Текст книги "Легенды о кентаврах (СИ)"

Автор книги: Альфия Камалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Знанием! – сказал убежденно Хирон. – Только знание сделает разум зрячим, наполнит жизнь смыслом, а чувствам даст полет! А славными сделают подвиги героя добрые деяния. Только добро подарит вечность в памяти людей! Приведи ко мне своего Ахиллеса, и я раскрою ему тайны мира, я впущу свет в его душу и в глаза!

– Я думала об этом, Хирон! Сейчас мне нет открытого доступа к сыну, но если Пелей сам не догадается отдать Ахилла на воспитание к мудрейшему из кентавров, я решусь на похищение собственного сына!

Сказание о дочери Хирона Окиронее

Живет Окиронея ⁵ в гроте близ горного потока. Иногда она бывает двуногой красавицей-наядой, но чаще облекается водами шумящего горного потока, и тогда, сверкающей среброногой кобылицей, бурля и вздымаясь, несется она вдоль каменистых берегов.

Когда-то Окиронея была нимфой, спутницей богини охоты Артемиды. Легконогая и стремительная, она следила за сохранностью лесов; птенцов-шалунов, выпавших из гнезда, возвращала обратно, оберегала от рыскающих хищников новорожденных зверенышей.

Однажды стояла юная Окиронея рядом с бабушкой Фелирой-Липой и с высоты отвесной скалы с восторгом наблюдала, как по необозримым просторам моря катятся беспрерывно белогривые валы.

– Вот бы взлететь, как птица! – подумала она. – Закружить над янтарными волнами и взмыть под самые облака!

И вдруг взволновалось море, забурлило шумно и неожиданно стихло, взбаламученные волны вскипели пенно, и тут же, успокоившись, дремотно улеглись. Это ветер, носившийся над морем, увидел на высоком утесе красавицу Окиронею. Но это был не просто ветер, а сам повелитель ветров – Эол. Он был вольный и гибкий, и не знал ни единой преграды, в любую щель он мог просочиться и вихрем штормовым все в щепки разнести. Он мог подняться к солнцу высоко – не обжигало оно его прозрачного тела, и на морское дно спуститься глубоко, по затонувшим судам пробежаться. Он мог выпустить на свободу все подчиненные ему ветра и ураганом пронестись по земле, сметая и круша все на своем пути.

Но в этот день он был игрив и ласков. То листья весело вскружит, то брюшки пощекочет у небесных коров, то соберет их в стайку и угонит от Нефелы.

Эол подлетел к Окиронее и, кружа вокруг нее, распустил ее длинные косы и в струях ее серебристо-пепельных волос запутался, он трепал ее пеплос, гладил ее кожу и тихо шептал ей: «Лети со мной!»

– Нет, – говорила ему дочь Хирона. – Улетай прочь! Спутницам Артемиды не дозволено приближаться к мужчинам.

– Я всюду бываю, я многое видел, – говорил он ей. – Я видел, как дивные леса растут на дне морском, как грохочущие горы плюются огнем, как в горах распускаются каменные цветы! Лети со мной!

– Нет, – говорила нимфа Артемиды. – Улетай прочь! Я буду верна госпоже.

Договорился Эол с Нефелой и спустила она облачную корову – низко-низко. Погладила ее Окиронея по холодной пушистой спинке. Еще ниже опустилось облако. Не удержалась Окиронея, шагнула в ее мягкое тело. Только оглянулась она на бабушку Липу, вопрошая ее глазами: «Можно ли?»

– Лети – лети, – ласково качнула ей ветвями Фелира, ведь когда-то и сама она безоглядно нырнула в пучину своих чувств.

Поднялось облако с Окиронеей в небо, и по легкому прозрачному эфиру ⁶ погнал его бог ветров.

Не вернулась домой Окиронея. Потеряли Хирон с Харикло свою выросшую дочь. Только мудрая Фелира знала, что с юными девами такое однажды случается… Да от ока всевидящего Гелиоса не укрылось, как бог Эол в единоборстве одолел неуступчивую нимфу. Боялась отца Окиронея, но пуще Хирона страшил ее гнев Артемиды, защитницы целомудрия. И вездесущий бог ветров, зная о нравах богини-Девы, разящие стрелы которой не знают промаха, стал думать о том, как спасти возлюбленную от неминуемой кары. Попросил Эол Посейдона, покровителя коней, изменить ее облик, чтоб не губить дочь Хирона. Так Окиронея превратилась в лошадь и стала зваться Гиппой ⁷ .

Только через год, после кончины своей жены, царь Магнезии Эол смог жениться на Окиронее и привести ее с маленькой дочерью к себе дворец.

Родила Гиппа жеребеночка на Пелионе. Но Эол пригласил своего друга Посейдона, чтобы он вернул его дочери человеческий облик. Бог морей превратил новорожденную кобылицу в девочку, но на глазах у всех дочь Эола приобрела черты двуприродного существа – полу-жеребеночка полу-девочки.

– Но я бы хотел… – протестующе округлил свои изумленные глаза бог ветров.

– Она сама вольна выбирать, в каком облике ей жить, – успокоил его Посейдон. – В буйных лесах Пелиона будет дочь твоя расти, беззаботно резвясь кентавридой. А во дворце твоем в девичьем облике ее узришь ты не однажды.

Малютка-кентаврида сразу же встала на свои шаткие ножки, в отличие от беспомощных человеческих детей. Девочка была, светловолосая с беленьким личиком, а ее кобылье тельце было вороной масти, и потому ее сразу же стали называть Меланиппой – Черной Кобылицей.

Сказание о кентавриде Меланиппе

Меланиппа и Асклепий

Цок-цок-цок! – зазвучали легкие копыта, и на поляне появилась – юная девушка-кентавр. У внучки Хирона белокожее девичье тело, округлые формы которого скрывают волосы, долгие и волнистые, как голубовато-серебристые струи Окиронеи, горной речки, текущей меж камней и скал Пелиона. И глаза у Меланиппы изменчивы, как зеркало вод Окиронеи: то сияют они, как чистый горный хрусталь, то сереют, как пасмурный дождливый день, то сверкают непроглядной темнотой омута. И угольно чернеет ее гибкое, ладное, блестящее тело молодой кобылицы.

Цок-цок-цок! – изящно ступает Меланиппа высокими точеными ножками, и лазурной голубизной неба светятся ее глаза. И горячие взоры юношей-охотников следят за ней с нескрываемым восторгом.

– О, какая добыча! Как Артемида к вам щедра! – изумленно-радостно качает головой Меланиппа, и мелодичный смех ее разносит Эхо между скал. – Цок-цок! – переступают ее вечно танцующие копытца, и вслед за жужжащей мухой хлестко взметается ее серебристый хвост.

– И где ты пропадала, озорница? Опять скакала по кручам в горах? – спрашивает ее потеплевшим голосом Хирон.

– С Окиронеей-мамой по долине мы гонялись наперегонки.

– Что-то в последнее время, в канун своего пятнадцатого лета, ты редко к нам ходишь, все дома да дома, все с мамой, да с мамой… И на прогулки ты ходишь одна, – с улыбкой замечает Хирон.

– Одна, – печально подтверждает Меланиппа, но не объясняет почему.

Раньше они гуляли вдвоем – с богом-ребенком Асклепием. Но мальчик на глазах так быстро подрастал… Когда он был еще мал, он просто шагал рядом с нею. К ее удивлению, он ни разу не попросил ее о пощаде, когда испытывая малыша, она впервые перешла на легкий бег, а потом полушутя стала наращивать темп… И более того, увлекающийся Асклепий со своим всепобеждающим упорством сразу же полюбил скорость, неудержимую, как ветер! Так резво мелькали его ноги, он и не думал ей уступать! Им было весело мчаться, обгоняя друг друга. «Он такой же быстроногий, как Хирон!» – с восторгом думала Меланиппа.

Однажды, они, как сумасшедшие, гонялись по низине. И Меланиппе удалось развить неимоверную скорость – взвилась она в могучем прыжке над верхушками деревьев! Красиво летела под облаками, то растягиваясь в воздухе, то соединяя передние копыта с задними. А мальчик внизу оставался и светлую голову вверх задирал, подругой, летящей, он любовался и огорченно думал: отчего у сына Аполлона всего лишь две ноги, а не четыре, как у мудреца Хирона и у черной, как ночь, Меланиппы!

Едва копытами она коснулась почвы, как юный Асклепий – взлетел. Поднялся с легкостью, без видимых усилий, как невесомый, взмыл в эфир! Асклепий не делал никаких движений: не скакал, подражая коням, не махал руками, как птица крыльями. Впервые он задумался о том, что по рождению он – бог… И эта вспыхнувшая огнем мысль пробудила в нем неведомые силы, всколыхнула гордыню: если ты бог, – поразмыслил Асклепий, – ты можешь, кем угодно стать: горячим скакуном или крылатой птицей… Но для чего? Тому, кто божеством рожден, летать дано без крыльев!

Восторженно взглянула титанида на приземлившегося чудо-ребенка и… не увидела ребенка. «Цок-цок! Цок-цок!» – своей танцующей походкой Меланиппа обошла его кругом и счастливо рассмеялась.

– Асклепий был мальчик, а теперь уже отрок! Асклепий, ты отрок! И ты умеешь летать! – запела-закружилась она, и серебристо-серые волосы разметались и поднялись вкруг ее головы зонтом, как шляпка у гриба, как разлапистые ветки у пальмового дерева, и отрок-бог увидел нежные изгибы открывшегося девичьего тела. – Пойдем скорее, Хирону расскажем! – заторопила она его. – Ты как теперь до дому – лётом или скоком?

– Ты скачи, я догоню, – уклончиво сказал Асклепий, определенно что-то задумав. Он выждал, пока подруга отбежит подальше, и в мощных три прыжка догнал и, оттолкнувшись, на спину лошадиную запрыгнул. И крепко отрок-бог ногами сжал бока кентавры, руками обхватил ее девичий тонкий стан, и вдруг огнем пронзило тело бога, и этим же огнем ожгло кобылью плоть.

Заржала Меланиппа, подобно дикой кобылице. То бешено вертясь и дыбясь, вихляясь крупом, то падая стремглав на передние ноги и высоко подкидывая задние, пыталась она стряхнуть непрошенного седока с себя. И взвихрившись, помчалась вверх по пологому склону горы водопадной, доскакала до круто обрывающихся красных скал и камнем упала в хрустально-розовые воды горного озера, взметнув фонтан переливающихся брызг.

– Ну что? Испугалась? Укротил я тебя, необъезженную кобылицу? – не слишком весело – но с легким смущением спросил ее Асклепий, выбираясь из воды на каменистый берег.

– О, нет! Не укротил – объездил всего лишь! – с сердитым вызовом возразила Меланиппа.

– Сегодня объездил! И это начало! Ведь строптивых черных кобылиц надо непременно укрощать! Бойся богов! – опять подавив свое смущение, упрямо ответил ей отрок-бог и засмеялся.

А гулявшая неподалеку нимфа Эхо вдруг подхватила его фразу и дерзкий смех и унесла их подальше от шума падающей воды.

– Бойся богов! Ха-ха-ха-а! Бойся богов! Ха-ха-ха-а! – разнеслось среди гулких скал и в шелестящей чаще лесов.

– Бойся богов?! – невольно шепотом повторила Меланиппа, и темно-серые глаза ее стали темно-красными, как отражения красных скал в воде, и молния сверкнула в них, как в небе грозовом в часы заката. – Пока титанида тебя только искупала, но если еще раз попытаешься, так и знай – она тебя утопит! – с угрозой проговорила кентавра и, небрежно взмахнув хвостом, своей гордой грациозной поступью направилась в сторону леса.

Никогда прежде не испытывала Меланиппа силы таких могучих обжигающих прикосновений. Что-то новое почувствовала она в юном боге и в себе, это ее встревожило и смутило, и потому не стала больше Меланиппа звать Асклепия на дружеские прогулки.

Встреча у водопада

В прозрачной лазури неба ни облачка – угнала куда-то Нефела своих облачных коров. Гелиус жарил нещадно. Добела раскаленный диск иссушил эфир до духоты... Хотелось пить. Наклонила стан свой низко девушка-кентавр, и, сложив ковшиком ладошки, зачерпнула водицы из чистого горного ключа. К небольшому водопаду в поисках освежающей прохлады держала путь Меланиппа. Поскакала она на просвет деревьев и выскочила на веселую полянку, всю залитую ослепительным потоком солнца. Красно-коричневые скалы в этих местах круто обрывались, и горная речка, протекавшая наверху, с шумом падала вниз, скапливалась в небольшом озере, но не прекращала свой бег и дальше по низине гнала свои излучистые воды.

Меланиппа постояла под лавиной падающей воды и, выплыв на берег, фыркнула по-лошадиному, стряхивая воду со своей черной бархатистой шерстки. Подняв свои гибкие девичьи руки, она склонила голову набок и стала отжимать воду из своих отяжелевших волос. И вдруг как-будто гравий хрустнул под чьими-то ступнями. И почудилось титаниде чье-то опасное молчаливое присутствие рядом.

– Кто здесь? Зверь? Кентавр? – с опаской оглянулась Меланиппа, но тотчас со смехом отогнала свои глупые страхи: кого ей бояться в родном Пелионе, – ей, титаниде, стремительной, как ветер! И от зверя она уйдет, и от лихомана-кентавра умчится! Да и кто посмеет внучке Хирона угрожать в этих краях! Да и мало ли в горах зверья обитает, может, горная козочка пробирается по каменистым уступам на водопой?

Вот камень сорвался с кручи, покатился, гремя, и с шумным всплеском упал в воду. Вздрогнула Меланиппа и окинула взглядом темные кусты, но нигде не колыхнулся листок, тихо в природе. Шагом прочь пошла кентаврида и в короткий галоп перешла, головой непрерывно мотая, волосы девичьи и хвост лошадиный суша на ветру.

Скачет кентаврида и слышит за спиною грозный топот тяжелых копыт. Оглянется – нет никого. Скачет и замечает, что скрылось Солнце – нет безмятежного Гелиоса на небосклоне, и свинцово-сизыми хитонами туч затянула Нефела небеса. Ускоряет свой бег Меланиппа, и по панике, охватившей духов природы, даже не оглядываясь назад, догадывается, что преследователь уже не таится, не прячет свой истинный лик. С криками разбежались горные нимфы-ореады и скрылись в расщелинах скал, дриады попрятались в древесных стволах, а наяда в испуге так бурно всколыхнула и расплескала свой ручей по траве, что обнажилось его мелкое песчано-каменистое дно. Один Пан никуда не убежал, он так и остался сидеть на пеньке, согнув козлиные ноги, только волосатые уши встали торчком от удивления, да нежная свирель умолкла, упав из онемевших рук.

И гулом гудит земля, вздрагивая от ударов неминуемо приближающихся копыт. И как будто бы шумное дыхание морского прибоя слышит за собою девушка-кентавр. То ли гигантская черная волна, то ли тень исполина-коня нависнув над нею, пытается захватить ее.

– Спаси меня, Хирон! – в отчаянии взмолилась Меланиппа, от ужаса закрыв глаза. – Я выдохлась! У меня нет сил! – продолжала она жаловаться деду, как будто бы он скакал рядом с ней. – Если я сейчас не упаду, я перейду на галоп!

– Нет! – вдруг услышала она тихий, но твердый голос Хирона внутри себя. – Ни в коем случае, Меланиппа! Галоп отнимет остатки сил. Рысь усиливай махом! Мах сильнее! – Реже шаг! Шаг длиннее! – Реже шаг! С силой толчок! Лети!

И вот уже, не касаясь земли, взвихренной стрелой летит Меланиппа, с быстротою молнии летит, со свистом, рассекая воздух, и жарко становится ее коже! О, боги! Получилось! Как будто бы новое дыхание открылось! Впервые удалось Меланиппе развить в себе Хиронову скорость!

Хирон с Асклепием уже ждали ее на своей поляне перед пещерой. От тех, кто слышит язык природы, трудно что-либо утаить. Шумом, гулом, свистом, звоном наполнялась природа. В тревожащем гуде Земли, в волнующемся шепоте листвы, в гремящем рокоте ключей, в свистящем шепоте ветвей они услышали весть о Меланиппе. И вот стоит она позади Хирона, тяжело дыша, бока вздымаются и опадают, и пена катится с крупа, и черной топью омута поблескивают ее глаза. Грозен могущественный преследователь кентавриды, он и не думает скрывать себя, встал, как вкопанный, перед заслонившим ее дедом-титаном. Зраком, пылающим, как уголь, обжигает Меланиппу этот конь могучий – бог-конь – Гиппа-Посейдон! В конском облике, длинногривом, из недр морских выбирается он на сушу. Встряхнул Посейдон головою гривастой, и вот уже очертания его стали расплываться, клубами сизого тумана обволакиваться, и вот уже сам синекудрый Посейдон с трезубцем стоит перед кентавром.

– Уйди с дороги, Хирон! Повинуйся Владыке морей!

– Ты Кронид, и я Кронид! Ты Владыка морей, а я – владыка своей пещеры на Пелионе! Не звал я тебя в гости, Посейдон! Уходи с Пелиона!

Гневно сверкнул глазами Посейдон, вскинул надменно голову.

– Отступи перед Олимпийцем, Хирон! Отдай мне Меланиппу!

– Мы оба сыновья могущественного Крона. И каждый из нас давал священную клятву Стиксом ⁸ . Я клялся, что не буду искать места среди вас на Олимпе. Вы же боги-небожители поклялись, что не пойдете войной против титана Хирона! Ты господствуешь над водами мира! Я господствую в мире знаний. Я открываю тайны природы и даю эти знания людям!

– Ты разрушаешь мировой порядок! – с бешенством воскликнул Повелитель морской стихии. – Знания богов ты открываешь смертным!

И тут юный Асклепий встал между Посейдоном и кентавром.

– Я сделаю людей бессмертными! Уйди от Меланиппы, Посейдон! Ты – бог, и я – бог! Ты могуч, но не всесилен! И ты не сильнее меня! Смотри, Посейдон! – Асклепий простер десницу по направлению к Олимпу, и изумленный Хирон воочию узрел в своем ученике не мальчика юного, а бога младого, полного благородства и отваги. – Признаешь, ли ты, Олимп, меня равным богам-небожителям? – и вспыхнул в ответ многовершинный Олимп, озарив сияньем всю Фессалию, Магнезию и Пелопоннес.

Ударил в ярости Посейдон трезубцем, и земля затряслась под ногами, но устояла пещера Хирона, не рассыпалась грудой камней. Взмахнул трезубцем морской владыка – зашумело сердито море, вздыбилось горообразно, поднявшись над Пелионом, и в бушующем ураганном реве, заржали неистово кони, унося Посейдона в золотой колеснице. Откатилась та волна-гора и оставила после себя с лютой яростью расщепленные стволы и вырванные с корнем деревья, и обломанные их верхушки.

Но не сумел мудрый кентавр оградить свою внучку от беды неминуемой. Ускакала Меланиппа в горы одна и не вернулась обратно к Хирону, похитил ее Посейдон. Но не в чертогах златых, что на дне морском, поселил Владыка морей Меланиппу, там проживала его супруга Амфитрита, а в Магнезию, к дворцовым воротам ее отца Эола, доставил Посейдон свою возлюбленную. По бескрайним просторам земли часто странствовал повелитель ветров, подолгу не заглядывая домой, и без препятствий Посейдон мог посещать дочь Эола в его отсутствие, уже не опасаясь столкновений с ее неуступчивым дедом или другим ее защитником, Асклепием.

В отцовском дворце в девичьем облике жила затворницей теперь Меланиппа, тайно вынашивая свой плод. Сторонилась она беспечных подруг, водящих веселые хороводы на солнечных полянах у подножия гор.

– Разве не пойдешь ты с нами возложить венок целомудрия на алтарь Артемиды? Ты не чтишь Артемиду? – удивлялись ее подруги.

– Чту, – отвечала бледная Меланиппа, потупив взор, потемневший, как пасмурный дождливый день. – Но нынче нездорова я. Я это сделаю потом.

Доверившись своей старой няньке, Меланиппа произвела на свет двух мальчиков-близнецов. Но малышей не удалось сокрыть от глаз вернувшего в ту пору Эола. Напрасно Меланиппа пыталась напомнить отцу, что и он когда-то не сразу ввел в свой дом ее мать Окиронею, и что она, малышка-кентаврида, была рождена им за год до свадьбы с ее матерью. Не поверил Эол, что сам могущественный Посейдон посягнул на ее девичью честь, и что она была беззащитна перед всесильным божеством.

– О, недостойная! Как смеешь ты порочить и чернить моего друга! Столетьями я помогал ему вздымать и колыхать пучину моря! Он знал тебя с рождения и защищал от мести Артемиды! О, горе мне! – кричал бог ветров, простирая руки к небесам. – Какой подарок уготовила мне дочь к моему возвращенью из странствий! Позором покрыла Меланиппа седые власы своего отца! Не дождемся теперь мы сватов у ворот нашего дома!

– О, милосерден будь, отец! – рыдала Меланиппа, и в глазах ее чернеющих, как глубокий омут, плескалась беда.

– Забудь о милосердии! – в неистовстве кричал Эол. – Всех девушек, забывших стыд, камнями до смерти нещадно забивали на земле Эллады!

Сурово наказал Эол свою дочь, не ведавшую стыда, не сохранившую до свадьбы целомудрия и обесчестившую доброе имя отца, – по его приказу вырвал раб изменчивые, как текучая вода, глаза Меланиппы, с таким восторженным изумлением взиравшие на мир, дабы никогда более не могла она прельщаться соблазнами, не освященными узами брака.

А ее сыновей Эол отдал бездетному царю Ферапонту, но когда они выросли и возмужали, бог ветров призвал к себе внуков и отдал им во владение земли Эолийских островов, а царство, правителем которой стал Беот, сын Меланиппы и Посейдона, получило название Беотии.

Сказание об Асклепии

Асклепий был первым воспитанником кентавра Хирона, которого он учил не только ремеслу охотника. Боги часто отдают своих детей на воспитание нимфам. Так случилось, что и Солнечный бог Аполлон принес свое новорожденное дитя в птичьем гнездышке, устланном мягким пухом, и отдал его в руки Хироновой дочери, Окиронеи. Пестовали младенца Асклепия всей дружной семьей кентавра. Могучая бабушка Фелира-Липа, убаюкивала его в своих гибких ветвях, укрывая от палящего зноя тенистым шатром листвы, и Хиронова жена, Харикло, замазывала бодягой многочисленные синяки и ушибы подвижного малыша, и шумно-говорливая Окиронея пела ему журчливые песни и рассказывала легенды о богах, и даже малышка Меланиппа присматривала за стремительно растущим Асклепием. А мудрый кентавр сажал бога-ребенка к себе на спину и не спеша гулял с ним по окрестным горам. Откопает острым копытом целебный или ядовитый корешок, показывает его Асклепию. Как никто из всех его будущих питомцев, Асклепий был склонен к врачеванию. Он быстро научился распознавать растения, он знал, какие снадобья из трав снимают боль, какие – покраснение, отек, какие усыпляют, а какие придают силы и бодрость.

Но к охоте, что так увлекала юношей, кипящих отвагой, Асклепий не пристрастился – не мог он убивать живые существа. И чудных звуков не извлекала из лиры его рука, и голос не завораживал красотой, когда юного бога Хирон учил петь. Спрятавшись за грудой кучерявых облаков, хмурился музыкальный Аполлон, обладатель дивного сладкозвучного тенора, наблюдая за этими упражнениями свысока, но к сыну своему он никогда не приближался.

Но когда к пещере кентавра приходили с разной хворью козлоногие сатиры или лесные дриады, или люди с дальних селений – удивлялся Хирон, какое доброе сердце у юного бога, как чутко оно отзывается на чужую боль, как ловко Аслепий вправляет вывихи, как умело накладывает шины на перелом. Знал Хирон, что дар целительства достался Асклепию от Светоносного Аполлона и радовался тому, что сердцем сын не в отца пошел.

Однажды в горах Пелиона появился Железный Вепрь – полуящер, полукабан, полузмея. Юноши-охотники весь день пробегали в пустой попытке затравить чудовищного зверя. Ни дротик, ни копье и ни стрела не брали его – все отскакивало, ударяясь о твердый, как камень, панцирь. Молча ушел в пещеру огорченный Хирон. Асклепий, никому не сказав, пошел в одиночку на вепря ⁹ . Вооружен он был копьем, отточенным из ясеня, но в острие его вложил Хирон одну из стрел Аполлона, которыми из ревности сжигал он мать своего сына, Корониду. В страшных муках заживо горел и Вепрь, железный панцирь его раскалился докрасна и пылал, как в кузне у Гефеста ¹⁰ . Когда встревоженный наставник отыскал своего питомца в горах, Асклепий стоял над остывающим трупом чудовища; его хвост-змея вяло извивался и падал, пытаясь приподняться и выплеснуть в него свой яд.

– Я кормил тебя мозгами барсов и львов, чтоб ты был исполнен отваги, испей же теперь крови этого змея, и ты научишься понимать язык змей! – сказал кентавр.

Отведал Асклепий змеиной крови, и вдруг из горла его вырвалось свистящее шипение. Кусты зашевелились, оглянулся бог-отрок на шелест в траве – отовсюду ползли к нему змеи.

– Не бойся их! – сказал Хирон. – Теперь ты умеешь их подзывать! Протяни руку!

Сунул Асклепий руку в заросли трав – голубая змейка обвила запястье бога и широко открыла пасть. – Видишь, там яд, – продолжал учитель. – Он может быть смертелен, но может и исцелять. Научись им пользоваться, и змеи будут служить тебе!

Сказание о происхождении бога Асклепия

Однажды пришел отрок Асклепий к своей названной матери Окиронее. Дочь Хирона была не только речной наядой, как ее мать, Харикло, в свои молодые годы, но и, как отец, она оказывала людям врачебную помощь и предсказывала, что ждет их в грядущем. Но Хирона пугал этот открывшийся в ней дар пророчества. Хоть и гибкая была Окиронея и умела обтекать кремнистые пороги, но была она еще и Гиппой – шумяще-бурливо-дыбящейся, не умела она молчать... В те дни, когда она вещала, она уже не пела журчливо и звонкоструйно, ее воды становились темными, мутными и недобро вихрились. Она выходила из воды в своем вечно юном облике нимфы и принимала посетителей: лечила их от хворей и рекла им про беды-напасти земные. Говорила, что Олимпийцы погубят всех древних богов – титанов, что силой небес истреблены будут все кентавры и навсегда исчезнут они с лица земли…

– Окиронея, ты все знаешь и все видишь, – сказал ей юный бог. – Ты малюткой новорожденным взяла меня в руки и вынянчила. Теперь я вырос и хочу знать, что сталось с моей настоящей матерью. Расскажи мне, кто я и откуда?

То, волнуясь и вскипая в негодовании пеною, то с тихой нежностью струясь и с ласкою оглаживая камни, поведала нимфа Асклепию о событиях, которые предшествовали его появлению на свет.

Там, где горный перевал Пелиона отделяет море от Фессалии, встретил солнечный Аполлон Корониду – дочь огненного титана Флегия. Как увидела она юношу прекрасного и светозарного, сразу поняла, кто перед нею, и кинулась бежать. Знала Коронида от прямодушного отца-титана, как коварны олимпийцы, и юной деве не сулит добра уединенная встреча ни с одним из них. Но обогнал ее летучий Аполлон, кинул, смеясь, ей в глаза свой лучик слепящий, и заплясали, закружились пред ее лицом озорные зайчики светящиеся. Коронида заслонилась ладошками от света, и в потоке ослепительного сияния вновь предстал перед нею златокудрый красавец, и таким самовлюбленным и самоупоенным показался он ей, что засмеялась с лукавством нимфа Огня, и вспыхнула заревом, и в небо полыхнула огнем, соперничая с ним. И осиялся всполохами свод небес. А Коронида, сомлев от собственного жара, опустилась медленно в траву…

А та смятая трава, выпрямляясь, прошушукала что-то камням, а те зашептали песчинкам, былинкам, и весть поднялась по кустам и стволам, по шелестящему морю листвы прокатилась, и вскоре весь лес звенел о том, что Коронида-огненная понесла дитя от Аполлона.

Но сияющий, как небесный эфир, легкодумный и легкокрылый Аполлон быстро забыл о нимфе огня. Да и гордая Коронида недолго печалилась. Своим пылким нутром она ощутила, что свет, исходящий от Солнцеликого холоден, как и душа его, не способная согреть ничьего сердца.

Но зато как смотрит Исхий на нее, силач из племени воинственных лапифов! От взоров пламенных его и каменное сердце встрепенется! Что рядом с ним изнеженно – изящный Аполлон, который лишь собой любовался! – решила своевольная Коронида и не отказала Исхию в своей благосклонности. Стали они открыто встречаться на людях, рука в руке ходили на прогулки. Но опережая их, пошла гулять молва по округам, что дерзкий лапиф не испугался стать соперником самому Аполлону.

Но ничего не скрыть, не утаить от Прорицателя солнцеликого. Ту черную весть о злосчастной Корониде принес Дельфийцу ¹¹ спутник его, повсюду летающий за ним, а временами и без него – белый Ворон. Яростью полыхнул в ответ солнечный бог, и в тот же миг белый Ворон стал черным. А люди с тех пор не любят эту птицу, называют ее вестником беды.

Не потерпел Сребролукий пренебрежения. И в час, когда нимфа тяжко освобождалась от бремени, Олимпиец из-за тучи с бешенством натягивал тетиву лука, но не в рожающую нимфу метил Аполлон – в землю со звоном втыкались горящие стрелы, забором из свистящих стрел окружил он Корониду. Видит Стреловержец: избавилась от мук титанида, божественного младенца произвела на свет. А вокруг нее стеной возгорается пламя! Но нимфа из огненного рода не привыкла бояться пожаров, улыбается мать малютке, посреди пламени рожденному, и веселит ее пляска огня. Но забыла Коронида, что у сына Зевса стрелы смертоносны, испепеляют заживо они.. Знает Стреловержец – еще миг, и кучка пепла останется не только от Корониды, но и от сына его новорожденного! Хоть и говорит Хирон, что неведома жалость богам, выхватил солнечный бог ребенка из пламени…

Долго сидел сын Аполлона на берегу горной реки и молча слушал журчание воды.

– Ты так ясно все видишь, Окиронея. А скажи мне, сивилла ¹² , что ждет меня в будущем?

И потемнели воды хрустально-чистого потока, умолк его говор, остановилось течение, быстро закружив в водовороте... Наяда вышла из воды и медленно вещала, прикрыв глаза:

– Ты многого достигнешь, сын Аполлона. В искусстве врачевания ты превзойдешь не только отца своего, но даже учителя – премудрого Хирона. Тебя, Асклепий, будут называть отцом медицины… и будут люди изображать тебя с кубком, ножку которого оплетает змейка-целительница. Но искусство твое не понравится владыкам мира…. Их напугает сила твоя … – не договорила что-то Окиронея, закрыла лицо руками, и ее тело стала сотрясать мелкая дрожь.

– Успокойся, мать, – сказал Асклепий, положив ей руку на плечо. – Я понял тебя.

– Я знаю, Асклепий, ты скоро уйдешь от Хирона. – продолжала Окиронея, подняв на него умоляющие глаза. – Но ты – бог, ты – благородный бог. И ты любишь Хирона… Поэтому я прошу тебя, не оставляй его… Сын Зевса опасен для него… Он это знает, но не хочет остерегаться… ибо он верит в предначертанье звезд. И Меланиппа…

– Ты так говоришь, как будто прощаешься со мной… – встревожился бог-отрок. – А что с тобою будет, знаешь?

– Я буду вам звездой сиять… – печально улыбнулась Окиронея. – Не пугайся, малыш! Ведь ты же знаешь, что все мы бессмертны.

Ушел Асклепий. Но Аполлону, часто наблюдавшему за сыном, пришлось не по нраву, что дочь Хирона разглашает тайны богов. Текучей водой струя за струей утекали ее воды, звонко пели струи камням, вкрадчивым шепотом растекались по песчаным берегам. Хотел узнать тайну своего рождения бог Асклепий, а узнал весь Магнезийский люд.

И… высох мгновенно поток, только русло каменистое осталось… А наяда речная снова превратилась в бессловесную кобылу – Гиппу.

Но и Бог богов, спрятавшись за облаками, слушал откровения наяды-пророчицы своему внуку Асклепию. Гневом кипел: слишком мягким казался ему суд Аполлона над дерзкой дочерью Хирона. Безмолвие – это разве наказание за непочтительность богам?! Безрассудную прорицательницу с ее крамольными видениями об олимпийцах Зевс покарал по-своему: мановением руки испепелил ее Громовержец – только кучка тлеющей золы осталась от Гиппы-Окиронеи на почве Геи-Земли.

Долго потрескивали рдеющие угольки на том пепелище, выбрасывая вверх снопы светящихся искр. Но не угасали те искры, взметаясь в воздух, – как звезды, вспыхивали они, разгораясь все ярче и ярче… Покружив над кострищем, поплыли они над Пелионом, поднимаясь все выше и выше… Земля отдалялась: все меньше становились пещера Хирона и утес с могучей Липой над морем, и фигурки кентавра с богом Асклепием, провожавших то серебристо-блещущее облако с очертаниями движущейся лошади.