Текст книги "Голос вечности"

Автор книги: Алла Конова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

СРЕДИ БЕСКОНЕЧНОСТИ

(Продолжение записок Нины Орловой)

1

Последнее, что отметила память, – легкое головокружение.

А потом я увидела над собой очень бледное лицо Павла, бровь рассечена, и кровь размазана по лицу; я лежала на полу, придавленная непонятной тяжестью. Саша, согнувшись, почти ползком двигался к нам.

Я обвела глазами каюту, пытаясь найти Сурена, и обнаружила страшный беспорядок, как будто внезапный вихрь разметал рулоны графиков и журналы, прижал к столу и расплющил золотистый корпус новой установки.

– Осторожно, – предупредил Павел, – ускорение очень большое.

Иллюминаторы прикрыты, оставлены только щели. Но в них не попадает свет Юпитера. Там чернота… Саша помог мне приблизиться к иллюминаторам. Я должна видеть, что там…

Впереди сгустились скопления очень ярких фиолетовых точек. Юпитера нет… Нет его гигантского колышущегося тела… Я скосила глаза в сторону – там редкие сине-зеленые вспышки в черном небе. Я оглянулась. И только сейчас заметила – тыловой иллюминатор открыт. Но там сплошная чернь… И вдруг в ней загорелось одинокое густо-красное мерцание, потом второе, третье… Я изумленно повернулась к своим спутникам:

– А где же… где он, Юпитер?..

Они молчали.

– А Солнце? Солнце где? Что все это значит?

Я оцепенела от ужаса. Я больше не спрашивала.

– Это значит, что мы летим прочь от Юпитера и от Солнца со скоростью, очень близкой к скорости света. – Павел говорил тихо.

– Сколько времени мы уже так летим?

– Минут двадцать, наших. А сколько прошло на Земле – не знаю. Никто не знает.

Вошел Сурен. Мягкая черная прядь прилипла к его вспотевшему лбу. Он сделал несколько шагов нам навстречу. Движенья у него замедленные и до предела усталые.

Павел и Саша повернулись в его сторону. Они молчали, они ждали. И Сурен непривычно вяло заговорил:

– Я испробовал все. Ускорение выше всяких норм. Хорошо, что оно хоть остается постоянным. Стабилизаторы все равно сработают. И мы перестанем ощущать эту страшную тяжесть. Но космоплан…

Жутко об этом думать. Но если действовать, все выглядит иначе.

Гибель еще далека, пока она не подступила к нам вплотную. Мы ясно ощущаем будущее. А то, что оно совершенно неведомо нам… Так разве все мы, еще на Земле, не стремились помыслами в неизвестное?

2

Катастрофа сблизила нас, как сближает смертельная опасность.

Раньше, когда мы рассчитывали на семь месяцев экспедиции, нас связывало общее дело. На Земле находились дорогие нам люди, мы знали, что вернемся к ним, а это незабываемое время потускнеет.

Но сейчас…

До самого последнего дыхания нас будет только четверо. Я Павла называю по имени и на ты, как будто он и Саша вдруг оказались моими детьми, такими же родными, как и Володя. И Сурен мне очень дорог.

У Юпитера мы были другими, чем на Земле… А здесь, среди абсолютной обреченности, мы стали иными, чем у Юпитера.

Только Павел такой же, как и раньше. То же увлечение, та же страстность. Признаюсь, я была даже неприятно поражена: что это за человек?! Неужели сам процесс познания для него самоцель?! Проникновение в тайны мира только ради самого проникновения! Но скоро я поняла: он фантастически верит в могущество человека и абсолютно убежден если не в нашем возвращении на Землю, то в возможности связи с ней. Я подозреваю даже: тот опыт у Юпитера оставил после себя след. Но об этом Павел молчит. Значит, он еще не совсем уверен или не вполне разобрался. Но на результаты опыта возлагает большие надежды.

Мне кажется, что и меня новое положение сравнительно мало изменило. После смерти Володи собственная жизнь перестала иметь для меня большую цену. И теперь ничего не изменилось. Я сейчас очень нужна моим товарищам. А если будет связь с Землей, я многое смогу сделать и для людей.

А Саша и Сурен изменились. Это особенно заметно было в первые дни. Потом все вошло в свою колею. А сначала…

Я еще на Земле ознакомилась с биографиями тех, кто должен стать моими пациентами. Их состояние, их психика – это одна из задач экспедиции. И мне поручено решить ее.

Сурен Арутюнович – баловень судьбы. Единственный сын крупного партийного работника, он с детства жил среди внимания и достатка. Мальчика любили, немного баловали, но, главное, по-настоящему воспитывали. В его жизни не было срывов. Он прекрасно учился. Потом стал выдающимся инженером, женился, прекрасный семьянин. Он немного снисходителен к людям, потому что привык быть всегда на виду, как привык к хорошей одежде. Но прежде всего он инженер, упорный, всегда в поисках.

Сейчас он дотошно следит за собой, за своим костюмом, ногтями, волосами… Я понимаю: он старается отвлечься.

А Саша не знал ни отца ни матери, вырос в детдоме, проказливый и немного насмешливый мальчишка. И когда я вижу его застывшего в одной позе, такого безразличного к своей собственной особе, мне хочется обнять его за плечи и сказать:

– Ничего, мой родной! Будущее пока еще за нами!

Он только на год старше моего Володи.

В их лицах, Сурена и Саши, есть что-то… Что? Растерянность? То и не то… Апатия? Безнадеждность? Нет! Не то Тоска? Может быть. Вера в будущее? Очень мало, это подогревается искусственно. Боль по невозвратимо утерянной Земле? Да, есть. Но есть и сила Они из тех, кто с детства активно врывается в жизнь, кто ищет боя и для кого битва – необходимейшее.

И мне отрадно, что это последнее с каждым днем все нарастает и нарастает.

Жизнь среди бесконечности становится буднями.

Крошечная кабина. Она совсем не напоминает огромные солнечные лаборатории, где я работала десять лет тому назад.

Синтезировать белки мне поможет хлорелла, маленькая одноклеточная водоросль. Это очень неприхотливое растение, оно хорошо усваивает энергию света и исключительно быстро размножается Белки хлореллы состоят из полного набора аминокислот, необходимых для питания, в ней много витаминов; углеводов и других ценных веществ.

Хлореллы мало. Хотя с Земли мы взяли ее изрядный запас. Она играет значительную роль в нашем рационе Но мы совсем не рассчитывали путешествовать многие годы!

Невыполнение хотя бы одного из заданий Павла обесценивает работу остальных и неизбежно ведет к гибели.

И мы работали, мы даже не встречались…

Четкая, размеренная жизнь: работа – питание – сон – работа – необходимый минимум физических упражнений.

Режим, строгий режим. Иначе нервная система сорвется, выйдет из повиновения, иначе упадет трудоспособность.

Кроме хлореллы, мой главный союзник-микроорганизмы. И первое, с чего я начала, – разведение культур микробов. Хорошо, что материала оказалось у меня больше чем достаточно. Проследить на простейших влияние Космоса было одной из моих задач у Юпитера. Я взяла очень много подопытного материала. И сейчас отбирала нужное мне. Микробы чувствовали себя на космическом корабле превосходно, нисколько не хуже, чем на Земле. Надо найти только для них самую благоприятную среду, повести их развитие в нужном направлении.

3

Однажды Павел Николаевич пригласил нас всех в салон. На минуту приоткрыл жалюзи на окнах. Мы оглянулись, в сплошной темени мерцали одинокие тускло-красные вспышки. И казалось, одна из них – наше Солнце.

Саша высказал это:

– Кто может сказать правду о тяготении? Может быть, оно и сейчас направляет нашу ракету? Скорее всего именно так и есть. Мне кажется, очень велика вероятность того, что мы летим к центру Галактики, куда-то туда, к созвездиям Стрельца, Скорпиона или Щита. И может быть, одна из звезд…

Он осекся. Но я поняла, он хотел сказать: и может быть, какая-нибудь звезда вот этих созвездий – поглотит нас…

– Я вас собрал сюда не для того, чтобы предаваться мрачным мыслям. И приоткрыл завесу в Космос не для того, чтобы напомнить о нашей обреченности…

Павел говорил медленно, неодобрительно, и лицо его покрылось густой краской раздражения.

– Я хотел вам напомнить о Земле. Нашу жизнь сейчас люди очень дорого ценят. И работать надо. Но не так, как до сих пор.

Он опять прикрыл щиты на иллюминаторах.

– Мы живы, работаем! А это счастье! Мы должны ощущать радость жизни, радость дружбы, радость общения. Иначе ничего не выйдет! Ничего необыкновенного не произошло! Понимаете? Ничего. Мы работаем так, как всегда. И каждый день будем собираться для отдыха. А сейчас… Нина Александровна, сыграйте нам то, что вы играли в тот вечер.

Саша обнял мои плечи. Павел пытался улыбаться. Но его губы скорее кривились…

– Вот… поэтому… я… опоздал.

А Саша шептал:

– Нина Александровна! Милая Нина Александровна!

И опять все изменилось. И опять мы стали другими. Об этом я думала уже ночью, отдыхая в удобной постели.

Павел нарушил свой приказ. Через несколько дней он не пришел к нам в салон. Я села к роялю, Саша вполголоса начал декламировать:

 
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла…
 

Но Павла не было, и это беспокоило.

Вошел он неожиданно и очень тихо. Мы все почему-то оглянулись.

Павел стоял на пороге и весь светился. Да! Светился вдохновеньем, радостью. Его лицо изменилось до неузнаваемости, бледное, ошеломленно счастливое. Он хотел, но не мог выговорить ни слова… Наконец сказал:

– Связь с Землей есть!

В торжествующей интонации его голоса было все – Земля… Надежды… Жизнь… Кажется, я заплакала.

На Земле так устойчива психика людей потому, что стабильны сами условия жизни. А здесь… Все время ждешь чего-то, и все меняется. И вот сейчас весь мир перевернулся.

Значит, Павел не утешал нас, а знал: мы вернемся, мы обязательно вернемся!

В этот момент сознания первой победы мне почему-то вспомнилась Ангола.

…Холера в стране… Извивающиеся тела на цыновках… Десять дней вдали от госпиталя. Медикаменты иссякли. Я возвращалась вечером. Солнце уже низко. Пальмы широколистые. Черные тени. Сейчас солнце упадет в ночь. И сразу тропическая темнота завладеет миром. Из домика, где жили мы, выбежала Нэнси… Она присматривала за Володей. Я не могла разобрать ее слов, но все уже знала. Плач похож на завыванье.

А на моей большой постели среди измятых влажных простыней бессильно лежал Володя, маленький и такой беспомощный. Наш главврач поднялся от его изголовья.

Я бросилась к сыну, прижала к груди его горящее тело. Он был такой худенький, что даже кожица западала между ребрами. Но узнал меня: его глаза потеплели.

Какая же я мать! Какая мать! Привезла сюда, эту заразу, свое дитя! Но тогда я сумела вырвать сына у смерти. Не сберегла я его потом…

И сейчас мне хочется без конца повторять его последние слова: их много, а я один!

Да, их на Земле много, а нас только четверо!

Наши сигналы уже идут, идут, идут к Земле. И все равно их когда-нибудь люди поймут!

Автомат в течение десяти суток шлет одно и то же сообщение.

Павел для передачи информации использовал установку, которую Саша собрал у Юпитера. При помощи мезонов реактора создавалось новое поле, которое способно вызывать в протонной радиации планет уже знакомое нам двухангстремовое излучение. И люди Земли не могут не обратить внимания правильную последовательность сигналов, идущих от протонного слоя. А расшифровать сообщение для них не составит труда.

Мы начали регулярно посылать научную информацию на Землю, правда, очень скупую, лаконичную. Павел сам отбирал наиболее ценное.

Павел был убежден, что стихия, несущая наши слова людям, движется со скоростью, в тысячи раз превышающей скорость света. Он смеялся, беспричинно трогал все, что попадало ему руки. И сразу же начал докладывать звонким юношеским голосом:

– Мы несемся к центру Галактики в направление созвездия Скорпиона. Наша скорость очень близка к скорости света…

Итак, вырвана вторая победа: мы знаем направление полета. Теперь слово за мной и Суреном. Но прежде чем мы внесли свой вклад, прошли долгие годы.

Но тогда, в тесной кабине Павла, нам, окрыленным второй удачей, казалось, что все решится очень скоро.

Саша был менее терпелив, чем Павел. И не стал ожидать вечера, когда мы все соберемся. Требовательный сигнал: немедленно все к командиру! – оторвал нас от привычной работы.

В кабинете Павла, сплошь уставленном приборами, мы едва вместились. Саша сиял, он возбужденно говорил.

Мы поздравляли Сашу, любовались им. В его мальчишеской непосредственности искрилась такая радость, как будто повеяло весной.

Ему удалось уловить и характер нашего движения. Мы летели сейчас с очень небольшим ускорением, видимо, силы, действующие в реакторе, уже начали истощаться.

– Сурен, надо проверить оставшийся запас пиона и протонов, – как бы между прочим, мельком сказал Павел.

– Я знаю. Я уже пробовал…

Тогда, в минуту торжества, я не обратила внимания на эти две короткие фразы. Их смысл всплыл потом.

Мы пытались представить: что сейчас происходит на Земле. Какой она стала? Казалось диким, что там промелькнули уже многие десятилетия и никого нет из тех, кого мы знали. А сын Павла… Без нас он появился на свет и без нас состарился. Как прошел он по жизни? Какие следы оставил?..

По нашим подсчетам, там уже 2150-е годы. Для нас Земля прежняя, такая, какой мы ее видели. Там напряженная борьба. Борьба между справедливость и насилием. Но рабства больше нет. Не осталось его даже в самых недоступных джунглях, только заметны еще страшные его следы – нищета и болезни. Такой я помню Анголу.

Какая же сейчас Земля?

Осуществилось ли то, о чем мечтали мы?

Информация с Земли не могла догнать нас. Но наша поступает к ним. Читают ли они наши сигналы?

Мне трудно понять, как Саша ориентировался в этом фиолетовом скопище звезд. Но делал он это прекрасно…

Постепенно вид неба начал меняться, это заметила даже я.

Звезды более равномерно рассеялись вокруг нас. И цвет их стал другим, каждая приобрела свой собственный оттенок.

4

Это произошло на третьем году наших блужданий в Космосе. Особенно четко выделилась одна звезда, она все нарастала и нарастала, постоянно оставаясь перед глазами. Саша объяснил: наш путь пролегает слишком близко к этому светилу. И оно, затормозив наше движение, исказило траекторию полета ракеты, пытаясь затянуть корабль в свои владения.

В нашем небе появилось два солнца. Одно, чья могучая власть тяготела над нами, красное и большое; второе – звезда, жетовато-белая, более горячая, но и более далекая.

– Наше главное солнце, – сказал Саша, – Анлорес В. Его не видно с Земли невооруженным глазом Мы знаем только Анлорес А. От Солнечной система его отделяет расстояние в триста световых лет. – Он помолчал, как бы давая нам возможность подумать. – Анлорес В по массе и размерам почти такой, как солнце, но температура его поверхности около четырех тысяч градусов.

– Может ли поглотить нас одна из этих звезд?

Это, конечно, спросила я.

– Поглотить? Нет. Есть уже все основания предполагать, что мы стали кометой в системе Анлореса…

– Кометы очень близко подходят к самой звезде…

– Пока нам нечего опасаться. Скорее всего период нашего обращения – сотни лет. И когда ракета подойдет к Анлоресу совсем близко, настолько близко, что жар звезды сможет расплавить стенки космоплана, нас уже не будет в живых. А сейчас – займемся исследованием системы Анлореса.

– А планеты у нее могут быть?

– Конечно…

– А жизнь?! – Это уже вопрос Павла.

– Раз могут быть планеты, то возможна и жизнь, – ответила я.

Какая сила заставила нас двигаться с субсветовой скоростью?

Ответить – значит сделать почти возможным наше возвращение на Землю. Сейчас в нашем положении есть какая-то жертвенность. Пусть вынужденная, ню все-таки жертвенность. Мы, конечно, до самого последнего дыхания будем слать свои сигналы к Земле… Но сделать возможным возвращение…

Я понимаю, это сказка, детское утешение…

Сурен исследовал запасы нашего горючего. Протонов осталось совсем мало, и они шли на связь с Землей.

Нам не пролететь к Земле и тысячной доли пути, даже если бы мы знали, как это делается.

А Павел ищет страстно, напряженно, ищет разгадку нашей трагедии. Такова логика и сила человеческого разума!

Может быть, эта новая стихия, эти новые частицы подобны всепроникающим нейтрино..?

– Нет, – отвел эту мысль Павел, – если бы это было нечто, подобное нейтрино… Оно проникло бы сквозь защитную оболочку и свободно прошло бы сквозь массу протонов… А оно вызывает реакцию, то есть взаимодействует с протонами, частицей, имеющей электрический и барионный заряды. Эти неведомые частицы ни того, ни другого заряда не имеют, иначе мы бы их обнаружили. Значит, протонам, как, и этим частицам, присущ еще какой-то третий заряд. Протоны – ядерные частицы Но почему это излучение не действует на атомное ядро, оно не разрушает вещество, ядра атомов? Ни наш космоплан ни мы сами – ничто не пострадало, все осталось таким же, как и прежде. Взаимодействие происходит только со свободными протонами, и взаимодействие двоякое. Если протоны сконцентрированы в единую массу, как было у нас, – реакция развивается бурно и стремительно. Протоны перерождаются в неизвестный нам вид материи. Это происходит с колоссальным выделением энергии. А если протоны рассеяны, как в радиационном поясе планет, генерируется только строго определенное двухангстремовое электромагнитное излучение.

И опять, все опять и опять, возвращался Павел к тайне гравитации. Может быть, в ее разгадке ключ к нашему спасению?

Теория единого поля! Мечта Павла еще с юности… И в нашей судьбе он видел бездну возможностей и предположений для создания этой теории… И, может быть, поэтому он так мало чувствует безвыходность нашего положения?

5

У Анлореса есть планеты! Саша уверенно преподнес нам очередное открытие. Сколько? Пока неизвестно. Нас особенно интересуют те из них, которые находятся в зоне жизни, вблизи самой звезды, где достаточно света и тепла. Такую планету найти не легко: она все время в лучах ослепительного светила.

Но когда Саша доказал ее существование… Для нас это явилось не просто радостью: наверно, Колумб с таким же восторгом смотрел когда-то на впервые увиденную им землю.

К этому времени реактор космоплана уже не действовал. Пиозина осталось слишком мало для бурной реакции. Мы летели, подчиняясь только силам тяготения. Но если пустить в двигатель не успевший прореагировать пиозин, мотор оживет. А пока мы летим с обычной скоростью, на которую рассчитав космоплан: 5000 километров в секунду, корабль управляем. Мы взяли курс к новой планете, к новому миру.

Итак, вперед, в неведомое, а может быть, в мир неизвестной жизни!

Но прежде чем этот мир открылся нам, произошло нечто совершенно необъяснимое.

Впереди космоплана находится щуп для метеоритов. Он улавливает все твердые образования на трассе полета и сжигает их…

И вдруг… щуп молчал… Щуп не обнаружил опасности. Метеорит налетел на нас с тыла… Это невероятно. Но это так. Вернее, это был не метеорит, а что-то абсолютно непонятное.

Случилось это днем, в момент напряженной работы.

Резкий крик Саши. Не сигнал тревоги, а именно крик.

Мы увидели его у ракетного телескопа очень бледного, ослабевшего.

Вид неба оставался обычным. Темень Космоса и очень много ярких немигающих звезд.

Здесь больше ярчайших звезд по сравнению с Космосом у Земли: мы ближе к центру Галактики, и плотность светил увеличилась. И вдруг все звезды потускнели Как будто пелена затянула глаза, так Саша и решил сначала. Он скосил взгляд в сторону приборов. И в этот момент закричал. Автомат отметил не только то, что звезды померкли, но большинство из них, в том числе и наша планета, исчезло. Сам Анлорес расплылся, разлился сиянием. Свет его не обжигал больше глаз.

Создалось впечатление, что какая-то полупрозрачная масса обволокла космоплан и продолжает мчаться вместе с ним. Нет! Это был не сон! Не галлюцинация! Это длилось около десяти часов.

Потом небо очистилось, облако удалилось так же незаметно, как и спустилось.

Перемен не произошло никаких.

Мы мчались по курсу к нашей планете. Мы свыклись с мыслью, что она наша.

Космос оставался прежним. Оранжево-красный, четко очерченный диск Анлореса, сияние его желтоватой звезды-спутника и бесконечное множество ярких немигающих звезд.

ДЖОЛИЯ – ПЛАНЕТА ОРАНЖЕВОЙ ЗВЕЗДЫ

(Окончание записок, Нины Орловой)

1

Павел и Саша спорили. Спорили резко, может быть, даже грубо, а главное, азартно.

Павел стал пунцово-красным, он был взбешен, что кто-то смеет думать не так, как он.

– Не спорь! Не спорь о том, чего ты не понимаешь! Жизнь развивается, подчиняясь определенным закономерностям. Одноклеточные-многоклеточные-высшие формы жизни. И подлинно разумными существами может быть только наивысшая форма – существа, подобные человеку, с тонкой нервной системой, с мозгом.

– А мне кажется, что может быть что-то совсем непохожее.

Саша улыбался особенно приветливо, как умел улыбаться только он один, но упорно стоял на своем.

Павел с досадой отвернулся, всем своим видом говоря: ну что тебе доказывать!

Меня радовала их горячность. А еще приятно было оттого, что этот разговор сейчас совсем не отвлеченный, совсем не беспредметный. Он сейчас неизбежен и необходим.

Мы на подступах к новому миру. Издали планета розовая.

И на ней, вне всякого сомнения, возможна жизнь. И, может быть, такая, как наша?

Неужели мы осуществим давнюю мечту! Найти братьев по разуму… И, может быть, люди на Земле узнают об этом? Сколько лет прошло на Земле?

Странно думать, что там, в пропасти веков, уже ничего не осталось привычного для нас.

Мы стояли на пороге нового Солнца и новой Земли. Мы уже знали, что она немного больше нашей планеты и, значит, ходить по ней будет тяжелее (а особенно сейчас – после невесомости). Она щедро обогревается своим Солнцем, но мы не могли определить состав ее газовой оболочки. Сначала мне показалось, что атмосфера носит ярко выраженный восстановительный характер – я обнаружила в ней вместе с парами воды аммиак, метан, сероводород… Но вдруг увидела ясные линии молекулярного кислорода и азота. Концентрация этих элементов прыгала в самых широких пределах. А приборы были в полном порядке. Я уверена. Я сама их очень тщательно проверяла.

Новый мир стремительно приближался. И скоро превратился в огромный мутно-розовый шар. Нас отделяло расстояние в двести тысяч километров.

– Какое же имя дать этому розовому миру? – спросил Павел.

– А мы подождем называть его, – с готовностью ответил Саша. – Возможно, там есть разумные существа, и они уже как-то называют свою «Землю». И мы сохраним это имя.

– Нет! Мы дадим свое! – неожиданно для себя возразила я. – Пусть эта планета будет Джолией. Ведь, правда, звучно Джолия?

Мне, как семнадцатилетней девчонке, в этой розовой дымке мерещился сказочный мир, полный романтики тайн и все-таки похожий на земной. Зеленые деревья, яркие цветы. Мне так хотелось притронуться к их листьям. И возникло даже чувство, будто я изменила своей ясной Земле.

Мы легли на курс облета. И как спутник планеты начали двигаться по круговой орбите, пытаясь тщательно исследовать ее воздух, радиацию, температуру твердой оболочки.

И опять я не могла узнать, сколько же кислорода содержится в ее атмосфере. Я настроила ультраспектрофотометр на полосы молекулярного кислорода. Полосы были яркими, четкими. Присутствие кислорода несомненно. Но сколько? Результаты все время разные – то 2, то 15, то 20 процентов – и почти одновременно и почти в одном и том же месте.

– Что за дьявольщина! – сквозь зубы прошептал Павел и сам сел за прибор.

От бесконечной и необъяснимой чехарды цифр я одурела.

И у Павла точно так же прыгали результаты, точно так же менялась яркость линий кислорода.

А в кабине корабля прибор действовал безотказно, содержание кислорода определялось однозначно.

– Ну, что ж, – наконец решил Павел, – приблизиться к планете можно, даже если точно не известно содержание кислорода.

Мы двигались к Джолии по спирали. И на расстоянии восьмидесяти тысяч километров от ее поверхности попали в поток непонятной радиации. Сначала мы предположили, что это такой же электронный или протонный пояс, каким окружена наша Земля. И Саша сразу же сделал вывод:

– Ага! Значит у Джолии есть магнитное поле!

А Павел молчал… Он совсем не уверен, что это знакомые нам протоны или электроны!

Беспорядочно метались стрелки на дозиметрах космического излучения. Павел стоял перед приборами и молчал. Его лицо казалось злым.

– Ничего… ничего… не понимаю. – И немного спустя взволнованно добавил: – Я даже понять не могу, имеют ли эти частицы заряд… И какой? Это какие-то трехликие частицы…

В этот момент корабль стремительно рухнул к планете. От резкой неожиданной перегрузки я на мгновение потеряла сознание.

Когда пришла в себя, дверь в кабину была открыта и Павел кричал Сурену:

– Немедленно выходить из радиации! Против этих лучей защита не устоит! Они разрушают пиозин…

Я услышала голос Сурена, слов не разобрала.

Космоплан выровнялся и ринулся вверх.

Мы опять легли на орбиту над поясом радиации на расстоянии ста тысяч километров от планеты. Предоставив управление космопланом автоматам, собрались в салоне. Отсутствовал Сурен. Он исследовал скудные запасы горючего. Как повлияло на него излучение?

Наши тела удобно покоились в креслах. Тепло, уютно. Вокруг незримое присутствие тех далеких дорогих людей, которые собирали нас в этот путь. Когда мы в салоне, я всегда вспоминаю о них.

А розовая планета совсем близко, огромная, поземному сияющая, но отделенная от нас непонятной преградой.

Жизнь… Там обязательно должна быть жизнь.

Я мельком взглянула на Павла. Его лицо страшно поразило меня. Замкнутое, даже угрюмое, с опущенными тяжелыми веками. Никогда у него не было такого лица. И век таких тяжелых не было, и таких острых скул.

– Что с тобой, Павел? – Он поднял на меня светлые, совсем спокойные глаза. – Что-нибудь случилось?

– Нет… нет… Что вы!

Вошел Сурен. Его движения замедлены. Так всегда в минуты острого волнения. Он боится сказать необдуманное, случайное слово, говорит глухо:

– Я очень немногое могу сообщить вам. Горючего нам хватит только для того, чтобы благополучно сесть на планету. Вещество или… поле пояса радиации сквозь защиту проникает в реактор двигателя, искажает обычный процесс. Космоплан теряет способность управляемо двигаться.

– Исследовать эту радиацию. Но как?!! – Это сказал Павел, его лицо покрылось синеватой бледностью. – Приблизиться к поясу радиации! Сейчас же! Время не терпит!

И мы опять двигались вокруг планеты как ее спутник в течение двадцати земных дней.

Частицы действительно оказались трехликими. В одном случае они вели себя как отрицательно заряженные, в другом положительно, а иногда как нейтральные. И мы установили, что для нас опасно только это нейтральное вездесущее излучение. Отрицательные и положительные состояния частиц нас не беспокоили.

И что хуже всего: мы не улавливали закономерности в чередовании зарядов частиц.

А розовая планета медленно вращалась, соблазнительно близкая, полная тайн и какой-то жизни.

Мы опять в салоне космоплана. Павел, как и всегда в особенно ответственные минуты, не сидит, а стоит.

Он приказал открыть все иллюминаторы. Исчезли стены, осталась лишь прозрачная, слегка люминесцирующая желтизною оболочка. Только она отделяла нас от бездны пространства и времени. Справа от меня, надо мной и под ногами был черный Космос с обилием немигающих, мертвых звезд, с восходящим ослепительным светилом – Солнцем Джолии, а слева – сама планета, мутная и тоже сияющая. Павел говорил решительно. Он все обдумал.

– Большое счастье встретилось нам на пути. Эта планета вне всякого сомнения живая. То, о чем мечтали люди, – обнаружить в Космосе жизнь, – нашли мы первыми. У нас сейчас надежная связь с Землей. Даже в случае нашей гибели на Земле многое узнают… Но истратить все горючее для того, чтобы опуститься на неведомую планету… Должны ли мы это делать?

– Только так и может быть, – тихим горячим шепотом вставил Саша.

Сурен и я молчанием подтвердили свое согласие. Начался спуск к планете.

Тысячекилометровый пояс радиации миновали благополучию, нейтральное излучение не встретилось на нашем пути. Все ниже… и ниже… Раскаленный воздух охватил космоплан. Нарастала тяжесть и тупая боль во всем теле. И возникло что-то знакомое, не мучительное, а именно знакомое, знакомое много-много лет назад…

Земля! Земля! Родная Земля! Меня задушили эти земные воспоминания. И вдруг сильнейший взрывной удар…

Павел рванулся в аппаратную. За ним шатающаяся тень Саши. Я двинулась туда же почти ползком, с трудом преодолевая боль и страшную тяжесть.

Но в аппаратной все в порядке, у пульта по-прежнему Сурен. Только лицо его искажено невыносимой болью: щеки, лоб, шея – все побагровело, посиневшим ртом он жадно ловит воздух.

Космоплан «Вперед!» остановился, замер, придавленный собственной тяжестью на чужой земле.

И мы все, несмотря на сильнейшую физическую слабость, как-то сразу к чему-то прислушались. Там, в Космосе, была беспредельная Вселенная и были мы – больше ничего.

А сейчас за плотно прикрытыми иллюминаторами не пространство беспредельности, а чужой мир, куда мы вторглись непрошенными, мир, может быть, с враждебной нам жизнью. Наверно, только неведомая опасность создает чувство одиночества.

И Павел еще сказал (он никогда не скрывал от нас трудностей), что взрыв не прошел бесследно. Мы все-таки попали в поток губительного для нас излучения. Автоматы отвели космоплан в сторону. Но все запасы протонов, оставленные для связи с Землей, уничтожены. Их нет, И возродить их снова невозможно.

2

Когда мы открыли окна, чтобы увидеть чужую землю, на планете был рассвет. Над горизонтом висела утренняя звезда Анлорес А, яркий белый диск величиной с десятикопеечную монету.

Беспредельная тускло-серая равнина лежала перед нами. Предрассветные сумерки длились долго. Но постепенно все начало наливаться густой краснотой. И только когда из-за плоского края планеты показался невероятно огромный и сияюще красный диск солнца, – вокруг посветлело. Перед нами возник непривычный пейзаж. Насколько хватало глаз расстилалась все та же равнина. И на ней странные растения: в метр высотой, тонкие, прямые, как бы негнущиеся (или в воздухе была абсолютная тишина?). Растения коричневые, и среди них кое-где разбросаны камни более светлого оттенка. Странно, что камни эти почти одного размера, и одной формы – яйцеобразные.

День ясный, со светло-розовой прозрачной вышиной поднимался над нами. И нам особенно дорогой показалась эта сияющая вышина! Нас вернуло к действительности резкое восклицание Саши. Эти «камни», эти странные «камни» были живыми! Сейчас мы ясно видели, что они буро-коричневые с ржавыми полосами. Они заметили нас! Они двинулись нам навстречу, пригибая твердую, упругую траву. Они ползли беспорядочно, не общаясь друг с другом. Мы не могли понять, как и за счет чего они передвигаются и где те органы чувств, которыми они уловили наше появление.