Текст книги "О чем говорят женщины"
Автор книги: Алиса Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Глава 3
2017 год
И все-таки что-то болело где-то в самой потаенной, скрытой от посторонних глаз глубине Таниной души, какая-то тоненькая жилка жизни билась, рвалась, особенно по ночам. Но Таня почти научилась жить с этой болью. Наверное, как и ее подруга Лена.
Единственное, Таня избегала говорить о Диме. Вообще старалась не думать о нем, не упоминать его имени ни в разговорах с подругами, ни даже с самой собой. Поэтому, когда на этот Новый год, в гостях у Лены, Ляля вдруг его упомянула, Таня почувствовала такую боль, что решила уйти.
Так и получилось, что за десять минут до Нового года она стояла в скверике у Лениного дома и плакала, пока ее не нашла Ляля. Таня тогда обиделась на Лялю – та судила о вещах, которые сама Таня понимала и видела совсем иначе. Потому что даже сейчас она не считала Диму ошибкой своей жизни. Таня не засушила свои обиды в гербарий, чтобы время от времени перелистывать эти картинки и упиваться собственным несчастьем. Она предпочитала листать другие – с радостными, светлыми воспоминаниями – и помнить хорошее: например, как Дима трогательно заботился о ней, когда она заболела, как хорошо им было в совместном путешествии к морю, как Дима однажды возил ее заболевшую собаку в ветклинику.
– И не надо считать меня жертвой! – твердо сказала Таня подруге, когда Ляля умоляла ее простить.
– Ладно, Киселёва, не буду, погнали Новый год встречать, – взмолилась Ляля.
И за пять минут до полуночи они побежали к Лене, чтобы успеть встретить Новый год.
В эту новогоднюю ночь у Лены они вспоминали, как встречали Новый год в две тысячи пятом году, как Лена в ту новогоднюю ночь проникновенно – на разрыв – пела «Чайку с розовым крылом» (как жаль, что Лена теперь совсем не поет!), потом смотрели «Иронию» по телевизору. И немного потертый с точки зрения современного зрителя, но все-таки обаятельный Женя Лукашин в стотысячный раз спрашивал у ясеня, а подруги в стотысячный раз сопереживали красавице Наде.
Фильм закончился в четыре утра. Ляля с Евой уже откровенно клевали носами, и ближе к пяти утра подруги разбрелись по квартире – отсыпаться. А вот Тане было совсем не до сна. Из Лениного окна открывался изумительно красивый вид на засыпаемый снегом город и Тане захотелось прогуляться по сонным улицам.
– Куда ты в такую рань? – изумилась заспанная Лена, выглянув из спальни. – Половина шестого!
– Хочу повторить подвиг Нади из «Иронии судьбы» – пройтись по городу в новогоднее утро.
– С ума сошла! Оставайся, выспимся, потом позавтракаем! – предложила Лена.
Но Таня поцеловала Лену и ушла.
…Она долго бродила в тихих московских переулках. Новогодний снег кружился в свете фонарей. Было безлюдно и очень красиво. Ей почему-то вспомнилась песня, в которой были слова: «В первый день января не бывает чудес у любви!» Не бывает чудес у любви… А чудес, наверное, вообще не бывает.
Вон в том скверике ее возлюбленный Дима однажды написал на снегу: «Я люблю тебя, Таня!» Сколько снегов сошло после той зимы?! Исчезла надпись, исчез из ее жизни Дима. Он появился когда-то под Новый год как подарок, и расстались они тоже незадолго до Нового года. Не бывает чудес. А раньше Таня в них верила.
Таня вышла на Арбат, прошла своим любимым прогулочным маршрутом, и все это время она мысленно разговаривала с Димой. Ей хотелось верить, что он помнит о ней. «И каждый Новый год, с тех пор, как мы расстались, я загадываю одно желание – чтобы Дима иногда вспоминал меня, – вздохнула Таня, – нет, я не прошу, чтобы он ко мне вернулся, я только хочу, чтобы от нашей любви что-то сохранилось, например, память. Мне невыносимо думать, что от нее ничего не останется и она исчезнет, как та надпись на снегу».
Этот январь был снежным, и зима в этом году не спешила отступать. Таня уже как-то отчаянно скучала по весне, а она все не приходила. И март выдался холодным. О том, чтобы переехать за город и поселиться в Сергино, оставалось только мечтать. До тепла еще было так далеко.
Таня скучала – в выстуженной Москве было решительно нечем заняться. С подругами они сейчас встречались редко, девочки были заняты своими делами: Ляля погружена в очередной любовный роман, Ева и Лена загружены работой. Таня тоже старалась много работать, может быть, даже слишком.
В ту субботу она решила в кои-то веки устроить себе выходной – погулять по городу, посидеть в любимой кофейне с книгой.
…Она сидела за столиком у окна. Чашка кофе, хороший роман – что может быть лучше? Таня читала, иногда поглядывала в окно, наблюдая за жизнью большого города: потоки машин, спешащие пешеходы.
В кафе в этот час было оживленно и людно. За соседним столиком галдела стайка пестрых девиц. Слева расположилась пара: он и она. Молодые, красивые, но что-то с ними было не так. Оба смотрели в свои телефоны, отчего возникало грустное ощущение, что друг другу они совсем не интересны.
Таня приподнялась, чтобы заказать очередную чашку кофе, и вдруг увидела, что шумные девицы за соседним столиком уходят, а к нему идут мужчина и женщина. Узнав в мужчине Дмитрия, Таня вздрогнула. Дима! Она не видела его несколько лет. Димина спутница – юная, яркая, модная – держала Диму под руку. Дима с девушкой уселись за столик в метре от Тани.
Тане захотелось исчезнуть, раствориться – все что угодно, только бы они ее не заметили. Почему-то ей была невыносима мысль о том, что Дима увидит ее. Встать и уйти? Но тогда он точно заметит. Вот ситуация… Между тем спутница Димы громко сказала, что отлучится на пару минут, и попросила его заказать ей фруктовый десерт. Димина девушка гордо пересекла зал – походка модели, надменный взгляд королевы. Красивая. Его студентка, наверное.
Оставшись один, Дима обвел зал скучающим взглядом и, конечно, – о нет! – увидел Таню. Его глаза расширились от удивления:
– Татьяна?
Через секунду Дима уже сидел за ее столиком.
– Надо же, Таня, это ты!
Он говорил с ней слегка виноватым голосом. Немного даже как доктор с безнадежно больным пациентом. Таню это не то чтобы задевало, но ей было неприятно.
– Как ты, Танюша?
– Хорошо, – она попыталась улыбнуться, чтобы ее жалкое «хорошо» прозвучало убедительно. Наверное, не получилось.
– А ты, Дима?
– Нормально, – сказал он теперь уже с такой очевидной виноватой интонацией, что стало ясно – как раз у Дмитрия все просто замечательно.
Она призналась, что искренне рада за него. Он обрадовался.
Они помолчали, а потом Дмитрий сказал, что часто вспоминает прошлое.
– Я тоже, – призналась Таня.
– Ты счастлива, Таня? – вдруг спросил Дима.
Таня неловко улыбнулась – это сложный вопрос.
– Знаешь, я хотел сказать одну вещь, – вздохнул Дима, – ну, в общем, надо было тебе тогда уводить меня и все…
– В каком смысле? – не поняла Таня.
– В смысле, увести из семьи!
– Как это «увести»? Ты же не баран, – тихо промолвила Таня.
Он смутился.
– Как твой сын, Дима?
Дима пожал плечами:
– В полном порядке. Умный, здоровый парень.
– Он здоров?
– Ну да, – усмехнулся Дима. – Я потом понял, что моя жена просто играла на этом, понимаешь? Придумала, что он болен, чтобы удержать меня.
– Я вижу, ей это не удалось?!
– А… Ты видела. Ну да, жизнь есть жизнь. Это Лариса – моя студентка, очень славная девушка.
Он дотронулся до волос, и Таня узнала этот до боли знакомый жест. Дмитрий всегда любил касаться своих темных роскошных волос. С грустью Таня отметила, что теперь они не столь роскошны и у Димы уже пробивается ранняя лысина.
– Полгода назад я ушел от жены, – сообщил Дима. – Лариса поставила вопрос ребром: или – или! Она молодец – решительная!
– Действительно – молодец!
К их столику подошла Лариса. Девушка удивленно и недовольно взглянула на Таню и обиженно спросила Дмитрия:
– Ты заказал мне десерт?
– Простите, мне пора, – через силу сказала Таня, – всего доброго.
Она накинула куртку и торопливо поспешила к выходу.
Таня шла по шумной московской улице в плотной толпе и чувствовала себя среди этой толпы, как белый медведь в тропическом климате. Ей хотелось плакать. А еще ей хотелось тишины и полного одиночества.
Потом она села в свою машину и поехала в Сергино.
Любимый, старый дом встретил как добрый друг. Таня смела снег с крыльца, открыла двери, вошла, повалилась на диван и долго плакала, жалея себя. «Счастлива ли я? У меня были любящие родители, Дима, есть этот дом, подруги и любимая работа! И все-таки, почему мне так жаль себя?!»
* * *
Свой день рождения в конце февраля Таня отмечать не собиралась. Она честно сказала подругам, что никого не приглашает – нет настроения и все тут. «Простите, девочки. Вам нужна вечеринка в похоронном стиле? Ну вот именно». Таня решила провести этот день как обычный, будничный – с утра засела за работу, разложила эскизы для книг.
Ближе к вечеру раздался дверной звонок.
– Ляля? – изумилась Таня, увидев на своем пороге нарядную Лялю.
– С днем рождения! – закричала Ляля. – Да-да, я знаю, что ты не отмечаешь, но меня и звать не надо – я же без комплексов!
Ляля скомандовала кому-то за ее спиной, и в ту же минуту в тесную Танину прихожую всунулся шкафообразный молодой человек с большой коробкой. Следом за ним зашел другой и тоже с ящиком в руках.
– Сюда, – приказала Ляля, махнув рукой, – все, парни, свободны.
Лялина группа поддержка исчезла.
– Что ты опять придумала? Что это? – встревожилась Таня.
– Подарки на твой день рождения! – Ляля расплылась в широкой улыбке.
Таня разволновалась – после того, как Ляля на прошлый День рождения подарила ей сертификат на прыжок с парашютом со словами: «Я тут подумала, что тебе надо бы как-то встряхнуться!», она побаивалась Лялиных затей.
– Здесь пылесос, – подмигнула Ляля. – Я тут подумала, что тебе он просто необходим!
– Почему? – не поняла Таня.
– Ну тебе ведь уже тридцать семь исполнилось? – Ляля едва сдерживалась, чтобы не заржать.
– И что?
– Ну, как же – вот с тебя скоро песочек посыплется, и значит, без пылесоса никак не обойтись! – Ляля расхохоталась, радуясь собственному остроумию.
Таня покачала головой – поручик Ржевский, ах, оставьте свои шуточки!
– Ляль, он дорогой, наверное? Ну зачем ты?
Ляля безмятежно махнула рукой:
– Да у меня вся квартира бытовой техникой завалена. У меня новый любовник – владелец супермаркета электроники. Он мне дарит и дарит эту бытовую фигню, уже девать некуда. А в этой коробке – отличное шампанское. Тут его столько, что до твоего сорокалетия хватит. Да не переживай, ничего не дорого, у меня любовник – владелец винного бутика и он… – Ляля осеклась.
Таня смотрела на нее с неподдельным ужасом.
– А что такого?! – Ляля протянула Тане пакеты с едой. – Я подумала, что мы можем сегодня устроить вечеринку с азиатской едой. Это суши и роллы из лучшего ресторана.
– Твой третий любовник – владелец азиатского ресторана? – не сдержалась Таня.
– Спокойно, – хмыкнула Ляля, – это я сама купила.
Раздался звонок в дверь. Открыв, Таня увидела на пороге Еву.
– Тань, я знаю, что ты не отмечаешь, – виновато сказала Ева, – но я не могла не прийти. Вот, здесь еда из нашего ресторана! – Ева протянула Тане два огромных пакета. – Блюда итальянской кухни, итальянские десерты. У нас владелица – армянка, а ресторан – итальянский, смешно, да?
– Очень, – заржала Ляля, – у нас тут намечается какой-то гастрономический фестиваль народов мира.
В дверь опять позвонили. На пороге стояла Лена.
– Девочки, а вы тоже здесь? – удивилась Лена, входя в прихожую. – Танечка, прости, но я не могла тебя не поздравить. Вот еды для тебя наготовила, блинов напекла, торт «Наполеон». Все как ты любишь!
Пока Таня накрывала на стол, подруги отбивались от натиска Таниных собак, жаждущих ласки. Бело-черный Мотя атаковал Лену, а черно-белый здоровенный Прохор пытался заскочить Ляле на колени, притворившись ручным миниатюрным шпицем.
– Во дает, – хихикнула Ляля. – Ну и псы у тебя, Киселёва, прямо звезды гламура! Нарочно таких подбирала? Нет бы, какого породистого завести – в костюмчике со стразами? Ходила бы себе изящной дамой с собачкой по району, глядишь, познакомилась бы в округе с каким-нибудь таким же собачником! И пошло бы у вас большое собако-человеческое счастье. А к тебе с такими псами ни один собачник не подойдет!
– Ты же знаешь, я их не заводила, – пояснила Таня, – они сами к нам прибились еще щенками в морозы на даче. Жалко их стало.
– Вот жалостливая ты очень, – хмыкнула Ляля и погладила Прохора. – Ладно, псы отличные, даром что не в костюмах. Я таких сама люблю, вот эти страхилады как-то… душевнее, что ли.
Прохор подпрыгнул и лизнул Лялю в нос.
В этот холодный мартовский день за шампанским и разговорами подруги просидели до позднего вечера.
Ближе к Лениному торту и Евиным десертам, когда Таня ушла заваривать чай, Ляля взялась рассматривать новые Танины рисунки для детских книг.
Когда Таня вернулась, Ляля накинулась на нее, потрясая в воздухе рисунками:
– Это что?!
Таня смутилась – она сегодня нарисовала собаку для детской книги сказок. Только вот, учитывая общую Танину ипохондрию, собака в ее исполнении получилась не какая-нибудь там просто собака – хозяйская, довольная жизнью – а такая… душераздирающая собака. Хвост опущен, а в глазах надрыв, как у битой жизнью бездомной псины.
– Ты чо, Киселёва? Ты вот такое детям рисуешь? – возмутилась Ляля. – Да на таких книжках только неврастеников растить! Это не детская книжка, это просто Босх или Гойя! Твоими рисунками только детей пугать!
Таня застенчиво улыбнулась:
– Ну говорю же, настроение в последнее время как-то не очень…
– Так, а тут у нас что? – Ляля схватила Танины рисунки для другой книги. – Ну понятно, принцесса в башне из слоновой кости, сидит-дожидается, когда к ней прынц на белом коне подкатит. Ой, мама дорогая!
– Да с этим-то рисунком что не так? – не поняла Лена. – Хороший ведь!
– Да все с ним не так, – взревела Ляля. – И со сказками вашими все не так! Вот после таких сказок и вырастают такие неправильные принцессы, как наша Таня! Небось, вас всех взращивали на специальной нежной «девичьей литературе» – сказках, легендах, мифах о спящей красавице и прочих принцессах, чья жизненная задача всецело заключается в ожидании персонального принца на белом коне, а лучше бы «мерседесе»? Вот девочки и вырастают с верой в то, что принц однажды постучится в их башню из слоновой кости, приобнимет, поцелует и наполнит их жизнь счастьем и смыслом. И вот они сидят и терпеливо ждут этого грандиозного события. Что молчите, не так что ли?
Таня с Леной выразительно переглянулись и пожали плечами.
– А в итоге ты, Киселёва Таня, прынцесса – сороковник на носу! – ни одного даже завалящего принца за всю свою жизнь не встретила! Девочки, давайте скажем честно – современной женщине нельзя ждать милостей от природы, ей никто никаких принцев и «мерседесов» просто так не даст, она должна сама пойти и завоевать полцарства! Тань! – Ляля обняла Таню. – Ну пересмотри ты свои взгляды на жизнь! Пойми – каждый сам кузнец своего счастья, ну или несчастья. Смотря, кто что выбирает! И вообще… Говорят, что в дни, приближенные к дате твоего рождения, идеально начинать новую жизнь – строить планы, кардинально что-то менять! Подумай над этим!
Таня вздохнула – уж какая там новая жизнь?!
Подруги давно разъехались, а Таня никак не могла уснуть, вспоминая слова Ляли. Новая жизнь, перемены?
Она подошла к зеркалу и придирчиво себя оглядела: «Ох, на что ты стала похожа, дорогая Таня?! Какая-то просто тетя неопределенного возраста и сложной судьбы!» Особенно Таню огорчала собственная фигура. В голове даже родилась обидная рифма: «Попа-попа, как у бегемота».
Может, и впрямь пришла пора проститься с прошлым и начать новую жизнь?
Таня взглянула на часы – было около полуночи.
Она набрала СМС-сообщение, как позывной SOS, посылаемый в ночь. «Ляля, ты еще не спишь?»
Точкина перезвонила тут же:
– Не сплю. А чо такое?
– Ну в общем, я решила, – выдохнула Таня, – изменить свою жизнь. Поможешь? Я не знаю, с чего начать!
– Конечно, помогу! – обрадовалась Ляля. – Значит так, будем делать из тебя звезду гламура и устроим твою личную жизнь. У меня есть план!
Часть 3
Не родись красивой
Глава 1
Отсыпал снегами февраль, пришел март, но весны все не было. «Ох, уж эти затяжные русские зимы! Ждешь весну как чудо, а она потом промелькнет так, что и заметить не успеешь, за ней лето пронесется скоростным поездом, а потом снова осень и бесконечная зима, и все опять по кругу…»
Ева выглянула в окно: засыпая любые надежды на весну, шел снег.
На часах было уже за полночь; увы, их ресторан с претенциозным названием работал до последнего посетителя, и значит, надо было ждать. Вот в такую бессонную ночь и вспомнятся вдруг сцены из детства: зимним утром так не хочется вставать и идти в этот ненавистный детский сад, но тебя, маленькую, сонную, будят засветло, и потом по зимнему холодному городу мама везет тебя на санках, а ты лежишь в них, как в лодке, и долго, до головокружения – пока опять не заснешь – смотришь в небо, в котором плывут огромные звезды.
– Ева Юрьевна, хотите чай? – в кабинет заглянула официантка Катя.
Ева кивнула.
…Библейским именем Еву наградила мать – та любила звучные и громкие имена, а это имя (уж как в веках прогремело!), как ни крути, было и заявлением, и поступком, и налагало ответственность на его носительницу.
Мать вообще связывала с Евой большие надежды – дочь категорически и бесповоротно должна была стать счастливой, успешной, любимой, и все это – в двойной степени, и за себя, и за нее, так и не сделавшей карьеры, и не знавшей счастья в нелепом, наскоро развалившемся союзе с Евиным отцом. Мать часто твердила Еве о ее особом предназначении «быть счастливой» и, готовя дочь к будущим победам, выбивалась из сил на двух работах, чтобы оплачивать дочкины наряды принцессы, уроки английского с репетитором, сольфеджио и бальные танцы. Благодаря материнским стараниям Ева к семнадцати годам имела все задатки для блестящего будущего, включая неординарные внешние данные, однако то ли счастья на всех не хватает, то ли Евина судьба выкинула финт, а только получилось так, что Ева разочаровала мать, не оправдав ее надежд на дочкино тотальное счастье.
Скажем, нынешнюю работу дочери мать бы, конечно, не одобрила – вместо того, чтобы стать специалистом по искусству эпохи Возрождения, как Ева собиралась в юности, она стала администратором в ресторане; да и с личной жизнью у Евы «незачет» – особенной любви, такой, чтобы оправдать ею всю жизнь, у Евы не случилось.
А почему, отчего не сложилось, не сбылось, кто его знает?! Уже когда в графе «счастье» у Евы стоял прочерк, мать, глядя на дочь, вздыхала: «Верно говорят – не родись красивой, а родись счастливой».
Ева, даром что родилась красивой (мать уверяла, что дочка – вылитая Брижит Бардо в ее лучшие, сочные годы), свою красоту конвертировать в счастье не сумела. В итоге Евина мать, погоревав, пришла к выводу, что, видимо, у них в роду по женской линии это генетическое: «Вот и твоя бабка была разведенкой, и прабабка, овдовев молодой, растила детей одна».
Недавно, в свои тридцать семь лет, Ева услышала фразу: «Надо было прожить жизнь, чтобы понять, что она тебе не принадлежит», которая многое проясняла в ее женской судьбе. Действительно, так, чтобы пожить «для себя», у нее – либо пока, либо уже – не получалось. Все время что-то мешало – разные жизненные обстоятельства, как говорится, непреодолимые. И в этом смысле и у Евы, и у ее матери, и у Евиной бабки эта особенность была общей, тем самым «генетическим» свойством, о котором говорила мать.
…Чай не помог – от усталости клонило в сон. Повезло же ей работать в этом гиблом месте: смены выпадают преимущественно ночные, вот она и торчит тут за полночь. Кстати, устроиться сюда на работу оказалось непросто.
У Евы тогда ситуация сложилась не из легких – ее сократили из музея, где она работала искусствоведом, на горизонте маячил развод, и надо было как-то выживать и растить сына. И вот тогда, воспользовавшись советом и рекомендацией подруги Ляли (неугомонная Точкина, кажется, была знакома со всей Москвой), Ева пришла в этот ресторан «на кастинг». Собеседование проводила сама владелица ресторана – пожилая армянка Мариам. При этом персонал Мариам себе отбирала, как рабов на плантацию.
– Красивая какая, – неодобрительно заметила Мариам, оглядев Еву при первой встрече. – Небось, полная дура?!
Ева флегматично пожала плечами: вопрос, надо понимать, был риторический.
Мариам взглянула в резюме Евы:
– Такой взрослый сын! Во сколько ты его родила?
– В восемнадцать.
– Ладно, давай так: месяц – испытательный срок, – усмехнулась Мариам, – а там посмотрим, на что ты годишься.
…С тех пор прошло три года. Поначалу, конечно, было непросто, но ничего – справилась. Потом втянулась. От нечего делать стала учиться готовить. «Я же должна досконально знать, что у меня на кухне происходит!» Теперь Ева знает все блюда, соусы, десерты. Если понадобится – сама за шеф-повара встанет к плите.
С Мариам они, на удивление, друг к другу притерлись. Босс из Мариам, конечно, не подарочный вариант – резкая, требовательная, без сантиментов, но справедливая и щедрая. Мариам, кстати, зачастую ругает Еву за присущую той излишнюю мягкость и манеру «либеральничать» с персоналом и советует ей быть с сотрудниками «пожестче». При этом Ева и сама понимает, что жизнь вообще и люди в частности устроены странно – как только с кем-то начинаешь «либеральничать», человек тут же наглеет и садится тебе на шею. А почему так, непонятно. Парадоксальная закономерность: чем с человеком лучше, тем он к тебе… задом.
Это как с Гавриловым, ее бывшим мужем. Уж она ему и так пыталась угодить, и этак: и обед из семи блюд накрывала чуть ли не в вечернем платье, и страстной любовницей в постели прикидывалась, и выставки с ним посещала, чтобы ему казаться интересной, и терпела, и молчала, а Гаврилов задом поворачивался. И пока она это поняла, прошло семь лет. Причем он наглел ровно пропорционально ее стараниям. Сначала она пыталась как-то разрешить эту закономерность, а потом ей надоело, и захотелось просто покончить со всем раз и навсегда, уже не пытаясь ни в чем разобраться.
Сейчас ее бывший муж потихоньку спивается. Еве его искренне жаль, и она желает ему только хорошего. В конце концов, о любом человеке можно вспомнить что-то доброе. Так и о Гаврилове – что-то ведь есть в их общем прошлом светлое и радостное. Например, когда они поженились, ее сын Ваня был совсем маленький, и Гаврилов много им занимался, относясь к нему как к своему сыну. Ваня от родного отца столько внимания не получал, как от отчима. За это она Гаврилову благодарна. Так посмотреть – Ева ему вообще за многое благодарна. Например, за то чувство терпения, которое он ей привил. Еве кажется, что уж после жизни с Гавриловым она все может вытерпеть.
…Все, смена закончена и можно идти домой.
Ева вышла в холодную ночь и тут же озябла. Ну что за город?! Зимняя Москва совсем не предназначена для жизни, здесь быть женщиной уж точно геройство. Еве зимой все время зябко и неуютно. Непонятно, какую одежду и обувь носить в этом суровом климате, под ледяными ветрами?! Капроновые колготки или, упаси господи, чулки? Да вы что – так под юбку дунет, что скрючит в тот же день. А Ева терпит, мужественно отказавшись от толстых гамаш и бабулькиных рейтузов. Да, в нашенских широтах красота требует жертв, и, выбирая сапоги на шпильках, ты должна сознавать, что зимой в России каблуки – это повышенные риски, все равно что ехать на роликах.
С трудом балансируя на своих шпильках (только бы не свалиться!), Ева шла по обледенелым тротуарам в этом царстве вечной мерзлоты и думала, что ведь где-то есть теплые страны, яхты, красивые набережные, залитые солнцем, вдоль которых гордо прогуливаются женщины на высоченных каблуках?!
«Ну где-то же все это есть?!» – вздохнула Ева, поскользнувшись и больно ударившись об лед.
Сил едва хватило на то, чтобы на автопилоте доплестись до дома и принять душ. Потом она накрылась одеялом с головой и послала весь мир к такой-то матери. Ей хотелось спать, спать долго, лет этак сто, просыпаться только для того, чтобы выпить чая и снова проваливаться в сон.
* * *
О чем говорят женщины? О своей усталости.
Это самое то – похныкать подругам, пожаловаться на то, как ты устала, и встретить в ответ понимание и сочувствие. Потому что в чем-в чем, а в этом вопросе женщина всегда найдет понимание у другой женщины. Эта накопившаяся, хроническая усталость объединяет большинство женщин, мы все сестры по усталости. Раннее утро, на улице опять холодно и мерзко, ты не выспалась, а надо вставать и куда-то идти, и где-то там работать… И вот ты – невысокая, изящная или, наоборот, большая и толстая – сжимаешься и чувствуешь себя такой же слабой и беззащитной, как в детстве. Когда зима казалась бесконечной и по утрам так не хотелось вставать и идти в этот ненавистный детский сад или школу.
…С работы – домой, покачиваясь от усталости. А дома дети, муж, животные, и все они смотрят на тебя и чего-то ждут. И, в общем-то, это, конечно, счастье. Но труднодающееся счастье. Пополам с усталостью.
Ты устала… Да, ты ведь не конь педальный, а женщина! Но кому это интересно именно сейчас? В данный момент твоим домашним интересен сложносочиненный ужин, постиранное и выглаженное белье. С сыном надо сделать работу над ошибками по математике и проверить у него задания по французскому, кот требует еды (а еще он любит, чтобы у него в лотке было чисто!), у мужа вообще исключительно богатый райдер с запросами. И в этой дурной круговерти ты будешь кружиться до полуночи, пока не упадешь с ног от усталости.
Гаврилов, бывший муж Евы, однажды некстати заметил (он всегда все делал как-то некстати), что, возможно, Ева ничего не успевает потому, что не умеет планировать время.
«А вот есть такая наука о правильном планировании времени!» – загундел Гаврилов.
А Ева в этот момент, как раз очень кстати, держала в руках тяжелую сковороду, и хоть и не замечала раньше в себе особой кровожадности, вдруг захотела ударить Гаврилова этой сковородой по голове. И, видимо, было в ее взгляде что-то такое выразительное, отчего Гаврилов не стал развивать тему правильного планирования времени и заткнулся.
И вот: уроки, микстуры, кастрюли, рубашки… Наверное, если посчитать – уйма часов, а то и лет ее жизни ухнула в эту пропасть. Ну ладно… Вот станет она старой и можно будет «пожить для себя». Воспарить ненадолго в свободном полете – гордой, независимой, пусть даже с нагрянувшим радикулитом и морщинами! Хотя… На такую-то пенсию?!
* * *
Выспаться ей не удалось. Довольно скоро из кухни стал раздаваться шум. Ева взглянула на часы – ну да, конечно, уже одиннадцать! Вот скотина, когда он, интересно, в институт собирается?
Ева вышла на кухню. Ее сын Ваня сидел за столом и завтракал.
– Привет, ма! – улыбнулся Ваня. – Кофе сварить?
– Почему ты не в институте? – сочла возможным поинтересоваться Ева.
– Да брось ты, мать, – отмахнулся Ваня, – что я там забыл?
Ева возмутилась: хороший вопрос, особенно если учесть, что за его обучение платит она. Притом значительную часть своей зарплаты. Пора бы ей, что ли, характер проявить, к примеру, стукнуть кулаком, поставить вопрос ребром.
– Что за разговоры? – Она стукнула кулаком по столу что есть силы и больно ударила руку.
– Ты чего, ма? – растерялся сын. – Что-то случилось?
– Просто устала, – вздохнула Ева, – я вам не робот, а человек, между прочим, женщина! А ты вот в институт не ходишь, поганец! Запорешь сессию, и привет!
Ваня присел рядом и погладил ее руку:
– Мам, да перестань. Сессию я сдам, даже не сомневайся! Ну, хочешь, с завтрашнего дня вообще не буду прогуливать?
– Что за странный вопрос, Иван? Сколько тебе лет?
– Восемнадцать! – улыбнулся Ваня, – знаю-знаю, я уже взрослый мужчина, и вообще в этом возрасте у тебя уже был я!
– Прекрати! – сморщилась Ева.
Она терпеть не может, когда ей напоминают, что она родила сына в восемнадцать. Ева вообще не любит вспоминать о том времени.
После сделанного внушения Ваня резво побежал в институт. «Интересно, куда он теперь успеет, на последнюю пару разве что!» – усмехнулась Ева.
Она наблюдала из окна, как сын пересекает двор, и не могла насмотреться на своего Ивана, понимая, что ей, как матери, за этого высоченного красавца впору повесить на грудь знак качества – хорош! Ваня схитрил, от всех взял самое лучшее: большие голубые глаза от матери, атлетическое сложение и чувственные губы от отца. Должно быть, девушки сильно беспокоятся на его счет; правда, пока у Вани ничего серьезного, основное его время занимает учеба в институте, а свободное Ваня тратит на интернет, просиживая за компьютером часами.
Ева даже начала волноваться – парень запутался во всемирной паутине; а липкая паутина так просто не отпускает. К примеру, на днях Ева спросила у него: «Есть будешь?» В ответ молчание. «Иван, как дела в институте?» Ваня буркнет: «Нормально!», при этом смотрит мимо нее – в свой ноутбук. В итоге у Евы возникло устойчивое ощущение, что с некоторых пор вместо Вани в доме завелась потусторонняя сущность.
Ева пожаловалась подруге Ляле – так и так, мол, «мы его теряем».
– Парень приболел интернетом? Это нормально, это лечится! – утешила Ляля.
– Чем лечится?
– Как и все на свете – любовью. Подожди, мать, вот скоро парень влюбится, и его захватит реальная жизнь. А ты пока займись собой! Ева, ну, в самом деле… Сын вырос, давно пора подумать о себе. Надо тебя замуж выдать!
Услышав о замужестве, Ева поперхнулась.
Ляля покатилась со смеху:
– Что, небось, своих мужей вспомнила?!
– Их забудешь, как же! – фыркнула Ева.
* * *
Своего первого мужа Ева встретила в семнадцать лет, сразу после окончания школы и поступления в институт культуры. В то лето довольная мать Евы (она считала, что высшее искусствоведческое образование весьма уместно дополнит Евины блестящие внешние данные), узнав о Евином зачислении, отправила дочь на пару недель в Петербург – отдохнуть и развеяться.
И на пути в Петербург, в поезде «Красная стрела», Ева нежданно – негаданно встретила своего рокового демона-соблазнителя.
Сорокалетний Вадим – чиновник петербургской городской администрации – был красив, умен, галантен. Сердце девушки стучало, как колеса вагона, тем более, что ее попутчик по купе СВ не терялся – польстившись на девственные прелести вчерашней школьницы, бывалый ловелас пустил в ход все свое обаяние и опыт. Они проговорили до самого утра, а когда поезд прибыл в Петербург, Вадим взял девушку под опеку. Он дарил ей подарки, читал стихи, водил по ресторанам и театрам. Ева влюбилась в него без памяти. Их роман продолжился уже в Москве, куда Вадим наезжал в частые командировки.
