодался! Если б он еще день просидел, не выжил бы!

Затевались споры:

– Ну да, не выжил бы! Кошка может сорок дней без пищи просидеть.

– Без пищи – да, но без воды – ни в коем случае!

– Да кошкам пить вовсе не обязательно.

– Не говорите глупостей, приятель! Какой же зверь может жить и не пить?

– А рыбы?

– Ой, потеха, вы только послушайте, что он такое чешет!

Это спорили мужчины.

И вдруг перед ними вырос полицейский.

Что здесь происходит? Ему объяснили. Полицейский, высокий и тощий индеец, сделал испуганное лицо.

– Это взлом! Взлом – серьезное преступление! – воскликнул он и, достав блокнот и карандаш, стал допрашивать: – Кто открыл дверь?

Кто-то указал на худенького, очень бледного и дрожащего мальчика: так выглядел в эту минуту Мартин, с которого вмиг слетела вся героическая осанка.

– Ваше имя? – спросил полицейский, подходя к нему.

– Зачем?

– Зачем? Вы знаете, что вы сделали? Вы посягнули на частную собственность! Это тягчайшее преступление! Если б вы были совершеннолетний, вам пришлось бы порядочно годков в тюрьме просидеть – лет десять, не меньше.

Десять лет! Эти два слова ударили мальчика, словно два камня. Они оглушили его. Десять лет! «Но ведь десять лет – это взрослому, – подумал он. – А несовершеннолетнему? Да тоже, наверно, – не меньше пяти… Пять лет тюрьмы! Пять лет!»

Он забыл обо всем на свете, кроме одного: надо бежать! Он бросился бежать, но полицейский стал догонять его, крича:

– Это хуже! Если с побегом, то это еще хуже!..

Дело приняло серьезный оборот. К отцу Мартина явился для переговоров полицейский чиновник. Отцу пришлось идти вместе с сыном в участок. Составили акт. Необходимо было дождаться возвращения старика: не заметит ли он какой-нибудь пропажи у себя в комнате. Потому что, хотя мальчик клялся, что ничего там не трогал, но… кто знает!..

Прошло два дня. У двери дома, где жил портной и комнату которого снова заперли, стоял полицейский.

Мартин, подавленный, испуганный, не решался носа на улицу показать. Другие ребята, прижавшись друг к другу и таинственно шепчась, наблюдали за полицейским с противоположной стороны улицы. Они боялись, что будут взяты под подозрение как сообщники. «Десять лет!» – сказал полицейский.

На третий день приехал старик. Полицейский сообщил ему о случившемся с просьбой уведомить полицию, если он обнаружит какую-нибудь, пропажу.

Старик обнаружил пропажу коробки сигарет.

Когда Мартин узнал, что его обвиняют в воровстве, он возмутился.

– Вранье! – закричал он. – Я ничего не брал! Я только вынес кота. Это все видели. Я вошел, взял кота и сразу вышел. Старик врет!

Да, старик, вероятно, врал… Но ему, мальчишке, разве кто-нибудь поверит? Мартин прочел недоверие в глазах отца, почувствовал его в словах матери, в улыбке дедушки…

Только бабушка ему поверила:

– Портной неправду говорит. Этот мальчик ничего не украл. Этот ребенок ничего плохого не способен…

Полицейский, присутствовавший при разговоре, прервал ее:

– Если он был способен взломать дверь, то он мог также взять сигареты.

Мартин протестовал:

– Нет, нет, ничего я не брал!..

Бабушка, уверенная в невиновности своего любимого внука, настаивала:

– Он взломал дверь, потому что хотел спасти кота. У этого ребенка доброе, благородное сердце!

– Очень возможно, что это так, сеньора, но портной обвиняет его…

Необходимо было как-нибудь уладить дело. Старик требовал за пачку сигарет два песо, и отец Мартина дал ему их, не обращая внимания на яростные протесты сына:

– Не давай ему ничего, папа! Он все врет, папа! Я ничего не украл, папа!

Но почему же ему не верят? Почему старику верят, а ему – нет? Потому что ему девять лет, а старику шестьдесят? Мартин совершенно не мог понять, почему это возраст дает такие преимущества.

Мартин пришел в отчаяние. Ему казалось просто непостижимым, что ему не верят. Разве правда – такая простая, такая чистая, такая ясная! – не написана на его лице, красном от нескрываемого возмущения, не звучит в его голосе, хриплом от справедливого гнева?

Он не понимал, как это взрослые могут быть так непонятливы, так слепы и глухи. Когда полицейский и портной ушли, он закричал:

– Но, папа, почему же ты мне не веришь? Ты веришь, что я украл пачку сигарет, папа?..

Он ждал ответа. Отец как-то неопределенно пожал плечами:

– Да кто тебя знает!..

Мартина охватил неудержимый гнев. Он разразился громким плачем, в отчаянии топая ногами и задыхаясь от сознания собственного бессилия. Он чувствовал, что эта несправедливость задушит его, как дикий зверь, вцепившийся когтями ему в горло.

Мать, не понимая причины такого припадка ярости, вмешалась в разговор и сердито закричала:

– Хватит, иди в постель! В постель, если не хочешь, чтоб я тебя поколотила!.. Иди ложись, я говорю!

Они еще угрожают ему! За то, что он, ни в чем не повинный, защищался от клеветы, за то, что он отстаивал свою детскую честь, такую же священную, как и честь взрослого человека, – за это его еще и наказывают?! Но ведь это же ужасно – из-за такой несправедливости впору повеситься! Мартин подумал, что, если бы сейчас молния небесная поразила его мать, это было бы справедливой карой за такую несправедливость.

Но никакого чуда, которое мгновенно доказало бы его правоту, не произошло, и Мартину пришлось идти в постель, чтобы лежать там без дела целый день в наказание за преступление, которое он не совершал, мучась сознанием невозможности опровергнуть порочащее его обвинение.

В этот день он отказался от обеда.

Бабушка зашла к нему в комнату и взяла его за руку.

Мартин ей сказал:

– Ты ведь не веришь, что я украл, правда, бабушка?

– Нет, деточка, я не верю. Я знаю, что ты не способен воровать.

– Хорошо, бабушка, я доволен… – Больше Мартин ничего не мог сказать.

Горько плача, он прижался к бабушке, а она гладила его по голове и тоже украдкой вытирала слезы.

И тогда братишка, крошечный бутуз, который терся между действующими лицами описываемой нами трагедии, замечая многое и не будучи сам замечен, понимая многое, хотя его не считали еще способным что-либо понимать, – братишка, который внимательно следил за последней сценой между бабушкой и внуком, вдруг решительно вышел из комнаты и направился в столовую, где родители обедали в полном молчании, чувствуя, быть может, на своих плечах тяжесть несправедливости, которую только что совершили от непонимания, из гордости, от презрения к правам детства. И братишка, росту от горшка два вершка, еще не совсем крепко стоящий на подгибающихся ножках, – братишка, язык которого еще с трудом ворочался, неуклюже произнося немногие, самые простые, слова, вдруг, пораженный горем старшего брата, превратился в маленького мыслящего человечка и, встав напротив матери, сжав свои крошечные кулачки, вытянувшись во весь рост, закричал, великолепный в своем справедливом гневе, потому что верил в то, что говорил, верил со всей силой своего сознания, внезапно пробудившегося к жизни в большом мире:

– Мартин ничего не украл! Ничего не украл! Ничего не украл!..

ИСТОРИЯ КУЛЕЧКА С КОНФЕТАМИ

Год начался неудачно. Во-первых, новый учитель, молодой и, по-видимому, веселый, пробыл только две недели и ушел. Во-вторых, старый учитель Кристобаль Феррье́р через два месяца после начала занятий тяжело заболел. И вот как раз сегодня детям сообщили печальную новость: в этом году старик совсем не вернется в школу. По совести сказать, эта весть не так опечалила учеников, как уход молодого учителя. Феррьер, хилый старикашка с желтым лицом, отличался ворчливым нравом и изводил всех своими криками, угрозами, наказаниями. И потом очень уж он был нудный. Своим голосом старого астматика он снова и снова повторял всё те же старые, давно знакомые истины, и все пятнадцать учеников, один за другим, должны были тоже повторять:

– Провинция Буэнос-Айрес граничит на севере с Уругваем, отделенным от нее расширенным устьем реки Ла-Плата…

И мальчики один за другим бормотали:

– На севере с Уругваем, отделенным от нее расширенным устьем реки Ла-Плата…

И так пятнадцать раз. Мучение!

…Однажды Хусти́но Сарате́ги, самому прилежному и примерному ученику в классе, пришла в голову блестящая мысль, которую он тут же и высказал:

– Давайте навестим учителя.

Выбрали представителей от класса: первый – сам Саратеги; второй – Герва́сио Лафи́ко, плохой ученик, шалун; третий – Сау́ль Ка́ньяс, белобрысый, веснушчатый мальчик с довольно равнодушным характером; и последний – Хоаки́н Ла́нди.

Мать Хоакина, узнав, что представители от класса идут навестить учителя, купила конфет: неудобно идти к больному с пустыми руками.

Утром представители собрались в школе. Жена директора прочла им маленькое наставление:

– Если даже вы найдете, что у него очень плохой вид, не говорите ему этого. Напротив, скажите, что выглядит он прекрасно, гораздо лучше, чем в последнее время в школе. Подбодрите его. И скажите, что вы все очень без него скучаете… Саратеги, ты самый серьезный – говори ты. Потому что, если станет говорить Лафико, он все перепутает.

Посланцы отправились в путь. Не успели они свернуть за угол, как Сауль спросил Хоакина:

– А с чем конфеты?

– Разные.

– Как много, верно?

– А ну-ка, сколько здесь? – сказал Гервасио и, взяв у товарища кулечек с конфетами, взвесил его на руке: – Тяжелый!

– Полкило.

Они продолжали свой путь в молчании, глубоком молчании, необычном молчании. Они не решались говорить. Все поняли идею Сауля, и эта идея всех взбудоражила.

Наконец Сауль остановился и сказал:

– Ребята, если из полкило взять четыре конфеты, то будет незаметно. Как вы думаете: что, если нам съесть по одной?

– Правильно! Это можно! – поддержал его Гервасио и захлопал в ладоши.

Хоакин посмотрел на Хустино и нашел, что лицо товарища совершенно ничего не выражает. Он спросил:

– А ты что ж молчишь?

– Я? А что мне говорить? Конфеты твои – делай что хочешь.

Это был ловкий маневр, но все поняли: первый ученик, которого всегда ставят всем в пример, одобряет идею Сауля.

Хоакин попробовал возразить:

– Но ведь мама купила их для учителя…

– Так ничего же не будет заметно! Давай я развяжу кулечек, – сказал Сауль.

Пальцы Хоакина, державшие кулечек, разжались медленно и словно нехотя. Сауль ловко развязал ленточку.

– Мне дай вон ту, с орешком наверху, – выбрал Гервасио.

– А ты какую хочешь? – спросил Сауль у Хустино.

– Вот эту.

– А ты?

Хоакин расстроенным голосом сказал:

– Все равно!

– А мне нравятся с марципановой начинкой.

И пока все дружно жевали, Сауль очень аккуратно перевязал кулечек лентой и завязал красивый бант. Потом он отдал кулечек Хоакину и сказал:

– Вот видишь, ничего не заметно.

– Какие вкусные! – восхитился Гервасио.

– Пожалуй, можно съесть еще по одной, – невозмутимо сказал Сауль. – Все равно не видно будет…

– Замечательно! – воскликнул Гервасио.

Хоакин шел молча. Сауль обратился к Хустино:

– Послушай, Саратеги, как ты думаешь?

– Конфеты не мои, – ответил первый ученик, решительно снимая с себя всякую ответственность. – Если б они были мои…

Гервасио прервал его:

– Если б они были мои, мы бы ничего учителю не оставили! Сами бы съели… До чего ж вкусно!

Сауль засмеялся. Хоакин с серьезным лицом молча шел впереди, словно и не слышал этого разговора.

– Ну? – спросил Сауль.

– Что? – вопросом ответил Хоакин, явно недоумевая, о чем речь.

– Как ты считаешь: съедим еще по одной?

– Заметно будет.

– Вот увидишь – не будет… Правда, Хустино, не будет заметно? Да?

– Если ты сумеешь красиво перевязать…

– Вот посмотришь! – И Сауль снова взял пакетик из руки Хоакина, которая как-то невольно разжалась.

Он развязал ленточку и дал каждому по конфете.

В этот раз никто не выбирал – уж кому какая достанется… Сауль положил конфету в рот и уже хотел перевязать пакет, как вдруг Гервасио в страшном гневе закричал:

– Ты взял две! Я сам видел. Открой рот! А ну, давай! Покажи!

Сауль торопливо жевал.

– Тогда мне тоже дай еще одну! – потребовал обвинитель.

Сауль дал. И Хоакину тоже дал, и Хустино тоже. Хустино – тот просто засунул конфету в рот, а вот Хоакин запротестовал:

– Видно же будет!

– Да нет! Вот увидишь, я так ловко перевяжу, что никто и не догадается.

Присев на крылечко какого-то дома, он с особой тщательностью начал завязывать бант. Но кулечек все-таки стал меньше.

Когда Сауль отдал кулечек Хоакину, тот расстроился:

– Ой! До чего же видно, что мы часть съели!.. Правда, Хустино?

– Да.

– Правда, Гервасио?

– Да.

– Очень видно?

– Ну, ясно. Мы ведь съели двенадцать конфет! Каждый по три. А нас четыре. Трижды четыре – двенадцать.

И Сауль ехидно улыбнулся.

Хоакин рассвирепел. Он бы с удовольствием избил забияку.

– Свинья! – выругался он.

– Почему – свинья? А ты разве не ел?

Неоспоримый довод…

Хоакин положил кулечек в карман куртки и продолжал идти. Лицо его было очень мрачно. Все молчали. Только Гервасио время от времени пытался смеяться, но смех его звучал как-то неуместно. Пытался он и завязать разговор, но ему не отвечали.

Сауль сказал, обращаясь к Хоакину:

– Почему ты так надулся? Думаешь – нехорошо, что мы конфеты съели?

– Конечно.

– Ничего тут плохого нет!

Голос Сауля звучал так уверенно, что Хоакин остановился и спросил:

– Почему – ничего плохого?

– Потому что этого учителя я бы ядом угостил, а не конфетами.

– Что верно, то верно! – согласился Гервасио.

– Да ведь мы все радовались, что он не приходит в школу!

– Я, например, радовался, – подтвердил Гервасио.

– А ты? – спросил Сауль у Хустино.

Тот как-то неопределенно поморщился.

– А ты? – спросил Сауль у Хоакина.

– Я тоже был рад, что он не приходил к нам в класс… Но мама дала мне конфеты для него, а мы съели.

– Мы ведь не все съели. Еще много осталось.

– Но нельзя ж нести ему почти что пустой кулечек.

– Так давайте съедим, которые остались.

Хоакин шел не останавливаясь.

– Нет, ты вспомни, – настаивал Сауль, – как он однажды тебя наказал и до семи часов вечера держал взаперти.

– Я помню.

– А когда он заставил тебя десять раз подряд переписывать глагол «иметь» в отрицательной форме! «Я не имею, ты не имеешь, он не имеет, мы…»

Саулю не пришлось закончить спряжение. Хоакин вынул из кармана кулечек, разорвал ленточку и протянул ему конфету.

Все съели по конфете. Потом снова взяли по конфете и снова съели. Снова и снова… Осталось три конфеты.

– Что делать? Осталось только три – одному не достанется.

– Бросим жребий, – сказал Сауль и достал монетку. – Орел или решка? – спросил он у Хоакина.

Тот рассердился:

– Нет, нет! Я не играю. Это мои конфеты. Разыгрывайте вы.

И чтобы доказать, что конфеты действительно его, он взял одну, бесспорно причитающуюся ему по праву, и положил в рот.

Сауль повернулся к Хустино:

– Орел или решка?

– Орел. Бросили монетку.

– Решка! – радостно вскрикнул Сауль и протянул руку к кулечку. – Теперь разыгрывайте последнюю конфету.

– Орел или решка? – спросил Гервасио.

– Решка.

Бросили монетку, пристально следя за ней глазами. Кинулись вперед, горя нетерпением взглянуть, как она упала.

– Орел! – выкрикнул Гервасио в припадке бурного веселья и схватил пакет: – С марципаном! Моя самая любимая!

И жадно откусил кусочек.

Хустино смотрел на него глазами барашка, который знает, что его сейчас зарежут.

– Съешь кулечек!

Но Гервасио великодушно предложил:

– Иди сюда, откуси от моей конфеты. Смятый кулечек остался лежать на земле. Хоакин, прежде чем тронуться в путь, бросил на него грустный прощальный взгляд.

– Как жалко, что больше нет, правда? – сказал Сауль, думая, что правильно понял этот взгляд.

Хоакин не ответил ему. Он пожалел совсем не об этом, когда взглянул на пустой кулечек…

Пошли дальше. Веселые, шумные. Один только Хоакин молчал.

Сауль стал насмехаться над ним: – Что с тобой, а? Ты вроде крокодила: крокодил, говорят, съедает своих детей, а потом сам плачет. Так и ты: съел конфеты и теперь…

– Замолчи лучше, а то я тебе как дам… своих не узнаешь!

Дрожа от гнева, угрожающе сжав кулаки, Хоакин встал перед Саулем.

Сауль уклонился от боя:

– Ладно. Не злись. Не стоит того…

И снова пошли – на этот раз скучные, словно вдруг увядшие: присутствие Хоакина всех смущало.

– Я не пойду, идите сами. Я буду ждать вон на том углу, – сказал Хоакин.

Он повернулся спиной к товарищам и зашагал в сторону. Остальные с минуту смотрели ему вслед. Потом, не осмелясь окликнуть его, молча вошли в дом.

Через четверть часа они вернулись.

– Если б ты только видел бедного Феррьера! – рассказывал Гервасио. – Просто жалко на него смотреть! Он похож на мертвеца.

А Сауль добавил:

– Он говорит так тихо, иногда даже трудно разобрать.

– Он нас всех троих поцеловал и заплакал… – вспомнил Хустино.

– Идемте! – резко бросил Хоакин и поспешил в обратный путь.

Другие следовали за ним, делясь своими впечатлениями.

Сауль заметил:

– А какой у него внучек! Знаешь, Гервасио, уверяю тебя, когда я увидел этого малыша, я пожалел, что мы съели все конфеты…

Хустино ответил:

– Видишь ли, если бы это были мои конфеты…

Хоакин остановился, разъяренный, и пристально взглянул на него. Хустино смутился.

– Если бы это были твои конфеты, то что бы было? – спросил Хоакин и со всей силой ударил Хустино по лицу.

Тот пошатнулся, закричал, потом заплакал.

Гервасио стал его утешать:

– Не плачь. Давай зайдем в этот магазин, я попрошу воды и оботру тебе лицо.

Хоакин, не оглядываясь, быстро зашагал дальше один. Он прошел уже почти два квартала, оставив товарищей далеко позади, как вдруг услышал за спиной чьи-то торопливые шаги и пронзительный, насмешливый голос Сауля:

– Бедный учительский внучек! Не пришлось ему конфеток попробовать!

«Ах так, он дразнится!..»

Хоакин обернулся, готовый к схватке. Но противник, оказывается, был вооружен: угрожающе подняв в воздух огромную палку, он бесстрашно ждал атаки.

Хоакин не решился сражаться безоружным с вооруженным противником.

Он крикнул:

– Я больше с тобой не разговариваю! Я больше тебе не друг!

И бросился бежать…