Текст книги "Сердце волка"

Автор книги: Алена Занковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Алекс

Я впервые в ее новой квартире. Новой – в смысле той, куда Дикарка переехала с отцом вскоре после аварии. На самом деле эта квартирка в панельном доме древнее мамонта, и по сравнению с моим коттеджем кажется непригодной для жизни.

У Веры угловая комната. Открываю шкаф – и меня обдает сыростью. Прижимаю к лицу рубашку, висящую на вешалке. Запах плесени перебивает аромат Дикарки. Я так соскучился по нему…

Думаю, останься мы с Верой соседями, между нами бы точно что-то произошло. Но расстояние сыграло свою роль. Пусть к тому времени у меня была машина, но частые поездки к шестнадцатилетней девочке – дочери папиного друга – не казались бы окружающим чем-то нормальным. С тех пор мы обычно виделись семьями, по праздникам.

Я любовался ее цветением. Прицеливался. «Небольшая грудь… Второй размер? Как раз под мою ладонь», – раздумывал я, наблюдая, как она присаживается на деревянный лежак у мангала, где пылают дрова.

Барбекю на заднем дворе моего дома. Ночь. Третья бутылка пива. Фантазии становятся осязаемыми, и я словно по-настоящему чувствую тепло ее кожи под пальцами. Вижу Верин взгляд, распахнутый, удивленный, когда я становлюсь настойчивее.

Тш-ш, моя дикая… Здесь же полным-полно народа…

Она откидывается на спинку лежака и прикрывает глаза. Ее податливость, мурашки по телу, румянец – все это невероятно будоражит меня…

– Леха, принеси еще пива!

В тот момент я ненавидел своего отца.

Само собой, видение оборвалось. Мы снова находились по разные стороны мангала, словно на концах Вселенной. Моя Дикарка все также отстраненно-заворожено смотрела на костер, обнимая себя за плечи. Блики огня – а не мои пальцы – ласкали ее лицо. Но, медленно втягивая воздух, я все еще мог представить, как остро пахнет дымом ее нежная кожа.

Все эти годы я словно сидел в бесконечно долгой засаде, поджидая настолько ценного зверя, что он стоил затраченного времени.

Прошлым летом Дикарка едва не попалась в мои силки. Обстановка в городе накалилась, девочке понадобился присмотр, и ее сослали ко мне на целый месяц. «Ко мне» – в смысле к моим родителям, но у нас дома на одном участке. Очень удобно.

Я обхаживал ее несколько дней, но она, смеясь, выскальзывала их моих «дружеских» объятий. Придумывала пустячные поводы, чтобы поздно вечером, когда остальные спали, сбежать от меня в свою комнату.

Ее совершенно не интересовала моя коллекция ружей.

Как-то утром я без стука заявился к ней в спальню (она вовсе не смутилась, словно я брат ей какой-то) и заявил, что сегодня у нас с ней свадьба. То есть мы идем на свадьбу к моему другу. Потом, к нашему обоюдному удовольствию, я превратил ее в Золушку в той стадии, в которой она ехала на бал. Девчонки из салона красоты пришли ко мне домой. Прическа, макияж. Большая коробка с вечерним платьем – просто ожившее кино. Моя Дикарка была благодарна – по глазам видел, – но, черт подери, кроме благодарности, в ее глазах не было ничего!

Всю свадьбу я наблюдал, как она, думая, что не замечу, поила пальмы в кадках тем самым шампанским, которое я так старательно ей подливал. Но самое интересное ожидало меня под утро. Она сбежала. Из моего же дома. На рассвете, когда все кошки серы. Дотащила стремянку до забора и перелезла через него. Все это я потом увидел на записи видеокамеры. Был ли я зол?.. Хм… Моя душа и тело до сих пор требуют реванша. И вот спустя год я узнаю, что отец снова ссылает ее к нам. Я тут же проверил, все ли стремянки под замком. Ну что, ты будешь рада видеть меня, Вера?

Как же я ждал ее! Накануне ночью приятель устроил мальчишник. А я даже расслабиться толком не мог – все сидел сам не свой, пытаясь вытравить ноющую боль в диафрагме ударной дозой текилы. А потом, дома, до самого сигнала будильника, пялился в потолок, фантазируя, как Вера изменилась за прошедший год. Представлял нашу встречу: невинный поцелуй в щеку – почти у самого краешка губ – и глубокий вдох, чтобы насладиться ее ароматом. Дружеское объятие за талию – пойдем, покажу твою комнату. И так – шаг за шагом. Никакого давления. Пока она не привыкнет. Пока не начнет нуждаться в моей близости.

И вот, наконец, утро. Вскакиваю с кровати. Вместо зубной пасты выдавливаю на щетку крем для рук, забытый моей подружкой. Зачет у студентов принимаю кое-как. Даже грешу со студенткой – из-за ее сходства с Верой, – что, в общем, не в моих правилах. Выхожу из универа весь на нервах. Уже скоро… Влажные ладони… И вдруг – телефонный звонок. Вера исчезла.

Ее похитили из той самой квартиры, в которой сейчас нахожусь я.

Вспомнив свои эмоции после того разговора, я непроизвольно тру забинтованные костяшки пальцев. Удар кулаком в стену повредил не только штукатурку. Зато мне полегчало. На место преступления я уже ехал с ясной головой.

Если кто и может найти Веру, так это я. Конечно, ее отец обладает уникальными навыками и отличным чутьем, но у меня есть преимущество, о котором не знает никто. Правда, пока ни одна Верина вещь не отозвалась на мое прикосновение, но я и не думаю останавливаться.

Закрываю шкаф и продолжаю осмотр.

Кровать – продавлена, на простыне – пятна, похоже, от чая. Под кроватью – пара кроссовок и несколько смятых карандашных набросков.

Растягиваюсь на кровати, голову кладу в углубление подушки – так, вероятно, спала Вера. Провожу ладонями по простыне, комкаю одеяло – никакого эффекта. Переворачиваюсь на бок, тыкаюсь носом в наволочку. Едва ощутимый запах моей Дикарки – но результат тот же. Черт побери, Вера, ну помоги же тебя найти!

Резко выдыхаю и сажусь на край кровати. Затем, чтобы занять голову, опускаюсь на четвереньки, выгребаю из-под кровати мусор – и уже в тот момент что-то чувствую. Словно вспышку в голове. Как мимолетное, случайное воспоминание.

Окрыленный удачей, сажусь на пол и начинаю медленно распрямлять наброски, листок за листком, пока не нахожу тот, что отозвался. Кладу его на колени. Мои пальцы заметно дрожат, сердце колотится, как после хорошего серфинга. Но голова остается ясной.

Именно этот набросок из прошлого связан с настоящим Веры – поэтому я его и почувствовал. Жесткие линии, размашистые штрихи. Вожу по листку пальцами – словно слепой по шрифту Брайля – и пытаюсь понять, что она чувствовала, когда рисовала. Что-то она точно испытывала.

Вглядываюсь в рисунок, прищурив глаза. Смотрю на него так долго, что, кажется, мое зрение разбивает набросок по точкам, по пикселям. Я чувствую структуру бумаги, твердость карандашного грифеля, вижу резкие движения руки, которой Вера наносила контур. Вижу ее запястье, белое, с тонкими венами. Вижу, как она закусывают губу. Дикарка увлечена тем, что делает. Смеркается. Ни лунного света, ни зажженной лампы, но ее глаза блестят. Ее сердце быстро стучит, она торопится запечатлеть то, что помнит. Встреча с этим мужчиной взбудоражила ее. Почему? Между ними не ощущается связи, скорее что-то, похожее на подглядывание. Она наблюдала за ним, но не издали. Совсем близко. Он нарушил ее личное пространство…

Мои мысли прерывает резкий стук в дверь.

– Я не закончил!

– Общий сбор, – сообщает мужской голос.

Нехотя поднимаюсь, прихватив с собой набросок.

В кабинете, скорее напоминающем логово таксидермиста, полно народа. Да там настоящий штаб! Включены все лампы – под потолком, на стене. Еще одна горит на столе, ее свет падает на карту, разделенную на сектора. Коричневые, зеленые пятна, голубые прожилки речушек. Сотни квадратных километров – и, как выясняется, ни одной толковой мысли относительно того, в каком направлении увезли мою Дикарку.

– Почему ты уверен, что она не сама сбежала? – спрашивает Верин отец таким тоном, словно проверяет меня.

– Потому что рядом с ней был он, – я вытягиваю руку с наброском. – И она едва его знала.

А потом происходит нечто из ряда вон выходящее – даже по моим меркам. Мне кажется, что набросок вспыхивает. То есть в тот момент я ощущаю это – боль в опаленных пальцах, запах гари. Роняю набросок и размахиваю «поврежденной» рукой. А потом вижу, что листок, целый и невредимый, лежит на полу, ослепительно белый на грязевых отпечатках сапог. Все еще машинально сжимая псевдообожженную руку, я обвожу взглядом присутствующих. Они смотрят на меня так, словно у меня из ушей валит дым или ноги превратились в копыта. И только Верин отец спокойно попыхивает трубкой.

Глава 3. После полуночи

Вера

Закат уже погас, когда лес наконец расступился и фары высветили бревенчатые стены деревенских хат. После долгой поездки затекли мышцы, я мечтала о том, чтобы сделать привал, но, подъехав ближе, передумала. Деревня оказалась мертвой. Прогнившие крыши домов чернели провалами. Поваленные заборы напоминали гигантских змей, спящих в высокой траве. Приоткрытые калитки будто зазывали в пустые, лишенные души дома.

С другого конца деревни донесся пронзительный скрип колодезного «журавля». По спине пробежал холодок.

– Жутко, – вырвалось у меня, глядя на дом, словно разрубленный пополам упавшим деревом.

– Жутко? – удивленно переспросил похититель. – Что ты видишь, глядя на эти дома?

– Смерть.

– А я – жизнь.

Он замолчал. А я все думала, хочу ли узнать, что он имел в виду.

«Гольф» свернул в переулок, испещренный рытвинами, полными воды. Машина огибала ямы, проседала, но продолжала ползти, пока не достигла последнего дома. Впереди – тополя и поле, дикое, заросшее густой травой. По сторонам – заброшенные дома. Гнилые пролеты заборов, цвет краски которых не опознать. Остовы теплиц. Оборванные электропровода.

– Приехали.

Защищаясь локтями от веток яблонь, мы стали продвигаться к крыльцу. Этот дом оставили зимой – между двойными оконными рамами лежал слой ваты, а на нем – вырезанные из фольги снежинки.

На двери висел замок. Я легко могла бы открыть его шпилькой, но промолчала. Продираясь сквозь крапиву по пояс, мы обошли дом и обнаружили второй вход. На этот раз повезло. Похититель крепко взялся за ручку, рванул на себя – и дверь, хрустнув, открылась.

Мы оказались в просторной комнате с четырьмя окнами. Лунная полоска на полу делила ее пополам.

Похититель достал из бумажного пакета отбивную и сэндвичи. Голод свел меня с ума: я выхватила отбивную и впилась в нее зубами – мысленно. Снаружи, надеюсь, я оставалась холодной, как мрамор. Даже выдержала паузу, прежде чем взять протянутый кусок мяса.

«Сосед» усмехнулся.

– Не создавай себе лишних проблем, девочка.

– Меня зовут Вера, – это были единственные слова, которые я сказала ему за последние полдня.

– Я знаю, как тебя зовут.

Похититель вручил мне спальный мешок и ушел. Я прижалась ухом к двери, стараясь не пропустить ни звука, мне пригодилась бы любая информация. Но я не услышала ничего, кроме шепота листьев и мышиной возни.

Вдруг поблизости раздался тяжелый скрип дерева, затем – тихий всплеск. Я подскочила к окну.

Похититель, полностью обнаженный, стоял у колодца ко мне спиной. Подхватив полное ведро, он опрокинул его на себя. До меня и капли не могло долететь, но дыхание перехватило. Он же даже не вздрогнул, только встряхнул головой, разбрызгивая мелкие капли. А потом, замерев, еще долго смотрел на далекий чернеющий лес. Волосы, темные, набравшие влаги, облепили шею, луна высвечивала каждую мышцу на его спине. Это было красиво, как в кино.

С трудом оторвав взгляд от окна, я отошла в глубь комнаты. Юркнула в спальник. Зажмурилась, пытаясь избавиться от образа, застрявшего в голове – обнаженный похититель, похожий на персонажа из древней легенды, облитый водой и лунным светом, вглядывается в ночной лес. Мне нужно было спасать себя, а пока я двигалась в обратном направлении.

Итак, побег. Идти ночью в лес – плохая идея, с какой стороны ни посмотри. Единственный шанс – угнать машину. За всю свою жизнь я сидела за рулем всего пару раз, и было это давным-давно. Но управлять папиной «Волгой» получилось сходу. Села – и поехала. Значит, решено – угон. Похититель прятал ключи в боковом кармане джинсов. Не самое простое место для кражи, но выбора нет. А еще неплохо было бы раздобыть телефон…

Вернулся мой надзиратель – в джинсах, майка переброшена через плечо – и я сразу прекратила думать о побеге, словно он подслушать мысли.

Началась долгая-долгая ночь.

Похититель сидел у стены в глубокой тени, где было не разобрать, спит он или нет. А я даже не пыталась заснуть – вслушивалась в его дыхание, всматривалась в очертания фигуры.

Пару раз показалось – заснул, но стоило пошевелиться, как он вскидывал голову. Караулил.

– Не спится? – после очередной проверки спросил он.

Его голос отозвался во мне глубоко и гулко, словно эхо в пустом кувшине.

– Да, – помедлив, призналась я.

Надо мной нависали деревянные балки. Там, где на перекладины падал лунный свет, было заметно, как от едва ощутимого движения воздуха покачиваются паутинки.

– Хочешь воды? – похититель протянул маленькую пластиковую бутылку.

– Хочу.

Я привстала, думая, что он передаст ее мне – но нет, пришлось выползти из спальника. Поеживаясь, я взялась за бутылку. Не отдал. Потянула сильнее.

– Ты подглядывала за мной, – ответил похититель на мой вопросительный взгляд.

Его глаза мерцали холодным, спокойным блеском.

Я так и застыла, держа бутылку вместе с ним. Потом опомнилась и опустила руку. Я не знала, что ответить. За меня говорило молчание.

Похититель медленно поднялся и оказался так близко, что никакая сила в мире не заставила бы меня посмотреть ему в глаза. Я уперлась взглядом в ложбинку на его шее, где явно и быстро пульсировала тонкая вена.

– Ты видела меня обнаженным, а тебя – нет, – услышала я над ухом его голос и, ощутив в груди волнующую, сладкую боль, прикрыла глаза. – Это нечестно.

Нечестно, что передо мной почти вплотную стоял похититель – человек, которого я должна была как минимум бояться – но не испытывала ни страха, ни стыда. Все, чего я жаждала в тот момент, – прикосновения.

– Теперь твоя очередь, девочка.

Все мои кратковременные интимные отношения с парнями были нервными и неуклюжими. Приспускание джинсов в темном подъезде. Влажные руки, залезающие под блузку на вечеринке… Я никогда ни перед кем не обнажалась. А сейчас чувствовала себя так, словно это было самое естественное действие.

Его дикий, лесной запах стал интенсивнее, дыхание – чаще. Он нежно провел пальцем по моей скуле, зацепил нижнюю губу, скользнул по подбородку. Я застонала от предвкушения. И вслед за этим стоном совсем рядом, будто прямо в доме, раздался протяжный волчий вой.

Я в ужасе выскочила из спальника.

Мой похититель спал. В темноте зачиналось утро.

Нервно оглядываясь, я дышала и не могла надышаться. Сердце больно колотилось.

Как же такое могло присниться! Почему?!

В панике я схватилась за грудь. На мне был лифчик. На мне был лифчик! А во сне я точно знала, что его нет. И еще… я сделала глубокий выдох, пытаясь привести себя в чувства – и еще носки! А во сне я была босиком! Но, несмотря на веские доказательства, мне все еще было не по себе.

Похититель спал, по-прежнему прислонясь к стене. Иногда он вздрагивал и тихонько поскуливал. В доме было прохладно, но его лоб покрылся испариной. Плохой сон? На доли секунды мне стало жаль его, но я сразу взяла себя в руки. Если буду медлить, если стану сочувствовать, то и со мной может произойти что-то плохое.

Не дыша, на цыпочках я подошла к рюкзаку. Черный, кожаный, с потертостями по краям, он оказался вместительнее, чем я думала. Поворошила белье – ничего ценного. Достала из внутренних карманов спички и стопку рублей, перевязанных резинкой. Во внешнем – нашла моток веревки и охотничий нож, совсем как у моего отца, а еще билет на поезд Москва-Тобольск с просроченной датой. Ни телефона, ни ключей. Мне оставалось обыскать «соседа».

Его сон стал спокойнее, значит, глубже. Учитывая, как поздно он заснул и как мало спал накануне, возможно, сейчас самое удачное время для обыска и побега.

Я опустилась на корточки и осторожно, едва дыша, дотронулась до карманов его джинсов. В яблочко – ключи были там!

Очень медленно я засунула пальцы внутрь, потянула за кольцо – и через несколько секунд ключи оказались в моей ладони. А в следующее мгновение похититель схватил меня за запястье – так сильно, что я вскрикнула и выронила связку.

– Думаешь, это игра? – спросил он шепотом, от которого по позвоночнику пробежал холодок, и резко отпустил мое запястье с отпечатками его пальцев. – Вернись. На свое. Место.

Пока я, все еще в шоке от происходящего, медлила, стало происходить невообразимое. Похититель – парень, с которым я чувствовала себя в безопасности – плавно переместился на корточки и, опираясь на руки, замер, готовый к прыжку. Его мышцы – бугристая отполированная сталь – были напряжены до предела. В глазах, ночью бездонно-черных, желтыми осколками плясал лунный свет. Из горла вылетело глухое рычание. Его верхняя губа дернулась, обнажив белоснежные зубы.

На ватных ногах я попятилась к спальному мешку.

Теперь похититель больше напоминал зверя, чем человека. Дикое, свирепое животное. Он не сводил с меня глаз, пока я не застегнула молнию спальника до шеи. Зубы стучали. От страха и бессилия навернулись слезы. Я закрыла глаза.

То ли мое сердце билось слишком громко, то ли чудовище, в которое превратился похититель, двигалось бесшумно, но я не слышала ни звука, и поэтому казалось, что зверь все еще стоит на четвереньках, готовый к прыжку.

Не знаю, как удалось заснуть. Сознание просто отключилось, словно потухла лампочка.

Алекс

Я мог бы выжать из наброска больше, но застрял на том, что увидел в спальне Веры – слишком сильна была память о «самовозгорании». Одно дело чувствовать связь между предметами и людьми, и совсем другое – тронуться крышей. Даже сейчас, выезжая из города на трассу, я ощущал, как нагревается листок в боковом кармане джинсов.

После того инцидента отец Веры отправил меня вместе с «коллегами» на обход квартир. Мне повезло со второй попытки. Дряхлый старик с тростью и такими дрожащими руками, словно у него болезнь Паркинсона, поведал любопытную историю. Вчера днем он видел в глазок молодого человека, который пытался вскрыть дверь квартиры некой Марии Ивановны, соседки по площадке. При этом злоумышленник что-то сказал моей Дикарке, которая как раз возвращалась домой. Едва Вера закрыла за собой дверь, как подозрительный тип побежал вниз по лестнице. На этом старикашка не остановился. Он доковылял до окна и увидел, как бандит садится в темно-синюю машину. Другие соседи помогли вычислить марку – «Гольф». Камера через квартал зафиксировала номер. Пара звонков нужным людям – и я уже еду к Валентине Степановой, владелице тачки.

Путь неблизкий. Плюс объезд из-за ремонта дороги. И вот уже смеркается, а я все еще в доброй полусотне километров от пункта назначения.

Меня достала долгая, однообразная дорога. Последний час по обеим сторонам трассы тянулись поля – то зелень, то желтизна. А над ними нависало прозрачное небо, и солнце словно скалилось.

Только сейчас, когда закат растекся алым над посеревшей землей и взошла бледная луна, на душе становится светлее. С полей на дорогу выполз густой белесый туман, словно дым от сожженных еловых веток. Наступило мое любимое время, когда окружающий мир выглядит таким, каким и является на самом деле, – опасным и непознанным.

Наконец поля обрываются, начинается лес. Туман становится гуще, стелется по трассе, клубится в свете фар. Ели подступают к самой обочине, словно карабкаются к дороге по песчаной насыпи. Луна, такая яркая на темнеющем синем, летит за мной в боковом зеркале, будто привязанный за нитку воздушный шарик… Я едва успеваю вывернуть руль и не сбить его – мальчишку, изо всех сил размахивающего руками.

Инстинктивно снизив скорость, смотрю в зеркало заднего вида. Мальчишка исчез. И только я перевожу взгляд на трассу – как приходится ударить по тормозам. Поперек дороги, почти полностью преграждая проезд, на боку лежит фура. Часть тента разорвана, в дыру меж погнутых прутьев металлического каркаса, словно кишки из распоротого брюха, вываливаются целлофановые тюки с тряпьем.

Достаю из багажника фонарик и ружье. Плохая примета, когда ночью, в лесу, дорогу преграждает перевернутая фура.

Воздух остыл, но от асфальта еще исходит слабое тепло. Пахнет багульником, смолой и сгоревшей резиной – от колес моего джипа тянутся черные полосы. Безветренно и тихо, только где-то глубоко в лесу под копытами оленя или лося хрустят сухие ветки. Куда громче звучат мои шаги, пока я иду к фуре.

Между фурой и песчаным скосом всего пара метров. Если бы не мальчишка, на скорости мог не проскочить. Оглядываюсь. Луна ярко освещает пустую дорогу и обочину. Но я чувствую – парнишка где-то рядом.

Касаюсь уже остывших шин. Резина тотчас отзывается.

Кончики пальцев – мои глаза. «Вижу», как колеса теряют сцепление с асфальтом, фура кренится набок. Водитель в панике. Но до паники он испытал другое чувство – что-то вроде растерянности. Я словно сижу рядом с ним, на соседнем кресле, и вижу волка, здорового, серого, выбегающего на середину дороги. Зверь останавливается – и по-человечески равнодушным взглядом смотрит, как на него несется фура.

Надо отдать должное человеческой глупости. Тонны животных гибнут на дорогах каждый день. А этот дальнобойщик решил затормозить. Естественный отбор в действии.

Свечу фонариком в кабину сквозь лобовое стекло. Свет скользит по одеялу, подушкам и прочему барахлу, что перемешалось при аварии. Водителя нахожу на дороге с другой стороны фуры. Прежде чем отключиться, он смог выбраться из кабины, что с таким пузом наверняка было непросто.

Присев на корточки, я перво-наперво делаю то, что всегда необходимо проделать с бездыханными телами – проверяю зубы. Кривые, желтые, прокуренные. Не мой клиент. Затем пальцами прощупываю пульс на сонной артерии. Не такой уж водила и мертвый. Вытираю кровь на пальцах о его клетчатую рубашку.

Проверяю свой мобильный. Сигнала нет. Снова оглядываюсь. Где же прячется этот мальчишка? Явно же неподалеку. Его взгляд царапает мой затылок, словно гвоздем.

Нажать на тормоз и тем самым едва не разбиться насмерть – это выбор водилы. И я ни в коем случае не собираюсь этот выбор оспаривать, пытаясь как можно быстрее отвезти гринписовца в больницу, до которой, к слову, добрая сотня километров. Пусть этим займется кто-нибудь посердобольнее.

С этими мыслями я открываю дверь своего джипа и, уловив боковым зрением светлое пятно, резко оборачиваюсь. Хорошо, что я не верю в призраков.

Тот, кто не дал мне врезаться в фуру, вовсе не мальчишка, а девушка. Очень худая, поджарая, словно лесной заяц. И босая. Из одежды – рваные темные джинсы и светлая замызганная мужская рубашка с подвернутыми рукавами. Короткие черные волосы грязными сосульками лезут в глаза. Деваха улыбается странной полусумасшедшей улыбкой. Если начистоту, то встретить в подворотне здоровенного мужика с тесаком мне было бы приятнее, чем эту принцессу.

– Как ты здесь оказалась? – спрашиваю я, подойдя ближе.

Молчание.

– Как тебя зовут?

Тишина.

Протягиваю руку – девчонка отступает.

Ну и черт с ней.

Сажусь в машину, но не успеваю завести двигатель, как дверь хлопает – и вот девица уже на заднем сиденье.

– Выметайся, – устало прошу я.

Молчание.

– Вон отсюда, – уже с нажимом.

Тишина.

Выхожу из машины, но едва протягиваю руку, чтобы открыть заднюю дверь и вытащить нахалку, как девка проскальзывает между спинками сидений на мое место и включает передачу. Я чертыхнуться не успеваю – а машина уже дергается и, рванув на пару метров, застывает.

Ага. Водить-то угонщица не умеет. Шагаю вразвалочку, но едва дохожу до джипа, как он снова дергается вперед на пару метров. Ладно, водить она умеет.

Эта игра мне и раньше не нравилась, а теперь начинает бесить по-настоящему.

– Прекрати! – рычу я. – Что тебе надо?

В ответ натужно ворчит мотор.

– Хорошо, – догадываюсь я. – Отвезу тебя, куда скажешь. Но сначала мы поедем туда, куда нужно мне. Это срочно. Договорились?

Никакой реакции.

– Отвезу. Обещаю. Ну, хочешь – поклянусь. Чем там тебе поклясться? Ты же вроде как жизнь мне спасла. Так что отвезу тебя – и мы квиты. Договорились?

Ответом мне становится приоткрытая водительская дверь.

Пока устраиваюсь на своем сиденье, грязнуля успевает перелезть на заднее.

До деревеньки мы добираемся почти в полночь. Джип тащится по пыльной дороге, больше напоминающей ребристую доску для стирки, которой когда-то в деревне пользовалась моя бабка. В редком окне горит свет.

Ленина 13, Ленина 15… Нажимаю на педаль тормоза и еще раз проверяю адрес. Ленина 17. Адрес верный, но это не меняет того факта, что фары джипа буравят черные, обглоданные пожаром бревна. То, что некогда было домом, теперь напоминает сюрреалистичный выставочный стенд. До основания сгорела только фронтальная стена и часть крыши, и теперь перед глазами открываются внутренности дома – металлический, потемневший от копоти остов кровати, печка со светлыми боками, разбросанная по черному полу черная посуда, осколки стекла. Дом, похоже, сгорел недавно – сквозь пепел еще не пробилась трава.

От созерцания этой картины меня отвлекает странное дробное постукивание, которое доносится с заднего сиденья. Я и забыл, что взял попутчицу – так тихо и незаметно она себя вела. Оглядываюсь. Деваха смотрит сквозь меня на останки хаты, обхватив колени руками. На щиколотках – цыпки, как у беспризорника. Глаза мутные, неживые. Зубы выстукивают дробь.

– Замерзла?

Ответа, само собой, не получаю.

В машине довольно прохладно, но не до такой же степени.

Умом понимаю – от этой красотки нужно избавиться. Но вместо этого, сфотографировав пепелище на смартфон, я разворачиваю джип и возвращаюсь туда, где раньше заприметил дымок над банькой. Приказываю девице оставаться на месте – слышит ли она меня? – а сам направляюсь к дому. Обычная деревенская хата. Из штакетин ограды выглядывают хилые цветочки. Во дворе, натягивая ошейник, до хрипоты лает собака.

Заспанный седой мужик с бородой, как у староверцев, ни в какую не хочет войти в мое положение, пока не получает хрустящий веер купюр. И десяти минут не проходит, как он со своей бабой уже тащится на другое место ночевки. А еще через полчаса, обвязав бедра полотенцем, я выхожу из баньки, бодрый и полный сил. Чудила же моя, вжимаясь в угол предбанника, смотрит исподлобья.

– Теперь твоя очередь, – натягивая майку, говорю я.

Она и ухом не ведет.

Тогда я наклоняюсь, чтобы затащить ее в баню (рядом с ней даже одним воздухом дышать неприятно, не то что спать) – и с воем отскакиваю. Эта стерва полоснула меня своими длинными грязными ногтями! Теперь над пластырем, который скрывает следы боя со стеной, красуются четыре царапины, стремительно набухающие кровью.

– Значит так, – разделяя слова паузой, произношу я. – Или ты сейчас же пойдешь в баню, или вали отсюда ко всем чертям. Потому что после этой выходки я могу посчитать, что больше ничего тебе не должен.

Вероятно, немая красотка рассмотрела чернющими глазищами то, что и в самом деле выражало мое лицо. Потому что, потянув время, она все-таки поднялась.

– После бани наденешь этот балахон, – я киваю на тряпку наподобие ночной сорочки и оставляю попутчицу наедине с ее тараканами.

Свет в доме едва теплится. Вокруг единственной лампочки сонно, с гипнотическим упорством наяривает круги муха. На дубовом столе расставлены потертые, со сколами тарелки, на них лежат толстые куски вяленого мяса, хлеба и сыра с тмином. В литровой банке жмутся друг к другу соленые огурцы. В пузатой бутылке томится мутная жидкость.

Я выливаю пригоршню этой жидкости на царапины. Щиплет. Хорошо. Опрокидываю в себя полстопарика – просто чтобы отшлифовать саднящую боль в руке.

Глубокая ночь. Весь день в дороге, я должен быть измотан и голоден, а сил словно прибавилось. Но я вынужден сидеть здесь, словно на привязи, дожидаясь утра. Какие допросы ночью? Только всех распугаю.

Выпиваю еще полстопарика. Огненная жидкость растекается по сосудам. Распаляется кровь. Нечто подобное я чувствовал в юности, безо всякого алкоголя, просто представляя, как провожу пальцем по тонким губам Дикарки.

Когда мы были соседями, я пару раз подбирал ее на улице, словно бездомного котенка, и приводил к себе домой, чтобы промыть ссадины. Аккуратно обрабатывал края ранок зеленкой, и мое сердце вздрагивало вместе с ее коленкой, когда ей щипало. Я не хотел причинять Дикарке даже такую боль. Все, чего я действительно хотел, так это оттянуть ее майку над грудью и заглянуть поглубже – так, как мне позволяли делать другие самочки.

Эти воспоминания вызывают во мне прилив желания, и я сужаю глаза, думая о том, как сильно хочу женщину, которую не то что не целовал, но даже касался ее считанное количество раз. Еще вчера она была так близко, почти стала моей. А теперь я понятия не имел, где она и с кем.

Снова выпиваю. И еще раз. В голове приятно, едва ощутимо туманится. Я достаю из кармана джинсов набросок. Некоторое время рассматриваю его, похрустывая огурцом. Не хватает света. Нахожу спички и зажигаю на столе оплавленную свечу.

Медленно, вдумчиво вожу пальцами по наброску. Перебираю чужие взгляды, вслушиваюсь в сердцебиение похитителя, словно наматываю на клубок тонкую, едва ощутимую нить. Эта нить приведет меня к Дикарке.

Моя попутчица входит в дом – и я, отложив набросок, перестаю жевать. Наконец она стала похожа на почти нормальную девушку. Балахон скрывает фигуру, но ноги выглядят что надо. Оказывается, короткие волосы у нее только спереди. Сзади она убирала их в хвост или косу и прятала за ворот рубашки. Но теперь влажные пряди, шелковистые, с легкой волной, стекают до груди.

– Садись, – приказываю я, когда ко мне возвращается дар речи.

К удивлению, она садится, на самый краешек стула.

– Ешь, – подвигаю к ней тарелку с сыром.

Девица косится на меня, но сыр берет, двумя руками, как мышка. Сгрызает его вмиг и тянется за мясом. Наблюдая за ней, я опрокидываю еще один стопарик. Следующий наполняю для нее – может, хоть самогон развяжет ей язык.

– Пей.

Она качает головой.

Я встаю.

Девица вскакивает со стула. Сверлит меня взглядом, дожевывая мясо. Это ж как ей хочется есть, что она до сих пор не сбежала!

– Пей, я сказал!

Жду.

Потом хватаю ее за подбородок, чтобы влить в этот молчаливый рот хоть один стопарик, но она уворачивается, расплескивая содержимое. Первач проливается на сорочку.

После этого у меня в мозгу словно помутнение происходит – от переизбытка энергии или самогона, или свирепого, непреходящего желания обладать женщиной, которую похитили. Так что я резким движением переворачиваю недотрогу лицом к столу и надавливаю рукой на ее спину. Девица сопротивляется, извивается, пытается дотянуться до меня, но все без толку. Я уже чувствую ее горячее бедро под своими пальцами… Слышу звон тарелок, смятенных ею со стола…