Текст книги "Кредиторы гильотины"

Автор книги: Алексис Бувье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 8. Панафье начинает надеяться

Панафье пришел к себе в ту самую минуту, когда Нисетта Левассер с полной корзинкой провизии поднималась по лестнице. Убедившись, что никто их не видит, он спросил Нисетту:

– Куда ты идешь?

– К вам.

– Ко мне? Для чего?

– Но ведь мы будем ужинать вместе сегодня вечером.

После этого они вместе поднялись, и пока обе молодые женщины занимались приготовлениями к ужину, Панафье стал просматривать дело. Он вскоре совершенно погрузился в чтение, бормоча:

– Они сумасшедшие!

Когда ужин был готов, обе дамы, очень довольные, сели за стол.

Но Панафье был задумчив.

– Что с тобой? – спросила Луиза, видя его нахмуренное лицо.

– Я изучаю одно дело, которое меня сильно смущает, так как я рассчитывал на него.

– Какое дело?

– Ты ничего в этом не понимаешь.

– Ах, как ты меня сердишь, когда говоришь такие слова. Послушав тебя, можно подумать, что я настоящая дура.

– Я не говорю, что ты дура, но это для тебя нисколько не интересно и не смешно.

– Откуда ты знаешь?

– Да скажите ей, в чем дело, если ей хочется знать, – вмешалась Нисетта.

– Дело идет о женщине, которая получила пятьдесят ударов ножом.

– Пятьдесят ударов ножом? – вскрикнули, вскочив, обе женщины.

– И ты еще говоришь, что это не интересно! – прибавила Луиза.

– Где это произошло? Когда? – сказала, подвигаясь вперед, Нисетта.

– О, давно. Уже прошел год, – проговорил Панафье, пожимая плечами. – Это дело Мазель и аббата Пуляр.

– Да, это было уже давно, – сказала Нисетта, – но я знаю этого аббата Пуляра.

– Ты!.. Вы знаете аббата Пуляра? – поспешно поправился Панафье.

Нисетта покраснела, и Поль приписал это сделанной им ошибке в обращении.

– Откуда вы его знаете? – продолжал он.

– О, это очень странный аббат. Он три четверти своего времени проводит без рясы.

– Вы видели его в светском платье?

– Да.

– Но говорят, что будто бы его убили.

– Это неправда.

– Как неправда?!

– Конечно, неправда, потому что я его видела.

– Вы его видели?

– Да, как вижу сейчас вас.

– Аббата Пуляра?

– Да, аббата Пуляра, только в светском платье.

Панафье задумался.

– Ах, как все это скучно! – протянула Луиза. – Поговорим лучше о другом.

Панафье покорно покачал головой, как бы желая прогнать беспокоившие его мысли, и в свою очередь сказал:

– Вы правы, поговорим о другом. Впрочем, Луиза, позволь тебе заметить, что ты сама потребовала, чтобы я начал разговор об этом.

– Да, и теперь прошу у тебя за это прощения.

– Объясни-ка лучше, где и когда вы так подружились с любезной Нисеттой Левассер?

– Ожидая вас по вечерам, мсье, – отозвалась Нисетта, – мадемуазель Луиза часто приходила к нам, и в это время между нами завязалась дружба.

– Она мой лучший друг! – подтвердила Луиза, пожимая руку Нисетте.

– Я ее утешаю, когда вы ее огорчаете, – зло заметила подруга Луизы.

– Это очень любезно с вашей стороны, – пробормотал Панафье.

Но его больше всего занимала мысль, как узнать от Нисетты все, что касалось таинственного аббата.

По окончании ужина он сразу же вышел, чтобы отправиться на свидание, назначенное им Пьеру Деталю. Но выходя, он тихонько шепнул Нисетте:

– Дождись меня в любом случае. Я вернусь после полуночи, и мне надо поговорить с тобой наедине.

– Хорошо, – ответила Нисетта.

Как только они остались одни, обе дамы сели рядом, и Луиза, наклонившись к своей подруге, упрекнула:

– Зачем ты ему сказала о Пуляре?

– Сама не знаю. Я сразу же в этом раскаялась, впрочем, тебе нечего бояться. Он его не знает.

– Он будет стараться познакомиться с ним.

– Неужели ты думаешь, что он подозревает что-нибудь?

– Но я все равно его боюсь.

– Ты сумасшедшая! – сказала Нисетта.

– Скажите мне, господин Поль, что моя жена все время делает у вас? – говорил в то же самое время господин Левассер своему жильцу. – Она почти не выходит из вашей квартиры.

– Э-э… ваша супруга так любезна, что мадемуазель Луиза очень дорожит ее обществом.

И он ушел, говоря себе: «Что это значит? Я видел, какой взгляд бросила Луиза, когда Нисетта говорила о Пуляре. Какая таинственная цепь связывает все это? Будем немы, но смотреть будем хорошенько».

Глава 9. Панафье получает полезные сведения

Когда Панафье пришел в «Бешеную кошку», прелестное общество, знакомое нашему читателю, было уже все в сборе.

При виде Панафье Пьер Деталь встал и бросился навстречу ему, чтобы пожать руку.

Обычные посетители, сидевшие в глубине зала, потеснились, чтобы дать ему место между ними.

– Сегодня вечером мы говорили о тебе, – сказал ему Пьер Деталь.

– Что же вы говорили?

– Все сожалеют о вчерашнем происшествии. Это так глупо, что люди, подобные нам, могли ошибиться.

Панафье не имел никакого желания объяснять свое поведение, и так как ему казалось полезным быть принятым за негодяя, то он не возражал.

– Все кончено, – сказал он, – не будем больше об этом говорить.

– Значит, вы на нас не сердитесь, господин Панафье? – спросил Ладеш.

– Конечно, нет.

– Хорошо. В таком случае, вы согласитесь сегодня выпить с нами стакан водки?

– Благодарю вас.

– Я вам всегда говорил, – сказал Ладеш протяжным тоном парижанина, обращаясь к окружающим, – я всегда говорил, что господин Панафье настоящий мужчина. Это сразу видно. Эй, Гриб, подай две бутылки.

Пьер Деталь сел рядом с Панафье и спросил вполголоса:

– Ну что, согласен ли ты взять меня?

– Да, я тебя беру, но на определенных условиях.

– Условия – какие тебе угодно. Я на все согласен.

– Мы поговорим об этом в другом месте, – тем же тоном сказал Панафье, – а сейчас молчи!

– Я нем, как рыба.

Ладеш разлил две бутылки и, подав один стакан Панафье, чокнулся с ним, говоря:

– За ваше здоровье!

– За ваше!

Выпив стакан, Панафье сказал:

– Господа, кто помнит о деле Лебрена?

– О деле Лебрена?! – повторил Ладеш. – О том, которого укоротили в прошлом году? Да, я припоминаю… Почему ты об этом спросил?

– Я недавно разговаривал об этом и забыл, какого числа это было.

– О, я отлично это помню, – сказал Ладеш, – я знаю эту историю.

– Да? Ты ее знаешь? – равнодушным тоном спросил Панафье.

– Черт возьми, он не хотел болтать, но он был не один. Вы понимаете, не может же один нанести пятьдесят ударов ножом. Когда предстоит так много работы, берут помощника.

– Ну! Что касается меня, то я совсем не знаю дела.

– Да, в этом деле был еще аббат.

– Какой аббат? – спросил Панафье с безразличным видом.

– Ну, аббат, про которого говорили, что он убит. Пуляр. Убит… Черт возьми! Это был аббат, который не был аббатом.

– Вы его знаете?

– Да, его знали и в то же время не знали.

– То есть, как это? Он ходил сюда?

– О, нет! Он светский человек.

– Я вас совершенно не понимаю.

– Дело в том, господин Панафье, что этот человек для своих дел имел надобность в добрых молодцах, ну, и находил себе помощников.

– И он умер?

– Умер? Вовсе нет! – отвечал Ладеш, пожимая плечами. – Я убежден, что он принимал участие в этом деле, только он был с тем молодцем, который, надо отдать ему справедливость, не болтлив.

– Почему ты думаешь, что человек мог позволить приговорить себя к смерти, когда ему стоило сказать одно слово, чтобы выдать своего сообщника?

– Потому что он был хитрец и отец семейства.

– Что ты говоришь?

– Да, черт возьми, все очень просто. Выдай он Пуляра, это ему не помогло бы, их укоротили бы обоих, вот и все. Тогда как, не сознаваясь, он мог надеяться быть оправданным; и кроме того, так как он ничего не сказал, то для его семьи, во всяком случае, остается еще сомнение. Что касается меня, то я вполне с ним согласен. Никогда не следует ни в чем признаваться.

Панафье был озадачен этими соображениями.

– И этого Пуляра никогда никто не видел с тех пор? – спросил он.

– Напротив, – возразил Ладеш, подмигнув, – я видел его один раз, но только в светском платье.

– А-а!

Боясь прямыми вопросами возбудить подозрения, Панафье замолчал, отложив расспросы до другого раза. Он сделал знак Грибу снова подать бутылку, но Ладеш, хоть его и не спрашивали, не хотел упустить случая поговорить и продолжал:

– Да, кажется, это дело наделало им много хлопот, так как все удары ножа были только пустыми царапинами, но смертельный удар был нанесен специалистом, и в нем узнали руку человека, уже не раз совершавшего преступления. Но они не были в состоянии узнать его имя.

Панафье глядел на своего собеседника с большим удивлением. Все то, что рассказывал Ладеш, было очень странно.

– Дело закончено, и теперь можно говорить и думать все, что угодно, тем более, что в последний раз, когда я его видел, он был одет щеголем.

– Разве вы вместе с ним работали?

– О, нет, это не моя среда. Он работает в большом свете, я же занимаюсь купечеством. У каждого свои клиенты, не правда ли? – прибавил он со смехом, обращаясь к своим товарищам, очень довольный своей шуткой. – Однако вы, господин Панафье, были вчера тоже с двумя франтами.

– Да, но это для другого дела.

– Я так и думал.

– Да, это семейное дело.

– То, что мы называем интимным делом?

– Да, именно.

– Вот для этого им нужен был бы такой человек, как Пуляр.

Панафье с удовольствием ухватился за случай удовлетворить свое любопытство.

– Э-э, – сказал он, – как вы хитры: сразу угадали, для чего я расспрашиваю!

– Да, от меня ничего не скрыть, – с довольной улыбкой произнес Ладеш.

– Ну, друзья мои, – продолжал Панафье, – теперь я вынужден уйти, но было бы хорошо, если бы кто-нибудь узнал о Пуляре и познакомил меня с ним.

Все чокнулись. Панафье сказал Пьеру Деталю, что увидится с ним завтра, и хотел уйти, но тут к нему подошел Ладеш и проговорил вполголоса:

– Господин Панафье, если бы я имел какой-нибудь интерес в этом деле, то, может быть, я мог бы найти аббата.

– Если ты найдешь аббата в ближайшие дни, то я приму тебя в наше дело.

– Отлично, господин Панафье.

После этого Панафье сразу же вышел на улицу и, идя быстрыми шагами домой, думал: «Да, было бы очень странно, если бы это был не он. Он!»

Когда он пришел домой, Луиза уже спала и он постарался как можно меньше шуметь, чтобы не разбудить ее.

«Теперь, – думал он, – мне нужно многое понять. Нет сомнения, что я напал на след. Я должен узнать, откуда и каким образом Нисетта и Луиза знают Пуляра. Я должен узнать, какая связь между этим аббатом, или щеголем, так как он является в обоих этих образах, и этим ужасным негодяем Ладешем. Но, прежде всего, нужно изучить дело».

Панафье быстренько растопил печь и, усевшись за стол, стал внимательно читать бумаги, переданные ему братьями Лебрен.

Проведя более часа за чтением, он, наконец, поднял голову и, думая вслух, сказал:

– Если бы я не знал, что этот аббат Пуляр существует, то его убийство было бы для меня вполне доказанным, и, будь я присяжным, я приговорил бы Лебрена к смерти. Ведь из всего этого следует, что Лебрен был игрок, что он имел с мадам Мазель отношения, которые он как отец семейства, готовый отдать замуж свою дочь, держал в тайне. Будучи игроком, он мог расстроить свое состояние, и так как замужество дочери вынуждало его дать отчет, он хотел преступлением поправить свое состояние. В ночь преступления он был у жертвы и вышел из дома, не увиденный никем. Случилось так, что в эту ночь он не остался у мадам Мазель до утра. Что это за таинственный аббат, убитый в ту же ночь, труп которого не был найден?.. Нет, – сказал он вдруг, – нет, Лебрен не виновен.

– Боже мой, что с ним такое! – проговорила вдруг Луиза, просыпаясь.

– Ничего, моя милочка, – ответил Поль, целуя ее.

– Ты вечно приходишь поздно!

– Ах, дорогая Луиза, ты же знаешь, что меня задерживают дела.

Луиза успокоилась и сразу же заснула.

Панафье, утомленный этим днем, уложил бумаги и тоже лег спать.

На другой день около десяти часов он уже входил к братьям Лебрен.

– Ну что? – спросили они, увидев его.

– Я прочел все. Да, все.

– И что вы думаете?

– Я думаю, что вы правы – Корнель Лебрен невиновен.

– О, благодарим вас, господин Панафье! – вскрикнули братья, протягивая ему руки.

– И даже больше. Я думаю…

– Что вы думаете? – с беспокойством спросили они.

– Я думаю, что знаю настоящего виновника.

– Что вы говорите!

– Господа, успокойтесь. Я не сказал: «Я нашел его».

– Не все ли равно. Мы не хотим мстить, мы хотим только доказать невиновность отца.

– Кто он такой? – спросил Шарль.

– Аббат Пуляр, – отвечал Панафье.

– Но, – с отчаяньем сказал старший из братьев, – вы же знаете, что этот аббат умер или, по крайней мере, его нельзя найти.

– Я именно и хотел сказать, что аббат жив.

– Что вы говорите?

– Да, он жив.

– И вы в этом уверены?

– Да, его видели.

Братья переглянулись, побледнев от волнения, в то время как Панафье улыбался, счастливый достигнутым успехом.

– Вы видите, господа, – проговорил он, – я не терял времени даром.

– Садитесь, господин Панафье, прошу вас, и поговорим.

– Я к вашим услугам, спрашивайте меня.

– Для нас главное заключается в том, – сказал Винсент, – чтобы иметь помощника, разделяющего наши убеждения. Убеждены ли вы в невиновности нашего отца?

– Полностью убежден.

Братья с восторгом переглянулись.

Итак, на свете существует один человек, который вместо того, чтобы говорить «сыновья убийцы», говорит «сыновья несчастного казненного».

– Что же нам теперь делать? – спросил Винсент.

– Прежде всего, я должен осмотреть дом на улице Фридлан.

– Хорошо, мы сделаем это сегодня, если вы согласны.

– Нет, завтра будет лучше.

– Вы прочитали донесение?

– Да, я готов поклясться чем угодно, что преступник – аббат.

– И вы убеждены, что он жив?

– Вполне убежден.

– Ах, – вскрикнул Шарль, – нам повезло, что мы нашли вас. Вы восстановите честь нашего отца.

– У вас должны быть дополнительные сведения, которые могут помочь мне.

Братья переглянулись, и Винсент сказал:

– Да, мсье, будем с вами откровенны. Мы имеем доказательства, которые должны дать нам возможность узнать виновного, но еще не наступило время открыть их. Может быть, они ничего не дадут для поиска, но могут быть полезны, главным образом, как подтверждение вины.

– Это очень важно!

– Но кроме сведений, которых мы не можем вам передать, мы еще имеем другие, найденные нами самими.

– В чем они заключаются?

– В том, что убийца должен быть игроком.

– Это очень важный факт. Откуда вы его узнали?

– Сами догадались. Мы повсюду узнавали о номерах банковских билетов, записанных в записную книжку мадам Мазель, и таким образом смогли разыскать два билета. Проследив их путь, мы узнали, что оба они вышли из немецкого игорного дома.

– Это очень неопределенно.

– Почему?

– Присутствие человека в городе, где играют в карты, еще не значит, что он игрок.

– Извините, либо человек очень богат, и тогда он ведет очень большую игру на билеты в тысячу франков, либо такой суммой может рисковать игрок или…

– Или вор? Не правда ли?

– Да.

– Германские игорные дома закрыты на зиму. Поэтому он должен вернуться в Париж, а так как в Париже открытая игра запрещена, то он по необходимости будет посещать тайные игорные дома.

– Да, вы угадали.

– В таком случае, я понимаю вас, – заметил Панафье.

– И как вы думаете, что нам нужно делать?

Панафье, опершись локтями о колени и закрыв лицо руками, несколько минут размышлял, потом вдруг сказал:

– Знаете что, самые полезные сведения, приобретенные мной, я нашел не в тех бумагах, которые вы мне дали. Я вынужден быть почти так же осторожен, как вы, поэтому будьте снисходительны к тому, что я вам сейчас скажу.

Братья согласились, приготовившись внимательно слушать.

– Мадам Мазель умерла не от тех ударов ножом, которые она получила, – продолжал он.

– Что вы такое говорите?

– Я говорю истину. Она была убита известным ударом неизвестного убийцы. Многочисленные удары, которые она получила, были нанесены только с целью скрыть смертельный удар, который, как печать, указывает, что преступление было совершено тем или иным преступником.

– То, что вы нам говорите, очень любопытно и полезно.

– Да, я это знаю. Если я найду подтверждение моим догадкам, то, клянусь вам моей жизнью, мы найдем настоящего виновника.

– Но что это за таинственный удар?

– Сейчас я не могу вам этого сказать, но скажу завтра. Однако мы должны поторопиться.

– Да, вы нравы. Если вы согласны сегодня осмотреть дом…

– Хорошо!

– В таком случае, мы к вашим услугам, – отозвался Винсент.

– Хорошо. Тогда сегодняшней ночью, в то же время, когда было совершено преступление, мы отправимся вместе на улицу Фридлан. Я восстановлю картину преступления. Видел ли кто-нибудь из вас, господа, – проговорил он, – ту комнату, в которой было совершено преступление, сразу же после того, как оно было обнаружено?

– Да, мсье, – сказал Винсент, – я был утром и увидел комнату в большом беспорядке из-за происшедшего в ней.

– Вы видели тело?

– Да.

– В таком случае, нам никто не нужен. Вы восстановите мне факты.

– Да, я могу это сделать.

– А теперь, господа, позвольте мне уйти. Я приду за вами в полночь.

– Но, – спросил Шарль, – почему вы не хотите провести с нами этот день?

– За день я должен узнать еще много вещей, которые будут мне полезны сегодня вечером.

– В таком случае, идите. До свиданья.

– До свиданья, господа, до вечера, – сказал Панафье, уходя.

– Что ты думаешь обо всем этом? – спросил старший брат, когда они остались вдвоем.

– Я думаю, что завтра утром мы получим окончательные сведения.

– Не кажется тебе странным этот человек?

– Нисколько. Разве мы сами не ведем себя с ним таинственно?

Винсент тихо покачал головой.

– Во всяком случае, сегодня вечером мы это увидим, – сказал он.

Панафье вернулся к себе домой. Луизы дома не было. Он вынул из чемодана, спрятанного под кроватью, маленький сверток и осторожно положил его в карман.

– Увидим… О, это было бы очень странно!

Затем из свертка бумаг он вынул листок, исписанный мелким почерком.

– Надо хорошенько припомнить все это, – сказал он, прочитав листок с начала до конца.

Глава 10. Дом на улице Фридлан

На другой день, около часа ночи, перед одним из домов на улице Фридлан остановился фиакр. Этот дом казался необитаемым: окна были плотно закрыты, а между камнями около подъезда начинала расти трава.

Вход на первый и второй этажи, занимаемые раньше госпожой Мазель, был справа, а в воротах находилась маленькая дверь, которая вела на третий и четвертый этажи. Ставни окон этих этажей были открыты, и сквозь стекла были видны занавеси и обои. Эти два этажа были обитаемы, в то время как первый и второй были закрыты со времени преступления, совершенного полтора года тому назад.

Но в эту ночь сквозь ставни в окнах мелькал слабый свет. Это обстоятельство было даже замечено несколькими запоздавшими соседями, но так как был поздний час, то прохожие и не думали останавливаться.

Когда фиакр остановился перед домом, дверь сразу же отворилась.

Панафье и братья Лебрен вышли из экипажа и, отпустив кучера, вошли в дом.

Свет во втором этаже бывшей квартиры мадам Мазель был зажжен служанкой двух братьев, которую они послали заранее, и которая открыла дверь, услышав звук останавливающегося экипажа.

– Будет ли нам нужна эта женщина? – спросил Панафье сразу же, как за ними закрылась дверь.

– Нет.

– В таком случае отпустите ее.

Старая служанка с удовольствием выслушала приказание возвратиться домой и не замедлила привести его в исполнение.

Как только трое мужчин остались одни, Панафье огляделся вокруг.

Они были в большой передней, раскрашенной под дуб, пол которой был покрыт большим ковром и в которую выходили три двери.

– Посмотрим, – сказал Панафье, – дайте мне сориентироваться. Эта дверь налево позволяет пройти в жилые комнаты, не проходя через маленькую приемную гостиную. Эта, направо, ведет на маленькую лестницу, выходящую на второй этаж, в столовую. Чтобы попасть в маленькую гостиную, надо пройти через среднюю дверь.

Сказав это, он открыл среднюю дверь и вошел в сопровождении двух братьев в небольшую комнату. Это была гостиная, обитая алжирской тканью.

– Да, вот маленькая гостиная, курительная комната, окна которой выходят в сад. Здесь принимали людей незнакомых, в то время как обычные посетители прямо направлялись в столовую по маленькой лестнице и через эту столовую проходили в большую гостиную. Только Корнель Лебрен и аббат Пуляр проходили через дверь налево и маленькую переднюю, выходящую в эту комнату. Вот она. А вот и коридор, который из нее ведет… Все это так! Впрочем, эти двери скрыты под обоями, и они могли пройти, не будучи замеченными, через большую лестницу в переднюю первого этажа. Если вы согласны, мы тоже пройдем по этой дороге!

– Господин Панафье, – сказал один из братьев, – вы отлично изучили план и лучше нас знаете расположение комнат в доме.

– Конечно. Я даже сомневался, были ли вы в нем хоть один раз.

– Один раз были.

– Да, я знаю. Идемте.

И, держа в руках подсвечник, Панафье открыл дверь налево. Они очутились в широком коридоре, называемом галереей на основании того, что на сырых стенах висело нескольких плохих картин.

Пройдя этот коридор, они открыли стеклянную дверь и очутились на первых ступенях широкой лестницы, на которой был разостлан узкий алжирский ковер.

– Все это так. Вот лестница. Поднимайтесь по ней!

Придя на второй этаж, они остановились.

– Надо сориентироваться! – снова сказал Панафье. – Дверь налево в углу – это потайная дверь в спальню. Вот дверь в коридор, ведущий в людскую, через который прислуга ходила в столовую. Пройдем через него. Нам нечего делать ни в людской, ни в кухне, идемте в столовую.

Говоря это, Панафье в сопровождении братьев прошел в коридор и вошел в столовую.

Эта комната была отделана с претензией на роскошь. Стены были покрыты лепкой из папье-маше.

– Теперь пройдем через дверь на маленькую лестницу, – продолжал Панафье.

Эта дверь вела в большую гостиную и была освещена.

При виде этой комнаты Панафье невольно вскрикнул от удивления.

– Черт возьми, какой шик! – проговорил он.

Это была большая гостиная, каких много в настоящее время. Белая с золотом, во вкусе Людовика XV, с плохой бронзой, с мебелью, обитой красным шелком, и большим белым ковром, посредине которого был изображен громадный букет красных цветов. Потолок представлял небо, подобного которому никто никогда не видел, – на нем росли цветы. Два громадных стола занимали середину гостиной. На этих столах еще стояли маленькие коробки, в которые кладут мелки и карты.

Осмотрев все это, Панафье сказал:

– Да, это так. Вот комната, в которой играли. Вы знаете, что, по собранным сведениям, этот дом был настоящим игорным домом. Вот в углу направо маленькая дверь, которая ведет в коридор. Вот она, войдем в нее! Так. А тут рядом дверь в уборную. Вот и она! Здесь восхитительно! – вскрикнул Панафье, войдя в уборную. – До сих пор еще пахнет духами!

Что касается братьев, то по мере того, как они приближались к месту совершения преступления, они становились молчаливее и мрачнее.

Уборная вся была обита тканью с очень красивым рисунком. В ней стояли два низких кресла, кушетка и широкий диван, обтянутые той же тканью. Зеркало занимало всю стену, а напротив стоял туалетный столик со множеством флаконов.

– Здесь, согласно тому, что говорит следствие, хозяйка часто принимала аббата Пуляра, – сказал Панафье. – Войдем в спальню!

Братья невольно придвинулись друг к другу, в то время как Панафье равнодушно открывал дверь в спальню.

Спальня была самой лучшей комнатой в доме. Постель, обитая голубым атласом, занимала всю глубину комнаты. Это была громадная постель, ширина которой равнялась длине. Чтобы лечь на нее, нужно было подняться на две ступеньки, покрытые шкурой белого медведя.

Напротив кровати были расположены два окна, выходившие на улицу Фридлан, и между этими окнами стоял маленький столик, покрытый голубой атласной салфеткой, на которой были вышиты две громадные буквы – А. и М. На этом столике находился целый арсенал туалетных принадлежностей из слоновой кости. Щетки, щеточки, гребни – все это было помечено буквами А. и М.

Вся комната была обита голубым атласом. Над столом висело громадное венецианское зеркало, а между двумя дверями – в переднюю и уборную, которые обе были скрыты под обивкой, – стоял шкаф из черного дерева. Ковер имел отвратительный вид. Он весь был покрыт пятнами крови.

В каждом углу комнаты стояло по маленькому креслу, обтянутому голубым атласом. Перед дым окном стояли этрусские вазы на античных бронзовых подставках. Они служили жардиньерками, и цветы, росшие в них в день преступления, находились там еще и теперь, но увядшие и засохшие.

Мы рассказали, что представляла из себя эта комната, и должны сказать, почему Панафье несколько минут стоял в дверях, не решаясь войти.

Чтобы изгнать запах, который мог остаться от окровавленного белья, постель была окроплена духами. Вся комната также была окурена духами, и в ней стоял сильный застоявшийся запах, дурманивший голову.

Винсент вошел вслед за Панафье и, указывая на постель, сказал:

– Видите, мы сохранили все в полном порядке.

– Да, вам пришла в голову счастливая мысль, которая в настоящее время очень нам поможет.

И держа подсвечник в руке, Панафье подошел к постели.

– Это очень странно, – говорил он вполголоса, глядя на каплю черной запекшейся крови на подушке. – То же самое!

– Что вы говорите? – спросил Винсент.

– Ничего – это просто замечание.

Он осмотрел простынь, одеяло и снова сказал:

– Ничего. Ничего…

– Что вы хотите сказать? – снова спросили оба брата.

– И вы говорите, что эта женщина получила пятьдесят ударов ножом?

– Да, доктор констатировал это.

– В таком случае, белье переменили?

– Нет.

– Но это необъяснимо.

– Если хотите, я покажу вам рапорт доктора.

– Он у вас есть?

– Да, вы хотите его прочесть?

– Конечно. Это должно быть очень интересно.

– В рапорте говорится, – сказал Винсент, – что первый удар был смертелен, что произошло внутреннее кровоизлияние и вследствие этого, из остальных ран кровь не могла идти.

Панафье пожал плечами.

– А что вы думаете об этом? – спросил Шарль, заметивший это движение.

– Я, господа, еще ничего не могу вам сказать. Дайте мне подумать. Я выскажу вам свою мысль позднее. Вы сказали мне, что укажете положение тела.

– Да.

– Где оно лежало?

– Тут, на этой шкуре.

– А-а! Она упала с постели?

– Иди, лучше сказать, ее стащили с постели.

– Как это?

– Тело мадам Мазель лежало на ступени. Вот здесь. Голова была наклонена на правую руку, на которой ее длинные волосы лежали, как на подушке. Она была совершенно голая. Левая рука закостенела, сжимая атласное одеяло. Вы видите, кусочек его вынуждены были даже обрезать.

Ее ноги остались на постели: одна из них запуталась в простыне, что помешало телу свалиться на пол. Так как мадам Мазель спала обычно на другой стороне постели, то ее должны были вытащить оттуда, чтобы бросить на пол.

– Да, вероятно, это было так. И вы говорите, что ее ноги были запутаны в простыне?

– Да, одна нога была почти завернута.

– Да, она, по всей вероятности, не специально завернулась, чтобы дать себя убить. Это странно! – проговорил Панафье, задумчиво покручивая усы.

Шарль что-то тихо сказал Винсенту.

– Ты прав! – вслух ответил тот.

– О чем вы говорите? – спросил Панафье.

– Дело в том, – ответил Винсент, – что я совсем забыл, но у меня есть фотография жертвы в том положении, в каком она была найдена.

Говоря это, он вынул из бумажника маленькую фотографию.

Это была отлично сделанная фотография, как и все, что делает фотограф Карже.

Мадам Мазель была очень хороша собой и великолепно сложена, а странное положение, в котором она находилась, еще больше подчеркивало ее красоту. Глядя на нее, можно было подумать, что это, скорее, фривольная фотография, а не картина ужасного преступления. Кроме того, выражение ее лица было скорее выражением лица спящей женщины, чем окровавленной жертвы, которая вскакивает с постели для борьбы с убийцей.

– А она недурна собой! – невольно проговорил Панафье.

– Прошу вас, господин Панафье, – с волнением перебил Винсент. – Поторопитесь, нам хотелось бы скорее уйти отсюда.

– Извините, но нам придется пробыть еще долго. Садитесь и выслушайте меня.

Говоря это, он указал на кресла и, поставив подсвечник на стол, с фотографией в руке прошелся несколько раз по комнате.

– Выслушайте меня, – сказал он опять, – я постараюсь восстановить картину преступления по тому, что я прочел, что я видел и что узнал. Прежде всего, очевидно, что многочисленные удары ножом не вызвали смерть, а следовали за нею. Здесь нет ни следов борьбы, ни следов крови.

Винсент указал на ковер.

– Ковер… Но это не кровь из ран. Труп пролежал здесь день и ночь, и пятна являются результатом этого пребывания, а иначе были бы запачканы кровью простынь и одеяло.

В эту ночь в гостиной играли, – продолжал он. – Около двух часов утра мадам Мазель, видя, что игра затягивается, ушла к себе, ссылаясь на сильную мигрень. Ваш отец был среди игроков, и некоторые из них даже слышали, как он сказал вполголоса мадам Мазель: «По окончании игры я уйду домой и увижусь с тобой только завтра». Затем мадам Мазель ушла к себе в спальню: она ждала мнимого аббата Пуляра.

– А может быть, он уже был там, – сказал Винсент.

– Нет. Я в этом уверен. Я убежден, что когда Пуляр вошел в дом, мадам Мазель спала.

– Почему вы так думаете?

– Очень просто! Посмотрите сюда на постель. По всей вероятности, он вставал на нее, чтобы завязать шнурок звонка на несколько узлов. Если бы мадам Мазель не спала, она, без сомнения, удивилась бы подобным действиям. Следовательно, она спала, когда тот, которого она ждала, вошел к ней. Он лег в постель, и если смерть является результатом того удара, который я предполагаю, то он должен был разбудить ее. Обманывая своими ласками и поцелуями, аббат схватил ее за голову и убил.

– За голову? О каком ударе вы говорите?

– Вот в двух словах, что я думаю: я думаю, что убийца мадам Мазель – человек, известный полиции. Он уже убил одну женщину этим же способом.

– Этим же способом? – спросил Шарль.

– Да, воткнув ей иголку в то место, где соединяется шея с затылком, и смерть была почти мгновенной.

– Но удары ножом?..

– По всей вероятности, убийца хотел придать смерти совсем другой вид, чтобы обмануть правосудие. Что ему и удалось.

– Но доктора?..

– Что касается докторов, то я предпочитаю сохранить про себя то, что я о них думаю. Удивительно то, что простыня не запачкана кровью и на подушке только это маленькое пятно.

– Это правда! – согласились братья.

– Какое ужасное преступление, приготовлением к которому служат ласки! – проговорил Винсент.

– Я сужу об этом по выражению лица жертвы.

И, говоря это, Панафье показал фотографию.

– Вы видите, смерть была мгновенной, как я вам и сказал. Лицо еще сохранило улыбку, глаза полуоткрыты. Видно, что последним вздохом было слово любви.

Несколько минут прошли в молчании, затем Панафье продолжал: