Текст книги "Страшная тайна смартфона. Продолжение"

Автор книги: Алла Озорнина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 6

Из дневника Вилены Агеевой.

25 июля 1935 года.

Решила вести дневник.

Нет, начну с начала. Я – Вилена Агеева. Мне 13 лет. Я живу в поселке Березовка. Мне очень нравится Миша Полотенцев, но он не обращает на меня внимания. И я знаю, почему. Ведь всем известно, что пионер – всем ребятам пример. А каким я могу быть примером, когда я всего боюсь. И больше всего мышей, крыс, но особенно кладбищ (бр-р-р!!!) и темноты.

Учительница говорит, что каждый из нас должен работать над собой, чтобы стать для всех примером. Но – как?

2 августа.

Родители купили мне путевку в пионерский лагерь, только ехать далеко, аж до самого Ильинска.

Даже не знаю, хочется ли мне этого.

15 августа, утро, 12 часов.

Только что приехала из лагеря. Мне все-все-все понравилось, но особенно – экскурсия в дом пионеров в Ильинске, который находится в настоящем дворце. Этот дворец еще в прошлом веке был построен предпринимателем Ильиным. Как же там красиво! И, главное, много зеркал – все они в золотых рамах, а на рамах еще и завитушки. Когда я ходила по дворцу, мне казалось, что я попала к какому-то царю, правда. А когда увидела самое большое зеркало, то какое-то время даже не могла сдвинуться с места. Вот огромандное! Во всю стену! Тетенька, которая вела экскурсию, рассказала, что ходят слухи, будто из этого огромного зеркала иногда выходит злой призрак, поэтому в доме пионеров так часто меняются сторожа. И что мы не должны верить этим слухам, потому что это чушь и такого не бывает. И что у нас на шее повязан красный галстук, а это значит, что мы должны трезво мыслить. Так и сказала: трезво. Но вот когда она рассказывала про призрака, почему-то все время озиралась и говорила очень тихо. Мне показалось, что она сама боится этого призрака.

Еще она рассказала, что рядом с дворцом был огромный сад, в котором росли необычные деревья типа огромных папоротников и кактусов по два метра высотой, какие-то там лианы, ну, много чего еще. Также там были фонтаны, беседки, пещеры, сделанные мастерами из камней и ракушек, которые называются гротами. Во время жары можно было зайти в какой-нибудь грот и охладиться, потому что там всегда прохладно. Еще она сказала, что некоторые гроты были спрятаны глубоко в зарослях лиан и папоротников и их не так-то просто было найти.

Но сейчас этого сада нет. После революции некому было за ним ухаживать.

В лагере я почти забыла о Мише Полотенцеве, а теперь вспомнила и поняла, что все-таки он мне очень нравится.

Глава 7

Наконец, Юрий Николаевич узнал, кто он и где он. Мужики рассказали.

А когда узнал, то чуть было не свалился в обморок.

– Ты чего, Васильич? – спросил рыжий. – Белым вдруг стал.

Побелеешь, когда узнаешь, что из XXI века перенесся в конец XIX, а именно, в 1878 год!

А несут все драгоценный груз – огромадное зеркало (да похоже, и не одно) во дворец золотопромышленника Евстафия Митрофановича Ильина, с самой реки Яренги, куда груз этот был доставлен на пароходе аж из Франции. Вот почему длинноносый Миха и предположил, что Юрий Николаевич приобрел «игрушку» у кого-то из моряков.

Еще Юрий Николаевич узнал, что мужиков Ильин отбирал на конкурсной основе. Его же поставил главным, потому что он уже много лет верой и правдой служил у него… дворецким.

Это все было бы забавно, если б Юрий Николаевич хотя бы мог предполагать, когда Вселенная надумает подбросить хоть какой-нибудь шанс вернуться домой. Пока, судя по всему, не хочет…

За те две недели, которые учитель был с мужиками, в пути ничего особенного не произошло, разве что борода отросла еще больше. И еще ему не нравилось, что нет возможности чистить зубы, принимать по вечерам душ и менять нижнее белье. Остальные этим не заморачивались, видать, в конце XIX века не принято было соблюдать личную гигиену.

Тот, что с приплюснутым носом и который хотел его задушить, теперь и так, и сяк обхаживал Юрия Николаевича, исправно отвечал на все вопросы и уже на подходе ко дворцу отвел в сторону и просительно зашептал:

– Слышь, Васильич, ты уж шибко за меня не серчай, ну бес попутал, Васильич! Ты уж не забудь и обо мне слово молвить, чтоб жалованье-то побольше выплатили. Все-таки пятеро детей у меня, а, Васильич!

И вот наконец на горизонте появился белоснежный трехэтажный красавец! Мужики ускорили шаг, Юрий Николаевич, наоборот, немного поотстал: нужно было собраться с духом: что-то ждет его впереди?

Глава 8

Встречать долгожданный груз и тех, кто его доставил, вывалила вся челядь, а впереди стоял сам Ильин. Евстафий Митрофанович оказался точно таким же, каким был изображен на известном портрете. Заметив Юрия Николаевича, подбежал, окатив его ароматом дорогого парфюма, взял за плечи, вгляделся в лицо:

– Оброс, и не узнать совсем! Все ли нормально, любезнейший?

Юрию Николаевичу показалось, что он знает этого бородача с узкими голубыми глазами всю жизнь, и, отвернувшись, чтобы не дышать на него ртом с нечищеными зубами, сказал:

– Нормально. Мужики только устали шибко.

– Понятное дело. И все же завтра– послезавтра этим же составом ставить зеркала придется. Те, что поменьше, можно втащить через окно, а вот как внести огромандное, даже не знаю. Кое-кто, правда, предлагает разобрать стену. Как на это смотришь, любезнейший?

Юрий Николаевич, мигом прикинув все в уме, решил, что идея не из лучших. Попробуй потом собери эту стену.

– Не очень.

– А как, как лучше?

– Надо подумать.

– Думай ночь. Утром жду к себе в кабинет, доложишь! А сегодня отдых, баня и сон! Да, послушай, а что у тебя с голосом стало, любезнейший? Вроде бы, раньше грубее был.

Учитель растерялся. Что сказать? Придется выпутываться:

– Перенапрягся. Перенервничал. За мужиков переживал сильно – вот, видать, на голосе и сказалось.

– Да, слышал, такое бывает. В общем, завтра утром ко мне у кабинет, любезнейший!

Юрий Николаевич и не подозревал, что некто, стоящий совсем рядом, услышав их разговор, уже начал вынашивать какой-то план…

– Установишь зеркало – дам день отдыха, потом приступишь к своим обязанностям, – продолжал Евстафий Митрофанович. – Пока же, как и все предыдущие дни, тебя заменит Петр Кириллович.

Тот, кого назвали Петром Кирилловичем, мужчина средних лет с черными бакенбардами, в черном костюме-тройке с белоснежной манишкой, уже откуда-то вынырнул, уже приобнимал Юрия Николаевича, уже поздравлял с прибытием.

– Ладно, я за работу, – сказал Ильин, откланиваясь, – значит, завтра, любезнейший, жду с утра в кабинете.

Учитель тоже откланялся и растерянно посмотрел на Петра Кирилловича.

– Ты че, Василич, как будто с того света – своих не узнаешь! Умом, что ли, повредился?

– Что-то вроде того, – согласился Юрий Николаевич. – Солнце сильно напекло, память потерял. – И, чтобы не было уже вопросов про голос, добавил: – Да и с голосом что-то стало. Видать, тоже от солнца.

– Да, с голосом такое происходит, но это не беда – он постепенно восстанавливается. А память… По себе знаю, каково это память от перегрева на солнце потерять! Со мной ведь тоже однажды такое приключилось, когда в армии-то служил. А что, дело обычное, солнце ведь иной раз коварнее, чем женщина. Женщина что? Нет-нет, да и сделает вид, что верит тому, чему верить нельзя. А все для чего? А чтобы поиграть в кошки-мышки! Причем тот, кто мышка, даже не подозревает, что он мышка и что с ним просто играют. А играют для того, чтобы в один прекрасный момент раз – и расквитаться! Казалось бы, можно сделать это быстрее, проще, так ведь поиграть хочется! Правда, друг любезный?

На душе у Юрия Николаевича полегчало. Выходит, то, что он выдумал, бывает на самом деле! Правда, вторую половину тирады о женщинах, о каких-то играх в кошки-мышки совсем не понял, но на всякий случай согласно кивнул. Потом спросил:

– Ну и что, что ты делал, когда память-то потерял?

– Что-что, вопросы всем задавал, спрашивал, что это, а что – то. Ничего, вернулась память-то! Да так, что после армии сам Ильин меня камердинером к себе пригласил! Десять лет как ему служу. Так что спрашивай, глядишь, постепенно память-то и восстановится. –  Ну что, пошли в твою комнату! Иди за мной. Сюда, поворачиваем, теперь – сюда. Ну, вот и пришли. Вот ключ от твоей комнаты, остальные верну, когда приступишь к работе.

Юрий Николаевич огляделся: довольно просторное помещение, в окно заглядывают, похоже, листья гигантского папоротника. У одной стены – кровать, платяной шкаф, у другой – письменный стол с канделябром на три свечи, стопкой бумаг и карандашом. Над ним – средних размеров зеркало, взглянув в которое Юрий Николаевич застыл, забыв, что он не один.

На него смотрело совершенно чужое лицо с густой бородой, ни капельки не похожее на его настоящее. Вместо небольших зеленых глаз – темно-карие, немного раскосые, вместо светлых волос со стрижкой «ежик» – черные, непокорные, торчащие в разные стороны. Нос, губы тоже заметно отличались от его настоящих. Телом Васильич был крупнее, крепче и гораздо шире в плечах Юрия Николаевича. Да и сильнее физически – это он испытал на себе, когда по несколько часов подряд вместе со всеми тащил тяжелую ношу.

В целом, новый облик Юрия Николаевича был более мужественным, более привлекательным, но ведь это был не он, не он! Одно радовало: голос остался тот же, и то хорошо.

– Что замер? Налюбоваться собой не можешь?

– Смотрю, какая бородище выросла, – с показной беспечностью ответил Юрий Николаевич.

– Это всегда непривычно, когда раньше ходил с гладким лицом.

Из этой реплики учитель понял, что бороду придется сбрить. И облегченно вздохнул: пусть с чужой внешностью, но без бороды все-таки лучше.

– Ладно, время идет, – сказал камердинер. – Ближе к делу. Ты ведь, поди, забыл, в чем надобно выходить на службу.

Юрий Николаевич молча кивнул.

Петр Кириллович подошел к шкафу, распахнул его, и учителю стало не по себе.

– Ниче себе, глазища выпучил! – засмеялся камердинер. – Теперь я верю, что от памяти у тебя совсем ничего не осталось! Слушай внимательно! В обычные дни надеваешь сюртук! – Он извлек висящий на плечиках длиннющий, чуть ли не до колена, черный пиджак. Юрий Николаевич даже представить не мог себя в таком одеянии. – К сюртуку вот эти брюки и белая рубашка.

Учитель кивнул – с брюками и рубашкой все ясно, но там, в шкафу, висело еще что-то, что это, зачем это висит?

– Это – фрак, – словно прочитав его мысли, пояснил камердинер, и извлек из недр шкафа очередной, довольно странный пиджак – спереди короткий, а сзади с длинными фалдами.

Конечно, подобную одежду Юрий Николаевич видел в кино, но себя в нем он даже представить не мог!

– Из кармана фрака всегда должен торчать уголок носового платка, – продолжал напутствовать Петр Кириллович. – А это, как видишь, брюки, которые надобно носить вместе с фраком.

Брюки оказались более-менее нормальными, но вот лампасы сбоку – брр…

– Смотри, как надобно одеваться перед выходом к гостям, – продолжал Петр Кириллович. – Сначала сорочка, потом, – он вытащил очередную деталь гардероба, – жилет, учти: он должен быть застегнут на все три пуговицы. Да, еще: с фраком носятся только черные лаковые туфли и черные носки!

«Мамочки! – подумал Юрий Николаевич, – Да это сложнее, чем физмат».

– А куда это… надевать? – промямлил он. – Этот жилет, фрак…

– Ну как, куда? На торжества всякие, на балы. Уж это-то ты помнишь: ежели будут прибывать гости, ты должен стоять в дверях, представлять их друг другу и приглашать к столу. Ладно, пойдем, покажу, где тут баня, бритвенные принадлежности – бороду-то надобно сбрить, да побегу по делам.

Бороду сбрить оказалось не так-то просто, зато когда лицо стало гладким, как яичко, учитель немного пришел в себя, расслабился, успокоился, но стоило ему, вернувшись в комнату, взглянуть на платяной шкаф, как внутри снова началась паника. А вдруг он перепутает и наденет завтра что-то не то?

Чтобы этого не случилось, он по свежим следам вытащил сюртук с сорочкой, положил на кровать и принялся за расчеты.

Глава 9

Считать пришлось всю ночь. И, несмотря на это, Юрий Николаевич нет-нет, да и вскакивал со стула, подходил к зеркалу и всматривался в свое новое отражение, к которому еще неизвестно когда привыкнет.

Больше всего ему нравился подбородок – массивный, волевой, и губы тоньше, чем его настоящие. По ним можно сделать вывод, что человек он упрямый, упорный и привык доводить начатое дело до конца.

И тут же почему-то вспоминались слова Петра Кирилловича о женщинах, что любят играть в кошки-мышки. К чему это он? Может, шутка такая?

Потом снова садился, продолжал считать. Непривычно было возвращаться к старому дедовскому способу прибавлять, вычитать, умножать и делить столбиком. Ну как тут не вспомнишь о калькуляторе, о всевозможных математических онлайн-программах, в которые стоит только загрузить исходные данные, как почти тут же на экране появляется точный ответ.

А какой может быть точный ответ сейчас, когда у Юрия Николаевича нет даже размеров дворца! Хорошо, помогла врожденная пространственная память. И к первым лучам солнца у него уже было несколько исписанных листов с доказательством того, что зеркало гораздо экономичнее и быстрее внести в здание через крышу, а потом спустить по широкой лестнице со второго на первый этаж (размеры лестницы он приблизительно запомнил с тех пор, когда был два года назад во дворце на экскурсии), нежели разбирать стену. К тому же второе было еще и опасно: вдруг повредится какая-нибудь несущая конструкция и – беда неизбежна! О таких случаях нет-нет, да и сообщают в какой-нибудь информационной телепрограмме.

В общем, считал Юрий Николаевич с упоением, самозабвенно, до самого утра!

А утром, обрядившись в одежду дворецкого – белую сорочку и сюртук, – двинулся в кабинет к Евстафию Митрофановичу.

– Проходи, любезнейший! – увидев в дверях учителя, произнес Ильин. – Дверь можешь не закрывать – кому интересны наши разговоры? Ну, что?

Ильин был одет гораздо проще, чем Юрий Николаевич – в темно-синюю рубаху, поверх которой был наброшен черный атласный жилет.

Учитель окинул помещение быстрым взглядом. Просторно. Ничего лишнего. Посреди кабинета, на полу, большая медвежья шкура. Над большим дубовым столом, за которым сидел хозяин, висел портрет Петра Первого, на столе – часы, изысканный графин, рюмка, курительная трубка и глобус. У стены – секретер и шкаф с огромным количеством книг, все они были посвящены золотодобыче.

– Садись! Показывай, что получилось.

Учитель обошел шкуру, пододвинул массивный резной стул.

Достал листы бумаги с чертежами.

– Вот, Евстафий Митрофанович, я еще раз убедился, что лучше сделать так. Взгляните сами, – и он протянул ему листок с расчетами.

На лестнице послышались мягкие шаги – кто-то осторожно подбирался к кабинету. Подойдя к нему, остановился.

Ильин внимательно изучил бумаги, быстро вскинул голову – в голубых узковатых глазах вспыхнул радостный огонек:

– Знаешь, любезнейший, пока вы несли зеркало, я прикидывал, а что если тебе стать моим управляющим? Полагаю, справишься! Коли удастся тебе установить зеркало, не повредив его, да так, чтобы с рабочими ничего не случилось, да к балу как следует подготовиться – на другой же день и приступишь к новым обязанностям. – Юрий Николаевич отметил про себя, что голос у Ильина негромкий, скорее даже, тихий, но в нем столько силы, что он заполнял собой все пространство кабинета. – Согласен?

«Делай, что должно, а там – будь что будет», – вспомнил Юрий Николаевич и решил, что если так складываются обстоятельства, нужно согласиться.

И он согласился, и тем самым в очередной раз подписал себе приговор.

Мягкие шаги осторожно отошли от кабинета и быстро сбежали по лестнице.

– Но это потом, после бала, – продолжал Ильин. – Ровно через две недели. Ты пока поприкидывай, кого вместо тебя назначить. Я бы предложил Петра Кирилловича, как на это смотришь?

Юрий Николаевич кивнул.

– Как только закончится бал, а потом – званый ужин – шутка ли сказать, самое большое зеркало в мире не где– нибудь в Петербурге, Москве или в просвещенной Европе, а у нас, в Сибири, – двинусь в Америку, посмотрю, как там золото добывают, какие механизмы используют. У нас же все вручную да вручную – люди устают, выработка небольшая. Как уеду – так приступишь к своим обязанностям. А сейчас за работу – за разборку крыши, установку зеркала отвечаешь ты. Не дай Бог только повредить драгоценный груз!

Евстафий Митрофанович вынул из нагрудного кармана часы, открыл золотой корпус, сказал:

– Все, мне пора. На прииске Острый несчастный случай, надо разобраться. Помочь семье пострадавшего.

Вот тут-то Юрий Николаевич и заикнулся о повышении оплаты мужикам.

– Почему бы и нет? – сказал Ильин. – Хороший труд должен хорошо оплачиваться.

Спустя два часа Юрий Николаевич уже руководил разборкой крыши.

Глава 10

Дело двигалось! С утра необходимая часть крыши была разобрана, после обеда приступили к самому сложному: переносу на толстых веревках драгоценного груза с улицы внутрь дворца, да так, чтобы не было на нем ни единой царапинки.

Солнце к этому времени палило во всю мощь, по лицам рабочих стекал пот. Мучился от жары и Юрий Николаевич. Да еще сюртук, как ему казалось, сдавливает грудь, не дает дышать. С каким бы удовольствием он перелез из него в джинсы и футболку!

Поглазеть на необычное действо люд собрался, похоже, со всего Заречинска, образовав перед дворцом большую толпу.

Учитель руководил с земли, периодически отгоняя любопытных подальше от здания. Но это сейчас, а с утра он обсуждал с мужиками малейшие детали проведения операции – кто где будет стоять, что делать. Юрий Николаевич самолично проверил на прочность все веревки, при помощи которых будут поднимать и опускать зеркало, и даже в этом дурацком сюртуке полез на крышу, чтобы показать, какую именно ее часть надо разобрать. И поймал себя на том, что, будь он в своем настоящем теле, вряд ли сумел бы так ловко забраться на подобную высоту.

А когда начались работы, все-таки волновался: вдруг или кто-то не удержит веревки, или они порвутся, или случится еще какая-нибудь невезуха – и пропало, разбилось зеркало! И ведь не зря волновался: несмотря на то, что он сам все проверил, две веревки все-таки порвались, как будто кто-то их специально надрезал. Хорошо, что это случилось, когда зеркало было почти в зале, и мужики успели его подхватить, а то не миновать бы ему крупных неприятностей.

Но вот, похоже, самое опасное позади: зеркало, целое и невредимое, находится там, где ему и положено быть. Из окна зала высунулась рыжая голова и три раза прокричала УРА!

И это «ура» подхватила стоящая позади Юрия Николаевича толпа, и, похоже, он сам не удержался и тоже прокричал «ура» вместе со всеми, хотя от шока еще не отошел.

Теперь мужики снова полезли наверх укладывать на место разобранную крышу.

Юрий Николаевич немного расслабился, отвлекся, начал глазеть по сторонам. Неподалеку от него, прячась от солнца под расписными зонтиками, стояли две прелестные барышни. Одна из них в ярко-розовом платье с неправдоподобно тонкой талией и длинными светлыми локонами, спадающими на плечи, была похожа на ангела, спустившегося с небес. Голову ангела прикрывала аккуратная розовая шляпка с торчащими страусиными перьями – хороша, ох, хороша! Вторая и лицом, и нарядом была поскромнее – темные волосы прятались под светлую шляпку, платье небесно-голубого цвета без особых изысков. К груди она прижимала книгу – учитель напряг зрение, прочитал: «А. С. Пушкинъ». «Милая, милая барышня, но просто барышня, не ангел», – подумал он.

Еще вчера Петр Кириллович рассказал Юрию Николаевичу о семействе Ильина. Жена его, Софья, умерла от туберкулеза три года тому назад, остались с ним дочь Лизавета, недавно помолвленная, причем, по большой любви, с молодым купцом из соседнего уезда, Дмитрием Семеновичем Стрельниковым, и племянница, которую он воспитывал с четырехлетнего возраста после того, как сестра его ушла в мир иной.

Юрий Николаевич загляделся на барышень, пытаясь определить, кто из них дочь, а кто – племянница Евстафия Митрофановича. Вдруг ахнула и подалась вперед толпа зевак, женщины закричали, запричитали.

Учитель поднял голову: парень с рыжими волосами болтался над землей, уцепившись одной рукой за край крыши. Но обошлось: мужики, что были рядом, подхватили бедолагу, подняли наверх.

К ногам Юрия Николаевича упал отвалившийся кусок бревна, по счастливой случайности никому не нанеся увечья.

Учитель подкатил к себе часть бревна, осмотрел: половина его оказалась подпиленной.

И тут же услышал сзади:

– Слышь, Васильич, здесь кто-то крепко зуб на тебя точит. Не буду говорить, кто, сам думай, только точно знаю, кто кому заплатил, чтобы тот веревки подрезал, да бревно подпилил.

Обернулся – увидел мужика с оспинами на лице, который тут же растворился среди зевак.

«Глупость какая-то, – подумал Юрий Николаевич. – Кто может против меня зуб точить?»

– Добрый день, – услышал он совсем близко голосок, похожий на журчанье ручейка. Обернулся и невольно замер: рядом с ним стоял ангел! Огромные голубые глаза, обрамленные длиннющими ресницами, смотрели ласково и внимательно.

«Кто же это все-таки: дочь или племянница Ильина? – заметались в голове вопросы. – Как звать?»

От ангела исходил тонкий и нежный аромат дорогих духов.

Юрий Николаевич смутился, ответил что-то нечленораздельное, скользнул мимолетным взглядом по второй барышне, которая, улыбаясь, стояла в сторонке, и тут, на его счастье, кто-то из рабочих его позвал.