Текст книги "Синее-синее небо (СИ)"

Автор книги: Алла Касперович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Небольшая история о любви

Касперович Алла

Касперович Алла

Синее-синее небо

СИНЕЕ-СИНЕЕ НЕБО

– Деда! Ну, деда-а-а-а...

Маленький Нырлюша уже полчаса безуспешно пытался разбудить своего сладко дремлющего на солнышке дедушку. Старик отмахивался во сне от любимого внука, как от назойливой мухи. Но малыш даже и не думал сдаваться. Он схватил деда за длинную белую как первый снег бороду и дернул изо всей силы, которую только имел в свои неполные пять лет.

– А? Что? Где? – от неожиданности старик свалился с лавки, больно ударившись спиной. Хорошо хоть, что падать было не высоко, а так бы потом и костей не собрали. – Нырля, ты чегой-то творишь?

– Деда! – мальчик лучезарно улыбнулся своим почти таким же беззубым, как у деда ртом. – Скучно мне!

– Ась? – старик замер, не донеся руку до рубахи, чтобы отряхнуть ее от песка и пыли. – Нырля, разве ж можно из-за этого честных людей будить?

– Ну да! – малыш улыбнулся еще шире, но, на всякий случай, отошел подальше.

Старый Мокша покачал головой, кряхтя поднялся на ноги и снова уселся на лавку. Да. Добротная получилась. Не зря они тогда с Михмасем у лесничего за самогон это бревнышко выкупили. Эх, когда ж это было-то? Да лет сорок уже, поди, минуло, а лавка как новехонькая. Да уж, были времена... А теперь уже и руки не те, да и глаза почти ничего не видят. А ведь когда-то он и хату свою вот этими самыми руками построил.

– Деда, ты опять заснул? – спросил малыш, рискнув подойти поближе. Он уже не боялся расправы – дед долго злиться не мог.

– А? Что? Нет. Задумался я.

– А о чем? – глаза мальчика загорелись – он очень любил дедовы рассказы.

– Молодость вспоминал свою... – ответил старик, улыбнувшись и тут же поморщился. Все-таки он сильно ударился – спина напомнила о себе болью.

– Молодость... – Нырля попробовал новое слово на язык. – Молодость... Деда, а что это такое? Молодость твоя.

– Это, мой милый, – усмехнулся старик и потрепал мальчика по растрепанной рыжей макушке. – Ну... это... Ты сейчас молодой, мамка твоя молодая, батька молодой... и я был молодым, когда на твоей бабке женился...

– Деда, а как вы с бабулей познакомились? Ты мне не рассказывал! Вас сосватали, да?

Старик посмотрел на небо. Ясное. Ни облачка. И такое синее. Синее. Как ее глаза.

***

В тот день небо было таким же чистым, солнце нещадно палило, заставляя тех, кто работал в это время в поле все чаще вытирать капли пота, стекающие по их лицам и спинам. Душок стоял такой, что даже надоедливые мухи и слепни не решались на близкое расстояние к селянам. Хотя им, скорее всего, жара также не доставляла никакой радости, и они решили дождаться ночной прохлады, чтобы продолжить свою охоту. Что ж, в отличие от селян, они могли себе это позволить.

А до обеда еще было далеко. Мокша и радовался этому, и злился. Сегодня наступил именно тот день. Больше откладывать было нельзя. Мужик он или не мужик, в конце-то концов? Ну и что, что волосы на лице только недавно появились и скорее напоминали легкий цыплячий пушок, нежели грубую мужскую щетину? Зато он был не обижен ростом, да и силушкой тоже. Правда, мамка почему-то этому не очень радовалась, называя его безруким увальнем. Подумаешь, все горшки в доме переколотил! Но он же не специально! С кем не бывает...

– Мокша! – крикнул отец. – Ты чего столбом стал? Коси давай! До вечера управиться должны.

– А? Ага.

– Вот же увалень уродился! Ток ма что сильный, а розума как у бабы!

– Батя!

– Что – батя? Коси давай молча. Мать скоро обед принесет.

– Это... батя, а можно я обедать не буду, а в село ворочусь? Я быстро.

– А зачем это тебе? – спросил отец, прищурившись. – Что ты там забыл?

– Батя, дело у меня там... – еле ворочая губами, ответил Мокша. Он опустил глаза и залился краской.

– А... – отец понимающе улыбнулся. – Понял. Дело молодое. Сам таким был. К Марыське, небось, побежишь?

Мокша кивнул, не в силах вымолвить ни слова – язык отказывался его слушаться. Отец, как всегда, видел своего сына насквозь. А ведь Мокше казалось, что никто не догадывается о его чувствах к первой красавице на селе. Ну и что с того, что она старше? Кому какое до этого дело? Главное – любовь! Только вот здесь Мокша был не совсем уверен. Точнее, совсем не уверен. А вдруг она его не любит? Именно это он и собирался сегодня выяснить. Вообще-то Мокша давно хотел узнать как Марыся к нему относится, но никак не мог набраться смелости. Так и не найдя нигде храбрости, он сам себе назначил день, когда уже нельзя будет никак отступить. А смелости как не было, так и не появилось. Но ничего не поделаешь – мужик же все-таки.

Время летело слишком быстро. Вот уже и мать спешила с узелком в руках. Есть-то как хотелось! Но нельзя. Некогда. Еще нужно было до села добежать успеть и обратно вернуться – поле было скошено только наполовину. Отец и старшие братья его потом по головке не погладят, если он от работы отлынивать будет. Его ведь и так самым бестолковым в семье считали.

В животе громко заурчало, и мокша, пробормотав что-то невнятное, выхватил краюху хлеба из узелка и что есть духу припустил к селу. Он пытался жевать на ходу, но у него ничего не получалось, поэтому на полпути пришлось остановиться и быстро доесть остатки хлеба. Глядя в след мокше, мать и отец одновременно покачали головами и вздохнули:

– И в кого он такой?

***

Чем ближе была изба Марыси, тем медленнее бежал Мокша. Уже у самой двери юноша остановился, не смея стучать. А вдруг ее дома нет? Нет, точно! Она наверняка к колодцу за водой пошла. Надо идти туда. Успокоив себя этим, Мокша резко развернулся и пошел туда, где, как он прекрасно знал, Марыси точно не будет. Девушка с малолетства была слабенькая и тяжелые ведра с водой носить не могла. Соседки судачили на лавочках о том, что Марыське барыней родиться надо было, а не селянкой. Тем более, что она такой красавицей выросла – чернявая, чернобровая, румяная как яблочко наливное. А от ее очей и вовсе взгляд отвести нельзя было – такие они синие были. Такие синие, как то небо над головой.

Все парни местные, да и заезжие тоже за ней собачонками бегали. Только вот матери их были далеко не в восторге. А вдруг еще любимое дитятко такую невестку в дом приведет? И что с ней потом прикажете делать? Она ж и по дому не помощница, да и в поле ее не отправишь – помрет еще от работы. А каких деток она народить сможет, коли сама такая слабенькая?

Но зря волновались селянки. Сколько уж раз к Марысе сватов засылали, а она всем отказала. Говорит, мол, по любви хочу. Вот местные бабы и порешили, что она не только телом слабая, но и умом. Но парней нежелание девушки идти замуж только раззадоривало. И самым настойчивым был единственный сынок деревенского старосты Андрось. Уже несколько лет он к Марысе в женихи набивался, да все без толку. Не люб он ей – и все тут!

А как он может любым-то быть, коли сам на борова похож и ведет себя также? Хотя для остальных девок это был не парень, а мечта. Все при нем: и хата своя, и амбар полный, и братьев и сестер нету. Марыська только посмеивалась, когда ее подружки томно вздыхали глядя вслед проходящему мимо Андросю. И мимо он почему-то проходил по десять раз на дню. На глазах уже огромные волдыри повылазили – так он их намозолил.

Мокша немного постоял возле избы и даже поднял руку, чтобы постучать в дверь, но так и не решился. Вздохнув и мысленно посетовав на собственную трусость, он повернул обратно к полю. Он уже успел сделать несколько шагов, когда услышал голоса. Марыську он бы вовек ни с кем не перепутал, а вот кто второй? Странно. Все сейчас от мала до велика на поле должны были быть. Сегодня заканчивался сенокос, поэтому вечером ожидался праздник – вот все и старались поспеть вовремя. А Марыська хворая уже который день была. Мокша это точно знал – тетка Галаша сказала, что девка уже три дня с постели не вставала.

Собравшись наконец с духом, Мокша тихонько постучал, но ему никто не ответил, а голоса стали еще громче. Тогда он осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. От увиденного парень буквально застыл на месте: на лавке сидела Марыся, кутаясь в старый теплый пуховый платок, хоть на улице стояла невыносимая жара, а перед девушкой расхаживал взад и вперед Андрось. Он кричал и сильно размахивал при ходьбе своимир медвежьими ручищами.

– Нет! Ты не посмеешь! Ты моя! Та поняла?

– Андрось... – прошептала Марыся, устало прислонившись к печи. – Я тебе уже много раз говорила, что не пойду за тебя. Пойми: я замуж выхожу.

– Нет! Не позволю! Кто он?

– Меня батюшка за купца из Таврина сосватал. Я согласилась.

– Но ты же сама говорила, что по любви только пойдешь? И что же? Ты его хоть видела?

– Нет, – честно призналась девушка. – Но это не важно. Мне уезжать отсюда нужно. Не выживу я здесь. Я с тобой не выживу.

– Ты! – закричал Андрось, а его лицо еще больше стало напоминать морду борова. Его глаза налились кровью, а из ноздрей почти повалил дым. Парень медленно двинулся на девушку, скрючив пальцы так, будто хотел добраться до ее шеи.

Мокша, наконец, вышел из оцепенения. Он широко распахнул дверь и заорал, что было сил:

– Марыся!

Дернувшись от неожиданности, Андрось медленно обернулся. Его глазки-пуговки почти вылезли из орбит, и быстро оглядевшись по сторонам он бросился прочь, на ходу сбив Мокшу с ног. Уже за дверью он крикнул на прощание:

– Все равно ты будешь моя!

Мокша осторожно приподнялся на локтях. Вроде бы ничего не сломано. Он посмотрел на лавку и увидел, что Марыська сидела, обхватив себя руками, ее глаза были закрыты, а плечи мелко подрагивали.

– Марысь, ты как?

– Мокша? – девушка удивленно открыла глаза. Казалось, что она только сейчас его заметила. – Что ты здесь делаешь?

– Я... Это... Тебя проведать пришел!

– А... – протянула она. – Спасибо. Я в порядке.

Девушка снова закрыла глаза. Мало-помалу ее перестала бить дрожь, и Мокша решил, что ему пора уходить. Вдобавок и от отца за прогул ох как влетит. Он поднялся на ноги и отряхнул одежду.

– Марысь, а как же этот?

– Этот? А... Ты про Андрося... Ничего. Это не впервой. А я все равно скоро уеду.

– Марысь... А ты правда замуж выходишь?

– Правда, Мокша, правда. Иди уже. Устала я. Вечером на празднике увидимся.

– Обещаешь?

Но девушка ничего не ответила – они спала.

Мокша тихонько затворил за собой дверь и поплелся в сторону сенокоса почти не глядя под ноги.

Она выходит замуж.

***

Уже час как стемнело, и Праздник был в самом разгаре. На радостях, что в кои-то веке все успели вовремя, селяне подоставали из закромов свои самые лучшие припасы Чего здесь только не было: и колбасы, и сало всевозможного посола, и хлеба, и разные солености-мочености-копчености. А уж самогона-то сколько – хоть все село три месяца пои. Детки, что постарше да пошустрее, успели утащить один бочоночек и теперь ползали по земле, пытаясь держаться за траву. Но взрослые этого не замечали – они и сами уже хорошенько напробовались.

Мокше же ни кусок в горло не лез, ни самогон в горло не лился. Парнишка сидел возле костра, ковыряясь в том длинной палкой. Неподалеку на лавке сидела Марыся со своими подружками, и они о чем-то весело перешептывались. Девушки то и дело вздыхали и закатывали глаза. Про свадьбу, небось, шушукаются, балаболки.

Мокша в сердцах отбросил палку, но не рассчитал и попал горячим концом прямо в дядьку Грихана. Однако тот даже не почувствовал, он лежал на земле и громко и раскатисто храпел. Мокша вздохнул с облегчением и уткнулся лицом в колени, обхватив их руками. И почему он Марыське раньше о своих чувствах не рассказал? Глядишь, и за него б замуж пошла, а не за купца приезжего. Ну чем он хуже? Ну и что, что хозяйства своего пока нет, так это ж дело наживное. Он парень неплохой, да и руки из того места растут, что положено, а не так, как у большинства. Эх, а может, еще не поздно?

Решившись, Мокша поднял голову и огляделся по сторонам. Странно, а куда Марыська подевалась? Только что же тут была! Вот и подружки ее сидят, а ее самой уже и след простыл.

Парнишка вскочил на ноги и вновь осмотрелся. Вроде бы возле сеновала что-то светлое мелькнуло. Не долго думая, Мокша бросился туда. Еще на бегу он понял, в чем дело. Андрось.

Старостин сынок прижал Марыську к стене сеновала. Одной рукой он зажал ей рот, другой судорожно пытался приподнять ей юбки. Девушка упиралась руками в его грудь, чтобы оттолкнуть, но ей не хватало сил. Ужас намертво застыл в ее глазах.

В следующее мгновение Андрось оказался на земле, Мокша больше не стал на него отвлекаться и подхватил сползающую по стене девушку. Слезы душили ее, она не могла произнести ни слова и только крепче прижималась к своему спасителю. Он нежно гладил по волосам сотрясающуюся в безмолвных рыданиях Марысю, положив подбородок ей на макушку.

Тем временем Андрось уже успел прийти в себя от шока, вот только самогон и не думал выветриваться. Шатаясь, старостин сынок подошел к Мокше и Марысе, он схватил парня за шиворот и оттащил от девушки.

Завязалась драка. Андрось и Мокша вцепились друг в друга и катались по земле, пытаясь одержать над соперником верх. Ни один не хотел уступать. Марыся сидела, прижавшись к стене, не зная, что ей делать и как помочь Мокше. Добежать до селян она не успеет, да и сил на это не хватит.

Дело принимало опасный оборот. Андрось оказался сильнее и сумел сесть противнику на грудь, надавив коленом ему на горло. Еще мгновение, и парень попрощается с жизнью. Нужно было срочно действовать. Марыся лихорадочно завертела головой. Ее взгляд зацепился за груду камней, которыми селяне обычно подпирали двери в сеновал. Девушка подползла к ним, подняла один, с трудом донесла его до дерущихся парней и что было сил ударила Андрося по голове. Раздался неприятный звук, как будто несколько сырых яиц разбили одновременно, и тело парня обмякло, а на землю потекла кровь.

Марыся помогла Мокше выбраться. Ее колотило еще больше, чем прежде. Они оба понимали, что Андрось мертв.

Послышались голоса. Это два селянина отправились за добавкой – самогон как-то быстро (и главное, неожиданно) кончился, хоть сперва и казалось, что его более чем достаточно. Но староста сказал, что в погребе возле сеновала еще осталось несколько бочонков.

– Эй! Кто там? Что вы тут дела...ик...ете? – один из мужичков прищурился, пытаясь разглядеть, что там происходит и кто осмелился покуситься на дармовой самогон.

– Мокша, – быстро зашептала Марыся. – Что нам делать?

– Беги...

– Ч-что?

– Беги, говорю!

– Но...

– Беги, дура!!!

Марыся подхватила юбки и понеслась так, как никогда раньше не могла. Пьяные мужики не успели разглядеть ее лицо.

– Мокша? А ты чего это ик... тут? А это кто?

– Не Андрось ли это ик.. наш?

Один из мужиков нагнулся к лежащему на земле телу, потрогал его, перевернул, нагнулся к лицу Андрося и в ужасе заорал:

– А-а-а! Он помер! Тараш, держи Мокшу! Он Андрося зашиб!

– Нет! Все не так! Это он... Это он первый начал! – парень попятился, но споткнулся о камень, которым Марыся и огрела сына старосты.

– Тараш, тащи его в сеновал. Ик! Там и запрем.

– Ага. И за подмогой пойдем.

– Я не виноват!!!

– Агась... Ик! Староста разберется!

Селяне затащили Мокшу в сарай и закрыли двери на засов. У парня уже не было сил сопротивляться. Он уселся на мешок и закрыл ладонями лицо. Что же теперь будет?

Когда шаги затихли, Мокша услышал какую-то возню. Вскоре (парень так и не понял, час прошел или минута) двери открылись, и на пороге оказалась Марыся.

– Ма...

– Беги. Беги, пока они не вернулись. Беги и никогда не возвращайся! Слышишь? Никогда!

Мокша не помнил, как он оказался в лесу. Когда он, наконец, смог мыслить разумно, солнце уже было высоко. И небо... Небо такое чистое, ни единого облачка. И такое синее. Как ее глаза.

*****

– Бабуль, а деда опять заснул!

– Ну и хорошо, мой славный. Старенький он уже. Пусть себе поспит спокойно, ты его не буди.

Мальчик осторожно вытащил яблоко их корзинки и тут же его спрятал. Бабушка пироги печь собралась и выбрала для них самые красивые плоды. Сколько Нырля под яблонями ни лазил, а таких же не нашел.

– Бабуль, а как вы с дедом познакомились?

– Ой, милок, я уже и не упомню...

– Ладно, – надулся мальчик. – Не хотите говорить – ну и не надо!

Нырля отошел, но стащенное яблоко предательски выпало из-под рубахи и покатилось по земле. Мальчик мило улыбнулся и подошел к бабушке. Он знал, как ее можно задобрить.

– Бабуль! Ты у меня такая хорошая! Такая добрая! А глаза у тебя какие! Одно загляденье! Коричневые. Как Земля-матушка.