Текст книги "Последняя граница"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 6

Молча и неподвижно стоял Рейнольдс посередине гаража. Ему казалось, что он стоит тут уже целую вечность, переживая внезапность и горькое сознание происшедшего, торопливо пытаясь осмыслить причину появления АВО и отсутствие своих друзей. Но на самом деле он находился в таком состоянии считанные секунды, стараясь изобразить страх, расширив глаза и раскрыв рот. Отвисшая челюсть как нельзя более натурально подчеркивала его внезапные чувства.

– Рейнольдс, – пробормотал он так, как с трудом произнес бы это имя любой венгр. – Майкл Рейнольдс... я не знаю, кого вы имеете в виду, товарищ... Что произошло?.. Почему здесь эти карабины?.. Клянусь, я ничего не сделал, товарищ... я клянусь... – Он прижал руки к груди, умоляюще сжимая пальцы, пока они не побелели, а в дрожащем голосе не зазвучал откровенный страх.

Два охранника, которых видел перед собой Рейнольдс, сдвинули мохнатые брови и поглядели друг на друга с медленным и удивленным восхищением. Но и тень сомнения не коснулась темных довольных глаз маленького еврея.

– Амнезия... – добродушно пояснил он. – Шок, мой друг. Вот почему вы забыли свое собственное имя. Однако это была замечательная попытка с вашей стороны. Если бы я не знал и не сомневался, кто вы есть на самом деле, то я бы, как и мои люди здесь, не знающие про вас ничего, был склонен бы более чем наполовину вам поверить. Британская шпионская служба оказывает нам большую честь, посылая сюда своих лучших людей. Впрочем, я бы и не ожидал ничего иного, кроме лучшего, когда... э... имеется в виду возвращение, скажем так, профессора Гарольда Дженнингса.

Рейнольдс ощутил в глубине желудка какую-то сосущую пустоту и горький привкус отчаяния во рту. Боже, это даже хуже того, чего он сначала боялся. Если они знают об этом, значит, знают все, а это – конец всему. Однако глупое и испуганное выражение так и застыло на его лице, словно приклеенное. Внезапно он затрясся, словно от ужаса перед темной бездной, и затравленно огляделся вокруг.

– Позвольте мне уйти! Позвольте мне уйти! – почти завизжал он. – Я ничего не сделал. Я говорю вам – ничего! Ничего! Я житель Будапешта, товарищ. У меня есть документы. У меня есть партийный билет. Я вам сейчас их покажу. Сейчас покажу... – Рука потянулась во внутренний карман куртки, но тут же замерла от единственного слова офицера АВО, хлестнувшего его, словно хлыстом, хотя произнесено оно было холодно, спокойно и сухо.

– Стоп!

Рейнольдс остановил руку как раз у отворота куртки и медленно уронил ее. Маленький еврей улыбнулся:

– Очень жаль, что вы не проживете так долго, чтобы уйти на пенсию из секретной службы своей страны, капитан Рейнольдс. Очень жаль в самом деле, что вы пошли в эту службу. Я убежден, что театр и кино лишились замечательного великого актера. – Он посмотрел куда-то за плечо Рейнольдса на стоявшего в дверях гаража человека. – Коко, капитан Рейнольдс собирался продемонстрировать нам пистолет или какое-нибудь другое оружие нападения. Освободите его от лишнего груза, дабы он не исполнил этого намерения.

Рейнольдс услышал позади себя стук тяжелых сапог по бетонному полу и невольно вскрикнул, когда ему в спину прямо над почками ударил приклад винтовки. В голове закружилось, он зашатался, но сквозь красную пелену боли почувствовал, как тренированные руки обыскивают его одежду, а маленький еврей что-то бормочет извиняющимся тоном.

– Вы должны простить Коко, капитан Рейнольдс. Он очень прямолинейный в своих подходах человек. Однако опыт научил его обыскивать пленников, и это небольшая демонстрация того, что так гораздо эффективнее, чем просто пригрозить. – Его голос неуловимо изменился. – А... экспонат первый... И что любопытно, бельгийский автоматический пистолет калибра 6,35. Да еще с глушителем! Ни того ни другого невозможно достать в нашей стране. Без сомнения, все это вы нашли на улице... А кто-нибудь узнает это?..

Рейнольдс с трудом напряг глаза. Офицер АВО подбрасывал в руке дубинку, отобранную Рейнольдсом у напавшего на него несколько раньше этим вечером человека.

– Думаю... да... думаю, да... полковник Гидаш...

Сотрудник АВО, которого начальник назвал Коко, попал в поле зрения Рейнольдса. Настоящая гора, а не человек. Рейнольдс это теперь отчетливо увидел. Ростом в шесть футов и четыре дюйма и соответствующего сложения, со сломанным носом и жестоким лицом. Громила взял в руки дубинку, почти скрывшуюся в его огромной, покрытой черными волосами лапе.

– Она принадлежит Герпеду, полковник. Вне всякого сомнения. Видите, вот на ручке его инициалы. Моему другу Герпеду... где ты ее взял? – заорал он на Рейнольдса.

– Я нашел ее вместе с пистолетом, – равнодушно ответил Рейнольдс. – В свертке на углу улицы Бродешадор и...

Он увидел, как мелькнула дубинка, но слишком поздно, чтобы уклониться от нее. Удар дубинки отбросил его к стене, и он сполз по ней на пол. Он попытался встать на ноги, глаза заволокло тьмой, с разбитых губ капала на пол кровь. Он почувствовал языком, что передние зубы зашатались.

– Ну, Коко... – успокаивающе и с упреком сказал Гидаш. – Верни-ка это все назад... Благодарю... Капитан Рейнольдс, вам остается во всем винить только себя. Нам еще неизвестно, является ли Герпед другом Коко или он был его другом. Он уже находился на пороге смерти, когда мы нашли его на той трамвайной остановке, где вы его оставили. – Протянув руку, Гидаш потрепал по плечу осклабившегося гиганта, стоящего рядом. – Но не ошибитесь в оценке моего друга, мистер Рейнольдс. Он не всегда такой. Можете судить по его имени. Правда, оно не его собственное, это кличка знаменитого клоуна и комика, о котором вы, несомненно, слышали. Уверяю вас, Коко может быть в высшей степени забавным... Я видел, как его коллеги корчились от смеха в подвалах на улице Сталина, когда он применял интересные вариации своей... э... техники.

Рейнольдс промолчал и ничего не ответил на этот монолог. Ссылка на камеры пыток АВО, полная свобода, которую предоставлял полковник Гидаш этому садистскому уроду, не являлись ни случайными, ни не связанными между собой. Гидаш пытался нащупать слабость в психике Рейнольдса, точно оценивая реакцию и сопротивление к тому или иному подходу к нему. Гидаш был заинтересован только в определенных результатах, которые необходимо было достигнуть самыми быстрыми методами. Если бы он убедился, что жестокость и насилие дают скорые плоды или являются пустой тратой времени в отношении человека, подобного Рейнольдсу, то, не колеблясь, применил бы или, напротив, отказался бы от них, чтобы искать более утонченные методы. Гидаш выглядел опасным, довольно умным и озлобленным, но в нем не чувствовалось склонности к садизму, которую Рейнольдс, напротив, отчетливо видел в темных тонких чертах лица Коко. Тот подозвал одного из своих людей.

– Пройдите на угол улицы к телефону-автомату. Вызовите сюда автомобиль. Они знают, где мы находимся. – Он улыбнулся Рейнольдсу. – К сожалению, мы не могли поставить машину прямо перед входной дверью. Это бы вас насторожило. А?.. Не так ли, капитан Рейнольдс? – Он взглянул на часы. – Машина будет здесь в ближайшие десять минут, не более. Но этот десяток минут можно провести с пользой. Может быть, капитан Рейнольдс заинтересуется возможностью написать и подписать отчет о своих последних действиях. Не вымышленных, конечно. Проведите его внутрь.

Они провели его внутрь, поставили напротив стола, пока Гидаш усаживался за ним и направлял лампу прямо в лицо Рейнольдсу. С расстояния менее двух футов свет слепил его даже сквозь закрытые глаза.

– Мы запоем, капитан Рейнольдс. Потом запишем слова песни для благодарной аудитории или, по крайней мере, для народного суда. Вас ожидает справедливый суд. Разные там экивоки, прямая ложь и даже попытка тянуть время на пользу вам не пойдут. Быстрое подтверждение уже известного нам может сохранить вам жизнь. Мы бы предпочли избавиться от того, что неизбежно будет считаться международным инцидентом. Мы знаем все, капитан Рейнольдс. Все. – Он покачал головой, словно удивляясь своим воспоминаниям. – Кто бы мог подумать, что ваш друг... – Он щелкнул пальцами. – Я забыл его имя... этот квадратный тип с плечами, напоминающими амбарную дверь... Кто бы мог подумать, что у него такой приятный певучий голос. – Гидаш взял лист бумаги из ящика стола и положил перед собой. Рейнольдс увидел, что бумага исписана каким-то текстом. – Строки довольно неровные, что вполне объяснимо обстоятельствами, но пока и это сойдет. Думаю, у судьи не возникнут трудности с прочтением записи.

Невзирая на глубоко саднящую боль в боку и разбитом рту, Рейнольдс почувствовал прилив бодрости и, наклонившись, выплюнул кровь на пол, стараясь не показать выражение своего лица. Теперь он знал, что никто не заговорил, потому что АВО никого из них не поймала. Видимо, им все же удалось подобраться довольно близко к Янчи и его людям, иначе они не заметили бы работающего в гараже Шандора... Гидаш слишком много уже тут наговорил, чего не стоило бы делать.

Рейнольдс был уверен, что Шандор не мог знать достаточно много из того, что хотелось бы узнать Гидашу. В любом случае они начали не с Шандора. По крайней мере, не тогда, когда бы у них в руках оказались девушка и Имре. Да Гидаш и не был похож на человека, забывающего чье-то имя, особенно имя, которое он узнал лишь сегодняшним вечером. Кроме того, сама мысль, что Шандор заговорил под физическими пытками, а на другое у них просто бы не хватило времени, просто не укладывалась в голове. Гидашу никогда не приходилось, мрачно подумал Рейнольдс, попадать в объятия рук Шандора и никогда не пришлось глядеть при этом в его добрые непроницаемые глаза с расстояния шести дюймов. Если бы они подвергли Шандора пыткам в этой комнате, то сомнительно, чтобы стены тут так и остались на своих местах.

– Допустим, вы начнете рассказ с того, как вам удалось проникнуть в страну, – предложил Гидаш. – Каналы были заморожены, мистер Рейнольдс?

– Проник в страну?.. Каналы?.. – невнятно и тяжело переспросил Рейнольдс распухшими губами и медленно покачал головой. – Боюсь, что не знаю... – Он прервался на слове, отпрыгнул в сторону, гибко извернувшись, потому что в спине и боку вновь возникла невыносимая боль. И все же успел заметить в тени, где скрывался Гидаш, едва уловимый кивок в сторону Коко и движение глаз, лишь позже осознавая, что Гидаш как раз и хотел, чтобы он то и другое заметил. Обрушившийся сверху кулак Коко прошел мимо, лишь кольцо с печаткой сделало жгуче тонкую царапину от виска к челюсти, но Рейнольдс, когда гигант потерял равновесие, не допустил ошибки.

Гидаш вскочил на ноги с пистолетом в руках, два охранника вбежали с карабинами на изготовку. Рейнольдс перенес всю тяжесть тела на одну ногу, ощущая другую так, будто сломал ее, а Коко катался по полу, хватая ртом воздух. Гидаш понимающе улыбнулся.

– Вы сами вынесли себе приговор, капитан Рейнольдс. Обычный житель Будапешта лежал бы сейчас там, где катается от боли несчастный Коко. Здесь в школах не учат каратэ. – С холодным удивлением Рейнольдс сообразил, что Гидаш намеренно спровоцировал этот инцидент, равнодушный к последствиям для своего подчиненного. – Я узнал все, что мне нужно. Отдаю вам должное и понимаю, ломать вам кости будет пустой тратой времени. Улица Сталина ждет вас, капитан Рейнольдс, и некоторые другие, более утонченные формы допроса.

Через три минуты они все разместились в грузовике, подъехавшем к гаражу. Гигант Коко с посеревшим лицом, все еще тяжело дышавший, вытянулся на задней скамье, а полковник Гидаш с двумя охранниками, сидя вокруг, охраняли сидевшего на полу спиной к кабине Рейнольдса. Четвертый охранник расположился в кабине рядом с водителем грузовика.

Удар, визжащий звук, швырнувший всех на пол грузовика с сидений, причем один из охранников упал на Рейнольдса, – все это случилось спустя двадцать секунд, когда они стали поворачивать за ближайший угол.

Удар без всякого предупреждения, которое бы дало хоть полсекунды, чтобы подготовиться к нему. Просто завизжали тормоза, послышался скрежет металла о металл, шины грузовика со скрипом протащились по утрамбованному снегу и самортизировали о кромку тротуара на противоположной стороне улицы.

Они еще валялись на полу грузовика, приходя в себя от неожиданности, и еще не сделали ни одного движения, а двери грузовика распахнулись, вспыхнул свет, внезапно осветивший темную внутренность фургона, и следом, через мгновение, вспыхнули еще два фонаря. Два длинных ствола зловеще сверкнули в свете фонарей, и низкий хриплый голос приказал всем заложить руки за голову. Снаружи раздался тихий голос, стволы и два фонаря отодвинулись в сторону, и в человеке, который, спотыкаясь, вошел в луч света, Рейнольдс опознал сотрудника АВО. За ним почти сразу появился еще один, потерявший сознание, мотор грузовика вновь заработал, и они опять были в пути. Все это не заняло и двадцати секунд с начала и до конца. Рейнольдс мысленно восхитился сноровкой и четкой эффективностью работы профессионалов подобного рода.

В том, кто это такие, он ни минуты не сомневался, но и при всем том, лишь на секунду поймав взглядом держащую один из стволов руку, изуродованную, всю покрытую шрамами, руку с необычной сине-фиолетовой отметиной в середине, мелькнувшую на миг руку, лишь после этого он почувствовал теплую и успокаивающую волну облегчения, нахлынувшую на него. Только в тот момент, не раньше, он мог почувствовать, как был напряжен, как, словно металлические струны, натянуты все его нервы. И уже потом он в состоянии был подумать о всех тех ужасах, которые ожидали менее везучих, – тех, кого допрашивали на улице Сталина.

Снова заныло в боку и заболели разбитые губы. Боль усилилась, потому что теперь его не сковывал страх за ближайшее будущее. Но зато сейчас он вновь мог думать о настоящем. Тошнота волнами накатывала на него, в голове кружилось, и толчками пульсировала кровь. Он понимал, что стоит ему самую малость расслабиться, и тут же сознание покинет его. Но для этого еще не настало время. Позже.

Сжав зубы, чтобы не застонать, с посеревшим от боли лицом, он спихнул свалившегося на него охранника, перешагнул через него и забрал его карабин. Он положил оружие на скамью слева от себя и подтолкнул в глубину фургона. Невидимая рука подхватила карабин и отправила его в темноту. Туда же последовали два других карабина и пистолет Гидаша. Свой пистолет Рейнольдс взял из куртки Гидаша, сунул его обратно в свою куртку и сел на лавку напротив Коко.

Через несколько минут они услышали, что двигатель машины затихает и грузовик тормозит. Стволы в задней части фургона вновь поднялись на несколько дюймов, и хриплый голос посоветовал всем соблюдать абсолютную тишину. Рейнольдс вынул автоматический пистолет, навинтил на него глушитель и прижал ствол к шее Гидаша.

Остановка была короткой. Вопрос со стороны неизвестного. Быстрый резкий ответ. Внутри фургона не слышны были слова, различимы лишь интонации говоривших. Затем, по-видимому, было получено разрешение, зашипел выходящий из тормозов воздух, и они опять отправились в путь. Рейнольдс облегченно откинулся назад на своем сиденье и вновь положил пистолет в карман. На шее Гидаша осталась глубокая красная отметина от глушителя пистолета – болезненный знак от напряженного, рвущего нервы момента.

Они притормозили еще раз. И вновь автоматический пистолет уперся в то же место на шее полковника АВО, но теперь задержка оказалась еще короче. Больше они не останавливались, катили по извилистой гладкой дороге. Приглушенный звук двигателя, как понял Рейнольдс, говорил о том, что они выехали из пригородов Будапешта и теперь дорога шла по сельской местности. Рейнольдс знал, что в городе обычно звук двигателя отражается эхом от ближайших зданий и звучит громче. Он заставлял себя не заснуть ненароком, цеплялся за ускользавшие нити сознания, для чего постоянно напрягал взгляд и старался рассмотреть внутренности фургона. Его глаза привыкли к темноте. В тусклом свете фонаря он уже мог различить две фигуры в низко надвинутых на глаза шляпах. Оба незнакомца, сгорбившись, сидели неподвижно со стволами и фонариками в руках. В их напряженной сосредоточенности чувствовалось что-то почти нечеловеческое. Рейнольдс впервые стал по-настоящему понимать, как Янчи и его друзьям удалось выжить и просуществовать такое длительное время. Снова и снова Рейнольдс поглядывал на лежащих у своих ног людей и видел недоуменное выражение их лиц, волны страха, охватывающие их время от времени, дрожание рук, затекших от длительного неудобного держания их на затылке. Один лишь Гидаш оставался всю дорогу совершенно неподвижным, с каменным и лишенным всякого выражения лицом. Невзирая на хладнокровное отношение к страданиям других, этот человек имел в характере нечто, как признался себе Рейнольдс, что было достойно удивления и даже восхищения. Без какого-либо намека на страх и жалость к самому себе Гидаш воспринял свое нынешнее положение с той же отчужденной холодностью, какая была ему присуща и в момент торжества. Один из людей в задней части фургона направил луч фонарика на кисть своей руки, возможно, чтобы посмотреть на часы, хотя на таком расстоянии Рейнольдсу трудно было определить это. Потом человек заговорил низким голосом, с приложенным ко рту платком, закрывающим нижнюю половину лица. Такой голос мог принадлежать кому угодно.

– Всем снять обувь, но по очереди. Положить обувь на первую скамейку.

На миг Рейнольдсу показалось, что полковник Гидаш собирается отказаться выполнять приказания, – сомнений в том, что у него хватит мужества поступить так, не было, – но пистолет Рейнольдса ткнулся в него, поторапливая и показывая явную бесполезность любого сопротивления. Даже Коко уже вполне пришёл в себя, чтобы, опираясь на локоть и помогая себе обеими руками, снять ботинки за какие-то тридцать секунд.

– Отлично, – сухо произнес человек у двери фургона. – Теперь, джентльмены, снимите шинели. И будет достаточно. – Человек помолчал, наблюдая за выполнением своего приказа. – Благодарю... Теперь внимательно слушайте. Мы сейчас едем по очень тихой и пустынной дороге. Скоро мы остановимся в маленькой хижине у дороги. Ближайшее жилье в любом направлении отсюда – не ближе трех миль. Если вы это жилье попытаетесь искать без обуви в одних носках, то, скорее всего, отморозите ноги, прежде чем найдете его, и совершенно определенно, что обе ноги вам впоследствии ампутируют.

Не сочтите это какой-то драматической угрозой, просто предупреждаю вас. Если же у вас имеется желание попробовать так поступить, то – ради Бога! С другой стороны, – продолжал человек, – в хижине сухо, ветер не продувает и там есть достаточный запас дров. Так что можете вполне поддерживать там теплоту. Утром мимо обязательно проедет какая-нибудь крестьянская телега.

– Зачем вы все это делаете? – спокойно и почти со скукой в голосе спросил Гидаш.

– Зачем вас оставляют в безлюдной местности? Это вы имеете в виду? Или речь о том, что мы пощадили ваши ничего не стоящие жизни?..

– И то и другое...

– Вы могли бы и сами достаточно легко догадаться. Ведь никто не знает, что у нас имеется принадлежащий АВО грузовик. Если вы не окажетесь у телефона, то никто не будет знать об этом, пока мы не доберемся до австрийской границы. Этот грузовик сам по себе является надежным документом по всему маршруту. Что же касается ваших жизней, то с вашей стороны такой вопрос вполне естествен. Те, кто живут мечом, должны ожидать, что от меча они и погибнут. Но мы не убийцы.

Почти сразу, как человек кончил говорить, грузовик остановился. Через какое-то время послышались шаги и задняя дверца распахнулась. Рейнольдс увидел двух людей, стоящих на дороге на фоне занесенных снегом стен маленькой хижины. После приказа «выходить» Гидаш и его люди выбрались из машины, помогая все еще с трудом передвигавшемуся Коко. Рейнольдс услышал легкий щелчок, когда подняли капот для проверки двигателя, но лица рассматривающего двигатель человека он не увидел – просто какое-то серое пятно в темноте. Он выглянул из задней дверцы, увидел последнего из людей АВО, которого загоняли в хижину, увидел, как за ними заперли дверь, вновь услышал щелчок на этот раз опускаемого капота, и почти сразу же три фигуры забрались в фургон, и грузовик вновь уже был в пути.

* * *

Вспыхнул свет. Все торопливо снимали с лиц прикрывавшие носовые платки, и Рейнольдс услышал, как Юлия охнула, посмотрев на него. Это довольно понятно, сухо подумал Рейнольдс, если лицо его выглядело таким же, каким он его ощущал. Первым заговорил Граф:

– У вас такой вид, мистер Рейнольдс, словно вы попали под автобус. Или это, или вы полчаса развлекались с нашим добрым другом Коко.

– Вы знаете его? – хрипло и невнятно спросил Рейнольдс.

– В АВО все знают его. И половина Будапешта тоже с ним лично познакомилась. Он находит себе приятелей, где бы ни появился. Что, кстати, произошло с нашим большим другом? Кажется, он не был в обычном для себя добром расположении духа?

– Я ударил его.

– Вы ударили его?.. – Граф удивленно поднял бровь. Для любого другого человека это движение брови было равнозначно огромному удивлению. – Даже дотронуться пальцем до Коко является само по себе поразительным достижением, но нанести ему боевой удар...

– О, прекратите! – устало и расстроенно попросила Юлия. – Посмотрите на его лицо. Мы должны что-то сделать.

– Оно и в самом деле некрасиво, – признался Граф, потянувшись за своей фляжкой на боку. – Тут поможет только универсальное средство.

– Скажите Имре, чтобы он остановился, – глубоким, низким и властным голосом сказал Янчи. Он внимательно посмотрел на закашлявшегося Рейнольдса, когда жидкость обожгла тому рот и горло, и он поперхнулся. От кашля выступили слезы на глазах, которые он вытирал после очередного приступа. – Вы сильно ранены, мистер Рейнольдс? Куда?

Рейнольдс сказал ему, и Граф выругался.

– Мои извинения, дружище, я должен был сам сразу это понять. Этот чертов Коко... Давайте выпьем еще немного «барака». Он продирает горло, но это помогает.

* * *

Рейнольдс не обманывался, полагая, что в лице Янчи и Графа он имеет самых лучших в мире помощников, однако надежды на полный успех у него не было, скорее наоборот: очень мало шансов было в этом деле для выигрыша. Кто предупрежден, тот вооружен. Он вспомнил о тайном микрофоне в номере Дженнингса с глубоким раздражением, которое не скоро пройдет. Коммунисты были на самом деле прекрасно предупреждены. У них имелась возможность перекрыть все дороги. Они могли проверять все машины, въезжающие и выезжающие из Будапешта. Они могли упрятать профессора в недоступную зону, в тюрьму или концентрационный лагерь в сельской местности. Они даже могли отправить его обратно в Россию. И помимо всего этого, был еще один важный момент, придающий особый нюанс всей проблеме: ему ведь ничего не известно, что произошло с молодым Брайаном Дженнингсом в Штеттине. Балтийский порт, мрачно подумал Рейнольдс, мог быть прочесан в тот день так, как его редко прочесывали раньше. И достаточно было всего лишь маленького просчета, совсем малой потери бдительности двумя агентами, ответственными за безопасность парня, у которых не имелось возможности узнать о сигнале тревоги, о том, что сотни сотрудников польской госбезопасности будут обыскивать каждую дыру и каждый закоулок в городе. Любая малейшая оплошность с их стороны приведет к полному провалу всей задуманной операции. Такие мысли крайне угнетали, почти сводили с ума. А ему приходилось лежать здесь и беспомощно ожидать, как расставляются сети в тысяче миль от него.

Жжение в его спине постепенно утихло. Острая режущая боль оставила, его внимание привлекло странное пощелкивание за окном. С каждой минутой это пощелкивание становилось все четче и все чаще. Рейнольдс уже не мог сдержать своего любопытства. Более того, ему срочно нужно было умыться, ибо когда они прошлой ночью приехали, то он, совершенно обессиленный, просто рухнул в постель и сразу же уснул. С чрезвычайной осторожностью он вытянул ноги, спустил их с кровати и сел. Натянул брюки от своего серого костюма, уже изрядно помятые за те три дня, которые прошли со времени его отъезда из Лондона. Сконцентрировавшись, поднялся на ноги и проковылял к маленькому окошку, расположенному над умывальником.

Его глазам предстал удивительный спектакль. Скорее, не весь спектакль, а лишь его главное действующее лицо. Человек под окном, просто юнец, выглядел так, будто возник из какой-то музыкальной комедии. В вельветовой шляпе с высоким пышным плюмажем, в длинном развевающемся плаще, который заменила желтая скатерть, в роскошно вышитых высоких сапогах со сверкающими серебряными шпорами, бросающимися в глаза своей ослепительностью даже на белом снежном фоне. И в самом деле, колоритная фигура в этой мрачной серой коммунистической стране, просто ослепительная.

Его занятие было столь же невероятным, как и внешний облик. Затянутой в перчатку рукой он держал длинный тонкий кнут. Легко и привычно двигая кистью, он заставлял подскакивать лежащую в пятнадцати футах пробку, а потом отбрасывал ее футов на десять в сторону. Потом опять заставлял пробку подпрыгивать и возвращаться точно на прежнее место. Подобным образом он манипулировал с десяток раз, хотя Рейнольдс так и не увидел, как кнут касается пробки, ибо удар был слишком быстр, чтобы глаза успели его заметить. Точность удара молодого человека была фантастической, а сосредоточенность абсолютной.

Рейнольдса так захватило это представление, что од даже не услышал, как за его спиной бесшумно отворилась дверь. Он услышал ошеломленный возглас: «О-о!» – и резко развернулся у окна и тут же сморщился от боли, которая ножом пронзила его спину.

– Прошу прощения, – смущенно сказала Юлия. – Я не знала...

Рейнольдс улыбнулся.

– Входите, все в порядке. Я вполне готов. Вы должны помнить, что мы, агенты, в любой момент готовы развлекать любую женщину, особенно в своей спальне. – Он взглянул на поднос, поставленный ею прямо на кровать. – Для поддержки сил инвалида?.. Вы очень любезны.

– Инвалид чувствует себя хуже, чем сам признает. – Голубое шерстяное платье с пояском и белыми полосками на рукавах и вокруг шеи очень ей шло, а блестящие золотистые волосы, аккуратно причесанные, выглядели так, словно их натерли снегом. Она легко коснулась кончиками пальцев, свежими и прохладными, его спины. Он услышал легкий вздох. – Нужно позвать доктора, мистер Рейнольдс. На вашей спине оттенки всех мыслимых цветов: красные, синие, фиолетовые... Нельзя это все оставить просто так. Ваша спина выглядит ужасно. – Она его легко повернула к себе и взглянула в покрытое щетиной небритое лицо. – Вам необходимо лечь в постель. Вам очень больно, правда?

– Только когда я смеюсь, как сказал пробитый гарпуном кит. – Он отодвинулся от умывальника и кивнул в окно. – Кто этот циркач?

– Я могу и не смотреть, – рассмеялась она. – Я слышу. Это Козак. Один из людей моего отца.

– Козак?..

– Так он себя называет. Его настоящее имя Александр Мориц. Он считает, что мы об этом не догадываемся, но мой отец знает о нем все. Впрочем, он знает все почти о каждом. Парнишка считает, что Александр слишком интеллигентное имя, и поэтому называет себя Козаком. Ему всего восемнадцать.

– А к чему этот комедийный наряд?

– С вашей стороны это полное невежество, – сказала она с упреком. – В его наряде нет ничего комичного. Наш Козак настоящий сикош, вы бы сказали – ковбой. Он из Усты, степной земли к востоку от Дебрецена. Там они именно так и одеваются. Козак олицетворяет собой еще одну сторону деятельности Янчи, о которой вы пока не слышали. Он кормит голодающих людей, – спокойно сказала она. – Когда наступает зима, мистер Рейнольдс, многие люди в Венгрии голодают. Правительство забирает у крестьян слишком много мяса и картофеля. У них очень большие продуктовые налоги. Особенно плохо приходится людям в зерновых районах, где правительство забирает все. Однажды было так плохо, что жители Будапешта снабжали хлебом деревню. Вот Янчи и подкармливает таких голодных. Он решает, с какой правительственной фермы нужно забрать скот и куда его направить. Козак туда этот скот и перегоняет. Он только прошлой ночью перешел границу.

– И это так просто?

– Да, для Козака. У него особенный талант обращаться с животными. Большую часть скота он пригоняет из Чехословакии. Граница всего в двадцати километрах отсюда. Козак набрасывает на них маску с хлороформом или дает им выпить дешевого самогона. И потом полусонных животных ведет через границу. Они ему не доставляют хлопот, это все равно как если бы мы с вами перешли через улицу.

– Какая жалость, что невозможно так же обращаться с людьми, – сухо заметил Рейнольдс.

– Именно этого и хочет Козак: помогать Графу и Янчи переводить через границу людей. Конечно, не угощая их хлороформом. Он скоро займется этим. – Юлия несколько секунд невидящим взглядом глядела в окно и потом посмотрела на Рейнольдса своими голубыми глазами, в этот момент мрачными и неподвижными. Она начала было говорить: – Мистер Рейнольдс, я...

Рейнольдс знал, что она сейчас скажет, и поспешил прервать ее.

Не нужна была особая проницательность, чтобы догадаться, что их решение не отказываться от встречи с Дженнингсом было вызвано лишь тяжестью прошлой ночи. Он ожидал, что Юлия непременно обратится к нему, знал, что об этом она хотела сказать ему с того самого момента, как вошла в комнату.

– Попробуйте называть меня Майклом. Мне кажется довольно сложным все время соблюдать официальный тон. Тем более когда я разговариваю полураздетым.

– Майкл... – Она медленно произнесла его имя, и у нее оно прозвучало как «Михай».

– Майкл, я убью вас, – пригрозил он.

– Очень хорошо. Майкл.

– Михай, – передразнил он и улыбнулся. – Вы собирались что-то спросить?..

На мгновение карие и голубые глаза встретились. И девушка заранее знала ответ на свой вопрос, даже не задавая его. Ее изящные плечи на секунду поникли, будто испытали поражение. Она отвернулась.

– Ничего, – безжизненным голосом сказала она. – Я узнаю относительно доктора. Янчи просил вас спуститься, через двадцать минут.

– Господи, ну конечно же! – воскликнул Рейнольдс. – Радиопередача! Я совершенно об этом забыл.

– Это уже кое-что. – Она едва заметно улыбнулась и прикрыла за собой дверь.

...Янчи медленно поднялся, выключил радио и посмотрел на Рейнольдса:

– Думаете, это плохо?..

– Достаточно скверно. – Рейнольдс уселся на стуле поудобнее, чтобы не так болела спина. Ему нелегко дались усилия умыться, одеться и спуститься вниз, хотя он и бодрился. Боль не отпускала его. – Мне совершенно точно было обещано, что сегодня в радиопередаче прозвучит условная фраза.