Текст книги "Плыть, ехать, бежать. Путь к олимпийскому пьедесталу в триатлоне"

Автор книги: Алистер Браунли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Алистер Браунли, Джонатан Браунли
Плыть, ехать, бежать. Путь к олимпийскому пьедесталу в триатлоне

Издано с разрешения Penguin Books и литературного агентства Andrew Nurnberg

На русском языке публикуется впервые

На обложке Алистер и Джонатан Браунли. Фото предоставлено Lintao Zhang / Фотобанк / GettyImages

© Alistair Brownlee and Jonathan Brownlee, 2013

© Перевод на русский язык, издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Вегас-Лекс»

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

От партнера издания

Дорогие друзья!

Я очень рад, что мне представилась возможность написать предисловие к этой книге.

Надеюсь, что после прочтения истории двух братьев в сообществе триатлетов России прибавится участников и этот спорт станет у нас еще популярнее.

От себя хочу написать, что триатлон – это не просто спорт, это стиль жизни, при котором ты превращаешься в целеустремленного, физически активного и жизнерадостного человека. Так как в этом спорте задействованы сразу три дисциплины: плавание, велосипед и бег, он не надоедает: ведь тренировочные дни не похожи один на другой.

Естественно, тренироваться без цели смысла нет, и когда ты ставишь себе большую цель (допустим, стать Ironman), жизнь меняется: ты идешь к этой цели день за днем, постоянно оценивая свои результаты.

Начать заниматься триатлоном очень просто – при условии, что вы сами решите изменить себя к лучшему. К примеру, я записался в клуб «Циклон», и специалисты по триатлону написали мне программу подготовки. Ничего особо тяжкого в выполнении заданий нет; конечно, придется расставлять приоритеты между просмотром телевизора или тренировкой, и поначалу это необычно, но потом ты понимаешь, что если сегодня не пойдешь на тренировку, то завтра не покажешь достойный результат.

На сегодняшний день я получил звание Ironman, и должен сказать, что ничего подобного раньше не переживал. Именно поэтому я искренне желаю каждому испытать себя в триатлоне.

Так что, дорогие друзья, если еще кто-то сомневается, отбросьте сомнения.

Надеюсь, увидимся на стартах!

Алексей Ческидов,

генеральный директор ГК «ЭВЭН»

Посвящаем маме и папе с благодарностью за все, что они для нас сделали

Пролог

Алистер Браунли

На часах 6:45 утра, 7 августа 2012 года. Я открыл глаза и огляделся. Надо мной потолок гостиничного номера. На полу разбросаны вещи. Я сел на кровати и прислушался к себе: что я чувствую?

Как вам спалось перед домашним олимпийским стартом – самыми важными двумя часами вашей жизни? Если вы – это я, то ответ был бы странный: «Спал отлично».

За два дня до этого я не мог успокоиться. Я выключал свет, лежал полчаса, включал свет, читал… Но, немного погуляв в лондонском Гайд-парке в тот вечер, уже в десять я клевал носом, а через девять часов легко проснулся сам. Подумал только об одном: «Как быстро пролетело время».

Я находился на подъеме. Раньше перед гонкой я никогда не испытывал такого чувства, были одни нервы: тебя трясет, завтракаешь через силу. В то утро не было ничего подобного. Был только азарт.

Джонни Браунли

Я посмотрел в окно гостиничного номера: голубое небо, почти безоблачное. Ливней, к которым мы успели привыкнуть за лето, не ожидалось. Особенной жары тоже. Обычный лондонский летний день. Хорошо.

Когда гонка начинается ближе к полудню, то завтракать рано не хочется. Я включил телевизор, шли утренние новости Би-би-си, а там: репортер, стоя на финишной черте, рассказывает стране о предстоящем старте, позади виднеется озеро Серпентайн, на переднем плане развеваются британские флаги, и все это в двух километрах от меня.

В этот раз нервы были в порядке, я чувствовал себя нормально. Вместо волнения – упоительный трепет. Не верится! Ведь это совсем рядом!

Делать было особенно нечего, оставалось считать минуты. Мой стартовый комплект как обычно был собран заранее. Бутылки готовы. Энергетические гели на месте. О велосипедах и гидрокостюмах позаботились.

За полтора часа до старта мы зашли в Гайд-парк через вход для спортсменов абсолютно спокойно, не имея представления о том сумасшествии, которое творилось повсюду вокруг нас.

До начала гонки оставалось еще много времени, но Гайд-парк уже переполняло радостное возбуждение. Зрители стояли в десять рядов вдоль велотрассы, огромные толпы собрались у озера. Люди свешивались с деревьев. Мы зашли через оцепление и поэтому почти никого не видели. «Вот так новость, – подумал я разочарованно. – Зрителей не будет?»

Поддержка родного города, которую чувствовали спортсмены на этой блестящей лондонской Олимпиаде до сих пор и которую мы планировали получить в тот день, доставалась нам постепенно. Мы подъехали на велосипедах к главному пункту охраны.

«Все в порядке, ребята? – спросили нас военные при исполнении. – Проезжайте». Детекторы запищали. У нас на велосипедах были сумки, но их не открыли и не проверили. «Вперед, парни, – сказали нам. – Все нормально». Сразу за нами ехала французская команда: «Так. Все слезаем с велосипедов. Открываем сумки». Отлично.

Когда мы разместили шлемы и кроссовки для бега в транзитной зоне, в которую нам еще придется вернуться после заплыва и велоэтапа, мы увидели наконец толпы болельщиков, расположившихся вдоль берега озера. Мы отправились на небольшую разминку на велосипедах и, заехав за угол, были оглушены криками.

Господи! Это было нечто. Мы даже немного растерялись. Что нам нужно сделать? Помахать? Улыбнуться? Приветствовать всех в ответ?

В один миг все волнение ушло. Я видел бесконечное множество улыбающихся лиц, слышал громогласные подбадривающие крики и думал: «Это самое крутое, что случалось со мной».

Алистер

Гул стоял невообразимый. Потом мы узнали, что многие выехавшие из Йоркшира на рассвете даже близко не смогли подойти к удобным для обзора местам. Некоторым удалось встать рядом с одним из огромных экранов, другие были вынуждены развернуться и поехать домой.

Конечно, ничего этого мы не знали, мы были заняты последней предстартовой подготовкой. Проверили транзитку, номера, места на старте. Мы без конца повторяли себе: «Это обычный старт в Гайд-парке, соперники те же, экипировка проверена».

И так до старта. Там нас приветствовали одобряющими криками со всех сторон озера. Небо затянулось облаками, было тепло, но без духоты, вода прохладная – 19 градусов, гидрокостюмы обязательны. Мы сильные пловцы и обычно плаваем без костюмов, которые дают неплохое преимущество пловцам послабее, но мы знали, что так будет, и поэтому подготовились заранее.

Трусцой добежали до своих позиций у правого края. Сбрызнули лицо водой, натянули зеленые шапочки, надели и отрегулировали очки.

Вверху над головами шумит вертолет. Сердце быстро бьется.

Двадцать четыре года отданы одной цели. Восемнадцать лет тренировок, невероятно сложных, невероятно прекрасных ради этой одной гонки.

Мама и папа на берегу едва нас видели. Бывшие тренеры по плаванию, молодые товарищи по тренировкам собрались у своих телевизоров. Лучшие друзья на трибунах, тысячи болельщиков стоят в плотных рядах вдоль трассы, весь Йоркшир и миллионы зрителей по всему миру смотрят, ждут, гадают.

Мгновение до выстрела. Три. Два. Один…

Учим правила игры

Алистер

Моя мама Кэти скажет вам, что я всегда был энергичным ребенком. Еще в утробе я доставил ей немало беспокойных минут, пинаясь по ночам. Когда ей наконец удавалось заснуть, начинал беспрерывно жужжать пейджер моего папы (Кит работал врачом на вызовах), так проходила ночь – больше действий, меньше сна. Как в утробе, так и во взрослой жизни.

По словам моих родителей, я был трудным первым ребенком: непоседливым, требующим внимания, настоящим егозой. Они любили прогуливаться в Йоркшир-Дейлзе[1]1
  Национальный парк Великобритании. Здесь и далее примечания даны переводчиком.


[Закрыть], который находился к северу от нашего дома, в Хорсфорте под Лидсом. Меня сажали в переноску, и кто-то из родителей нес меня на груди. Все дети были бы счастливы сидеть лицом к маме или папе – в тепле и безопасности. Но только не я. Я корчился и кричал до тех пор, пока меня не поворачивали лицом к миру. Это доставляло немало хлопот маме: «Ваш ребенок сидит неправильно! Вы же покалечите бедняжку!» Думаю, противостоять этому напору ей плохо удавалось.

В восемь месяцев я начал ходить. В два года я бегло разговаривал, смущая маму странными вопросами в магазине. Я имел особую страсть к чтению и наизусть знал все любимые книжки от корки до корки. Даже если на улице было слякотно, меня тянуло туда, я хотел бегать в саду рядом с домом, рыть ямки, копаться в земле. Мама поняла, что мне нужно хотя бы два часа в день проводить во дворе, иначе вечером меня будет невозможно уложить спать. Надеюсь, что она преувеличивала, говоря, что мне пришлось бы пить риталин, если бы я вовремя не увлекся плаванием, хотя, наверное, это недалеко от истины.

Я помню, как ждал появления Джонни. Я был в саду, копал тоннель для моих машинок. Мне только-только исполнилось два года. Сразу, как стало можно, я начал катать его вокруг дома в маленькой тележке, которая, как мне хочется верить, привила ему интерес к велосипеду.

Через пару лет после его рождения мы переехали в свой дом в Хорсфорте, где до сих пор живут мои родители. Там мы выросли в разных комнатах, но играли всегда вместе. Мы валяли дурака на улице и в саду, играли в футбол, строили на речке плотины. Я думаю, что я не столько шефствовал над ним, сколько просто увлекал за собой.

Джонни

Я готов с пеной у рта доказывать, что это неправда, но папа говорит, что в детстве я обожествлял своего старшего брата. Когда он впервые пошел в детский сад, оставив меня, восьмимесячного, дома, я ползал в поисках его так долго и так далеко, что содрал в кровь колени.

Эта история выставляет меня не в лучшем свете, но мама говорит, что помимо этого я был еще и очень неуверенным в себе ребенком, намного более застенчивым, чем Алистер. Она думает, что именно оттуда возникла моя страсть к планированию, чтобы быть уверенным, что меня не оставят одного без помощи.

У родителей есть кассеты, на которых записано, как мой брат Алистер катает меня в маленькой тележке вокруг дома и по саду, а потом я, вывалившись из нее, ударяюсь головой о стенку. Для него я был чем-то вроде игрушки. Мое самое первое воспоминание о брате сохранилось в связи с нашим переездом в новый дом. Я не помню, как он выглядел, но помню, что мне хотелось, чтобы наши комнаты были рядом. Мне было два года, и единственное, о чем я тогда думал: «Я рядом с Алистером – значит, все хорошо».

Мы все делали вместе. Мы редко ссорились. Когда это случалось, мы начинали бороться за право первому поиграть в спортивные игры: чья очередь играть в настольный теннис в саду, кто первый залезет на шведскую стенку. Однажды я ударил Алистера по голове клюшкой для гольфа, но совершенно не помню почему, запомнился только мгновенный страх быть наказанным.

Наш младший брат Эд родился, когда мне было пять лет, а Алистеру – семь. Когда Эд подрос, мы с Алистером стали чаще ссориться, потому что у нас появился союзник, которого можно было привлечь на свою сторону. Но не было периодов, чтобы мы не разговаривали друг с другом или отказывались вместе играть.

Алистер

Вы знаете, как бывает с детьми в семье: каждый испытывает жгучую обиду, что родители любят другого больше или что принимают его сторону в споре. «Мам, а Джонни…» встречалось фразой: «Алистер, что ты сделал Джонни?»

Конечно, я всегда был виноват, хотя папа назовет меня параноиком, если я припомню это сегодня.

Родители любят напоминать мне историю, когда Джонни было два года и он стоял в своей кроватке. Повсюду были куски обоев: на полу, у него на лице, на руках. Мама в ужасе посмотрела на него и спросила: «Джонни, что ты сделал с обоями?» А он ответил: «Это Алистер». Конечно, это было вранье. Папа скажет вам, что я был самоуверенным и самостоятельным мальчиком. Я не помню этого, но однажды меня взяли пажом на свадьбу моей тети, нарядив в костюмчик морячка (может быть, поэтому я предпочел забыть это). Я едва умел ходить, но вышагивал очень уверенно, ничего не боялся, и только один раз мне подсказали, что нужно делать.

Джонни

Наши спортивные гены – предмет семейных споров. Мама в молодости хорошо плавала брассом. Несколько раз она даже выступала за Уэльс, хотя родилась на Пенанге, так как дедушка был военным. Поэтому запасным планом у нее было представлять Малайзию. Папа из Кливленда, и он бегал за свой округ. Но потом они поступили на медицинский, и спорт был заброшен.

Дедушка по папиной линии, Норм, родом из Хартпула. Он всегда нам говорит, что мы ему обязаны тем, чего достигли, и вот почему. Во-первых, он утверждает, что один из его родственников был чемпионом страны по прыжкам с шестом. Нам так и не удалось найти подтверждений этому факту. Во-вторых, во время войны его отец Арчибальд работал в торговом флоте. Его корабль был потоплен, но он сумел доплыть до берега и спастись. Норм считает, что тот факт, что его отец был отличным пловцом, доказывает, что наши способности к плаванию идут напрямую от него. Также он уверяет, что не знает человека лучшей физической подготовки, чем он сам, потому что каждое утро проходит восемь километров пешком. Когда он видит, что кто-то тоже ходит по утрам, он говорит, что они взяли этот замечательный пример с него.

Алистер

Каждый раз при виде меня Норм говорит одно и то же: «Ты мне сильно кого-то напоминаешь. А-а, да ты мне напоминаешь меня самого».

Спорт всегда был рядом с нами. Родители любили пешие прогулки. Папа катался на велосипеде. Мама плавала. Наш другой дедушка любил плавание и всегда брал нас с собой в бассейн поиграть, позаниматься или посмотреть на спортивные праздники.

Меня учили плавать с младенчества, и через несколько лет я, в отличие от Джонни, начал получать удовольствие от занятий. В три с половиной года я впервые узнал, что такое дух соперничества – мы плавали с папой наперегонки в море в Корнуолле в сентябре 1991 года. Думаю, там была боевая ничья.

Джонни ненавидел бассейн, и маме приходилось насильно его туда тащить. Он научился прятать свою форму, чтобы не ходить на занятия.

Джонни

В детском саду я все время плакал. Я не отпускал маму с детских праздников, потому что боялся, что, если она уйдет, никто не поможет мне отрезать кусок пиццы. Привлекательный образ, да? Но не все так плохо. Когда мне исполнилось четыре, я впервые попал на уроки плавания в бассейн в Кукридже. Там был здоровяк с дредами, который, сам того не ведая, внушал мне ужас. Я так боялся его, что отказывался заходить в бассейн, если мама была вне зоны видимости. Ей приходилось стоять за стеклянной стеной под моим пристальным взором, до тех пор пока я сам не забывал, что боюсь. Только если на соседней дорожке был Алистер, я немного расслаблялся. Потом мы поменяли бассейн, и там я смирился со своей участью, потому что помощница тренера была милой, я ей мог доверять.

Вот так не особенно удачно начиналась моя карьера пловца, но я прошел огонь, воду и медные трубы: бронза, серебро, золото. Все начиналось с барахтаний и упражнений «лягушачьи лапки». С той поры до пьедестала Олимпиады я прошел долгий путь, но каждая история имеет свое начало.

Когда Алистер был рядом, неважно, в бассейне или нет, я всегда чувствовал себя комфортно. Мы оба пошли в одну школу Richmond House School: я – в детский сад, Алистер – в подготовительный класс, и там я быстро заручился его поддержкой.

Бо́льшую часть времени мы проводили на свежем воздухе. У наших бабушки и дедушки был маленький домик в Ковердейле, южной части долины Венслидейл в Йоркшир-Дейлзе. Там было только самое необходимое: нам вдвоем, а потом и нашему брату Эду приходилось спать в одной комнате, двое на двухъярусной кровати, а третий спал просто на полу на матрасе. Там был водонагреватель, который работал от угля.

Алистер научился ходить по забору местной методистской церкви, и наше с ним физическое развитие началось именно с этого. У нас не было сада рядом с домом, но зато вокруг был простор, а в большом озере Семервотер мы могли плавать и кататься на лодке. Ездить на велосипедах было одно удовольствие, узкие тропинки вели от деревни в пустоши и поля. Больше всего нам нравилась дорога до Тан Хилла, а местный паб, который известен тем, что расположен выше всех других пабов в стране, был нашим любимым.

В небольшой лодке мы катались по озеру, Ал раскачивал ее, пытаясь опрокинуть, а мне становилось так плохо, что я выпрыгивал из лодки и вплавь добирался до берега. Даже на Пасху, когда вода была еще холодная, мы надевали гидрокостюмы и доплывали до буя.

Мама с папой считали, что нам нужно попробовать все. Но не все шло гладко. Например, однажды в шесть лет я пытался устоять на доске для виндсерфинга, но порывом ветра меня отнесло на полкилометра от берега. Подобные случаи только доказывали нам, что мы способны на большее, чем думаем.

Алистер

Родители всегда с радостью поощряли мое стремление к независимости, желание все делать самому. Если я не мог сделать что-то самостоятельно, то относился к этому как к чему-то нестоящему. В том возрасте, когда детей еще забирают из школы, я пропадал с велосипедом в Дейлзе, отказываясь брать с собой папин телефон на случай, если потеряюсь. Мне было достаточно одного беглого взгляда на карту, чтобы беззаботно сообщить родителям, что я запомнил весь маршрут.

В девять лет родители меня впервые отправили на чемпионат по кроссу среди школ. Всего было 450 участников без деления по возрастам, я на три года младше самых старших участников. Я прибежал четырехсотым. Папа вспоминает, что я был красный, как помидор. Но самое важное, по его мнению, произошло потом. Когда мы сидели в машине после соревнований, пытаясь согреться, я сказал: «Кажется, я слишком толстый для бега, думаю, пора заканчивать с чипсами и пудингами». Я так и сделал. Начал есть отварной картофель и фрукты, хотя и ненадолго.

Первый в жизни дуатлон я сделал в девять лет. Ничего особенного, я увидел объявление в бассейне в Лидсе, где мы тренировались в то время.

Плавание прошло хорошо. На беговом этапе начались проблемы: через несколько сотен метров у меня слетела кроссовка. Улицы были не особенно чистыми, повсюду валялись осколки, камни, собачьи дела, ну, вы поняли. Мама с папой кричали, чтобы я остановился, но я не послушался. Я продолжил гонку без одной кроссовки и так бежал до самого конца. Нога моя была в волдырях и крови.

Мне все понравилось.

Первый в жизни триатлон был в Ноттингеме в 1997 году, мне все еще было девять. Я не собирался становиться триатлетом, просто мне понравилась идея сочетать три любимых вида спорта. Мой дядя Саймон занимался этим спортом, и я видел его однажды на соревнованиях. Я знал, что есть триатлон, и мне казалось, что мне может понравиться.

Я ехал на велосипеде, который был слишком большим для меня, я четыре раза с него свалился, прежде чем поехал, но не оставил попыток. Я не выиграл, я даже близко не был к лидерам. Но на следующий год я вернулся и выиграл национальную серию среди десятилетних. Кто стал победителем в группе до восьми лет? Браунли. Джонни Браунли.

Я ненавидел все, что могло помешать моим тренировкам. Неважно, что холодно за окном, что сыплет град, что чайник почти закипел. Я надевал куртку, шорты и в любом случае выходил на пробежку.

В десять лет я решил вставать раньше, чтобы до школы успевать дополнительно побегать в окрестной роще. Я заводил часы на 6:30, вскакивал с кровати, будил папу и заставлял его идти со мной. Папа не любитель просыпаться в такую рань, поэтому вечером он дожидался, чтобы я уснул, прокрадывался в мою комнату и выключал будильник. Но желание бегать было так велико, что я прятал будильник, чтобы папа не смог его выключить. В итоге я выиграл.

Я был таким маленьким в свои десять лет, что родители никогда бы не поверили, что я стану профессиональным спортсменом. Но все к этому шло.

На занятиях по плаванию в Лидсе я начинал упражнения одним из последних в группе. Через неделю я плавал уже так быстро, что меня переставили в начало. Папа одного моего приятеля был профессиональным регбистом. Однажды он отвел маму в сторону и рассказал ей о моем успехе. Она подумала, что он бредит: «Что? Этот тощий бедолага?»

Похожая история произошла снова, когда мне было двенадцать. Тогда я впервые выступал на соревнованиях по бегу на 800 метров за Bingley Harriers. Я пришел последним. Но один дедок, наблюдавший за гонкой, подошел к моей маме и сказал, что я, без сомнений, стану великим бегуном. Он сказал, что видел, как дети становятся выдающимися бегунами и что я один из них. До сих пор мама не знает, кто это был, но через несколько лет ей пришлось ему поверить.

Джонни

Я увлекся спортом благодаря Алистеру. Если бы он не плавал, я уверен, что никогда не ввязался бы в это. Мои воспоминания о занятиях не такие радужные, как у него. Я спросил у родителей перед Олимпиадой, сколько времени длилась тренировка в бассейне. Я был уверен, что не меньше двух с половиной часов. Выяснилось, что я преувеличил на час. Но мне было всего семь лет, и в том возрасте тренировки давались тяжело. На одном из занятий мы должны были проплыть всю дистанцию под водой, прежде чем можно было выйти из бассейна. Раз за разом ничего не получалось, я просто не мог этого сделать. Я продолжал попытки еще долго после того, как все остальные ушли.

Тренировки проводились по воскресеньям, и весь день зависел от них. Где бы мы ни были, что бы мы ни делали, в три часа дня нужно было все бросать. Возможно, от меня требовали слишком много в мои годы. Но в то же время эти требования делали меня сильнее. Почему я не бросил? Потому что Алистер занимался и потому что родители заставляли. Логика была простая: «Алистер ходит, значит, и тебе надо. Не будешь же ты сидеть и смотреть, как он плавает». Одного дома меня оставить не могли, я был слишком мал. Если бы по возрасту я был ближе к Эдварду, то тогда мне, может, разрешили бы играть с ним у бассейна, но выбора не оставалось.

Когда родители заставляли меня что-то делать, мне всегда хотелось поступать наоборот. Алистер подавал надежды в музыке. Позже он добился больших успехов в пении и игре на флейте. У меня не было такой склонности. Я выбрал пианино, но закончилось все тем, что я заматывал руку туалетной бумагой и говорил учителю, что сломал пальцы и не могу играть – настолько я ненавидел все это. Когда я нашел у родителей кучу медикаментов – вот еще одно преимущество быть ребенком врачей, – то стащил бинты и изобразил перелом более правдоподобно. Учитель музыки, наверное, подумал, что я самый бедовый ребенок в Йоркшире – каждую неделю новый сломанный перст.

В командных видах спорта я был намного успешнее. Я хорошо играл в футбол в подростковом возрасте, настолько хорошо, что меня заметили тренеры из Leeds United, но мама была категорически против. Разве неясно, что я слишком маленького роста? Несмотря на ее слабую поддержку, я стал капитаном школьной команды по регби и играл в сильнейшей команде по крикету. Алистер был безнадежен в любом спорте, требующем координации. Он пытался заниматься гимнастикой, но выглядел самым неуклюжим в группе. Во время единственного в своей жизни матча по крикету он заплетал веночки из ромашек и пропустил мяч, который один раз за игру пролетел рядом с ним.

Но именно Алистер повлиял на мое решение принять участие в первом триатлоне, когда мне было восемь лет. Его влияние на меня возрастало по мере того, как он становился сильнее. В то время мне нравилось только играть в футбол или регби, но когда он принес домой классный бесплатный набор: футболки, веломайки, форму для триатлона, а потом еще и невероятные велосипеды, я подумал, что тоже хочу заниматься. Так как брат много тренировался, мне было просто начать упражняться вместе с ним. Он выбирал маршруты, находил тренировочные группы, и мы всегда занимались вместе.

Иногда, если вас заставляют что-то делать, вам хочется поступать наоборот. Когда родители перестали заставлять меня плавать, ездить на велосипеде и бегать, тогда я захотел заниматься этим снова.

Алистер

Очень многое должно было удачно сложиться, чтобы мы оказались там, где мы есть сейчас. Многие вещи, наоборот, не должны были случиться. Среди тех странных историй, которые мы, оглядываясь назад, обсуждаем с родителями, одна стоит особняком. Мы с Джонни играли в ручье, строили плотину. Джонни вскрикнул и вытащил руку из воды – из пальца у него пошла кровь, она хлестала очень сильно, мама кричала. Что тут началось! Мы помчались в больницу, ближайший травмпункт находился в Норталлертоне.

Пока Джонни осматривал врач, папа болтал с персоналом больницы. Через час ему предложили там работу. На мгновение показалось, что он согласится. Тогда мы бы сказали: до свидания, Хорсфорт, привет, Норталлертон. Если бы мы туда переехали, мы не смогли бы так серьезно заниматься плаванием, потому что там не было спортивной школы; мы бы учились в маленькой школе, в которой не было сильной команды по бегу, не было велокружка. Одним махом мы могли потерять все, что привело нас в триатлон, из-за пораненного пальца.

Джонни

Помимо той любви к спорту и активному отдыху, которую нам привили родители, наше спортивное будущее стало возможным благодаря ярким характерам людей, которые окружали нас в Лидсе. Некоторые были эксцентричными, другие одержимы идеей, но каждый из них так или иначе повлиял на формирование нас как личностей.

Алистер

Наша школа и учителя были самыми лучшими. Школа находилась на идеальном расстоянии от дома, и мы ездили туда на велосипедах вдоль канала. Мы преодолевали по шестнадцать километров, что равно сорока минутам быстрой езды, а это отличная тренировка, которая в то же время не выматывала нас полностью.

Если бы нам нужно было ехать по шоссе, родители никогда бы не разрешили, но вдоль канала была отличная дорожка, машины не попадались до самых школьных ворот. К тому же нам было по пути с папой, и часть маршрута мы проделывали вместе, мчась под гору, у канала мы поворачивали налево, а папа направо.

Джонни

Мы всегда куда-то спешили. Алистер никогда меня не ждал, я никогда не хотел отставать. Один раз мы ехали на экзамен. У него спустило колесо, он сунул мне свой велосипед, схватил мой и сказал: «Чини!» Я никогда в жизни не чинил колес. Я опустил камеру в реку, чтобы понять, где прокол, но сначала мне пришлось разбить лед. Я научился чинить колеса, но при этом чуть не околел от холода. И еще очень сильно опоздал в школу.

Мы скоро поняли, что нужно делать, чтобы ехать максимально быстро. Наш младший брат Эд обычно ездил в школу на автобусе, поэтому мы поручали ему довезти наши рюкзаки и пиджаки. Если шел дождь, мы промокали насквозь, но все равно приезжали раньше автобуса.

Алистер

Должен сказать, что, на радость Джонни, мы всегда были командой. Однажды у него спустило колесо, тогда я дал ему свой велик, чтобы он мог ехать и везти рядом свой.

Когда мы слезали с велосипедов, мы оказывались в школе, где спорт ценился очень высоко, а это прекрасно способствовало нашему развитию. Самым важным учителем в Bradford Grammar School стал для нас Тони Кингем. Он работал там с 1968 года и вел секцию кросса. Под его руководством тренировался Ричард Неруркар, который дважды выступал за Великобританию на Олимпийских играх.

Впервые он обратил внимание на мой бег, когда я учился в средних классах, и до сих пор вспоминает школьную эстафету, в которой я бежал свои четыре километра последним из четырех участников команды. Я отставал на восемьдесят метров, но смог вырваться вперед и победить. Недавно я поинтересовался у него, думал ли он в то время, что кто-то из нас сможет добиться успехов в беге. Он ответил, что не сомневался в том, что мы преодолеем любое испытание, которое нам выпадет.

Мистер Кингем был главным по бегу, и он разрешил нам покидать школу на время обеденного перерыва для самостоятельной пробежки. Мы занимались на улице каждый день. По вторникам мы бегали на время; по средам – в день, отведенный для спорта, – мы бегали на длинные дистанции. Но учителя давали нам полную свободу в выборе того, чем мы хотим заниматься. Мистер Кингем считал, что нужно доверять детям. И все шло очень хорошо, хотя иногда я так уставал после пробежек на выносливость в Листер Парке, что мне приходилось изо всех сил бороться со сном на уроках.

Почти каждую субботу зимой мы участвовали в соревнованиях. Если соревнований не было, их организовывал сам мистер Кингем: эстафету или гонку через лес. На старт выходило обычно человек пятьдесят. Мы с Джонни никогда не пропускали такие мероприятия. Мы бегали и за Bingley Harriers, но только благодаря тому особому отношению к спорту, которое было в нашей школе, мы увлеклись бегом так серьезно. Мы, трое братьев Браунли, были чемпионами по бегу по пересеченной местности в школе: я – в группе до шестнадцати лет, Джонни – в группе до четырнадцати лет, Эд – в группе девятилетних. Мы двигались в верном направлении.

Нам очень нравилось, что учителя не против наших исчезновений на пробежки в обеденный перерыв. Мы быстро переодевались в начале обеда и убегали. По сути, мы сбегали из школы, а это так круто для одиннадцатилетних мальчишек. С тех пор бег у меня ассоциируется со свободой, утром на уроках я смотрел в окно и представлял, как мы побежим.

Я немного злоупотреблял этим чувством. Каждую пятницу я ел рыбу с жареной картошкой или заходил в пекарню на обратном пути. В лесополосе, которая расположена недалеко от Брадфорда и называется Heaton Woods, мистер Кингем устраивал забеги. Да, конечно, мы там бегали, но после от души бедокурили. Лес этот был жутковатый, повсюду валялись полусожженые покрышки. Мы затаскивали их на холм и скатывали сверху, соревнуясь, у кого дальше отлетит.

Джонни

Вокруг Брадфорда есть несколько беговых маршрутов, и все знали, кто пробежал их быстрее всех. О, Ричард Неруркар пробежал за такое-то время, другой парень за такое-то.

Наш школьный беговой клуб был официально зарегистрирован, поэтому мы могли выступать за него на соревнованиях. Во всех местных и национальных первенствах по бегу в то время я представлял школу. Самое ценное в пробежках в обеденный перерыв? Можно вставать первым в очереди. Что может быть лучше?