Текст книги "Как я был доктором"

Автор книги: Алена Василевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Василевич Алена
Как я был доктором

Алена Василевич

Как я был доктором

Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова

Собираясь на работу, мама повторила ещё раз:

– Вова, ровно в двенадцать часов закапаешь Наташе глаза. Альбуцид в шкафу.

– А-ай... – готовая вот-вот раскиснуть, сморщилась моя любимая сестрица.

– Не "ай"! – строго оборвала её мама и в который уже раз напомнила мне: – Вова, запомни – по две капли в каждый глаз.

Мама знает, кому давать ответственные поручения, но всё-таки не сдерживается:

– И, пожалуйста, не перепутай ничего.

Сначала я хотел обидеться, да передумал – ведь не девчонка же я на самом деле, чтобы дуться из-за всякой мелочи. Подумаешь, разные там напоминания: всё равно ведь мне мама доверила лечить Наташку. Исподтишка дёрнув сестру за косу, я постарался заверить маму:

– Не волнуйся, мамочка, ровно в два часа я закапаю ей по двенадцать капель в каждый глаз.

– Я так и знала! Ты уже сейчас, не успела я порог перешагнуть, всё перепутал... Не по двенадцать капель, а по две! И не в два часа, а в двенадцать... Да смотри, в школу не опоздай!

– Не опоздаю, мамочка, что ты! Иди на работу, а то сама опоздаешь. Я уже хорошо запомнил: в двенадцать... по две...

Легонько подталкивая, я проводил маму к двери и выслушал ещё раз, уже напоследок: "Смотри же, не забудь и ничего не перепутай". Наконец с какой-то весёлой отчаянностью повернул ключ в замочной скважине.

Заложив руки за спину, я наклонился вперёд и, будто на коньках по льду, побежал в комнату, где была Натка – моя больная, или пациентка, как говорит наш сосед, доктор Бобрович.

Натка сидела на диване и, насупившись, листала кипу "Мурзилок". Собранные за несколько лет журналы были сшиты толстыми нитками: это папа заставил меня подшить их по годам.

Я посмотрел на Натку: тоже мне грамотейка нашлась! Разрумянилась, и на голове бант розовый!

Мне никогда ещё не удавалось пройти мимо сестры, чтобы я не дёрнул её за эти косы.

Так я сделал и на этот раз.

– Пусти, а то как дам!

Хотя Натке идёт всего седьмой год – мне осенью исполнится целых одиннадцать! – и дома у нас она слывёт ужасной плаксой, "сдачи" давать она умеет. На нашем дворе её побаиваются все малыши. Так ведь то малыши, а я...

Я выпучил глаза, вытянул вперёд подбородок и уставился на Наташку, гипнотизируя её. Приближаюсь к ней и шепчу:

– А я тебе закапаю не по две, а по двенадцать капель альбуцида в каждый глаз! Ага...

И я захохотал тем противным смехом, который мы слышали в театре кукол на спектакле "РВС" Аркадия Гайдара. Так смеялся махновец.

Я не сразу понял, что больше напугало Натку – мой страшный вид или двенадцать капель альбуцида, – но только она вдруг пронзительно взвизгнула и вспрыгнула с ногами на диван.

– Не буду! Не хочу! Я маме всё расскажу, как придёт!..

До маминого прихода было далеко: мама ещё только на улицу успела выйти. А все эти "не буду" и "не хочу" меня не пугали: я был старшим в доме, наделённым неограниченной властью.

Чтобы не оглохнуть от визга и плача, я решил перейти к "холодной" войне.

– Ладно, не хочешь – не будешь, но тогда ослепнешь! – тоном, от которого, как мне казалось, должна была застыть кровь в жилах, пригрозил я.

Натка сразу притихла и недоверчиво посмотрела на меня, прикусив кончик указательного пальца. Это могло означать одно из двух: либо она начинает хитрить, либо и впрямь перепугалась.

Теперь у меня почему-то пропала охота дразнить сестру. Но поскольку я чувствовал себя хозяином положения, я не мог и не хотел первым начинать переговоры. Первой должна была заговорить она.

Сестра насупленно молчала.

Тогда, чтобы подчеркнуть силу моей власти, я направился к шкафу, где стояла наша домашняя аптечка, достал с полки пузырёк с альбуцидом, приблизил его к правому глазу, левый прищурил и поглядел на свет. Взболтнул жидкость и опять поглядел на свет. Затем, не торопясь, взял пипетку – такую стеклянную трубочку, с маленьким резиновым колпачком на конце, которой обычно закапывают глаза...

– А мама сказала в двенадцать закапать. А ещё двенадцати вовсе и нету... ещё рано... – словно сухой кленовый лист на ветру, прошелестел у меня за спиной дрогнувший Наткин голос.

Я расправил плечи и, не отвечая сестре, снова повторил свои упражнения: поднёс пузырёк с альбуцидом к глазу, поглядел на свет, взболтнул. Нажал несколько раз пипетку... Я видел, как это делают в поликлинике.

– Ещё не пора закапывать, – снова раздался у меня за спиной отчаянный шёпот.

Если говорить правду, то по натуре я не такой уж и зловредный, каким почему-то всегда стараюсь выглядеть перед сестрой. Властью своей я уже упился досыта, вдосталь насладился Наткиным испугом и слезами. Не повернув головы, я проговорил:

– А я и не собираюсь сейчас закапывать.

– Мама говорила, чтобы мы убрали в квартире, – как бы предупреждая новые мои выдумки, сказала Натка.

– Ты что будешь делать? – снисходительно, как это и следует мужчине, спросил я. – Берись пыль вытирать, а я пойду половики вытрясу...

– Я тоже хочу вытрясать половики! – заявила Натка, но тотчас спохватилась, вспомнив, что она подчинена мне, и покорно согласилась: – Ну ладно, давай сделаем, как ты хочешь... Я протру везде, а ты половики...

Я так хочу!.. И это говорит моя сестра, которая никогда в жизни никому ни в чём не уступала: "Как ты хочешь!" Вот что значит власть!

Я перепрыгивал через две ступеньки и тащил за собой ковровую дорожку, словно огромный хвост дракона. Мне было весело. Я даже запел "Барабанщика":

Однажды ночью на привале

Он песню весёлую пел,

Но, пулей вражеской сражённый,

Допеть до конца не успел...

Через час нашу квартиру нельзя было узнать. Уж если мы с Наткой возьмёмся, то умеем порадовать маму. Даже пол вымыли, хотя сперва и не собирались этого делать. Правда, размахались тряпками и не заметили, как забрызгались и перемазались, но – не беда!

Пока мы с Наткой убирали квартиру, потом чистили одежду и сушили её на батарее, время пролетело незаметно. Только я переоделся в школьную форму, как вспомнил про свои докторские обязанности. Я взглянул на часы: половина первого...

– Натка! – закричал я. – Быстренько ложись на подушку, я тебе глаза закапаю...

Натка опять сморщилась, но всё-таки послушно устроилась на подушке, подложив под неё две вышитые "думки", чтобы было повыше. Я подбежал к шкафу, схватил пузырёк с каплями, пипетку и приступил к самой главной операции этого дня.

– Ты на охотников смотри! Смотри на охотников! – нервно приказывал я сестре, которая никак не могла раскрыть глаза. У нас над диваном висит картина художника Перова "Охотники на привале".

Натка глянула на охотников, и я в тот же миг капнул ей в глаз одну каплю.

– Ой-ёй-ёй! – застонала Натка. – Холодно!

– Где холодно? – удивился я, собираясь капнуть вторую каплю. Но глаза у Натки будто зашили. Она ёрзала по дивану и всё приговаривала:

– Ой, Вовочка, холодно! В глазу холодно!

От нашего соседа, доктора Бобровича, я слыхал, что больные требуют вежливого и ласкового обращения, даже когда они говорят глупости и городят всякую несусветную чепуху.

– Да это тебе только кажется, – как можно ласковее произнёс я, хотя мне не терпелось дёрнуть её как следует за косу. – Ты смотри, Наташа, на охотников...

Натка поверила мне и на какое-то мгновение открыла глаза. И в ту же секунду я капнул ей вторую каплю.

– Ой, помираю, ой, холодно! – голосила она на всю квартиру.

Я знаю, второй такой притворщицы, как наша Натка, во всём мире не сыщешь! Я даже слыхал, как об этом говорили мама с папой. И поэтому не очень-то обращал внимание на её стоны и плач. Если уж она подцепила этот конъюнктивит – так назвал Наткину болезнь доктор Бобрович, – то нужно как-то от него избавляться! Потом, когда глаза перестанут болеть, можно будет и рассчитаться с ней, надавать как следует. Но пока что, хорошо усвоив, как доктор должен обращаться с больными, я ласково уговаривал сестру:

– Вот и всё! Вот и хорошо! Видишь, один глаз уже закапали. Теперь давай второй... Смотри на охотников...

Однако Натка качалась по дивану и бормотала сквозь слезы:

– Ой, холодно! Ой, в нос потекли капли!

Этого уже я понять не мог. Мне самому не один раз закапывали глаза альбуцидом, но я никогда не мёрз и никогда капли не текли мне в нос. С такой пациенткой я наверняка мог опоздать в школу, не говоря уж о том, что, конечно, мне не удастся позавтракать и придётся мчаться на занятия голодным.

– Ну, знаешь, некогда мне тут с тобой нянчиться! – Всё же голос у меня перестал быть ласковым. – Смотри на охотников!

Как и всякая, даже самая дерзкая, девчонка, Натка боялась настоящего мужского тона: она испугалась, моргнула, и я тут же ловко капнул ей капельку в другой глаз.

– Ай, Вовочка, миленький, больше не надо!

Что ещё за глупости! Осталось капнуть всего одну каплю...

– Смотри, пискля! – дольше выдерживать вежливый докторский тон я не мог. – Вот я закапаю эти капли себе, хотя у меня нет никакого конъюнктивита...

Я даже не лёг, как Натка, на подушку, только откинул голову и – раз, два! – закапал сперва в один глаз! Раз – в другой!..

Мгновенно ослепнув, я на ощупь поставил пузырёк с лекарством на стол, положил пипетку и бросился на подушку рядом с Наткой.

– Ну, что? – простонала Натка, протирая глаза марлей.

– Ни-ничего, сей-сейчас пройдёт...

– Тебе не холодно?

– Хмы... Вроде бы холодновато... У тебя не проходит?

– Не-ет, – заплакала Натка. – Дальше в нос потекло...

Потекло в нос и мне. Потекло что-то пахучее, резкое, холодное. А главное, глаз не раскрыть!

– Ну, тебе уже лучше? – спросил я.

– Нет, мне ещё хуже... А тебе?

Я вынужден был признаться, что и мне "ещё хуже".

– И что это за такой альбуцид? Никогда больше не буду закапывать им глаза. Я его выкину на помойку! – хныкала Натка и колотила ногами по дивану.

Я уже и сам согласен был вышвырнуть за окно противный пузырёк с лекарством... Но вдруг меня насторожил какой-то знакомый запах. В чём дело? Альбуцид ведь ничем не пахнет!

Я протянул руку к столу, нащупал пузырёк и поднёс его к левому глазу, в который закапал только одну каплю, – он ещё кое-как раскрывался. И теперь холодно стало не только моим глазам, но у меня уже похолодели и уши, и ноги, и всё тело...

В руках у меня было ментоловое масло – средство от насморка.

– Натка! – заорал я в отчаянии. – Мы ослепли!

Натка, как и всегда, заголосила на всю квартиру.

– Быстрей бежим на кухню! – крикнул я и, схватив сестру за руку, потащил ее к умывальнику. Отвернул кран и горстями стал плескать воду себе на лицо и на глаза. То же самое делала и искалеченная моим лечением Натка. Умывание, однако, помогло мало. Тогда я налил в чашки тёплого чаю, и мы с Наткой принялись делать примочки. Стало немного лучше.

Мы добавляли тёплой воды и всё прикладывали и прикладывали к глазам влажную марлю. Наконец Натка спросила:

– Ну что, теперь мы не ослепнем?

Я не успел ответить на этот вопрос: к нам кто-то звонил. Мы кинулись открывать. Соседка, тётя Поля, увидев наши покрасневшие лица и слезящиеся глаза, всплеснула руками.

– Батюшки, да что это с вами?

– Мы ослепли! – торжественно сообщила Натка.

– Что-о?

– Мы закапали глаза ментоловым маслом вместо альбуцида, – признался я.

– Боже мой! – воскликнула тётя Поля и, ничего больше не сказав, бросилась за двери.

Мы удивились её поведению: вместо того чтобы пожалеть нас и хоть чем-нибудь помочь, она убежала!

Закрыв двери на ключ, мы опять пошли промывать глаза тёплой водой. Теперь у нас возникла, правда, слабая, но всё же надежда – а может быть, всё-таки не ослепнем?! Глазам становилось всё теплее, и они уже не так слезились. Только, правда, из носов у нас текло, как при хорошем насморке...

Минут через десять в нашу дверь кто-то застучал так, что мы с Наткой застыли на месте от испуга.

– Кто это? – прошептала Натка.

– Не знаю, – ответил я таким же тревожным шёпотом.

Стук повторился с новой силой.

– А вдруг воры?

– Воры приходят ночью, – не совсем уверенно произнёс я.

В двери стали и стучать и звонить. Мы расслышали голоса и среди них узнали голос тёти Поли.

– Ей-богу, они, наверно, отравились там... Я чуть в обморок не упала, как увидела их. Белые как полотно, а глаза красные...

– Может, у кого-нибудь из соседей ключ подойдёт к этой квартире? Иначе придётся двери взламывать, – произнёс молодой женский голос.

Мы с Наткой на цыпочках подошли к дверям и прислушались.

– Нет таких ключей, у всех разные, – говорила тётя Поля. – Пойду топор принесу да квартиранта своего позову. Одни, без мужчин, мы тут ничего не сделаем...

На площадке затопали, застучали – видать, побежали за топором.

Мы с Наткой и дохнуть не смели.

За дверями кто-то грубоватым голосом сказал:

– Таких матерей, что оставляют у детей под руками что попало, в тюрьму сажать надо.

– А меня беспокоит, что за дверями не слышно ни звука, – отозвался молодой мягкий и озабоченный голос.

При этих словах снова раздался стук в двери.

Мы с Наткой переглянулись.

– Не надо открывать, – прошептала Натка, – а то нашу маму в тюрьму посадят...

– А если двери взломают?

На площадке раздались уверенные шаги, кто-то сильно толкнул двери, и мужской голос громко крикнул:

– Дети, а ну открывайте!..

– Он увидел нас...

Натка, а следом за нею и я на цыпочках отошли к вешалке и спрятались за мамино старое пальто...

– Ломайте, говорят вам, двери! Это ведь дети, а не куклы вам! Может, их там уж и в живых нету... – Тётя Поля была, видать, не на шутку перепугана и чуть не плакала.

Заскрежетало железо, затрещали двери... Мы с Наткой стояли за вешалкой и ждали, что вот-вот полетят щепки... Что будет, когда вернутся домой папа с мамой и увидят поломанные двери? Молчать дольше было нельзя.

– Мы живые! – каким-то тоненьким голоском прокричала Натка и подбежала к дверям, я – вслед за ней.

– Мы живые! – повторяли мы наперебой, и нам никак не удавалось повернуть ключ в замочной скважине.

Когда двери всё-таки раскрылись, мы лицом к лицу столкнулись с двумя женщинами в белых халатах. Из-за них выглядывали тётя Поля, её квартирант и соседи из других квартир.

– Ну, что тут у вас? Живые? Здоровые? – обратилась к нам смуглая женщина в белом халате. Это была врач "скорой помощи". Она вглядывалась в нас, и глаза её смеялись.

Мы с Наткой виновато опустили головы.

– Рассказывайте всё по порядку.

– А вы не посадите нашу маму в тюрьму? – спросила Натка. Это теперь нас волновало больше всего.

– Нет, не посадим, – улыбаясь, пообещала молодая женщина.

Женщина постарше укоризненно покачала головой.

– А стоило бы! Чтобы знали, как гонять "скорую помощь"...

– Ну, ну, Ивановна... – сказала ей молодая и снова обратилась к нам: Ну, так что же у вас случилось? Рассказывайте.

– Вова лечил меня... – показала на меня Натка.

Я уже осмелел, перестал бояться врачей в белых халатах и рассказал всё без утайки, как я был доктором.