Текст книги "Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона"
Автор книги: Альфред Лансинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Тем временем снаружи погода стремительно ухудшалась. В конце мая температура понизилась, перейдя за нулевую отметку, – и держалась на минусовых значениях. Всю первую половину июня приборы показывали одну и ту же среднюю температуру – семнадцать градусов ниже нуля. Зато с палубы «Эндьюранс» открывался невероятно красивый вид. В безоблачную погоду на небе появлялась луна. Описывая на звёздном небе большой круг, она освещала льдины мягким бледным сиянием. В другие дни воображение членов экипажа поражала удивительная картина aurora australis – антарктического подобия северного сияния. Неописуемые по красоте вспышки зелёного, голубого и серебряного цветов поднимались из-за горизонта в иссиня-чёрное небо, мерцая переливающимися бликами, которые эффектно отражались от ледяной поверхности. Если не считать нараставшего мороза, погода оставалась удивительно спокойной, не было никаких бурь.
К середине июня, самой тяжёлой части зимы, Фрэнк Херли решил похвастаться и доказать всем, что его упряжка – самая быстрая в собачьих «бегах». Даже в полдень, когда решили провести соревнование, было так темно, что зрители не могли увидеть финиш. Победила команда Уайлда, но Херли тут же нашёл объяснение своему поражению: это произошло только потому, что собаки конкурента везли меньший вес, чем его собаки. Он жаждал реванша и выиграл. Но случилось это, когда на очередном повороте с повозки Уайлда упал Шеклтон, ехавший в качестве пассажира, и Уайлд был попросту дисквалифицирован.
Следующей ночью скрытный Макелрой показал всем пару игральных костей, найденную им среди своих вещей. Сначала он сыграл с Гринстритом на то, кто кому купит шампанское по возвращении домой. Гринстрит проиграл. К этому времени к столу в «Ритце» уже начали подтягиваться любопытствующие. Весь вечер они развлекались, бросая кости и заключая всевозможные пари. Уайлд был обязан угощать всех обедом, сам Макелрой проиграл и должен был покупать билеты в театр, Херли оплачивал всем ужин после театра, а бережливый геолог «Джок» Уорди – такси до дома.
День середины зимы, 22 июня, отмечали по-особенному. «Ритц» украсили флагами, а Херли построил некое подобие сцены, освещённой газовыми лампами. Все собрались на торжество к восьми часам вечера.
Шеклтон в роли председателя объявлял участников. Баталёр Орд-Лис был одет как методистский священник «Пузырящейся любви». Обращаясь к своим слушателям, он выступил с «проповедью» о расплате за грехи. Джеймс, в роли господина профессора фон Шопенбаума, произнёс многословную речь «О калориях». Маклин пылко прочёл стихотворение собственного сочинения о некоем капитане Эно, мореплавателе бурного темперамента, который, судя по всему, был не кем иным, как искромётным Уорсли.
Гринстрит по свежим следам так описывал прошедший вечер в своём дневнике: «Больше всего я смеялся над тем, как Керр, одетый бродягой, пел песню о тореадоре Спагони. Он начал петь на несколько тонов выше и, несмотря на отчаянный шёпот своего аккомпаниатора Хасси „Ниже! Ниже!“, игравшего значительно ниже, продолжал петь в том же духе, пока оба не потеряли нить мелодии. Когда дошла очередь до слова „Спагони“, он его забыл, и получилось что-то вроде „тореадор Стуберски“. К тому же Керр совершенно забыл припев, и вышло просто „Смерть ему, смерть ему, смерть ему!“. Это было очень смешно, и мы хохотали до слёз. Макелрой предстал перед нами в наряде испанской девушки. Танцуя фламенко, эта красотка выглядела очень зловеще – в платье с глубоким декольте и высоким, то и дело распахивавшимся разрезом, под которым виднелась над чулком голая нога».
Мэрстон пел, Уайлд читал «Крушение Геспера»[21]21
Стихотворение американского поэта Генри Лонгфелло. Прим. ред.
[Закрыть], Хадсон был девушкой-метиской, Гринстрит – красноносым пьяницей, а Рикенсон – лондонской проституткой.
Вечер завершился ближе к полуночи холодным ужином и тостами. Затем все пели «Боже, храни короля».
Итак, прошла половина зимы.
Глава 6
Все начинали думать о весне, возвращении солнца и долгожданном потеплении, предвкушая тот момент, когда «Эндьюранс» наконец сможет выбраться из ледяной тюрьмы и направится к заливу Вахсела.
Впервые звук напирающих льдов они услышали в конце июня. Это было двадцать восьмого числа. Уорсли написал в своём дневнике: «Временами ночью раздаётся далёкий, глубокий, гудящий звук – иногда превращающийся в немного зловещий протяжный скрипучий стон. Он начинается постепенно, но резко обрывается. Лучше всего его слышно на расстоянии – чем больше расстояние, тем отчётливее звук».
Девятого июля показания барометра начали падать, очень и очень медленно. Пять дней подряд они медленно снижались: 29,79… 29,61… 29,48… 29,39… 29,25…{1}
Утром 14 июля данные резко изменились, и барометр показал 28,88{2}. Зловещий мрак наступил в полдень. Ветер, сперва несильный, подул на юго-запад. Примерно в семь часов вечера пошёл снег.
К двум часам ночи весь корабль начал вибрировать, ветер пронзительно свистел в тросах такелажа, пролетая со скоростью не менее семидесяти миль в час. Снег был похож на песчаную бурю, поднимавшуюся с полюса. Ничто не могло задержать его, несмотря на то что люди укрыли брезентом все люки, пытаясь таким образом загерметизировать их. К полудню корабль уже наполовину исчез под снегом. Приборы зафиксировали тридцать четыре градуса ниже нуля.
Шеклтон приказал никому не отходить дальше собачьих будок, находившихся в метре от корабля. Тем, кто кормил собак, приходилось всё расстояние до них проползать на коленях, чтобы не быть унесёнными ветром. Стоило только сойти с корабля – и буквально через пару минут ослепляющий, удушающий снег забивал глаза и рты.
С подветренной стороны «Эндьюранс» ветер разрушал лёд, оставляя в нём каналы и борозды. С наветренной стороны образовались огромные сугробы высотой не менее четырнадцати футов и общим весом около ста тонн. Льдины с этой стороны корабля прогибались и под таким громадным весом, и под тяжестью гружёного судна. Видно было, как они опускались под воду.
На следующий день температура упала до тридцати пяти градусов мороза, и каждой собаке дали полфунта жира, чтобы помочь бороться с холодом. После завтрака Шеклтон приказал всем выйти на лёд и попытаться очистить от снега льдины по левому борту. Лёд под собачьими будками начал опасно прогибаться. Шеклтон боялся, что он может проломиться – и все собаки утонут.
Всю ночь бушевала снежная буря, но 16 июля снегопад стал стихать, и к утру показалось чистое небо. В слабом свечении луны люди отчётливо увидели новые ледяные хребты, образовавшиеся под давлением паковых льдов и окружившие корабль со всех сторон. Похожие на живые изгороди, отделявшие друг от друга разные участки льда, они преграждали дорогу дрейфующим сугробам и снежным массам. Но, так или иначе, завывавший ветер очистил поверхность льда до зеркального блеска, сделав её идеально гладкой и отполированной.
До начала шторма лёд вокруг корабля представлял собой единую массу, но сейчас она разламывалась на куски, и с северной стороны появилась открытая вода. В такой ситуации давление было неизбежным. Лёд коробился и ломался, образуя десятки миллионов новых поверхностей, каждая из которых находилась во власти ветра и могла двигаться совершенно отдельно от других. Паковые льды могли дрейфовать, повинуясь ветру и передавая чудовищные импульсы по всем прилегающим льдам. Такой процесс называется давлением, и началось оно 21 июля. Но сам корабль, находившийся в центре толстой плотной льдины, пока ещё был в безопасности. Вокруг раздавались звуки дрейфовавших на юг и юго-запад паковых льдов.
Шум продолжался всю ночь, вплоть до следующего утра. После обеда Уорсли решил разведать обстановку. Надев вязаную шапку, куртку, он взобрался по лестнице и в ту же минуту вернулся с новостями о том, что их льдина треснула. Весь экипаж, схватив плащи и шапки, выбежал на палубу. Трещина примерно два фута шириной шла от внешнего края плавучей льдины, где, повинуясь чудовищному давлению, одна глыба льда наползла на другую. Заканчивалась она примерно в сорока ярдах от «Эндьюранс». Все сани тут же подняли на борт и установили ночное дежурство.
Казалось, разлом неминуем. Они прождали весь день, целую ночь и следующий день. Однако ничего не произошло. Вокруг постоянно слышались звуки давления, иногда чувствовалось, как сотрясается лёд, но «Эндьюранс» по-прежнему находилась в центре огромной ледяной плиты. Трещина постепенно начала замерзать, и так как дни проходили без особых изменений, острота постоянного ожидания со временем притупилась. Дежурства были отменены, собачьи тренировки, наоборот, постепенно возобновились.
Каждый раз, когда упряжки выходили на лёд, они сталкивались с невиданным доселе проявлением силы. Днём 26 июля Гринстрит отправился на небольшой забег с командой Уайлда. Увидев движущиеся массы льда, они остановились посмотреть. На их глазах цельная голубовато-зелёная льдина толщиной не менее девяти футов натолкнулась на соседнюю, и вместе они поднялись вверх так легко, словно это были два кусочка пробкового дерева.
По возвращении на корабль Гринстрит записал в своём дневнике: «Нам очень повезёт, если наш корабль не испытает аналогичного давления, потому что я сомневаюсь, что какое-либо судно способно выдержать давление, с лёгкостью поднимающие такие льдины».
Всех остальных членов экипажа чувство безопасности покинуло так же быстро. После ужина в «Ритце» наступила мрачная тишина. В полдень всех немного обрадовало появление солнца на горизонте – буквально на одну минуту сразу после полудня. Впервые за семьдесят девять дней они увидели солнце. Но даже это не помогло справиться с нараставшим всеобщим беспокойством.
Макниш, никогда ничего не скрывавший, той же ночью чётко выразил в своём дневнике царившую на судне тревогу: «Это (солнце) значит для нас очень много, потому что теперь у нас будет больше света. Мы ждём потепления, но не хотим, чтобы льдина раскололась, если рядом не окажется свободной воды, поскольку корабль просто раздавит, если волей случая это произойдёт сейчас».
Шесть дней спустя, 1 августа, в десять часов утра, когда каюры вычищали снег из собачьих будок, лёд задрожал, а затем раздался скребущий, перемалывающий звук, и внезапно «Эндьюранс» поднялась на самый верх, задержалась на пике и снова упала в воду, слегка покачиваясь. Льдина разломилась, корабль был свободен.
Шеклтон тут же оказался на палубе, а за ним и вся команда. Он быстро понял, что произошло, и приказал поднять собак на борт. Все бросились на вибрирующую льдину возле корабля и начали вырывать цепи изо льда, подгоняя собак к сходням. Операция заняла восемь минут.
Они успели вовремя. Когда сходни поднимали, корабль под давлением льда, перемещавшегося под ним, резко дёрнулся вперёд и чуть вбок. Крепкая льдина, так долго защищавшая его, теперь перешла в нападение, нанося удары по бортам судна и свирепо разбивая о них маленькие собачьи будки.
Самое сильное давление ощущалось ближе к носовой части корабля, и все в беспомощной тревоге наблюдали, как огромные плавучие льдины, сталкиваясь, словно в яростной схватке, раскалывались на куски. На них тут же наползали, набрасывались другие куски льда, покрывавшие всю водную поверхность.
Так продолжалось пятнадцать мучительных минут, а затем носовая часть «Эндьюранс» медленно поднялась на лежавшую впереди льдину. Люди почувствовали, как поднимается судно, и из груди каждого вырвался непроизвольный вздох облегчения. На мгновение все ощутили себя в безопасности.
Лёд вокруг корабля по-прежнему подвергался чудовищному натиску, но почти сразу после полудня давление спало. «Эндьюранс» продолжала возвышаться на ледяном постаменте, с пятиградусным наклоном на левый борт. Шлюпки были готовы к спуску и всех проинструктировали, что необходимо иметь под рукой самую тёплую одежду на случай, если вдруг придётся «выйти погулять». Но ситуация оставалась стабильно спокойной весь день до самого вечера.
Описание событий прошедшего дня Уорсли закончил такими словами: «Если бы что-нибудь помешало кораблю подняться, его бы уже раздавило, как яичную скорлупу. Собаки вели себя прекрасно… Кажется, они воспринимают это как развлечение, которое мы устроили для них».
Ночью подул ветер с юго-запада, и к утру началась буря. Ветра безжалостно сталкивали льды на своём пути, вызывая появление новых областей давления.
К утру куски льда вокруг корабля снова замёрзли, превратившись в плотную массу. Любопытно, что во время большого разлома достаточно крупная часть старой льдины пропорола насквозь основную толщу льда. Но, столкнувшись с кораблём, она развернулась под углом сорок пять градусов так, что следы от саней на её поверхности теперь шли вертикально вверх.
Большинство членов команды сооружали новые будки для собак. Эта работа заняла несколько дней, и, что удивительно, ещё до того как она была закончена, воспоминания о недавно пережитом постепенно начали терять остроту.
Спустя три дня после разлома, 4 августа, Шеклтон услышал, как несколько человек в «Ритце» разговаривали о том, что «Эндьюранс» сможет выдержать любое давление. Он присел за стол рядом с ними и рассказал историю о мышке, жившей в таверне.
Однажды ночью мышка нашла протекающую бочку с пивом и выпила, сколько смогла. Закончив пировать, она села, вытерла лапкой усы и высокомерно огляделась вокруг. «Ну что, и где теперь этот чёртов кот?» – спросила она.
Даже после такой поучительной притчи экипаж не хотел расставаться с возрастающей уверенностью в благополучном исходе. Теперь все понимали, каким может быть давление льдов. Они видели, что корабль сопротивлялся, и это ему не сильно навредило. Возвращение солнца тоже поднимало дух. Сейчас оно светило уже около трёх часов в день, сменяясь сумраком, который длился по семь – восемь часов. Все продолжали играть в хоккей и даже устроили несколько весьма бурных соревнований. И с интересом наблюдали, как большой Том Крин ставил в упряжку маленьких щенков, заставляя их делать первые попытки тащить сани. Уорсли описывал это так: «Слегка сопротивляясь, управляемые твёрдой рукой, они бежали по неясному для них, извилистому маршруту, более непредсказуемому, чем судьба несчастного корабля в море Уэдделла».
Пятнадцатого августа Уорсли в своих записях снова передавал всеобщий позитивный настрой. Описывая очередные соревнования каюров, или «хозяев», Уорсли в характерной ему манере преувеличивал: «…некоторые каюры чрезмерно хвастали достоинствами своих собак перед другими командами. Казалось, „хозяин“ упряжки „Сердечная болезнь“ ожидал, что весь мир затаит дыхание, когда они будут проезжать мимо. Но тут один вульгарный человек, постоянно выкрикивавший: „Йойкс Талли-хо“, с неописуемой наглостью посмел издать боевой клич, проезжая мимо упряжки с этими достойными, но нервными существами. Возмущённый каюр упрекнул его, заметив, что тот своим зловещим голосом напугал этих красивых, но нежных собачек. Мой долг – с прискорбием сообщить, что на следующий же день ужасный вульгарный человек, сидя в собственных санях, дал волю своему угрожающему рёву, когда мимо него проезжала команда „Сердечная болезнь“. Результат привёл к катастрофе: двое из несчастных существ упали в обморок, и их пришлось приводить в сознание с помощью нашатырного спирта. Остальные же просто впали в истерику, пока наглец со своей упряжкой не скрылся за горизонтом».
Команда «Сердечная болезнь» принадлежала Маклину; он старался обходиться с собаками максимально ласково. А ужасным вульгарным человеком был сам Уорсли.
Ещё одно способствовало всеобщей жизнерадостности: их льдина плыла. После июльской снежной бури пленников льда в основном несли сильные южные ветра, и за это время они проплыли около ста шестидесяти миль. Но 29 августа в полночь корабль содрогнулся. Спустя мгновение раздался звук, похожий на гром. Все вскочили с коек и замерли в ожидании. Однако больше ничего не произошло.
На следующее утро они увидели тонкую трещину позади корабля – и ничего больше. Остаток дня прошёл без приключений. Затем, около половины седьмого вечера, когда команда заканчивала ужинать, «Эндьюранс» содрогнулась во второй раз. Несколько человек вскочили из-за стола и ринулись на палубу. Но снова ничего не было видно, кроме того, что трещина увеличилась на каких-то полдюйма.
Следующий день, 31 августа, проходил спокойно ровно до десяти вечера. В какой-то момент «Эндьюранс» заскрипела и застонала, как дом с привидениями. Дежурный ночной смены доложил, что лёд впереди и по левой стороне начал двигаться, но люди ничего не могли предпринять, поэтому все легли спать. Тем не менее периодически повторявшиеся хлопки, отдававшиеся эхом по кораблю, не давали им уснуть почти всю ночь.
Те, чьи койки находились с левой стороны, страдали больше других. Пытаясь уснуть, они слышали, как лёд трётся и ударяется об обшивку корабля, всего на расстоянии трёх футов от их ушей. Шум прекратился ближе к рассвету, но к завтраку все вышли нервными и измотанными.
Давление возобновилось днём и продолжалось до вечера. Эта ночь была самой страшной.
Уорсли так описывал её в своём дневнике: «Около полуночи последовала очередь из оглушающих скрипов, стонов и ударов о корабль, от чего он подпрыгивал и трясся в передней части. Многие поспешно оделись и выбежали на палубу. Лично я устал от этих постоянных сигналов тревоги, с которыми мы ничего не можем сделать, поэтому, когда раздался самый громкий удар, я только внимательно слушал, не было ли при этом треска рвущейся обшивки. Не услышав ничего подобного, я перевернулся на другой бок и уснул».
На следующий день давление прекратилось – «Эндьюранс» пережила второе нападение.
Глава 7
Уверенность команды в своём корабле, казалось бы, должна была укрепиться. И 1 сентября Гринстрит писал в дневнике: «Он крепче, чем мы думали. И если давление не возрастёт… он справится». Но в его словах не было ни капли уверенности. Кто мог гарантировать, что давление не усилится? Они сомневались не в стойкости судна – их беспокоило, что «Эндьюранс» не была рассчитана на сопротивление настолько сильным льдам, по крайней мере тем, с которыми они столкнулись в море Уэдделла, где давление, бесспорно, было самым страшным на земле.
Более того, трёхдневная атака на корабль всех вымотала, люди находились на пределе сил. Они не знали, чего ожидать от следующей ночи. Их оптимизм давно иссяк. Льды не оставят их в покое, и они понимали это. Но им оставалось только ждать с беспомощной неуверенностью, проживая каждый день в страхе и надежде на то, что на долю «Эндьюранс» не выпадет ничего хуже того, что пережито ранее.
Даже Уорсли, чьё настроение ухудшалось крайне редко, выразил в своём дневнике общую обеспокоенность: «Многие столообразные айсберги похожи на огромные склады и машины для уборки зерна, но ещё больше они напоминают творения удивительного архитектора, страдающего расстройством сознания. Они вынуждены бесконечно долго смотреть на эти проклятые адские льды, обречены дрейфовать взад и вперёд, пока трубный глас, знаменующий начало Страшного суда, не затрясёт и не начнёт разрывать их на миллионы маленьких фрагментов – чем меньше, тем лучше. Затем он разбросает их во все стороны – на север, юг, восток и запад. А вокруг не видно ни животных, ни растений, ничего!!!»
Все особенно остро ощущали отсутствие тюленей, которые могли бы не только доставить им удовольствие охотой, но и дать возможность поесть свежего мяса – а этим лакомством они не могли себя порадовать уже целых пять месяцев.
И всё же вокруг уже чувствовалось приближение антарктической весны. Солнце ежедневно светило почти по десять часов кряду, а 10 сентября температура поднялась до одной целой девяти десятых градуса выше нуля, что стало самым высоким показателем за последние семь месяцев. Всем, кто находился на борту, это показалось настоящей тепловой волной: они смогли взбираться на реи без головных уборов и перчаток, и при отсутствии сильного ветра это не вызывало особого дискомфорта. Спустя неделю биологические исследования Бобби Кларка выявили, что количество планктона в воде начало увеличиваться – а значит, весна явно приближалась.
В Антарктике планктон (крошечные одноклеточные растения и животные) – основа всей жизни. Самые мелкие рыбёшки им кормятся, а их, в свою очередь, едят рыбы покрупнее, которыми питаются кальмары, тюлени и пингвины, составляющие основной рацион питания косаток, морских леопардов и гигантских кашалотов. Весь цикл жизни начинается с планктона. Если он появляется, значит, скоро в поле зрения возникнут и остальные антарктические создания.
Спустя пять дней после новости, которую сообщил Кларк, Джок Уорди заметил императорского пингвина и смог выманить его из воды. Пингвина быстро убили. На следующий день жертвой охотников пала самка тюленя.
Но, несмотря на все эти ободряющие знаки, в воздухе витал дух мрачных предчувствий. Приближалось 1 октября. Уже два раза, в августе и сентябре, первое число месяца становилось сигналом к сильному давлению, и многие члены экипажа стали суеверными в этом вопросе.
На этот раз судьба просчиталась ровно на сутки. Давление усилилось 30 сентября, около трёх часов дня. В общей сложности оно продолжалось один ужасающий час. На этот раз корабль безжалостно атаковала плавучая льдина слева по курсу, угрожающе поднимавшаяся к фок-мачте. Нижняя палуба прыгала и содрогалась, затем прогнулись стойки. Чиппи Макниш в это время находился в «Ритце». Огромный свод над его головой прямо на глазах начал гнуться, «как тростинка». Тем временем на палубе Гринстрит не мог оторвать глаз от фок-мачты: казалось, она «была готова вылететь от мощных толчков, беспощадно её раскачивавших».
Уорсли всё это время находился на корме у руля и, когда давление снизилось, записал в своём дневнике: «Корабль показывает невероятную силу… каждый раз кажется, что лёд вот-вот раздавит его, как скорлупку. Все люди наготове, но, к нашему облегчению, как раз тогда, когда возникает ощущение, что это конец, огромная ледяная плита весом, вероятно, в миллион тонн или даже больше спасает наш маленький корабль, треснув пополам и тем самым ослабив давление. Наш корабль ведёт себя во льдах просто удивительно. Его, несомненно, можно назвать лучшим деревянным судном, когда-либо построенным…»
Когда опасность миновала, вся команда спустилась вниз и увидела, что нижняя палуба в нескольких местах вздыбилась и с полок посыпались вещи. Но корабль всё ещё был цел.
Оптимизм понемногу возвращался в души людей. Может быть, «Эндьюранс» всё-таки смогла пережить этот кошмар? Три раза корабль выстоял в схватке со льдом, и каждый раз его сдавливало сильнее, чем в предыдущий. Но «Эндьюранс» снова и снова сражалась и побеждала. Первые дни октября прошли; становилось заметно, что льды начинают раскрываться. Температура тоже стала подниматься, и 10 октября на термометре было уже девять целых восемь десятых градуса выше нуля. Плавучая льдина, с июля лежавшая по правому борту корабля, 14 октября вырвалась на свободу, и «Эндьюранс» оказалась в небольшом бассейне открытой воды. Это случилось впервые за девять месяцев с тех пор, как её сдавило льдами в первый раз. Наконец-то она действительно была на плаву!
Офицеры и учёные смогли вернуться в офицерскую кают-компанию в салоне на верхней палубе. Перегородки из «Ритца» спустили вниз, и помещение снова превратили в склад.
Через два дня, 16 октября, Шеклтон решил, что при такой тенденции перемещения льда оправданно включить моторы и попытаться продвинуться вперёд. Все участвовали в накачивании котлов водой. Утомительная работа, длившаяся три с половиной часа, была почти закончена, как вдруг обнаружилась серьёзная протечка в арматуре, и воду пришлось заново откачивать, чтобы механики могли произвести необходимый ремонт. К тому времени, когда работы завершились, было уже слишком поздно идти полным ходом. В начале следующего дня перед кораблём открылось разводье. Некогда было разводить пар, поэтому матросы подняли все паруса, чтобы помочь кораблю пройти к разводью. Но он так и не двинулся с места. Утро 18 октября встретило снегом и туманом. Разводье впереди исчезло, и казалось, что льды подступили ещё ближе. В течение дня на корабле чувствовалось лёгкое сжатие, которое не представляло особой опасности. Но ближе к вечеру, примерно без четверти пять, льды снова сжали «Эндьюранс» с обеих сторон, продолжая натиск.
Все люди оцепенели, будто лёд уже коснулся их самих. Затем некоторые побежали вверх по лестницам на палубу. В следующее мгновение показалось, что палуба уходит из-под ног – корабль внезапно перевернулся на левый бок. Секунда тишины – а потом всё, что не было привинчено: доски, собачьи будки, верёвки, сани, ящики с запасами и сами люди, – с грохотом покатилось через палубу. Джеймса зажало между двумя коробами с зимней одеждой, а сверху на них рухнули громко скулившие и завывавшие от ужаса собаки. Из кухни и офицерской кают-компании, где поставили закипать воду, клубами шёл пар.
Всего за пять секунд «Эндьюранс» накренилась на двадцать градусов влево и продолжала падать. Уорсли подбежал к борту и увидел, как доски обшивки одна за другой уходят под лёд. Гринстрит, стоявший неподалёку, уже готов был прыгать в воду.
Плавучая льдина по правому борту зацепилась за выступ на корпусе судна и просто переворачивала его. Накренившись на тридцать градусов, корабль почти перестал двигаться и затем совсем остановился. Теперь он лежал фальшбортами на льду, почти касаясь его шлюпками. Уорсли писал: «Казалось, наша „Эндьюранс“ говорит кровожадному голодному льду: „Можешь раздавить меня, но будь я проклята, если опущусь для тебя ещё хоть на дюйм; сначала я посмотрю, как ты таешь в аду“».
Когда «Эндьюранс» остановилась, Шеклтон приказал потушить огонь в котельных; затем все начали наводить порядок. Закрепили всё, что слабо держалось, прибили к палубе небольшие полоски дерева, чтобы дать собакам точку опоры. Около семи часов работа на палубе была закончена, и все спустились вниз. Здесь их ожидало впечатляющее зрелище: каждая вещь выглядела так, словно её швырнул сюда сильный ветер. Занавески, картины, одежда, кухонные принадлежности – всё сбилось в огромную кучу у переборки по правому борту.
Пока остальная часть команды приколачивала доски на нижней палубе, Грин приготовил ужин. Большинство ужинало сидя на палубе, вповалку, один на другом, держа тарелки на коленях. «Это выглядело так, будто мы сидели на трибуне», – вспоминал Джеймс.
Около восьми часов льды под «Эндьюранс» разошлись, и корабль быстро выровнялся. Команда принялась отбивать лёд с рулевого устройства. Работу закончили к десяти вечера. Затем выпили полагающуюся порцию грога и снова приступили к накачиванию воды в котлы. К часу ночи почти все, за исключением дежурных, отправились спать. Люди валились с ног от усталости.
На следующий день, 19 октября, давления не было, поэтому работали мало. Вдоль линии открытой воды рядом с кораблём проплыла большая косатка, красиво уходя под воду и появляясь снова. Последние данные, которые показывал барометр в этот день – 28,96{3}, – были самыми низкими со времени страшной июльской снежной бури.
Назавтра, 20 октября, никаких существенных изменений в поведении паковых льдов не произошло. Тем не менее всё было готово к движению корабля полным ходом, главное – чтобы перед ним появилось разводье. Потихоньку запустили двигатели и убедились, что они находятся в хорошем рабочем состоянии. Снова установили обычные четырёхчасовые дежурства. Следующие 21 и 22 октября тоже оказались днями настороженного ожидания и наблюдения. За это время произошло единственное изменение – льды снова чуть-чуть сдвинулись. Температура упала с десяти градусов тепла до четырнадцати градусов ниже нуля. Вечером 22 октября ветер переменился на сто восемьдесят градусов – с юго-запада на северо-восток. Той ночью Макниш написал: «…очень тихо; похоже, скоро снова начнётся давление».
