Текст книги "Дневник наркомана"

Автор книги: Алистер Кроули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Вы нас не пугайте, – промолвила Лу с глубокой тревогой. – В отличие от этих людей мне утешаться нечем. Я не так наивна, чтобы считать себя Wunderkind. Вы, вероятно, и без моих слов знаете, что я всю жизнь только и делала, что лодырничала. И если мне не над чем лениться, я впадаю в прочнейшую скуку.

Сестра Афина молча согласилась.

– Верно, здесь либо лечат, либо убивают, – признала она со смехом. – Но мне доставляет радость, что большинство все-таки выздоравливает. У тех двоих, о которых я вам рассказала, не получилось только по причине их крайнего эгоизма и тщеславия. Они все истолковывали неверно, и ожидали, что все падут перед ними ниц, только потому что они неудачники. И на каждом повороте у них на пути вырастал Большой Лев, и возвращал их к действительности. Но правда оказалась для них слишком горьким лекарством. Если бы они признавали факты, они смогли бы эти факты изменить, и научились бы делать что-нибудь стоящее. Однако, они предпочли холить и лелеять иллюзию притеснения. Они убедили себя, что их распинают, когда им всего лишь умыли их физиономии. Но грим самомнения был наложен слишком толстым слоем; вот они и убрались, рассказывая, как плохо с ними обращались. Только они сами напросились на такое обращение, и оно все равно принесло бы им добро, когда бы они увидели все в перспективе, и открыли бы, что низкая лесть небольшой клики ненормальных в Сохо на самом деле не так полезно для их души, как правильное порицание от их друзей в этом Аббатстве.

– Да-да, это я, конечно, понимаю, – сказала Лу, – и я слишком хорошо знаю Бэзила, чтобы попасть впросак на этот счет. Но меня все еще немного беспокоит эта ваша страшная рациональность. Что же мне то поделать с собою. Разве вам не понятно, что именно скука или боязнь скуки и привели меня к героину, как к способу времяпрепровождения?

– Все именно так, – очень серьезно молвила Афина. – Это место вовсю способствует тому, чтобы удариться в запой. И вот почему Большой Лев настаивает на нашем прохождении через суровую школу. Но мы за очень короткое время осознаем, что в этом мире недостаточно героина, чтобы помочь нам преодолеть все дни нашей жизни в таком мрачном месте, так что мы бросаем его за ненадобностью.

Еще один из законченных парадоксов Бэзила, выдвинутый в рабочем порядке. Однако из уст уравновешенных, серьезно мыслящих людей такого рода они звучали по-другому. Личность Большого Льва – величайшая ценность, которой он обладает с одной стороны, но с другой – она мешает ему ужасно. Его циничная манера, его привычная ирония, и создающееся впечатление, будто он насмехается над собеседником, все это заставляет последнего отвергать все, что предлагается ему как "простой парадокс", без исследования. Ум Лама развит однобоко; но сестра Афина говорила с такой простой честностью и прямотой, что хотя у нее тоже было собственное чувство юмора, идеи Бэзила оказывались гораздо более эффективными, когда проходили через механизм ее сознания, нежели когда они сходили свежими у него с языка. У меня всегда была склонность не доверять Царю Лестригонов. Однако было невозможно не доверять этой женщине, которая верила ему, или сомневаться в ее праве верить Ламу.

Он никогда, похоже, не был способен воспринять себя серьезно, возможно потому, что боялся показаться напыщенным шутом или педантом; но она воспринимала его серьезно и брала от него самое лучшее.

– Ну, Сестра Афина, – сказала Лу, – если даже от героина нет никакого толка, то что тогда?

– Я боюсь, что мне придется познакомить вас с другим парадоксом, – заметила она, прикуривая сигарету. – Опасаюсь, что на первый взгляд вы заподозрите в нем что-то неправильное. Ведь это действительно полный революционный разрыв с очевидностью. Но я сама прошла через это, и очевидный факт заключается в следующем: попав сюда и получив в распоряжение гораздо больше времени, чем мы когда-либо имели, мы начинаем впадать в отчаяние. В большом городе, если нам скучно, мы просто оглядываемся вокруг в поисках какого-то развлечения, и находим их. Но здесь нет облегчения или возможности такового. Мы должны либо полностью скатиться по наклонной плоскости или учиться плавать. Есть и другой случай, с помощью которого Большой Лев, который, несомненно, сам Сатана, экономит время. Только очень глупый человек не обнаружит за сорок восемь часов здесь все возможности развлекать себя любым из обычных способов. В Лондоне человек может потратить всю свою жизнь, прежде чем доведет свое сознание до той точки, которой добивается Большой Лев. Поэтому здесь его немедленно ставят перед фактом, что ему непременно придется найти себе занятие. Ладно, мы идем и спрашиваем Большого Льва; и Большой Лев говорит: "Твори, что ты желаешь". "Но, да, – восклицаем мы, – а что это!". Он грубо отвечает: «Выясните». Мы спрашиваем, как выяснить; и он парирует: "Откуда вы знаете, что есть хорошего в легковом автомобиле?". Ну, мы поразмыслим немного; и затем скажем ему, что выяснили применение легкового автомобиля путем изучения его, осмотрев его различные детали, сравнив их по отдельности и в целом со сходными машинами, чье использование мы уже знаем, такими как повозка и паровой двигатель. Мы решили, что автомобиль создан для того, чтобы путешествовать на нем по большим дорогам. "Очень хорошо, – говорит Большой Лев. – Берите выше. Изучите себя, ваши способности и намерения, направление вашего ума, и устремления вашей души. Позвольте мне заверить вас, вы обнаружите, что это исследование оставит вам очень мало времени, чтобы изумляться, какого же черта делать с самими собой". "Большое вам спасибо, – отвечаем мы, – но, предположим, что наше суждение неверно, предположим, что трогающийся с места автомобиль в действительности гроб, содержащий в себе труп". "Почти так, – замечает Большой Лев, – если вы должны проверить ваше суждение; вы не делаете это, спрашивая точку зрения людей, которые, возможно, более невежественны, чем вы сами; вы забираетесь в эту чудовищную штуковину, нажимаете нужный рычаг, и если она едет, значит это автомобиль, и вы не сделали никакой ошибки. Не читали ли вы, что сказано в Книге Закона: "Успех – доказательство твоей правоты"? И позвольте мне снова заверить вас, что когда вы соберетесь с силами, творя свою Истинную Волю, вы не сможете найти время для скуки".

Афина отбросила прочь свою сигарету, после того как прикурила еще одну. Она, казалось, предавалась размышлениям, словно через ее сознание проходили даже еще более глубокие мысли, чем те, которым она придавала столь изящную выразительность.

Мы внимательно за ней наблюдали. Героин успокоил и интенсифицировал наше мышление, сильно простимулированное ее объяснением. У нас не было желания ее прерывать. Мы хотели, чтобы она говорила вечно.

Ее поглощенность своими мыслями становилась все более заметной. После очень долгой паузы она вновь начала медленно говорить, как казалось, больше с самой собой, чем с нами, и, скорее, с намерением придать форму своей собственной мысли, нежели инструктировать нас.

– Я полагаю, что в этом-то и заключается главная идея, – сказала она.

У нее был любопытный рот, с прямоугольными губами, какие можно заметить в некоторых старых Египетских статуях, и с изгибами на уголках, в коих таились бесчисленные возможности самовыражения. Глаза – глубоко посаженные и спокойные. Лицо квадратное с очень своеобразным подбородком, выражающим потрясающую решимость. Я никогда еще не видел женского лица, в котором мужественность была бы так сильно обозначена.

– Да, я думаю, что понимаю это сейчас. Он заставляет человека прийти к тому, что я могу назвала бы точкой смерти. Из нее он видит всю свою жизнь в перспективе, и, таким образом, схватывает ее значение. Но, вместо того, чтобы отправиться на встречу с неизвестным, как в случае со смертью, у него остается возможность и необходимость вновь вернуться к своей старой жизни в той точке, где он оставил ее, но уже с ясной способностью постигать прошлое, определяющее будущее. В этом смысл того, что он зовет посвящением. Так я понимаю изречение: "Ты не имеешь никакого права, кроме как творить то, что ты желаешь". Вот почему старые жрецы в Древней Греции помещали посвящаемого в темную и тихую келью, предоставляя ему выбор: или сойти с ума, или познать себя. И когда ему возвращали свет и жизнь, любовь и свободу, он становился в полном смысле этого слова Неофитом, человеком заново рожденным. Большой Лев проделал с нами то же самое, только мы то есть не понимали, что он делает. Я сама прошла через это, но не понимала отчетливо, что же на самом деле со мной случилось, пока не попыталась объяснить это вам.

Ощущение зачарованности вновь переполнило меня. Я бросил взгляд на Лу, и заметил по ее глазам, что она чувствует то же самое. Но она содрогалась от возбуждения и нетерпения. Ее взгляд впился в лицо Сестры Афины с жадным пылом. Она стремилась как можно скорее испытать сама это потрясающее переживание. Мое собственное настроение было слегка иным. Вся моя прошлая жизнь предстала передо мной в виде череды пульсирующих картинок. Я восставал против непоследовательности и бессмысленности прошлого. Достижения, которыми я гордился, потеряли весь свой смысл, потому что они, не привели меня никуда. На ум мне пришли слова Льюиса Кэррола:

"Мудрая рыбка никогда никуда не отправляется без дельфина". И вне всякой связи в мое сознание ворвалась мелодия:

 
Will you, won't you, will you, won't you,
Won't you join the dance?
 

Когда я проснулся, было, полагаю, около полуночи. Кто-то накинул на меня плед. Я не замерз, несмотря на бриз, врывавшийся в открытую дверь. Последнее насторожило меня – очень странно, что она была открыта. Эта местность пользовалась дурной славой якобы из-за изобилия разбойников.

Царь Лестригонов сидел за своим столом и что-то писал при свете лампы. Я лениво наблюдал за ним, чувствуя себя очень комфортно, и был несклонен двигаться куда бы то ни было.

Вскоре я услышал глухой звон колокола в отдаленной церкви. Пробило двенадцать часов.

Лам немедленно поднялся, пошел к двери, спустился вниз по ступенькам и вышел на залитую лунным светом террасу. Он обратил лицо к северу. Глубоким торжественным голосом он декламировал то, что очевидно было заклинанием.

– Приветствую тебя, кто есть Ра безмолвия, даже тебя, кто есть Кефра жук, что путешествует под небесами в челне полуночного часа солнца. Тахути стоит в своем великолепии на носу, и Ра-Хоор правит рулем. Приветствую тебя из чертогов вечера!

Он сопровождал речь сложной чередой жестов. Когда он закончил и вернулся, то заметил, что я проснулся.

– Ну, хорошо ли вы поспали? – спросил он мягко, стоя у моего матраса.

– Никогда еще не спал лучше.

Было бы невозможно передать все детали даже одного дня в Телепиле. Жизнь здесь обладала всей полнотой жизни под героином, но без присущих ей разочарований. Поэтому я буду просто отбирать происшествия, которые прямо относились к нашему Чистилищу.

Вскоре я снова провалился в сон после короткой беседы с Бэзилом относительно каких-то малозначительных вещей, и проснулся утром гораздо более освеженный, и по-прежнему преисполненный убеждения, что подняться без героина невозможно. Однако блестящее весеннее солнце, и его лучи, так свежо падавшие на зелено-серые и серовато-коричневые скалы напротив, напомнили мне, что я приехал в Телепил восстановить свою молодость. Я сдержал свою руку. Мало-помалу сила возвращалась ко мне; но по мере того, как она возвращалась, чувство беспомощности в отсутствие героина заменило страстное желание его.

Я сполз с матраса и нетвердо поднялся на ноги. Лу все еще спала, и она выглядела столь очаровательно в чистом бледном свете, проникавшем в комнату, что я принял твердое решение порвать с той привычкой, что разрушила нашу любовь. Только во сне она и была прекрасна за все эти последние месяцы. Когда же она просыпалась, выражение напряженности и отчаянья на ее лице, нервный тик и разрушение плоти из-за неспособности печени справиться с токсичным воздействием наркотика, делали ее не только в два раза старше ее возраста, но и отвратительной в пороке, более омерзительном, нежели любые чисто эстетические ошибки природы.

Красота Лу, в большей степени, чем у любой другой знакомой мне девушки, зависела от ее духовного состояния. Влияние какой-то идеи могло трансформировать ее в одно мгновение из Венеры в Ехидну или наоборот.

Глубокое духовное удовлетворение сделало ее такой привлекательной этим утром. Но даже пока я стоял и смотрел на нее, ужасающая героиновая жажда почти заставила меня принять порошок ранее, чем я осознал движение моего тела. Но я вовремя заметил этот порыв, и подумал, что прогулка на свежем воздухе поможет мне миновать критический момент. Как только я вышел из дома, меня встретила Сестра Афина.

– Твори, что ты желаешь, да будет то Законом, – сказала она.

Это было обычное утреннее приветствие в Аббатстве. Как я ни привык к этой фразе, она все еще заставляла меня врасплох.

– Доброе утро, – отозвался я несколько смущенно.

– Ответ – "Любовь – закон, любовь подчиняется воле", – улыбнулась она. – Мы обмениваемся этим приветствием, чтобы быть уверенным, что вид наших друзей не отвлекает нас от Великого Труда. А сейчас мы можем поговорить о чем угодно. О нет, не можем, я должна сначала проверить ваш вчерашний график.

Я принес его и мы сели вместе за стол. Разумеется, там был только один крестик. Афина сразу посуровела.

– Это крайне нерегулярно, брат, – заметила она. – Вы не заполнили вторую колонку.

Я обнаружил позже, что частью системы Аббатства было делать вид, что вы очень сурово относитесь к любому нарушению правил, и затем показываете каким-то дружелюбным замечанием, что не это имели в виду. Целью такого поведения было внушить провинившемуся, что проступок был на самом деле очень серьезным, так что напускной выговор производил впечатление самого настоящего искреннего обвинения.

Не зная этого, я был удивлен, когда она продолжила:

– Это ничего, Петушок, мы знаем, что вы – новичок.

Но ее палец указывал строго на вторую колонку. Над ней было написано: "повод для принятия дозы".

Ну что ж, Дионис показал мне выход из этого положения, так что я нагло вывернулся, воскликнув:

– Довольно Почему, будь оно проклято, собака!

Эффект был электризующий. Мы оба разразились низким музыкальным смехом, который, как мне показалось, утонченно гармонировал с красотой апрельского утра.

– И дьявол способен цитировать священное писание, – возразила она, – и суть этого изречения относится к кое-чему совершенно другому. Дело в том (она стала очень серьезной), что мы хотим, чтобы вы поняли происходящее в вашем собственном сознании. Мы все делаем так много глупостей, по самым нелепым причинам или вообще без оных. "Прости их, Господи, ибо не ведают они, что творят" относится к девяти десятым наших действий. Мы так многого уже добились в этом Аббатстве, потому что научились следить за нашим сознанием и не давать самим себе терять даже мгновение на что-нибудь никчемное, или подменять один образ действия другим, и таким образом терять все. В вашем случае, задача состоит в том, чтобы научиться управлять наркотиком столь могущественным, что едва ли один человек из десяти тысяч имеет малейший шанс выбраться из его тисков. Особенно это важно потому что, боюсь, вы скоро обнаружите, – вернее, я хотела сказать, надеюсь, вы довольно скоро выясните, что ваше сознание приобрело определенные болезненные склонности. Вы мыслите извращенно. Большой Лев уже рассказал мне, как вы дошли до состояния, когда принимаете одну дозу, чтобы заснуть, и другую, чтобы снова проснуться, и когда пытаетесь скрыть принимаемое количество от того самого человека, на глазах у которого вы его принимали. Другая сложность состоит в том, что нужда или потребность в наркотике всегда нарушает ментальное равновесие. Человеку, который нуждается в еде или деньгах, приходят в голову очень странные мысли, и он делает вещи, не обязательно напрямую связанные с его потребностью, как бы она ни была настоятельна, которые совершенно не вяжутся с его характером.

Я взял карандаш и написал тут же против крестика во второй колонке: "С целью постичь наилучшим образом в высшей степени познавательную лекцию Сестры Афины".

Она весело засмеялась.

– Вы видите, это повторение истории с Адамом и Евой! Вы пытаетесь переложить ответственность на меня. Между прочим, я заметила, что в данный момент вы снедаемы беспокойством. Если вы не хотите принимать героин, а вы не хотите, то вам не нужно доводить себя до такого состояния, как сейчас, и лучше принять белую таблетку. Она не даст вам заснуть, так как вы уже отдыхали ночью, и этой бедной небольшой штучке не останется ничего, кроме как обежать ваше солнечное сплетение и слегка причесать все ваши нервишки, чтобы они стали мягкие и пушистые.

Я воспользовался советом и почувствовал себя гораздо лучше. В этот момент появился Царь Лестригонов и вызвал Сестру Афину на партию Телемы. Я вывел Лу; и мы сидели во дворике, наблюдая, как они играют.

Игра называется Телемой из-за разнообразия ударов. Это своего рода смесь с футболом, но здесь нет боковых линий, только низкая стена сзади, и если за нее попадает мяч, то он находится вне игры, также как если он попадает за пределы вертикальных линий, нарисованных на стене или ниже планки около фута от земли. Мяч можно ударять любой частью тела, но только когда он свободен. Игра эта захватывающе зрелищна.

После двух геймов игроки тяжело дышали. Счет напоминал теннисный, но, каждое очко имело односложное имя, чтобы экономить время. При этом в них также заключался определенный поразительный скрытый смысл – с целью ближе познакомить ум с идеями, которые обычно возбуждают.

Вся система Царя Лестригонов заключалась в том, чтобы научить людей не обращать никакого внимания, точнее эмоционального внимания, на все суетное в жизни. Величайший вклад в притягательность наркотиков внес тот шум, что поднят вокруг них; то, что на них сосредоточено общественное внимание. Абсент, запрещенный во Франции, Швейцарии и Италии, все еще свободно продается в Англии, и никто еще никогда не встречал англичанина, одержимого абсентом. Если кто-нибудь вобьет себе в голову начать газетную кампанию против абсента, то он начнет представлять опасность для общества в очень короткие сроки.

Царь Лестригонов освобождал человеческий ум, применяя противоположную формулу. У него были в распоряжении множество уловок, чтобы заставить людей воспринимать самые поразительные зрительные и слуховые ощущения как нечто заурядное. Даже детей он сталкивал лицом к лицу с этими потрясающими идеями, в том возрасте, когда они были еще слишком молоды, чтобы страдать сложившимися фобиями.

Гермес, в возрасте пяти лет, уже привык наблюдать за хирургическими операциями и тому подобным, видел, что случается с теми, кто утонул или упал со скал, и, в результате, полностью потерял страх перед этими вещами.

Эти принципы были объяснены нам во время нескольких передышек между сетами. Сестра Киприда и трое или четверо остальных пришли из других домов, чтобы принять участие в игре.

Чрезвычайная активность и беззаботность всех ошеломили меня и Лу. Нас попросили присоединиться к игре, и наша неуклюжесть стала для нас острым источником досады. Мы были слишком ослаблены нашим злоупотреблением наркотиками, чтобы держать себя в руках; в результате мы испытали прилив страстной решимости освободиться от этого рабства.

Впрочем, страдания этого утра только начинались. В Аббатстве было обычаем отмечать прибытие новичков пикником на вершине горы. Из Аббатства тропа вела через небольшой участок, засаженный деревьями, к неровной, поросшей кустарником узкой дороге между двумя стенами. В их конце высился акведук. Лу и я слишком нервничали, идя по узкой тропинке. Нам пришлось пойти в обход, и от этого происшествия нам стало еще стыднее.

На другой стороне вздымались крутые холмы. Полоска травы вела к глубокому оврагу, на дне которого виднелись останки стены древнего города, венчавшего скалу две тысячи или больше лет тому назад, когда климат был менее засушливым, и население могло вполне положиться на ливень, вместо того, чтобы рыскать в округе в поисках родников и источников.

Царь Лестригонов привязал себя к середине веревки с Дионисом на одном конце и с Гермесом на другом; тогда как мы, в сопровождении Киприды и Афины, с усилием взбирались по козлиной тропе, петлявшей зигзагом по травянистому склону. Команда Лама штурмовала контрфорс скалы справа от нас.

Царь Лестригонов заставил Гермеса карабкаться вверх по самым крутым утесам. Иногда он давал ему совет, но не оказывал никакой помощи. Однако он был всегда наготове подстраховать мальчика, и если бы тот сделал ошибку и сорвался, то Лам бы немедленно его поймал и спас от травм. Но сам ребенок не знал, как за ним внимательно наблюдают и охраняют. Бэзил в любом случае обращался с ним, как отвечающий за него старший товарищ.

Их продвижение было неизбежно медленным, но таким же оказалось и наше. Лу и я не могли пройти более ста футов или около того без отдыха. У нас было достаточно времени, чтобы наблюдать за скалолазами, и было увлекательно следить за работой ума Гермеса, и за тем, как он разрешал встававшие перед ним все новые и новые проблемы.

Во многих случаях самым простым было обогнуть препятствие, но он никогда не пытался сделать это. Царь Лестригонов уже внедрил в его мозг идею, что радость скалолазания состоит именно в преодолении наиболее трудных участков.

Остановившись в шаге от расщелины, ребенок внимательно изучал ее, словно это была математическая задача. Один или два раза он приходил к выводу, что ему с ней не совладать, и в этих случаях Царь Лестригонов шел первым, выкрикивая инструкции, чтобы обозначить точные места, где он упирался в скалу руками и ногами; и тогда уже наступала очередь Гермеса осторожно следовать за ним, причем, как правило, он проделывал маршрут на ослабленной веревке. Пример лидера учил его, как преодолевать препятствия.

Что касается Диониса, его метод был полностью иным. Он не обладал ни интеллектуальной мощью старшего мальчика, ни его благоразумием, и он карабкался вверх со своего рода буйным вдохновением.

На вершине гребня козлиная тропа сворачивала под стеной направо, к той точке, где находился пролом, через который можно было легко пролезть. Здесь мы вновь присоединились к скалолазам.

– Завтра, – сказал Гермес с достоинством зрелого проводника-альпиниста, – я проведу тебя через Великую Расселину.

Дионис поднял свою головку.

– Я не знаю, смозет ли он беребраться через дыру, – посетовал он.

Царь Лестригонов снял веревку и свернул ее в кольцо, намотав вокруг своего колена. Мы же с трудом, болезненно охая, побрели по очень неровной площадке к вершине скалы. Зрелище двух мальчиков, перепрыгивающих с валуна на валун, нас одновременно восхищало и приводило в уныние.

Наконец мы достигли вершины. Два брата, тащившие провизию в рюкзаках, уже начали раскладывать ее на верхней площадке, поросшей травой.