Текст книги "Алый, чёрный и белый"
Автор книги: Алина Кононова
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Алина Кононова
Алый, чёрный и белый
Глава 1
– Будущее приносит мне тревогу. Всё слишком быстро меняется.
Камера фокусируется на героине. Глаза широко распахнуты, смотрят в пустоту, в то самое, пугающее грядущее. Руки комкают платок, губы слегка дрожат. А потом камера плавно разворачивается, чтобы показать моего агента, Лео.
Для него монолог звучит совсем не так. Он слышит:
– Будущее пхиносит мне тхевоху. Все слишком быстхо меняется.
Теперь камера фокусируется на его поникших плечах, опущенных глазах. Крупный план руки, которая выключает микрофон.
Следующая сцена – снова в комнате звукозаписи. Лео курит в вентиляцию, прямо у таблички «не курить». Я стою у стены, скрестив руки на груди. Главная деталь – микрофон на высокой металлической стойке. Он разрезает сцену пополам, он привлекает всё внимание. Он – мой главный враг.
Лео делает затяжку и говорит:
– Не стоит расстраиваться. Сейчас всё равно снимают много немых фильмов. Устинов планирует свой новый шедевр, я почти договорился насчёт главной роли для тебя.
Лео стоит показать на экране крупным планом. Его полное имя – Леонид Васильев, но мы все знаем его как Лео, лучшего агента для актёров кино. Русые волосы, очки в серебряной оправе, на указательном пальце – серебряное кольцо. Костюмеру пришлось постараться, чтобы найти эту шёлковую сорочку королевского фиолетового цвета.
Лео прячет окурок в портсигар, тоже серебряный. Говорит:
– Не тоскуй, ты же не виновата. Среди немых актрис тебе равных нет.
Я и без него это знаю.
Я училась в театральной академии – и была одной из лучших, пусть и почти не играла на сцене. Но я нашла своё место в кино. Это я появляюсь в главных ролях в «Владычице Ночи» и «Эвридике»; моё лицо сияет на афишах. Меня знают, меня любят, меня ненавидят.
Но – я смотрю на микрофон – он может лишить меня всего. В кино больше не ценятся твои актёрские навыки, умение показывать эмоции, жить под прицелом камеры. Теперь нужно красиво болтать, и ты звезда!
Камера могла бы записать, как я набрасываюсь на микрофон. Схватившись за железную палку, бью его об стену, пока не останутся бесполезные обломки. Вместо этого Лео помогает мне надеть плащ, и мы уходим.
Дальше – натурные съёмки. Камера следует за мной до такси, потом до дома. Устинов однажды сказал, в будущем камера сможет подниматься в небо и снимать с высоты птичьего полёта.
Он вообще любит фантазировать.
Новая сцена – я поднимаюсь домой, пятый этаж, последний. Каблуки стучат по ступеням. Если бы камера правда могла летать, она бы показала сверху меня и тёмный колодец парадной. Перила давно сломаны, я даже рву о них правую перчатку.
У соседей немало пересудов вызывает моя уединённая жизнь. А ещё – знаки внимания моих поклонников. Сегодня под дверью стоит ярко-розовая коробка, перевязанная лиловым бантом. Это могут быть цветы или конфеты, но, наклонившись, я чувствую вонь.
Кажется, он опять это сделал. Перчатка всё равно порвана, и я тяну за ленту. От запаха глаза слезятся, на миг я зажмуриваю их, но успеваю увидеть, что под крышкой.
Это распотрошённая рыбина. Пустые глаза смотрят прямо на меня. В коробку попала муха, она садится на шляпку, приходится взмахнуть ладонью, отгоняя.
Раньше он присылал мне увядшие розы. Кусочек поминального пирога. Теперь – мёртвая рыба. Около хвоста лежит карточка, я цепляю её двумя пальцами, камера даёт близкий план. Печатные буквы, выведенные уверенной рукой:
«Ты не можешь игнорировать меня. Я покажу тебе!»
Ничего нового.
Бросаю карточку обратно в коробку, носком туфли подталкиваю ту к перилам. Звук шлепка говорит, послание достигло цели.
У моих соседей есть множество поводов для сплетен. Я не замужем – в двадцать семь лет. Постоянно уезжаю куда-то ранним утром или поздним вечером: с небрежно собранными волосами, без макияжа, в осеннем плаще – а на дворе только конец июля. Сажусь в такси и называю адрес частного дома за городом.
Время ночных съёмок.
Это финальная сцена драмы. Моя героиня должна застрелить своего мужа, изменника. Летние ночи бывают очень холодными, поэтому, пока работает гримёрша, я кутаюсь в плащ. Один из знакомых режиссёра уступил нам сад при своём загородном доме, и теперь тот наполнен людьми, техникой и шумом.
В палатку-гримёрную заглядывает мой партнёр по сьёмкам. Для всех поклонниц кино это – Антуан, известный актёр, Ахилл, Отелло, герой и красавец. Я знаю его как Антошу из театрального, который с трудом мог запомнить два листа монолога. Но боги, как он хорош…
– Нас ждут.
На нём брюки и белая рубашка, распахнутая на груди. Все знают, если показать голый торс Антуана, дамы и гомосексуалисты купят билеты дважды. На мне – ночная сорочка и лёгкий шёлковый халат. По задумке режиссёра я должна быть босиком, поэтому сбрасываю туфли перед площадкой, поджимая пальцы от холода травы.
Камера сначала фокусируется на мне: с растрёпанными тёмными волосам, в распахнутом халате. Меня обманул человек, которого я любила, которому клялась в верности. Я долго гналась за ним по саду, и теперь грудь тяжело вздымается под сорочкой.
Один из помощников подаёт пистолет с холостыми патронами. Антуан прижимается к живой изгороди, смотрит прямо в камеру – с неподдельным страхом в глазах. Больше ему некуда бежать. Смесь злости и обиды на моём лице – она такая искренняя. Это будет лучший кадр!
– А пистолет точно фальшивый?
Магия исчезает. Я опускаю руку с оружием; камера поворачивается к нарушителю тишины. Тёмный костюм, до блеска начищенные ботинки, шляпа лихо сдвинула набок. В волосах так много бриллиантина, что они могут отражать свет. Он улыбается как мог бы улыбаться Одиссей.
– Кто прервал съёмку?! Плёнка тратится!
Помощники режиссёра, операторы, даже гримёрша: все выгоняют Иварса – надоедливого, пронырливого журналиста – с площадки. Мы начинаем сцену снова, и я отыгрываю великолепно, режиссёр чуть не падает на колени.
Фальшивый пистолет в моей руке такой тяжёлый.
Точно ли он не заряжен настоящими пулями?
Лео сам отвозит меня домой. В его машине пахнет табаком. Кутаясь в плащ, я смотрю на дорогу – и камера снимает моё задумчивое лицо.
– Я сегодня обедал с Устиновым. Результаты проб на роль Елены в его фильме будут уже завтра.
Бросаю на него взгляд, пытаясь найти на лице хоть намёк на победу.
– Как ты думаешь, я прошла?
– Я почти уверен, – Лео улыбается. – А ты сегодня отлично справилась.
– Откуда вообще Иварс узнал о съёмках?
– У него свои секреты. Надеюсь, он тебя не расстроил. Ты же не виновата.
Лео любит повторять, что я не виновата. В своих дефектах речи. В том случае с Даной. Камера выключается, когда я смотрю в зеркальце над лобовым стеклом и вижу её лицо. Всё как в той сцене. Волосы убраны наверх, открывая тонкую шею, губы и глаза ярко накрашены – хотя она прекрасно выглядела и без макияжа.
Она улыбается
Но я знаю, в груди у неё истекает кровью след выстрела.
Утром я одеваюсь перед разбитым зеркалом. Цепь трещин бежит по лицу; камере трудно сфокусироваться, изображение рябит. Расчёсываюсь, нагреваю щипцы, чтобы немного завить волосы. Камера останавливается на лице, показывает его в анфас, в профиль, сверху, снизу… Какой ракурс не выбрать, всё превосходно.
Звонят в дверь – посыльный принёс два письма. Одно от секретаря режиссёра – съёмки сегодня перенесли в павильон из-за дождя. И одно от Устинова.
Верчу в руках аккуратную карточку с приглашением на обед. Каллиграфический почерк, писал явно не сам Устинов, я видела его каракули во время съёмок. Обед для главных актёров его нового фильма, уже сегодня вечером! Камера отъезжает в угол, чтобы снять, как я прижимаю карточку к груди и кружусь, кружусь по комнате. Полы платья развеваются, глаза зажмурены. Новая роль! Новая роль у лучшего режиссёра!
Я бы выпила шампанского и даже на съёмки не поехала, но нельзя подводить группу. Наскоро накрасившись, выбрав шляпку и перчатки, я тороплюсь в павильон.
Камера не может передать этот запах: дешёвый кофе, чужой пот и сотня разных сортов сигарет. Камера не может передать и звук – здесь снимают одновременно три фильма. Кто-то кричит, указывает, смеётся, плачет… Грузчики проносят мимо меня мотки проводов. Художники расписывают новые декорации. Миновав их, я скрываюсь в коридоре и распахиваю дверь в свою гримёрку.
На столе меня ждёт букет цветов – мёртвых.
Этот навязчивый поклонник, он присылал вещи и похуже, взять хотя бы дохлую рыбу. Бросаю букет в мусорку, снимаю шляпку и перчатки, расчёсываю волосы. Скоро придёт гримёрша, потом нужно будет облачиться в костюм и выйти под взор камеры.
Наступает обычный день актрисы: мы снимаем три дубля новой сцены, я иду на обед, встречаю нескольких поклонниц, подписываю свои фотографии в журнале. Обновляю грим, репетирую с Антуаном ещё одну сцену. Когда солнце клонится к закату, переодеваюсь в обычную одежду – и в гримёрке появляется Лео.
У него нет офиса, любая комната – его офис. Лео достаточно открыть портфель и достать из него бумаги.
– Держи, – он протягивает мне листы. – Это контракт. Мне удалось выбить вам неплохие гонорары.
Берусь за перо, не вчитываясь в текст. За много лет нашей дружбы, Лео ни разу меня не подвёл.
– Кто ещё будет сниматься?
– Устинов решил взять Антона. Он идеально смотрится в амплуа соблазнителей. И ему точно понравится оплата. Ещё будет Полина, ты её не знаешь, но она снималась в одном, – он делает паузу. – Звуковом фильме.
О, боже…
– Но она очень изящна, будет играть Афродиту. И – Лидия.
Я замираю, не закончив подпись.
– Она же играет в театре.
– Может, ей нужны деньги?
– Не говори ерунды! Лидии нужны деньги?!
Лео разводит руками.
– Не знаю. Но постараюсь узнать.
Когда все бумаги подписаны и новый контракт отмечен парой глотков из фляжки Лео, мы расходимся. Камера движется за мной, спешащей к выходу, когда из тёмного коридора появляется тень. Иварс.
Он снова блестит бриллиантином, а голос такой скользкий и вкрадчивый:
– Я слышал, Устинов начинает работу над своим новым шедевром. Вас уже пригласили? Кого ещё? Может, хоть один комментарий? – увивается ужом.
Что бы я не сказала, в своей статейке он переврёт это. А Иварс не отстаёт:
– Странно, что Леонид не женат. Может, вы что-то скажете о его жизни?
– Он женат на работе, – камера показывает, как я презрительно поджимаю губы.
Никогда не видела Лео в объятьях женщины. Или мужчины. Но со своим чемоданчиком он каждый день успевает на десятки встреч.
– Может, поужинаем вместе?
Камере приходится остановиться – потому что я резко замираю. Это не игра. Сияя бриллиантином, Иварс не сводит с меня взгляда.
– Один ужин. В «Еловой Тайге»? Там очень хорошо готовят. Я слышал, ваша семья из Сибири.
– Я уже приглашена сегодня.
– Какая жалость!
Наверное, он хотел выведать какие-то секреты. Или рассчитывает, раз я актриса, расположения можно добиться одним единственным ужином. Но – исход один. Когда дверь такси захлопывается, я откидываюсь на спинку сиденья и долго, беззвучно смеюсь.
Это стоит снять крупным планом.
Собираясь на ужин, я не стараюсь слишком сильно. Принимаю ванную с прохладной водой – чтобы кожа выглядела свежей. Едва касаюсь скул пуховкой с румянами, а губ – помадой; собираю волосы в пучок. Никаких украшений, кроме тонкого золотого браслета, простое платье цвета бордо.
Я могла бы обрядиться в шёлк и меха и надеть ожерелье с бриллиантовой россыпью – досталось в наследство от бабушки. Но хочу выглядеть выгодно на фоне Лидии.
Когда метрдотель проводит меня в отдельный кабинет ресторана, она уже там. Камера скользит по ней с головы до ног. От светлых волос, уложенных в высокую причёску, по яркому макияжу, кулону с голубым топазом в декольте, шёлковому синему платью. Все знают, для кого Лидия так наряжается.
Я так увлекаюсь её рассматриванием, не сразу замечаю ещё одну гостью в углу. Но она сама встаёт, протягивает ладонь для рукопожатия – так современно. Камера фокусируется на ней, и тут есть, что показать. Тёмные кудри, большие, выразительные глаза, но – серое платье и скромный жакет. Неудивительно, что я не заметила её в смутном свете свечей.
– Я Полина, – говорит она.
И я понимаю, почему она снималась в фильмах со звуком. Этот голос такой нежный, но сильный. Им можно и признаваться в любви, и призывать к революции.
– Я так рада с вами познакомиться! Я видела все ваши фильмы.
Лидия фыркает. Не успеваю ответить, взглядом или жестом, когда дверь открывается и заходит Антон, а за ним – Устинов. Поцелуи рук, поклоны. Нам приносят вино и закуски. Лидия сжимает нож для рыбы как кинжал, а я смотрю на Устинова. Каждый раз вспоминаю тот фильм, над которым мы работали вместе. Он, Дана и я.
В отражении в серебряной тарелке – её лицо.
Когда с закусками покончено, Устинов откашливается и просит внимания. Мы все замолкаем, Полина, кажется, даже не дышит.
Он невысокий, с невыразительным лицом, короткими русыми волосами, в очках с толстыми стёклами. Но я знаю, за линзами прячется внимательный взгляд художника. В этой голове больше таланта, чем во всех нас, вместе взятых. Каждый раз, когда он говорит о кино, в комнате будто загорается невидимый огонь.
– Я хочу сказать тост, – мы поднимаем бокалы. – Для начала, я рад, что вы согласились принять участие. Никто и никогда такого не делал – сотни актёров массовки, совмещённые съёмки… Это будущее кино! И я хочу сделать ещё один шаг вперёд, поэтому некоторые сцены будут сняты со звуком.
Глава 2
Лео любезно встречает меня после ужина. Камера снимает, как он распахивает передо мной дверцу, подаёт руку. Но как только автомобиль двигается с места, атмосфера моментально меняется.
– Какого чёрта?! С чего вдруг —со звуком?!
«Какохо чёхта? С чехо вдхух со звуком?!» – слышит он.
– Я пытался его переубедить. Ты же знаешь Устинова, – Лео делает вид, что следит за дорогой, лишь бы не смотреть на меня. – Все эти мечты о будущем кинематографа, новаторство, он это любит.
– Это всё из-за той девочки, Полины! У неё такой голос, она точно его околдовала!
О этот голос… Почему нельзя украсть его, как в страшной сказке? Представляя, как я вырываю голос прямо у неё из груди, продолжаю:
– Интересно, кто её агент? Кто подсунул её Устинову?!
Лео всё ещё отводит глаза от дороги. Не закуривает, не предлагает слова утешения или свою фляжку с коньяком. Будто скрывает что…
– Это ты, – на моём лице ярость, достойная самого большого экрана. – Ты с ней работаешь!
Он косится на меня и вздыхает:
– Только не злись.
– Как ты мог? Ты же знаешь, что я думаю о звуковом кино!
– Но ты в мире не одна, – он вдавливает педаль газа. – В Америке каждый второй фильм снимают со звуком. Уже строят отдельные театры – только для них.
– Но ты представляешь меня!
– Я – агент. Я представляю разных артистов, это моя работа, – он всё же достаёт сигарету, открывает окно, холодный воздух врывается в машину. – И, если кино теперь нужны актёры с божественным голосом, я их найду.
Машина останавливается, но Лео не торопится выйти и открыть мне дверь. Камера снимает, как мы смотрим друг на друга. Это была бы такая пронизывающая сцена – мои плотно сжатые губы, но широко распахнутые глаза, будто я пытаюсь заглянуть в его душу и найти там совесть.
Будущее, оно такое пугающее.
– Прости, что не предупредил тебя, – наконец говорит он. – Я подумал, пусть лучше Устинов сам скажет…
– Тот ещё сюрприз, – размыкаю губы я.
– Да… – он снова вытаскивает из кармана серебряный портсигар. – Это будет всего пара сцен. Устинову хочется попробовать что-то новое. Зато представь, какой будет успех.
– Хорошо вышло бы и без звука.
– А со звуком ещё лучше.
Зажав в зубах сигарету, он открывает портфель и достаёт стеклянный пузырёк. Внутри множество маленьких белых таблеток.
– Вот, это мне доктор выдал пару месяцев назад, когда бессонница началась. Я уже в порядке, возьми себе, выспись как следует сегодня, и утром ты поймёшь, что всё хорошо, – Лео протягивает таблетки. – Больше одной не принимай, они очень сильные!
Фыркнув, прячу снотворное в карман плаща. А потом, не дожидаясь, пока Лео меня выпустит, ухожу сама, хлопнув дверью авто.
Дома я смываю макияж, расчёсываю волосы. В разбитом зеркале снова видится Дана. Она никогда ничего не говорит, только смотрит со своей мягкой, очаровательной улыбкой… Такая могла бы свести с ума многих режиссёров и зрителей, но я не позволила.
Моя рука с пистолетом, она даже не дрогнула.
Первый день съёмок – на следующей неделе. Мы заканчиваем работу над историей с убийством мужа, снимаем последние сцены в павильоне. Я получаю остаток гонорара; картину отдают на монтаж, и мы с Антоном бросаемся в новую.
Устинов арендует целый павильон для своего фильма, и никто нам не мешает. В первый день он лично приветствует всю съёмочную группу. Пусть сам Устинов не вышел ростом, голос, полный уверенности, разносится по площадке:
– Начнём со сцены, где Парис отдаёт яблоко Афродите, а она обещает, что Елена станет его женой. Антон, Полина, гримёры ждут.
Полине отдали роль богини любви и красоты, и я уверена– она будет прекрасно смотреться в тунике, с фальшивыми золотыми украшениями. Я играю Елену. Это не роль богини, зато почти всё экранное время достанется мне.
Полина, встав на цыпочки, шепчет прямо на ухо:
– Я так волнуюсь!
О этот голос! Камера могла бы снять, как я хватаю её за волосы и вырываю волшебный голос прямо из горла. Нет, я пообещала себе, что никогда больше так не поступлю. Тот раз с Даной был единственным и последним. Устраиваюсь на стуле в тихом углу, перечитываю сценарий, когда на площадке появляется Лидия. На ней множество украшений, пальто небрежно наброшено на плечи. Она проходит по площадке, наступая на провода, а когда кто-то недовольно вскрикивает – закатывает глаза.
Конечно, в театре ведь нет проводов.
Лидия… кого я обманываю? Её настоящее имя – Лариса; Лидия – это псевдоним для афиш. Когда-то мы играли в одном театре. Она получала главные роли, а я те, в которых почти не было слов.
Это Лидия заявляла, что я хотела пойти в балет, но не взяли, мол, ноги кривые. Что, между прочим, очень даже неправда! Скоро я надену греческую тунику, и вся площадка увидит, насколько у меня красивые ноги. Газета Иварса много бы заплатила за их фотографию.
Когда я ушла в кино, Лидия распускала слухи, что я нашла себе богатого покровителя. Иварс в своё время написал много мерзких статеек на основе этих слухов. На самом деле она завидует. Это моё имя на каждой афише, мои фильмы смотрят по всему миру – смотрят и пересматривают! А она так и играет в том же театре на маленькой сцене.
Лидия снимает шляпу и бормочет:
– Ну и вонь тут.
Согласна, ароматы не очень, но я давно знаю Лидию – и она слишком любит драматизировать. Помощник режиссёра кричит, моя очередь гримироваться, и мы расходимся, даже не поздоровавшись.
– Следующей снимаем первую встречу Елены и Париса! – оглашает Устинов.
Кроме массовки, здесь задействованы все актёры – Полина, в образе богини, тайно наблюдающей за нами, Лидия, играющая Пенелопу, мою сестру… И, конечно, Антон. Он играл моего мужа, жениха или любовника в стольких картинах, мы уже почти семья.
Хватает одного взгляда, чтобы понять, кто моя соперница. Лидия зажимается перед камерой. И пусть роль Полины не такая большая, она знает, как показать себя перед объективом. Поправляет прядь волос, посылает камере улыбку, достойную богини красоты.
Я не собираюсь злиться на эту девочку. Не буду!
Я найду другой способ.
Сняв сцену с первого дубля, мы берём перерыв – пока переставляют свет. Антуан выходит покурить, я за ним, поболтать и подышать воздухом. Встаю с ветреной стороны, придерживаю одежды – лёгкая ткань туники норовит открыть слишком многое.
Антон успел где-то достать свежую газету и теперь протягивает её мне:
– Вот, почитай, – она открыта на нужной странице. – Мне это гримёрша дала. Тут кое-что интересное о нашей приме.
Статья написана Иварсом. Он рассказывает о нашем обеде с Устиновым – откуда только узнал? – о новом фильме, ехидничая на тему того, что режиссёры снова и снова переснимают классические сюжеты, а не ищут новые идеи. Скольжу взглядом по строчкам:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
