Текст книги "Леди-наследница"
Автор книги: Алисса Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 13
Гидеон медленно выдохнул. С Бесс все будет хорошо. Лодыжка, может, немного поболит, но заживет.
На одну ужасающую минуту, увидев Бесс на земле, он вообразил худшее и почувствовал виноватым себя. У него в голове пронеслись тысячи обвинений. Не следовало ему соглашаться везти Уиннифред в тюрьму. Не стоило соглашаться брать с собой Бесс. И уж точно не надо было позволять Бесс ехать на козлах.
Его реакция была неразумной, и он это понимал. Лошади теряют подковы. Колеса карет попадают в рытвины и выбоины. Козлы предназначены для того, чтобы на них ездить. Он ведь даже не правил лошадьми, Бога ради. Но ему не удавалось до конца избавиться от сомнений, пока он сам не оценил повреждение Бесс.
В поле его зрения шагнула Уиннифред.
– Вы хорошо себя чувствуете, Гидеон?
Он заставил себя отодвинуть в сторону тревоги и улыбнулся ей:
– Вполне.
– Нога болит, да? Не слишком ли далеко идти?
– Пару миль одолею.
Потом нога отомстит ему, но с этим он тоже справится.
– Просто вы сейчас выглядели таким…
Он широко улыбнулся:
– Потерянным?
– Да, немного, – тоже с улыбкой ответила она. – Отвести вас домой?
– Буду весьма признателен.
Он снял с кареты фонарь, взял повод Самсона, и они не спеша тронулись в путь.
Гидеон всегда считал, что длительные пешие прогулки прекрасно проясняют голову, а в компании Уиннифред возвращение к Мердок-Хаусу оказалось в поднятии духа вдвое эффективнее. Всякий раз, как Гидеон поглядывал на нее, настроение у него улучшалось, поэтому он говорил себе, что вполне разумно смотреть на нее как можно чаще.
Она вписывается в окружающую обстановку думал он. Она выглядит естественно, шагая по пыльной сельской дороге, держа шляпу за ленточки и вертя ею, как игрушкой. Уиннифред смахивала с лица выбившиеся из прически пряди, небрежно поддевала носком камешки, пока край юбок и ботинки не покрылись красной пылью, указывала на растения и птиц, которых знала, пока поля не потускнели и не затихли.
– Откуда вы все это знаете? – полюбопытствовал он, останавливаясь, чтобы зажечь каретный фонарь.
– От Лилли в основном. И из книжки, которую мы нашли в мансарде. – Она забрала у него фонарь. – Может, он нам и не понадобится. Сегодня будет полная луна.
Гидеон взял ее за плечи, мягко развернул и указал на горизонт, где только-только появлялся золотисто-огненный лунный диск.
– Уже есть.
– Ой, какая огромная! – выдохнула Уиннифред. – Как будто солнце снова всходит. А в Лондоне можно увидеть луну?
Гидеон удивленно взглянул на нее.
– Конечно.
– Лилли говорит, фонари Мейфэра затмевают звезды.
– Но их все равно видно, – заверил он. – И луну, хотя, разумеется, и не так хорошо.
– Не важно. – Она пожала плечами и повернулась, чтобы продолжить путь. – У сельской местности должны быть свои прелести. Хотя мне, пожалуй, даже интересно посмотреть, как выглядит ночное небо из Гайд-парка.
Он на несколько минут задумался над ее словами.
– Надеюсь, вы понимаете, что это должно прекратиться, когда мы приедем в Лондон?
– Посещение тюрем, хотите сказать?
– Ну да. – Он мысленно представил Уиннифред в недрах Ньюгейта. – Безусловно. Но я имел в виду полуночные прогулки с джентльменами.
Она фыркнула, и у нее это вышло одновременно мягко и дерзко.
– Сейчас не больше восьми.
– И темно, и если б вас увидели, вашей репутации пришел бы конец.
– И заодно репутации Лилли, – проворчала она. – Полагаю, не имеет значения, что мы оказались в таком положении не по своей вине?
– Нет.
– Это ужасно несправедливо. – Она перепрыгнула через выбоину на дороге. – С другой стороны, если темно, как нас увидят?
– Фонари, – напомнил он.
– Ну, тогда это уже будет не темно. И…
Она смолкла, когда они поднялись на небольшой взгорок и глазам предстал Мердок-Хаус. Лунный свет отражался от камня, а в окнах мерцал свет свечей. Казалось, весь дом светится.
Уиннифред остановилась и поставила фонарь.
– Ах, какой же он красивый. И он мой благодаря вам. – Она повернулась к Гидеону и улыбнулась. – Спасибо.
Потому что это была она, потому что луна освещала ее приподнятое лицо и потому что в этот момент он подумал, что Уиннифред – самое прекрасное, что он когда– либо видел, Гидеон наклонил голову и поцеловал ее.
На то время, что потребовалось, чтобы наклониться, ему удалось убедить себя, что поцелуй будет быстрым и простым. Невинным. Но едва их губы соприкоснулись, поцелуй стал отнюдь не простым и каким угодно, только не невинным.
Ее губы ожили под его губами – вначале с невинностью простодушной девушки, а потом с необоримой требовательностью нетерпеливой женщины, как будто Гидеон был новым лакомством, только что ею обнаруженным. Лакомством, которое она твердо вознамерилась как следует распробовать.
Эффект оказался ошеломляющим. Желание, доселе тлеющие уголья, вспыхнуло и разгорелось. Гидеон отпустил повод Самсона и обхватил затылок Уиннифред, чтобы привлечь ее ближе и повернуть голову под удобным ему углом.
У него есть и свои требования.
Гидеону хотелось услышать, как она вздохнет, и почувствовать, как она уступит.
Он провел большим пальцем вдоль скулы, пока не добрался до подбородка. Мягко надавливал до тех пор, пока она не открылась для него, и скользнул языком в теплую пещеру ее рта. Вкус у нее был божественным – невыносимо сладкий, совершенно неотразимый.
И тогда она наконец вздохнула – тихий женственный вздох, который раздул огонь до адского пламени. Он бушевал у Гидеона в жилах, опаляя кожу изнутри.
Лишь краем сознания он запечатлел ее ответный стон и то, что рука его опустилась, чтобы обхватить ее за талию и притянуть к себе. Он почувствовал, как ее мягкие груди прижались к его груди, и ощутил горячий выдох на своих губах. Но этого было мало.
Ему нужен был ее запах вокруг него, ее вкус внутри его.
Он представил, как стаскивает с нее платье и опускает на землю. Представит ее бледную кожу, мерцающую в лунном свете и трепещущую от предвкушения и беспомощного желания в прохладном ночном воздухе.
Он воображал, как действует не спеша, вынуждая ее ждать, пока ласкает руками ее гладкое прекрасное тело, пока боготворит нежную кожу груди и дразнит языком и зубами соски до тех пор, пока они не превращаются в твердые бусины. Он представлял, как неспешно исследует каждый шелковистый дюйм и наблюдает, как трепет обращается в дрожь, а тихие вздохи в отчаянные стоны. И когда наконец продолжать эти сладкие муки станет уже совсем невмоготу, когда она затеряется в пароксизме страсти, он скользнет между ее ног и погрузится во влажный жар.
Он видел это так ясно.
Слишком, слишком ясно.
Уиннифред упивалась поцелуем, восхитительным ощущением руки Гидеона, обвивающей ее за талию, и его крепкого тела, склонившегося над ней. Его рот требовательно двигался на ее губах, и она затерялась в незнакомых ощущениях, нахлынувших и переполнивших ее.
А потом вдруг все ощущения исчезли, поцелуй оборвался. Гидеон резко отстранился. Только что он без памяти целовал ее – и вот уже стоит в целых трех шагах.
Она смотрела на него, ошеломленная. Неужели она сделала что-то не так? Да нет же, конечно, нет. Поцелуй – не такое уж сложное дело. Он был волнующим, возбуждающим и оставил ее решительно одурманенной. Но это ведь не что-то такое, что может не получиться, правда?
Нервничая, она облизнула припухшие губы и почувствовала на языке его вкус.
– Гидеон…
– Я прошу прощения. – Голос его был хриплым, дыхание прерывистым. – Мне очень жаль.
– А мне нет!
Она выпалила это не раздумывая, но не видела причин жалеть о сказанном. Это же правда.
Гидеон издал какой-то страдальческий звук и отступил еще на шаг.
Она совершенно не знала, что на это сказать. Не знала, что подумать. Быть может, она все же сделала что-то не так? Что-то такое страшное, ужасно неправильное, что вызвало, у Гидеона отвращение?
– Я никогда раньше не целовалась! – выпалила она и на этот раз все-таки пожалела, что не может забрать слова обратно.
Ей вовсе не хотелось выдавать свою неуверенность.
Гидеон ответил не сразу. Он опустил голову, тяжело оперся на трость и несколько раз шумно выдохнул. Наконец, спустя, как показалось Уиннифред, целую вечность, он поднял лицо, прищурился, словно она говорила на каком-то непонятном языке, и сказал:
– Прошу прощения?
Она раздраженно засопела.
– Я просто подумала, что вам следует принять это во внимание, прежде чем вы наткнетесь на Самсона.
– Я… – Гидеон оглянулся на охромевшую лошадь, которая щипала траву на обочине. – Я не понимаю.
– Посмотрите на себя. – Она взмахнула рукой, показывая, как далеко он отошел. – Вы бы не убегали и не отталкивали меня, – строго говоря, он ее не отталкивал, он сам отстранился, но это не имело значения, – если б я не сделала что-то неправильно или…
– Нет. – Он шагнул вперед, довольно широко. – Нет. Вы не сделали ничего плохого. Совсем ничего. Понимаете?
Это не объясняло, почему он так быстро отступил, но он защищал ее с таким пылом, что она поневоле кивнула.
На лице Гидеона было написано облегчение пополам со страданием.
– Для джентльмена совершенно недопустимо таким вот образом воспользоваться леди. Мне за это нет оправдания. Могу лишь заверить, что этого больше не повторится.
И все? А если она хочет, чтобы это повторилось? Если она хочет большего?
Она чуть было не спросила его, но в этот момент предупреждающе зазвучал голос Лилли у нее в голове: «Делать предложение джентльмену, какова бы ни была причина, совершенно недопустимо и крайне глупо».
Как-то не похоже, чтобы предложение после поцелуя было так уж глупо, но поскольку Уиннифред пока еще не была уверена, какое поведение допустимо для леди, а какое нет, то решила придержать этот вопрос. У нее еще будет время, чтобы разобраться в своих чувствах к Гидеону. Такое изолированное место, как Мердок-Хаус, должно предоставлять массу возможностей для леди и джентльмена найти несколько минут наедине.
– Мне бы не хотелось, чтобы из-за этого между нами возникла неловкость, – сказала она и, дабы убедиться, что неловкость не возникла, шагнула ближе, подняла повод Самсона и с улыбкой вручила его Гидеону. – И не хотелось бы выслушивать упреки Лилли по поводу того, что я бездельничаю. Отведите меня домой.
Глава 14
Задним умом Уиннифред осознала, что то, что изолированная ферма должна предоставить и что предоставит, совершенно не одно и то же. Мердок-Хаус должен был получить отличный урожай морковки в прошлом году и должен был дать Уиннифред еще одну возможность поцеловать Гидеона после той их поездки в тюрьму. Ни одно из этих ожиданий не сбылось.
Гидеон присутствовал на одной трапезе в день, как и обещал, но после тут же исчезал, либо уединяясь в своей комнате, либо уезжая в Энскрам. В течение того незначительного времени, что он проводил в обществе Уиннифред, Гидеон вел себя так, словно между ними не произошло ничего особенного. И ни жестом, ни взглядом не давал понять, что хочет, чтобы между ними вновь произошло нечто особенное.
Раз или два у нее возникала мысль под тем или иным предлогом постучаться к нему в дверь, но она никак не могла набраться смелости. Одно дело целовать джентльмена, стоя в лунном свете, и совсем другое – вообразить себя способной воссоздать тот момент… без полей и лунного света.
Уиннифред пришло в голову, что, возможно, Гидеон избегает ее намеренно, но она не могла придумать ни единой тому причины.
Он ведь поцеловал ее. Разве это не означает, что она ему немножко нравится?
Или нет? Лилли все еще не расширила ее знания о мужчинах, и Уиннифред очень хотелось самой понять, что же происходит между мужчинами и женщинами, кроме того, что ей удалось узнать, наблюдая за животными. Она была в полном замешательстве, когда доходило до дел сердечных, и особенно в том, что касалось ритуалов ухаживания леди и джентльменов. На прошлой неделе Лилли снабдила ее еще несколькими «ни в коем случае», но наверняка же есть что-то еще – сложные правила и знаки, о которых она может только догадываться.
Уиннифред гадала, не подала ли она какой-нибудь ненамеренный знак незаинтересованности, и волновалась, что могла не заметить такой знак от Гидеона.
От одной лишь мысли о том, что он ее отвергает, Уиннифред становилось плохо. Ей не привыкать к отказам, к их ужасной, сокрушающей боли. Воспоминаний об этой боли ей хватило, чтобы ненадолго задуматься, не перестать ли ей бегать за Гидеоном. Она, конечно, могла бы это сделать, если б не три причины. Во-первых, он поцеловал ее, что – и она готова была принять это на веру – все же указывало на некоторый интерес с его стороны. Во-вторых, она не привыкла отступать перед трудностями.
Ну и последнее и, быть может, самое главное: она хочет его. А если она что и знает очень, очень хорошо, так это как бороться за то, чего хочет.
Уиннифред находила эго умение полезным. Однажды утром Лилли вошла в гостиную и объявила, что они принимают приглашение на обед у Ховардов.
– Это же просто нелепо. – Уиннифред взяла приглашение из рук Лилли. – Ты терпеть не можешь Ховардов.
– Это неправда, – возразила Лилли. – Викарий мне нравится. Я не терплю только его жену.
– Потому что Кларисса – претенциозная дура и настоящая стер…
– Миссис Ховард, Фредди.
– Ну разумеется, теперь она миссис Ховард. Раньше ты никогда не давала себе труда называть ее так.
– Раньше она не была для нас полезна.
Хотя Уиннифред и оценила искренность этого утверждения, оно ничуть не поколебало ее мнение о миссис Ховард.
– Я сильно сомневаюсь, что она может хоть кому-нибудь когда-нибудь быть полезной.
– Думаю, что ее дети не согласятся. – Лилли схватила приглашение. – Мы пойдем на обед. Тебе нужна практика.
– Мне нужно практиковаться в том, как притворяться, что я получаю удовольствие от общества кого-то, кого я на дух не выношу, и кто не любит меня, и все потому, что этот кто-то может быть мне полезен?
– Да! Именно! – воскликнула Лилли, словно Уиннифред только что успешно усвоила особенно трудный урок. – О, а ты начинаешь кое-что соображать. Что ж, думаю, тебе следует надеть зеленое платье. Цвет не так тебе идет, как персиковый, но покрой…
– Постой. Я еще не согласилась пойти.
– Ты пойдешь.
Она не сомневалась, что так оно и будет, и вынуждена была признаться, что доводы Лилли в пользу посещения званого обеда вполне разумные, но не собиралась говорить это вслух… пока.
– Я пойду, но хочу кое-что взамен.
– И что же это, интересно? – настороженно спросила Лилли.
– Передышку. Хочу день, полный день без уроков, без изысканных обедов, чтоб только я, ты и Гидеон, если его удастся убедить присоединиться к нам просто поразвлечься. Мы можем поехать в город, или устроить пикник, или поиграть в какие-нибудь игры на лужайке, или… заняться еще чем-нибудь. Что угодно, только не разговоры о Лондоне, или подготовка к Лондону, или планы о Лондоне, или…
– Несколько дней назад я давала тебе полдня на поездку в тюрьму.
– Это была не передышка, а работа, и тебя там не было. Я хочу целый день для нас обеих…
– Целый день – это слишком много, – прервала ее Лилли. – Мы можем выделить утро.
– Целый день, – уперлась Уиннифред, сложив руки на груди, – или я не пойду.
Лилли сжала губы, громко выдохнула через нос и постучала ногой. Все знаки очень положительные.
– Если я на это соглашусь, – наконец сказала она, – ты безо всяких жалоб и сетований отправишься на обед к Ховардам и приложишь все усилия, чтобы быть приятной и хорошо воспитанной гостьей?
– Как будто я намеревалась попытать там счастья с одним из лакеев в гостиной.
– Мне нужно твое слово, Уиннифред.
– Да, хорошо, – простонала Фредди. – Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы вести себя, как подобает леди.
Лилли переключилась с постукивания ногой на постукивание пальцем по квадратику приглашения – еще более обнадеживающий знак.
– Прекрасно, значит, договорились.
– Отлично. – Уиннифред опустила руки. – Когда обед?
– Сегодня.
– Сегодня? И мы только что получили приглашение?
– Нет, оно пришло два дня назад. Я просто не говорила тебе.
Поскольку Уиннифред это не особенно удивило, она просто пожала плечами и заметила:
– Все равно довольно поздно. – Это, без сомнения, результат попыток миссис Ховард решить, стоит ли потерпеть в своем доме двух нежелательных персон ради одного брата маркиза. – Она, вероятно, надеется, что Гидеон пойдет без нас.
– Ну, видишь? – Лилли помахала перед ней приглашением. – Великолепная возможность насолить миссис Ховард. Ты должна быть в восторге.
Уиннифред решила, что самым подходящим ответом будет уклончивое «гм», и быстренько вышла из комнаты.
По правде сказать, она не была так уж сильно против званого обеда у миссис Ховард, как пыталась убедить Лилли. Это хороший способ испытать свои новые манеры. Если на обеде она совершит какую-нибудь оплошность, это не будет иметь никаких значительных последствий, поскольку если бы миссис Ховард имела такого рода влияние в свете, Уиннифред не было бы никакого смысла готовиться к поездке в Лондон. Ее имя уже было бы запятнано.
Но, изобразив сопротивление, она смогла вытребовать день передышки и определенно не преувеличивала, что совершенно не горит желанием провести вечер с Ховардами.
Она до сих пор с отчетливой ясностью помнила тот день, когда миссис Ховард нанесла свой первый и единственный визит в Мердок-Хаус. Она прибыла, полная прощупывающих вопросов, напыщенных мнений и невыносимой надменности. Даже будучи тринадцатилетней девочкой, Уиннифред видела, какой несчастной и неловкой миссис Ховард заставляет чувствовать себя Лилли. Третье замечание о том, что в доме прискорбно мало удобных мест, где можно сидеть, стало для Уиннифред последней каплей. Как только речь зашла о воскресной службе, она ухватилась за возможность так ошеломить миссис Ховард, чтобы та поскорее ушла. Позже Уиннифред пожалела об этом, но не так сильно, как жалела, что вообще встретила миссис Ховард.
Несколько часов спустя, когда карета подкатила к фасаду большого тюдоровского дома Ховардов, Уиннифред спрашивала себя, насколько сильно она будет жалеть, что согласилась посетить этот званый обед.
Миссис Ховард стояла по другую сторону открытой парадной двери. На ней было темно-оранжевое платье, которое совершенно не гармонировало с соломенными волосами, и какой-то тюрбан на голове, из которого торчало непомерно большое павлинье перо.
– Терпеть не могу павлинов, – пробормотала Уиннифред.
Сидящий напротив Гидеон вскинул бровь.
– Что такое?
– Ничего.
Выходя из кареты и поднимаясь на крыльцо, Уиннифред приклеила на лицо безмятежное выражение. Последовал обмен представлениями, поклонами и реверансами, последний из которых, по мнению Уиннифред, она выполнила вполне даже ничего. Как и следовало ожидать, миссис Ховард слегка посуетилась вокруг Гидеона, продемонстрировала умеренную вежливость в отношении Лилли и растянула рот в некоем подобии улыбки, гораздо больше напоминающей оскал, когда обращалась к Уиннифред.
Несмотря на то что за эти годы она очень редко встречалась с миссис Ховард, Уиннифред была совершенно уверена, что с каждым разом маленькие глазки соседки становились все меньше. Птичьи глаза-бусинки, подумала она и взглянула на павлинье перо. Как подходяще.
– Мисс Блайт, – чопорно проговорила миссис Ховард. – Как приятно, что вы почтили нас своим присутствием.
– Я тоже ужасно рада, – продекламировала Уиннифред в точности так же, как, по настоянию Лилли, с дюжину раз проделала в карете.
Последовало целых пять секунд неуклюжего молчания, и оно продлилось бы еще дольше, если б от дальнейшего обмена любезностями Уиннифред не спасло прибытие новых гостей.
Когда они двинулись из холла в гостиную, Лилли прошептала ей на ухо:
– Молодец, Фредди.
Уиннифред почти не слышала ее и едва замечала обстановку в холле и гостиной. Ее внимание было целиком сосредоточено на гостях. Их было с дюжину, в основном те, в ком она узнала дорогих друзей миссис Ховард и еще две леди, которых она никогда не видела.
Неудивительно, что две незнакомки были единственными гостями, которые после представления не оглядывали Уиннифред сверху донизу, словно ярд муслина, который они не собираются покупать.
Она приседала до тех пор, пока не заболели ноги, повторяла «приятно с вами познакомиться», пока не одеревенел язык, и вознесла безмолвную благодарственную молитву за то, что обед был объявлен до того, как кто-нибудь попытался вовлечь ее в настоящий разговор.
Уиннифред проследовала за остальными гостями в столовую, очень надеясь, что будет сидеть рядом с Лилли или Гидеоном или, если повезет, между ними обоими. Но ее усадили между пожилым джентльменом, от которого воняло чесноком и имя которого она не могла вспомнить, и свекровью миссис Ховард, миссис Кресс, тучной седовласой дамой, которая ходила с тростью и носила на шее не по моде пышные – что знала даже Уиннифред – кружева.
К счастью, джентльмен, похоже, был не склонен вести беседу, а миссис Кресс оказалась одной из тех гостей, кто приветствовал ее с теплой и открытой улыбкой. Уиннифред подумала, что могла бы попытаться завести с миссис Кресс вежливый разговор… или просто помалкивать во время обеда.
У миссис Кресс было другое мнение.
– Мисс Блайт! Мисс Айлстоун поведала мне, что вы едете в Лондон. Такая неожиданная удача, моя дорогая! Как же это случилось?
Дюжина пар глаз тут же обратилась на Уиннифред.
– Я…
Фредди сглотнула и перевела взгляд с Лилли на Гидеона. Как ответить на такой вопрос, не поставив в неловкое положение семью Гидеона, и не отказаться отвечать, не поставив в неловкое положение миссис Ховард и, что важнее, себя?
К счастью, Гидеона вопрос не смутил.
– Это длинная и запутанная история, – сказал он миссис Ховард. – Мы не станем обременять вас подробностями.
– Но вы должны рассказать нам, как познакомились с нашей дорогой мисс Блайт, – настаивала миссис Ховард. – Мы понятия не имели, что у нее есть друзья в Лондоне.
– Она тоже. Наша дружба недавняя.
– Ох, расскажите же!
Сейчас Гидеон выглядел непринужденным, но Уиннифред ясно помнила его первый день в Мердок-Хаусе и как неприятно ему было рассказывать о преступлениях своей мачехи.
Фредди торопливо заговорила, опередив Гидеона:
– Покойный лорд Энгели был очень великодушен, оставив мне наследство в память о короткой дружбе с моим отцом.
– После смерти? – встряла миссис Ховард. – Конечно, дареному коню в зубы не смотрят, но почему же он не позаботился о вас при жизни?
– Он лишь недавно узнал о моем существовании. Мой отец предпочитал обсуждать спорт и лошадей, а не семью.
Это признание было встречено деликатными покашливаниями и многозначительным переглядыванием гостей.
Миссис Кресс была, похоже, единственной, кто не замечал происходящего за столом безмолвного разговора. Она весело хмыкнула, отчего кружева вокруг ворота заколыхались.
– Мои старшие внучатые племянники точно такие же. Уехали в Лондон уже два десятка лет назад. И ни слова от них, кроме как на Рождество, и при этом целых три страницы с разглагольствованиями про свои клубы и лошадей. Такие милые мальчики, но, клянусь, если б закон дозволял, они променяли бы меня на добрую пару и допуск в «Уайте». – Она снова усмехнулась и взмахнула своим бокалом в сторону Гидеона: – Вы, джентльмены, ужасные создания. Нам не следует иметь с вами ничего общего.
– Верно, – согласился Гидеон. – Но тогда вам придется танцевать друг с другом и сочинять стихи самим себе.
Гости рассмеялись, и вскоре разговор вылился в легкомысленный список причин, по которым леди вопреки здравому смыслу продолжают водить компанию с джентльменами. Уиннифред подумала, что никто среди них не пожелал указать на явную пользу продолжения рода, но почла за лучшее оставить это мнение при себе.
Остаток трапезы прошел без эксцессов. Единственной странностью, отмеченной Уиннифред в последующие три часа, была склонность миссис Кресс жевать, то и дело глазея на нее. Потому Фредди не удивило, когда миссис Кресс приложила все усилия, чтобы увести ее в сторону от других гостей, едва дамы удалились в гостиную.
Миссис Кресс осторожно опустилась на маленький диванчик перед камином.
– Присаживайтесь рядом, мисс Блайт. Мне давно хотелось познакомиться с вами.
– Я… – Уиннифред села и расправила юбки, подыскивая подходящий ответ. – Я тоже очень рада нашему знакомству.
– Я не часто навещаю сына и его жену. – Миссис Кресс похлопала себя по правой ноге. – Двадцать миль для меня довольно нелегкое испытание, знаете ли. Нам в Шотландии нужно больше постоялых дворов.
Уиннифред представления не имела, что на это сказать. К счастью, миссис Кресс, похоже, не требовалось ответа.
– Но миссис Скарроу написала мне, что миссис Ховард собирается отправить вам приглашение, и я не смогла отказаться от соблазна наконец познакомиться с вами.
Неудивительно, что они так поздно получили приглашение. Сначала оно было одобрено комитетом.
– Надеюсь, поездка не была слишком утомительной?
– Постоялых дворов маловато, – повторила миссис Кресс, – но погода была чудесная.
– Ясно.
Миссис Кресс подалась вперед и прошептала:
– Что вы думаете о моей невестке?
О Боже.
– Э… миссис Ховард сегодня очень мила.
– Гм. – Она выпрямилась и окинула миссис Ховард критическим взглядом. – Мне не нравится цвет ее платья.
– Э…
– Поговаривают, что вы в вашу первую с ней встречу здорово раздраконили ее.
– Я… – Ох ты, черт побери. – Мне было тринадцать.
– Ох, не преуменьшайте своих заслуг, отговариваясь возрастом, моя дорогая. Я слышала, вы обругали ее.
– Ну, не ее.
– Жаль. Моя невестка – глупая, злая и мелочная особа. Резкая отповедь время от времени ей только на пользу. – Она снова взглянула на миссис Ховард и вздохнула. – Но ее привязанность к моему сыну искренняя. А что еще нужно матери?
Матери, которая любит своего сына, больше ничего не нужно, подумала Уиннифред и поймала себя на том, что ей нравится миссис Кресс.
– Куропатка, однако, – добавила миссис Кресс, – была сегодня суховата.
У Уиннифред поневоле дернулись губы.
– Признаюсь, я не заметила.
– Не важно. Телятина с лихвой это компенсировала. Вы знакомы с мисс Мэлоун?
Уиннифред посмотрела на миловидную девушку с белокурыми волосами, украшенными бесчисленным количеством лент, и узнала в ней еще одну гостью, которая тепло приветствовала ее.
– Нас представили. Она кажется очень милой.
– Она только что вернулась к семье из школы. Дитя довольно нелепое, но нрава такого веселого, что невозможно не получать удовольствия от ее общества. Ее мать – превосходная флейтистка, хотя ее музыкальные таланты не превосходят художественного дара мистера Бейта. А его сын очень даже ничего, хотя подбородок у него великоват…
Уиннифред устроилась поудобнее, когда миссис Кресс начала весьма длительный монолог о различных обитателях Энскрама и его окрестностей.
Для дамы, которая наведывается сюда редко, она знала удивительно много подробностей о людях в гостиной. Эти подробности она выдавала кусками, урывками и обрывками, отчего порой было очень трудно уследить за ней. Тем не менее Уиннифред получала удовольствие от того, что лишь отдаленно можно было назвать беседой. Позже она всегда успеет уточнить, то ли миссис Уорд имеет коллекцию ваз, а мистер Джеттл щиплет служанок, то ли наоборот.
Возможно, это прекрасный способ добиться успеха на лондонских званых обедах, размышляла Уиннифред – найти какую-нибудь дружески настроенную и болтливую кумушку, и пусть себе болтает весь вечер.
Краем глаза она уловила какое-то движение и, повернув голову, увидела направляющегося к ним Гидеона. Сегодня он выглядел особенно красивым. Он, конечно, всегда красив, но до сих пор у нее еще не было возможности видеть его в комнате, где есть другие джентльмены. Он выигрывал в сравнении с ними. Очень сильно выигрывал. И, хоть и понимая, что это глупо, Уиннифред почувствовала маленькую искорку гордости от того, что знает этого самого привлекательного джентльмена в гостиной.
Подойдя к ним, Гидеон поклонился.
– Прошу прощения, что прерываю, миссис Кресс, но я бы хотел переговорить с мисс Блайт.
С согласия миссис Кресс Гидеон предложил Уиннифред руку, провел через комнату и вывел в открытые стеклянные двери, ведущие на боковую террасу. Из гостиной туда струился свет, и сад был освещен развешанными кое-где по саду фонарями, но все равно в сравнении с гостиной тут был полумрак.
– А мне можно находиться здесь с вами? – спросила она.
– Если мы остаемся на виду у всех тех, кто в гостиной.
Гидеон сказал это как-то мягко и рассеянно, и, взглянув на его профиль, она поняла по его серьезному лицу, что он искал ее не для легкомысленной беседы.
– Что-то случилось? – спросила Уиннифред.
Он остановился и повернулся к ней, дав ее руке соскользнуть вниз.
– Вы солгали, чтобы пощадить имя моего отца. Почему?
Она не сразу сообразила, о чем он говорит.
– За обедом, вы имеете в виду? – Она пожала плечами и оперлась о каменную балюстраду. – Я солгала, чтобы избавить вас от неловкости. А ваш отец может отправляться к дьяволу.
Он слегка улыбнулся:
– Я благодарю вас, Уиннифред, но в обмане не было необходимости.
– В правде тоже.
– А вы не подумали, что могли быть несправедливы по отношению к своему отцу? – не унимался он. – Получился портрет очень бесчувственного человека, который даже не подумал позаботиться о вашем благополучии.
– Я слышала историю о том, как он умер, – сказала она, – и как лорд Энгели стал моим опекуном.
– Его последняя мысль была о вас.
Чтобы дать себе время разобраться в своих чувствах, она повернулась и медленно пошла по террасе, а Гидеон зашагал с ней рядом.
– Я бы солгала, если 6 сказала, что это ничего для меня не значит, – наконец проговорила Уиннифред – Но солгала бы и если б сказала, что минутная радость возмещает целую жизнь в отсутствие родительского внимания. Хороший человек, хороший отец заботится о своих детях. Он не передает их в последнюю минуту своей жизни джентльмену, стоящему ближе всех. – Она остановилась и встретилась с его взглядом. – Может, я и изобразила вашего отца лучше, чем он того заслуживает, но своего изобразила не хуже, чем заслуживает он.
Гидеон слегка кивнул.
– Тогда я еще раз благодарю вас за то, что избавили меня от необходимости во всеуслышание заявлять о грехах моей мачехи.
Она хотела еще что-то сказать, но отвлеклась, обнаружив, что эта маленькая прогулка привела их к шестифутовой секции стены, разделяющей стеклянные двери в гостиную. Они были полностью скрыты от глаз тех, кто находился внутри. Первоначальным порывом было побежать назад, к окнам, но один взгляд на Гидеона, и этот порыв исчез, словно его и не было.
Гидеон выглядел таким неотразимым в вечернем наряде. Уиннифред была заворожена тем, как легкий ветерок путает пряди его темных волос и как свет от фонарей пляшет на его поразительных чертах.
