Текст книги "Невидимые тени"
Автор книги: Алла Полянская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Комната большая, с альковом, куда поместилась двуспальная кровать, застланная белым покрывалом, затканным золотистыми цветами, поверх которого таращится стеклянными глазами забавный ягуарчик. То, что это именно котенок, а не взрослый зверь, заметно сразу.
Сияющий паркет тоже явно старый, но отреставрирован идеально. На полу белый ковер с желтыми цветами, в кресле у стены сидит большая фарфоровая кукла в кружевном белом платье с золотистым пояском и золотистой сумочкой, привязанной к руке. Простенок занимают полки с книгами, и книги эти частично написаны по-английски, а те, что по-русски – старые детские, или еще советские – Матвеев с удовольствием заметил среди них трехтомник Марка Твена и «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека. Здесь же новое издание «Мастера и Маргариты» Булгакова. Остальные авторы ему ничего не сказали – Теккерей, Эмерсон, Китс, Рекс Стаут, Энн Райс, Лоуренс, Шолом Алейхем. Впрочем, о последнем он что-то слышал… Матвеев, читающий много специальной литературы, вдруг почувствовал себя необразованным дикарем.
– Ты все эти книги читаешь?
– Да. Эти книги я хочу иметь дома. – Майя вышла из кухни, неся в руках опустевшую корзинку. – Вот, заберешь сразу, чтоб потом не забыть.
– Майя, это мелочи. А вот квартира отличная. – Он рассматривает комнату. – Красиво у тебя.
– Спасибо, я старалась.
У стены стоит горка с посудой, тоже белая. Матвеев с удивлением рассматривал отлично сохранившийся чайный сервиз выпуска сороковых годов прошлого века, фарфоровые статуэтки советских времен, все в идеальном состоянии, несколько явно антикварных шкатулок, старинное Евангелие. Подойдя ближе и присмотревшись, он понял, что горка с полками – самодельная, и цвет ее подобран хозяйкой идеально.
– Это же…
– Я же говорила, что сделала все сама. – Майя вздохнула. – Если покупать или нанимать мастера, дорого получается, а если в Интернете посмотреть, то можно и самой научиться. Здесь только сантехнику и электропроводку делали специалисты, остальное моих рук дело.
– Все?!
– Да. – Майя улыбнулась, и Матвеева бросило в жар от ее улыбки. – Ничего сложного в этом нет, я в Интернете посмотрела, там много разных роликов, что и как делать. Хочешь, кухню покажу?
– Конечно.
Кухня выдержана в том же стиле, что и вся квартира – никакого модерна, только классика. Белый кафель с кантом из маков, белая занавеска, украшенная воланом из белого в маках шелка, белый эмалированный чайник, тоже в маках, и мебель цвета топленых сливок.
– Красиво. Очень стильно, и вообще… Ты любишь маки?
– Люблю. – Майя тронула пальцем округлый бок чайника. – Это цветы, которые вянут практически сразу, как только их сорвали. Нет, есть более стойкие сорта, но они искусственно выведенные, а дикий мак, самый простой, – завянет у тебя в руке, только сорви его. Свободный цветок. Понимаешь? Не живет в неволе, не тешит взгляд своего убийцы. Хочешь им любоваться – дай ему расти на свободе, сорвал – все, красоту свою он тебе не отдаст. Ты понимаешь?
– Да.
Матвеев смотрит на тонкий профиль Майи, на ее длинную шею и понимает, что пропал – эта женщина, такая нежная и вместе с тем твердая, нравится ему, нравится настолько, что он сам себя боится. После смерти жены он никогда не смотрел ни на кого так. Случались краткосрочные романы, начиная которые Матвеев уже заранее знал, что закончатся они ничем, и никогда не знакомил своих любовниц ни с Панфиловым, ни тем более с Димкой. И вот – Майя. Случайная знакомая, встреченная на стоянке супермаркета, а он не хочет уходить от нее, не хочет отпускать. Но и давить нельзя. Она, как дикий мак, не выживет в неволе.
– Очень красивая квартира. Просто не верится, что ты все сама! Ты молодчина, Майя! Это я тебе говорю как архитектор и как человек, разбирающийся в таких делах. Ты не пробовала учиться на дизайнера интерьеров?
– Я думала об этом. Вот парикмахерские курсы окончу и, наверное, пойду на дизайнерские.
– Обязательно! У тебя талант.
– Да ну… – Майя смутилась. – Скажешь тоже.
– Я талант вижу сразу. – Матвеев едва удержался, чтобы не дотронуться до ее щеки. – Я в этом бизнесе не последний человек и совершенно определенно говорю: у тебя есть и талант, и творческая жилка, и отменный вкус. Тебе не стоит тратить свое время, таская тележки в супермаркете.
– Да? – Майя усмехнулась. – Ты не все знаешь. Ладно, идем на чердак, если хочешь посмотреть. Я же вижу, что тебе любопытно.
– Конечно, любопытно. – Он вздохнул. – Я еще днем рассматривал твой дом и удивлялся, до чего странная конструкция. Ума не приложу, зачем надо было такое чудо сооружать.
– Тогда погоди, я фонарь достану.
Майя взяла небольшой фонарик, щелкнула кнопкой, проверяя, исправен ли, – конечно же, он оказался в полной исправности. И проверяла она больше для порядка, к которому у нее, похоже, была просто маниакальная страсть.
– А ключи от чердака?
– Ключи у меня. – Майя открыла дверь и выскользнула на лестницу. – Погоди, дверь закрою.
Заперев дверь, она двинулась к пролету лестницы, ведущей на чердак. На двери висел старый замок, и были врезаны еще два, современных. Зачем навешивать огромный амбарный замок поверх двух врезных, непонятно.
– Эти два я врезала сама. – Майя сняла замок и положила его на пол. – Чтоб дать понять здешним обитателям, что на чердаке им больше нечего ловить – у них есть общий, вход туда в соседнем подъезде.
– Так здесь всего четыре квартиры.
– Да. – Майя вздохнула. – И четыре старухи, которым сутки напролет нечего делать. Дети-внуки кто на работе, кто на учебе, сходятся под вечер, а эти целыми днями дома. Вот они и маются дурью между просмотрами сериалов. Уж ты поверь, я у них как под микроскопом. Входи. Пыльно тут, правда…
Скрипнув, дверь подалась, и Матвеев вошел. Свет фонарика выхватил из темноты какие-то ящики, подшивки старых журналов, сломанные стулья, в углу – шкаф с треснувшим зеркалом. Пыльно, душно, как и полагается быть на чердаке, старые балки, еще вполне крепкие, в паутине, но, даже несмотря на хлам, Матвеев понял – отличное помещение, и его можно соединить с квартирой внутренней винтовой лестницей.
– Если все это выбросить, поменять черепицу, вот здесь сделать окно, то получится отличная мансарда. – Матвеев с интересом рассматривает старый сундук. – Что там, внутри?
– Тряпки какие-то. – Майя вздохнула. – Я боюсь, что старухи заявят на все это права, и как тогда?
– Если заявят – отдадим, пусть забирают. – Матвеев взял у нее фонарик и навел на балки. – Крепкие, хоть и дерево… а здесь можно укрепить, и потолок если подвесной… а можно и так оставить, сделать в стиле старинного замка… нет, плохо, не будет сочетаться с помещением внизу, надо закрывать.
– Макс?
– В общем, я так это вижу. – Матвеев снова оглядел помещение. – Хлам выбросим, это дело недолгое. Черепицу надо менять, коммуникации протянем, не проблема. Можем сделать что-то типа будуара, а внизу будет гостиная: вместо кровати поставишь стол, например, шкафы для книг или же обеденный стол и стулья… в общем, что-то такое. А здесь будет спальня, большая. А можем оборудовать что-то типа спортивного зала, если хочешь.
– Нет, не хочу.
– Тогда однозначно спальня с ванной. Лестницу подведем снизу, из квартиры, а эту дверь уберем совсем. Потолок будет чуть ниже, чем внизу, но не особенно. Окна сделаем по типу мансарды – с двух сторон. Посмотрим, как лучше.
– Звучит отлично. – Майя вздохнула. – Только…
– Все, детали обсудим не здесь. Душно, давай спустимся, я увидел все, что хотел.
– Ага. Идем, надо руки вымыть, пылища.
Она открывает дверь, Матвеев выходит и наблюдает, как Майя тщательно запирает чердак.
– Замок-то огромный…
– Старый потому что. – Она запирает замок. – Но от него ключи есть у всех жильцов, а вот от этих двух ключи только у меня. Идем, грязно здесь и вообще…
Майя открывает дверь в квартиру и идет в кладовую – возвращает на место фонарь и оставляет где-то там связку с ключами.
– Хочешь чаю?
– Чаю? – Матвееву просто очень не хочется уходить. – Да, пожалуй что, и чаю.
– Ванная – там.
Ванная комната большая и чистая, как стерильная. Стены выложены кафелем, цветные вставки с тропическими рыбками и камышом создают ощущение простора. Белоснежная ванна, зеркало сияет, отражая свет.
– Красиво.
– Я старалась. – Майя улыбается. – Пришлось потрудиться, конечно, но результат того стоил.
– Ты и это сделала сама?!
– Конечно. – Майя улыбнулась. – Ты так смешно удивляешься. Идем чай пить, там торт Ника положила очень кстати.
– Нет, уволь, я обойдусь без сладкого. – Матвеев входит в комнату. – Вот, смотри: здесь можно пробить потолок и соорудить винтовую лестницу наверх. Декоративные кованые элементы, деревянные перила – будет красиво. А там, где сейчас кровать, можно сделать еще одно окно и поставить обеденный стол, стулья, буфет уголком, в том же стиле, что и…
Внизу слышится дикий крик – кричит женщина так, словно ее жизни лишают.
– Это кто-то из старух. – Майя смотрит на Матвеева округлившимися от страха глазами. – Надо посмотреть.
Она шепчет, ухватив его за руку, и он инстинктивно обнимает ее за плечи.
– Надо.
Слышно, как в подъезде захлопали двери, крик прервался, слышны голоса, шаги, в дверь Майи кто-то громко стучит, и Матвеев чувствует, как ей не хочется открывать, впускать в свой мирок то, что ломится в него извне. Он отчего-то понял только сейчас: вот эта башенка – ее крепость, ее мир, который она сама создала для себя, чтобы отгородиться от всего, что снаружи.
– Я открою. – Максим решительно отстранил ее от двери. – Майя, что бы там ни было, я не оставлю тебя наедине с этим. Я не уйду.
– Почему? – Она шепчет, глядя на него потемневшими глазами. – Ты ничего мне не должен.
– А просто так. Стой здесь, я сам открою.
Матвеев щелкнул замком, и стук прекратился. В открытую дверь видна сухонькая старушка с растрепанными волосами, одетая в синие тренировочные брюки и голубую футболку. Увидев его, она отшатнулась и прикрыла рот ладонью.
– Что случилось?
Матвеев закрыл собой дверной проем, отгораживая Майю от старухи.
– А… – Бабка от неожиданности попятилась. – А хозяйка где?
– Подожди, Макс. – Майя протиснулась мимо него и вышла на лестничную клетку. – Маргарита Леонидовна, что случилось?
– Раиса труп нашла в подвале.
– Труп?
– Ну, да, спустилась вниз, говорит – хотела банку варенья из своей секции достать, а она и лежит там…
– Кто?
– Женщина. Дворничиха, что соседний двор прибирает. Ты ее знаешь.
– Светка?
– Ну, да, Светка. Лежит, значит, прямо там. Вот я и…
– Так полицию надо вызывать, а не в чужие двери ломиться. – Матвеев возмущенно фыркнул и, взяв Майю за плечи, подтолкнул ее в квартиру. – Идем, малыш. Вы полицию вызвали?
– Вызвали. Но я же должна всех оповестить. А то ведь скоро полиция прибудет, а жильцы спать улягутся.
– Майя пока спать не собирается.
– Конечно, нет. Ведь вы, молодой человек, с ней пришли. – Соседка внимательно оглядела его. – Вот я и подумала, что…
– Напрасно. – Он в упор посмотрел на старуху, и она отвела глаза. – Полицию вызвали – и все, больше никаких телодвижений. Всего хорошего, мадам.
Конечно же, старуха придумала удобный повод, чтобы получше его разглядеть. Матвеев понимает это, как понял и то, отчего Майя так торопилась подняться по лестнице. Скучающие бабки кого угодно доведут до состояния перманентной паранойи.
– Идем, чай допьем – остыл уж небось. – Матвеев подтолкнул Майю в кухню. – Сейчас только Нике позвоню, а то они с Лехой меня уже потеряли, поди.
Но телефон ожил сам, и из него послышался звонкий возмущенный голос:
– Никуша, ну дай же мне сказать…
Матвеев кратко описывает случившееся, а Майя думает о том, что вся эта шумиха очень опасна для нее. И мужчина, который вот так просто закрыл ее собой от опасности, пришедшей извне, опаснее втройне. Потому что он очень ей нравится.
Слишком близко. Слишком опасно.
5
– И вы ничего не видели и не слышали?
Молодой лейтенант, усталый и раздраженный, страшно недоволен всем вокруг и не скрывает этого. Майя, сбегав домой за паспортом, сидит на кухне у Маргариты Леонидовны и следит, как лейтенант пишет протокол.
– Нет. Мы приехали около восьми часов вечера, сразу поднялись в квартиру…
– А где вы были до этого?
– В Озерном, в гостях. – Майя понимает, как для лейтенанта дико звучит ее признание, учитывая, что в графе «место работы» стоит запись – дворник.
– Вот как? – Лейтенант насмешливо щурится. – И у кого же?
– У Валерии Панфиловой. – Майя смотрит за окно, где сквозь еще густую листву желтеет фонарь. – Я была там почти весь день.
– И это кто-нибудь подтвердит?
– Да. Сама Валерия, ее муж, Александр Панфилов, а также доктор Круглов и его жена и Максим Матвеев, с которым я приехала домой, и еще с десяток человек, которые там были.
– Ладно, проверим. Можете идти.
Майя забирает паспорт и выходит из кухни. Матвеев ждет ее у двери. Ей совершенно не хочется, чтобы он уезжал, но завтра с утра нужно идти на службу. И как объяснить ему, почему она работает дворником? Ему – успешному, богатому, пришедшему из мира, где люди строят дома в поселках у озера. Как объяснить – и не солгать при этом? Да никак. Лгать не хочется. Слишком много было в ее жизни лжи, чтобы врать еще и Матвееву.
– Ты как? – Он берет ее ладонь. – Майя, что он у тебя спрашивал?
– Спрашивал, где я была, когда вернулась, и все такое. Макс, я знаю, что тебе пора домой, и…
– Майя, своему времени я хозяин. Идем домой, на тебе лица нет.
Ему хочется обнять ее, прижать к себе и не отпускать. Но она такая холодная и отстраненная, ее лицо превратилось в неподвижную маску, и челка снова скрывает глаза. Она словно отгородилась невидимым щитом от всех, и от него тоже. Это снова девушка из супермаркета – и хотя на ней нет бейсболки, он не видит ее лица, не чувствует, что она рядом, потому что она выстроила прочную стену, сквозь которую не пробиться.
– Макс, ты… ты езжай домой, правда. Твои ждут, а я…
– Я проведу тебя в квартиру и уеду, если выгонишь.
Они молча поднимаются по ступенькам к двери, обитой дубовым шпоном. В квартире горит светильник, и Матвеев еще раз поразился, насколько просто, элегантно и продуманно все устроила хозяйка. Глядя на ее тонкие руки, он представить не может, что она сама все сделала, но понимает в то же время, что она сказала правду, да и незачем врать в таких вещах, могла бы и вовсе ничего не говорить. Нет, это была гордость художника за свое творение. И это тем удивительнее, потому что такие разнообразные отделочные работы одному человеку выполнить сложно, особенно женщине – а вот поди ж ты.
– Так ты знала убитую? – Матвеев усаживается на кухонный табурет и смотрит на Майю, которая застыла у окна, зябко обняв себя за плечи. – Майя!
– Да, знала. Дворником работает… работала. В соседнем дворе.
– Дворником? – Матвеев попытался вспомнить, как выглядит дворник в его дворе, но не смог. – Откуда ты ее знала?
– Да все просто, Максим. Я ведь и сама по утрам работаю дворником – мой участок в двух кварталах отсюда. – Майя в упор смотрит на него бесстрастным взглядом. – Да, представляешь – я сегодня сидела с тобой и твоими друзьями за одним столом, но при этом – вот ужас-то, я работаю дворником в местном ЖЭКе на полставки. Еще на полставки таскаю тележки возле супермаркета и чищу тамошние урны от мусора. А еще я убираю подъезды в двух домах и торгую на интернет-аукционе разным хламом, который приносят мне местные бомжи, и…
– Майя, остановись. – Матвеев подошел к ней и взял за плечи, пытаясь заглянуть в глаза. – Ты расстроена, ты устала и говоришь глупости. Мне совершенно безразлично, кем ты работаешь… то есть не безразлично, конечно, но не в том смысле… черт, совсем запутался, но ты понимаешь. И если это не торговля человеческими органами и не проституция, то остальное нормально. Я ведь просто поинтересовался, откуда ты знаешь убитую. И мне непонятно, что она делала в подвале твоего дома.
– Нечего ей было там делать. – Майя уже взяла себя в руки и подняла взгляд. – В том-то и дело, что ей там абсолютно нечего делать. В подвале оборудованы так называемые секции для угля. Когда-то в доме было печное отопление, и у каждого жильца в подвале имелась своя секция для угля и дров. Это такая кладовка, запирается на ключ. Сейчас жильцы там держат картошку, консервацию разную, хлам всякий, а я в своей храню, кроме картошки, еще и тележку, и прочий инструмент, необходимый для работы. Потому что если держать его там, где хранят все дворники, то нормальный инструмент запросто подменят на ломаный и тележку тоже могут подменить, потом придется скандалить, чтобы вернуть обратно, а нарываться на конфликт я не хочу. В общем, это совсем не те подробности, которые могут тебя интересовать.
– Я сам решу, что меня интересует. – Матвеев, задумавшись, взъерошил волосы. – И что там делала убитая?
– Понятия не имею. Повторяю: ей нечего было здесь делать. Живет… жила она отсюда далековато, подругами мы не были – так, здоровались при встрече, но никаких разговоров никогда не вели. Я ничего о ней не знаю, кроме того, что она была жуткая неряха, не следила за зубами и иногда уходила в запои.
– Тогда, возможно, то, что ее нашли в твоем подвале, никак с тобой не связано.
– Это со мной не может быть связано. – Майя устало прикрыла глаза. – Максим, я изо всех сил пытаюсь выжить, понимаешь? Я работаю дворником, потому что мне дали жилье и потому что после семи-восьми утра я бываю совершенно свободна. Я бегу в супермаркет, там с Лилькой таскаю тележки, у меня есть скидка на тамошние товары – тридцать процентов – а это не что попало. И потом я могу заниматься остальным: убираю в подъездах, отправляю товары, которые покупают у меня свихнувшиеся коллекционеры хлама, бегаю на курсы, а вечерами перевожу технические тексты и пишу статьи на заказ. Понимаешь? Я пытаюсь выжить, и пока мне это удается, как видишь. И мне совершенно не хочется быть замешанной в убийстве, у меня нет времени бегать в полицию и объяснять этим садистам в погонах, что я ни при чем в этой странной истории. Понимаешь? Ведь им очень желательно раскрыть, типа, по горячим следам, а для этого всего лишь требуется повесить убийство на меня.
– Да почему на тебя?
– А на кого? – Майя смотрит на него взглядом, полным отчаяния. – Ну, не старухи же убили ее, они Светку даже не знали. И не их сыновья-дочери-невестки-внуки, у них уважаемая работа в уважаемых офисах. А я дворник, вообще никто, бывшая детдомовка.
– Ты сирота?
– Представь себе. Выросла в интернате. Так кого удобнее представить в роли убийцы, а если учесть, что я знала убитую и остальные никак с ней не связаны…
– Этого ты не можешь точно знать.
– Конечно, не могу. Но вот ведь какая штука: дверь в подъезд закрывается на замок – значит, как-то она вошла, кто-то ее впустил, понимаешь? Ключ есть только у тех, кто здесь живет, а кроме меня, в подъезде живут четыре респектабельных семьи. Хотя иногда старухи уходят, оставляя дверь открытой – подпирают ее камнем, чтоб не закрывалась, потому что пока сидят, иногда ходят домой то за тем, то за этим, потом расходятся, а дверь остается открытой, сколько раз я закрывала ее, не счесть. Но все равно странно это. Что Светке понадобилось в подвале?
– Думаю, со временем это выяснится, а по поводу остального я считаю, что ты напрасно переживаешь. Любой из жильцов мог теоретически впустить убитую в подъезд, заманить в подвал и стукнуть по голове. Или как там ее убили?
– Не знаю. – Глаза у Майи становятся растерянными и испуганными. – Я не спросила у того, что протокол писал… он только и спрашивал, где я была и с кем.
– Таких вопросов пугаться не надо, он у всех это спрашивал – такова процедура. Если точно выяснить время смерти, то можно с точностью установить, что ты находилась в другом месте и никак не могла убить ее, да и вообще – ты здесь ни при чем. – Матвеев берет ее ладонь и сжимает. – Майя, ты целый день была в компании многих людей, причем людей уважаемых, показания которых никто не поставит под сомнение, а значит, все твои передвижения можно с легкостью отследить, и когда бы ни была убита эта женщина, повесить убийство на тебя будет невозможно. А после того, как с полицией пообщается адвокат, которого я уже вызвал на завтра, и вовсе беспокоиться не о чем. Успокойся и постарайся обо всем забыть. Я позабочусь, чтобы полиция не досаждала тебе.
– Почему?
– Потому. – Матвеев отвел взгляд. – Просто потому, что так надо.
– Почему?
– Я так решил. Мне позвонить нужно, подожди.
Матвеев достал из кармана сотовый и нашел в списке контактов телефон Паши Олешко. Его начальник службы безопасности – человек очень предприимчивый, когда нужно решить неприятные вопросы.
* * *
– Вот это странно.
Павел озадаченно смотрит на экран компьютера. То, что он видит, никак не стыкуется с тем, что он уже знает. Скобликова Майя Петровна, тридцать два года, воспитанница торинского интерната, выпускница кулинарного профтехучилища, родители неизвестны. В четырнадцать лет привлекалась к уголовной ответственности за участие в магазинной краже, отделалась условным сроком, судимость давно погашена, после этого в поле зрения правоохранительных органов не попадала. И все бы ничего, если б не два момента: лицо, глядящее на него с экрана компьютера, – совсем не то лицо, что он сегодня с удивлением рассматривал весь вечер. Несмотря на маскировку, на то, что женщина, сидящая рядом с ним, старалась смотреть куда угодно, только не в глаза собеседнику, его не обманули длинная челка и опущенные ресницы. Ну, допустим, что фотография в базе старая и из гадкого утенка нежданно-негаданно вырос лебедь. Такое случается не часто – но допустим.
А вот отпечатки пальцев не меняются.
И сравнительная характеристика тех отпечатков, что он сегодня снял со стакана гостьи, с отпечатками в базе говорит об одном: женщина, которая вечером уехала с шефом и уже косвенно попала в неприятности, – не Майя Скобликова.
– Кто же ты?
То, что шеф заинтересовался ею всерьез, Павел понял раньше, чем сам Матвеев. Он сидел рядом с гостьей и осторожно рассматривал ее. И откровенно веселился, глядя на то, как Майя и Матвеев старательно не смотрят друг на друга, сидя по разные стороны стола. Но уже через полчаса наблюдений Павел точно знал одно: кем бы она ни была, эта Майя, так понравившаяся шефу, но она не разнорабочая в супермаркете, и не маникюрша. Эта женщина прекрасно знает, как вести себя в обществе, а то, как она пользовалась приборами, говорит о том, что она не раз и не два бывала на званых обедах в хороших домах. И никакие рассказы о том, что она в супермаркете таскает тележки, а в свободное время осваивает профессию маникюрши, не отменили того факта, что гостья уверенно держала вилку для устриц, не перепутав ее с вилкой для омаров.
А потому, когда она ушла с Матвеевым, Павел стащил ее стакан и спрятал в своей машине. Он должен был знать, что за птица нарисовалась рядом с шефом, потому что в случайности не верил. Матвеев разрабатывает ответственный и большой проект, который сулит шестизначную прибыль – и вдруг, как по щучьему велению, появляется дама, которой Макс увлекся с полоборота, чего с ним вообще никогда не бывало, а ведь он знает шефа почти пять лет.
Олешко сбрасывает из своего телефона в компьютер фотографию, которую он тайком сделал сегодня вечером, и включает программу распознавания лиц. Без особой надежды на успех, конечно, – база программы сравнительно невелика, всего каких-то двадцать миллионов лиц, но для очистки совести… А пока можно и кофе сварить – вечер, похоже, перестал быть томным.
Компьютер пискнул, Павел поставил чашку на стол и посмотрел на экран.
– Не может этого быть.
Он уставился на экран и не верит ни компьютеру, ни своим глазам, но факт остается фактом.
– Не может быть.
Лицо, глядящее на него с экрана, иногда мелькало в светских хрониках, но не часто, эта женщина всегда держалась в тени. Фотография в базе – один из последних ее снимков. Челка убрана, высокий лоб, брови вразлет, светло-русые волосы подняты в замысловатую прическу, зеленые глаза на смугловатом лице широко распахнуты, в них обещание, и страсть, и нежность. Золушка, встретившая принца. Красивая сказка, дарящая надежду, сбылась в жизни.
Но этого просто не может быть.
Ирина Марьина, жена бывшего владельца холдинга «Гермес», объединившего несколько банков, крупных рекламных агентств и печатных изданий, одного из крупнейших игроков на очень специфическом рынке. Ирина Марьина, жена Леонида Марьина, трагически погибшего в горах во время катания на лыжах, очень известного, очень богатого и, похоже, очень неплохого человека. Четыре года прошло с его смерти, и жена пережила Марьина ненадолго. Множество слухов ходило вокруг этих событий, но слухи – они и есть слухи. А в сухом остатке оказался один факт: около трех лет назад Ирину Марьину сбила машина. Водителя так и не нашли. Как она оказалась одна на темной улице – об этом тоже ходили слухи, но осторожные. Она избегала публичности при жизни, ее мало кто знал, она не была замешана ни в каких скандалах, так что люди посудачили и забыли.
– Вот так начнешь изучать фамильные портреты – и уверуешь в переселение душ. – Павел вспомнил слова великого Холмса и рассмеялся. – Да, история…
Он взглянул на часы, немного подумал и набрал номер Панфилова.
* * *
– По-моему, ты слишком быстро делаешь выводы. – Валерия смотрит на мужа сердито, потому что знает, что он прав. – Они познакомились только сегодня, и она очень молода.
– Лерка, не спорь. – Панфилов посмеивается, видя раздражение жены. – Просто прими это как свершившийся факт – Макс влюбился, и неважно, что они мало знакомы – познакомятся еще. И Майя не так молода, как кажется. Ей лет тридцать пять – тридцать семь, хотя выглядит она лет на десять моложе. И тем не менее. А самое главное – наш Макс ей тоже нравится, и это хорошо. Давай бросай чистить перышки, иди сюда – я устал и соскучился.
– Устал и соскучился – это значит, сейчас уснешь? – Валерия фыркнула. – Отличная перспектива.
– Я, конечно, в итоге усну, но не сейчас. А завтра я дома буду работать, не поеду в офис, разве что возникнет какой-то очень срочный вопрос. А отличный получился у нас праздник, Лерка!
– У нас! – Валерия смеется. – Ника все организовала, вечный двигатель какой-то, а не подруга. И мамы постарались – и тетя Стефа, и тетя Лида. А я так, сидела сложа руки, как королева.
– Ты и выглядела королевой.
– Льстец. – Валерия смотрит на отражение в зеркале. – Хотя прическу жалко разбирать – Майю мне сегодня боги послали, не иначе. А лучше всех, пожалуй, выглядела Ольга Витковская. Вот кто элегантен в любом наряде, хоть мешок на нее надень. Малышки у нее очень живые.
– Броуновское движение какое-то. – Панфилов улыбается, вспоминая возню малышей. – Наши-то еще самые спокойные.
– Ага, спокойные… Максимка едва торт не опрокинул, Ника чуть разрыв сердца не получила!
– А торт получился отменный.
– Да, но слишком красивый, чтобы жить. – Валерия потянулась. – Я обалдела, когда увидела его – котенок, башня, все эти цветы…
Дверь скрипнула – в комнату, ступая мягкими лапами, зашел рыжий кот. Шерсть у него лоснилась в свете ночника, а на мордочке было написано ленивое удовлетворение.
– Ричи, где пропадал, бродяга? – Панфилов с удовольствием смотрит на круглую хищную морду, кот прыгает к нему на кровать, и хозяин гладит его спинку. – Ишь, раздобрел ты, брат, не на шутку.
– Я пыталась посадить его на диету, но Ника заявила, что это котохульство.
Они оба тихо захохотали, это слово смешит их постоянно, как и Никины теории о духовном, интеллектуальном и эстетическом превосходстве расы кошек над людской.
– Ника его сегодня весь день чем-то вкусненьким кормила, и у тети Стефы он что-то питательное наколядовал, к гадалке не ходи. Думаю, тетя Лида тоже дрогнула. Так что кот сегодня, мягко говоря, не голодал, а вот вечером я его и не видела.
– Чем больше в доме детей, тем надежнее прячется Ричи. – Панфилов почесал кота за ушком. – Урчит, как трактор. Быстро растет – помнишь, каким его Ирка притащила? Кроха совсем, в кулаке помещался.
– Еще бы мне не помнить, сама этого поганца из пипетки кормила.
Валерия садится на кровать и тоже гладит шелковистую шерстку Ричи, а он урчит и подставляет ей брюшко.
– Ну, это уж высший знак королевского доверия. – Панфилов осторожно гладит кота. – Что-то есть в Никиной теории, скажи? Вот с чего мы, вместо того чтобы заниматься чем-то интересным, вдвоем ублажаем этого пушистого паршивца?
– Потому что мы живем для того, чтобы он был здоров, красив и счастлив. Спроси у Ники, она подтвердит.
Они снова хохочут, а кот, фыркнув, спрыгнул на пол и растянулся посреди ковра. Несмотря на прелести вольной жизни, он предпочитает ночевать в спальне у своих людей.
Два года назад Ирка привезла его из Красного Маяка – у трагически погибшей кошки остался выводок из четырех двухнедельных котят. Осиротевшую малышню разобрали сотрудники завода, а Ирка, подоспевшая к раздаче сирот, обзавелась пищащим рыжим комочком, полуслепым и настолько маленьким и хрупким, что было непонятно, в чем только душа держится. Они все вместе выходили его, выкормили из пипетки, и сейчас, глядя на крупного сильного кота, трудно представить, каким крохой он попал к ним в дом. Это их общий кот – они тогда только-только официально оформили отношения, Ричи стал первым семейным приобретением. И он платит им всем горячей преданностью, конечно, так, как он сам ее понимает.
Из соседней комнаты послышались возня, сопение, недовольное хныканье.
– Максимка проснулся.
Они по голосам отличают близнецов, к тому же Максим всегда спит гораздо беспокойнее, чем сестра.
Они вдвоем направились в детскую. Конечно, когда близнецы подрастут, у них будут свои комнаты, но пока для них оборудована спальня, вход в которую – только через родительскую почивальню, и никак иначе.
Две кроватки стоят рядом, голубая и розовая. Панфилов подошел к голубой и взял малыша на руки. Тот сразу успокоился и засопел ему в ухо.
– Водички сыну дай.
Валерия подает мужу бутылочку с водой, Панфилов поит малыша, укачивает его.
– Все, спит. Ты иди, Лера, я уложу его и вернусь.
Иногда он думает, что до Валерии у него и жизни толком не было. Он силился вспомнить, что особенного было в его жизни до ее появления и детей, – и не мог. Дни, складывающиеся в месяцы и годы, казались ему одинаковыми. Он боялся вспоминать свою пустую питерскую квартиру и несмотря на час драгоценного времени, требующийся на дорогу, старался каждый вечер ночевать со своей семьей, а иногда и вовсе работал дома, чего ранее за ним не водилось, – прежде он жил в офисе. Сейчас он здесь со своей семьей, а в его питерской квартире живут Ирка и Марек, поступившие в питерский университет. Пока Марек жил один, его совершенно не заботил интерьер, но когда приехала Ирка, первым делом она переделала там все по своему вкусу, оставив нетронутыми только его и Марека спальни.
