Текст книги "Наранья"
Автор книги: Алексей Пехов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
НАРАНЬЯ[1]1
Наранья (от исп. naranja – «наранха») – апельсин.
[Закрыть]
Посыльный оказался в городке в полдень, когда началось самое пекло, и даже тень под абрикосовыми деревьями перестала дарить прохладу. Люди, стараясь уберечь дома от духоты, плотно закрывали ставни и двери и прятались от палящего солнца в полутемных помещениях. Кошки, страдающие от жары не меньше людей, забрались в самые глухие дыры, моля Спасителя о дожде точно так же, как и их хозяева.
Рауль издали заметил всадника на уставшей лошади и, нахлобучив на влажный платок, обернутый вокруг головы, шляпу, вышел на солнцепек. Ему казалось, что под безжалостными лучами он расплавится, точно свеча.
Жара утомляла и медленно убивала. В ней не было ничего приятного. Она доставляла одни лишь неудобства, и радоваться такой погоде могли только мятежники. Потому что никто не спешил обшаривать холмы, лазать по зарослям дикой акации и искать проклятых amotinados, страдающих от зноя не меньше королевских солдат.
Курьер оказался совсем еще мальчишкой, но на его запыленном мундире висели новенькие «кисточки» унтер-офицера Рьерского драгунского полка.
– Не меня ищете, сеньор? – поинтересовался Рауль, приветствуя всадника.
– Капитан Рауль Карлос де Альтамирано?
– Он самый.
– Вам пакет. – Молодой человек расстегнул воловью сумку и вытащил желтый конверт, запечатанный четырьмя красными сургучными печатями.
– Благодарю. Ответ требуется?
– Нет.
– Останьтесь, – сказал Рауль, видя, что унтер-офицер собирается отправиться в обратный путь. – Если не жалеете себя, то пожалейте хотя бы лошадь. Поедете через несколько часов, когда солнце перестанет так палить.
Он дождался утвердительного кивка и крикнул:
– Хосе! Позаботься о сеньоре!
На ходу вскрыв пакет, Рауль прочитал короткое письмо и, хмурясь, вошел во двор. Двое его капралов, Мигель и Фернандо, сидели рядом с фонтаном, опустошая бутылку прозрачной, словно слеза, мадеры. Сержант рейтар Игнасио вяло размахивал шпагой тут же. В левой руке он держал пустой стакан и без всякой надежды пытался прикончить собственную едва видимую тень.
– Новости хорошие, сеньор? – спросил сержант, останавливая «неравный бой». Он заметил вскрытый пакет и красные печати.
– Отчасти. Завтра утром мы покидаем провинцию.
– Давно пора! – обрадовался Мигель. Его товарищ кивнул и опустил голову в фонтан. Отфыркиваясь, вытер рукавом рубашки лицо. – В столицу?
– Вначале в Истремару. Потом – в столицу. Пройдитесь по отряду. Предупредите всех, чтобы были готовы.
Он вошел в дом и, ориентируясь на звуки гитары, стал подниматься по деревянной, пахнущей сосной лестнице. Алехандро – командир подразделения рейтар, входящих в сводный отряд Рауля, – высокий, скуластый и черноглазый, сидел, закинув ноги на стол, и грубыми пальцами перебирал струны. Заметив друга, он сверкнул улыбкой.
– Кажется, только тебя жара не трогает. – Рауль бросил на стол широкополую шляпу и снял с головы высохший платок. – Вот. Полюбуйся.
Он протянул депешу.
– Ой ла-ла, мой друг! Кажется, мы покидаем это проклятое Спасителем место! Рота будет довольна.
– От роты осталось тридцать восемь человек. И это с десятком твоих удальцов.
– Все, как всегда. Счастливчики выжили. Остальные отправились пировать в рай. А мы с тобой все еще жаримся здесь, словно в аду.
– Это и есть ад. Несмотря на тишину, мятеж далеко не подавлен.
– Поверь, мой друг. Всем прекрасно это известно. Но мы слишком вымотаны боями. Нас крепко посекло картечью под Корверой. Да и в холмах мы держались молодцами. Заслужили отдых. На наше место придут другие. Теперь их очередь умирать. Но ты что-то слишком хмур. – Алехандро отложил гитару и взял сумку с тремя тяжелыми пистолетами. Один за одним выложил их на стол. Достал шомпол, пули, пороховницу, ключ от колесцовых замков и тонкий стилет с мерной шкалой на лезвии. – Беспокоят святоши?
– Нет.
– Беспокоят. Я же вижу. – Он улыбнулся в усы. – Вот что я тебе скажу. Мне тоже не по нраву, что они будут с нами. Это лишняя ответственность на наши задницы.
– Не в этом дело. Мы в состоянии сделать все возможное для их безопасности. Но я не люблю Инквизицию.
– Ха! Найди мне того, кто ее любит, мой друг. Вся эта магия. – Он презрительно взмахнул пистолетом. – Пф-ф-ф! Куда уж лучше добрая сталь и граненая пуля. Даже церковники это понимают, раз желают путешествовать с вооруженными людьми, а не в одиночку. Видишь ли, в чем дело – мятежники могут вздернуть их точно так же, как мы это проделываем с восставшими крестьянами. И никакие рясы, даже алые, не спасут слуг господних от пляски на веревке.
– Прикусил бы ты язык.
– Ты прав, – тут же согласился командир рейтар. – Везде есть уши, а костер будет покрепче, чем эта жара.
– Я говорю о том, что мы становимся не охраной, а тюремщиками.
– Ты о ведьме?
– В письме не сказано, что женщина – ведьма.
– Раз есть Инквизиция, значит, преступница ведьма. Наверное, соблазнила какого-нибудь идиота или косо поглядела на соседку, вот и загремит теперь на костер. А может, ляпнула что-нибудь, не подумав. Итог один – ей будет очень и очень горячо.
– Люди не должны умирать за свои убеждения.
– Какое заблуждение, мой друг! – Алехандро вытащил из-за голенища сапога четвертый, самый маленький, пистолет и присовокупил его к трем другим. – Люди только и делают, что дохнут за убеждения. Это продолжается с начала времен и закончится лишь в Судный день. По-твоему, чем мы здесь занимаемся?
Рауль отстегнул перевязь, швырнул шпагу и дагу на кровать. В латунном умывальнике еще была вода, и он с наслаждением умылся, смывая с лица едкий пот.
– Ты слишком много думаешь. Я так тебе скажу – это не наше дело. Если церковникам надо помочь в богоугодном деле – мы поможем. Ссориться с Инквизицией вредно не только для карьеры, но и для жизни.
– Ты говоришь банальные истины, – отмахнулся Рауль – Еще скажи, что у нас нет выбора.
Он плеснул себе вина, но то оказалось слишком теплым, и капитан, скривившись от омерзения, поставил стакан на подоконник.
– А он у нас есть? – Рейтар удивленно поднял брови, посмотрев на товарища.
– Нет, – последовал ответ. – Нет, забери меня тьма! Это-то меня и бесит. У нас будет достаточно проблем и без них.
– О да. Мой разъезд видел подозрительных людей. За мельницей.
– Давно?
– С час назад. – Алехандро взялся за пороховницу. – Какие-то крестьяне.
– У любого крестьянина может быть припрятана старая аркебуза.
– Так и оказалось. Эти голодранцы даже пальнули, но, по счастью, промахнулись. Я повесил их сушиться на солнышке. Правда, Игнасио, перекидывая веревку через сук, ворчал, что мы настраиваем против себя местных, однако, по мне, они и так не за нас. В последнюю неделю отряд потерял восемнадцать человек. И чаще всего выстрелы были из-за угла. Или наваха[2]2
Наваха (ucn. navaja) – длинный складной нож.
[Закрыть] в живот темной ночью.
– Мятеж подавлен. Но несогласных больше, чем крыс на корабле. Я рад, что, несмотря ни на что, через несколько дней нас здесь не будет.
Алехандро закончил заряжать пистолет, отложил его в сторону и налил себе вина. Выпил залпом:
– Я тоже, мой друг. Я тоже.
Трое священников прибыли под вечер. Их сопровождала четверка хмурых конных гренадеров, мрачно поглядывающих по сторонам и не убирающих рук с пистолетов. Как оказалось, отряд обстреляли в четверти лиги от города, на повороте, но сумерки сыграли против мятежников, и пули не попали в цель.
Сержант гренадеров безостановочно ругался, впрочем разумно удерживаясь от богохульств. По его словам, пуля прошла рядом с его головой и, будь он чуть менее удачлив, лежать бы ему в придорожной канаве с дырой в черепе.
– А все из-за ведьмы, сеньоры, гори она вечно! – бормотал он, усаживаясь за офицерский стол, богатый вином, сырами и мясом.
Отцы-дознаватели Августо, Рохос и Даниэль вовсе не выглядели так, как этого ждут от грозной Инквизиции. Уставшие от путешествия, покрытые белой дорожной пылью, облаченные в скромные серые рясы, они говорили тихо и с подобающим уважением к дворянину.
Рауль тоже держался подчеркнуто вежливо. Похоже, им не собирались командовать, и его это полностью устраивало. Отец Августо, самый старший из троицы, единственный обладал магией. Этот невысокий человечек с печальным лицом и большими умными глазами не казался черствым сухарем и тем более фанатиком. Он был учтив, даже смиренен и просил для себя и своих братьев лишь воды да места, где можно прочитать молитву.
Капрал Мигель, человек набожный и богобоязненный, спросил, могут ли солдаты молиться вместе со святыми отцами, и получил в ответ благосклонную улыбку. Возле часовни, располагающейся недалеко от дома, несмотря на наступление ночи, стал собираться народ.
Молитва прошла быстро, читал ее отец Даниэль, и его высокий, необычайно чистый голос разносился над притихшими людьми, заглушая стрекот неугомонных цикад. Рауль слышал слова даже с другой стороны улицы. Священник просил Спасителя дать им всем сил, веры и смирения и защитить от искушений тьмы и врагов королевства.
Произнеся «amen», он осенил всех присутствующих святым знаком и вместе с клириками направился к дому. Рауль нагнал их у дверей.
– Святые отцы, нужно ли вам что-нибудь еще?
– Грешница, сын мой. – Четки, словно вода, текли меж пальцев отца Августо. – Она не должна сбежать.
– Я приставлю к ней двух солдат.
– Пусть не пытаются разговаривать с ней. Ее речи темны.
– Я прикажу.
– Благодарю вас.
Клирики ушли, а Рауль, отдав последние распоряжения, присоединился к своим. Его второй капрал, Фернандо, был мертвецки пьян. Игнасио тоже едва стоял на ногах. Алехандро задумчиво волновал гитарные струны и, в отличие от более молодых воинов, не собирался падать под стол в ближайшие часы. Выпроводив помощников спать, они поговорили о завтрашнем дне и наметили будущий путь.
По всему выходило, что безопаснее всего ехать к Сиерво, избегая леса, вдоль которого проходил короткий тракт. Никто из них не желал превращать своих людей в фазанов на охоте. Друзья завершили разговор, когда растущая луна поднялась над городом и затмила тусклые звезды.
Проснувшись, Рауль нашарил в темноте кувшин и, жадно приникнув к нему, напился. Вода стекала по подбородку и лилась на грудь.
Ночь не принесла так ожидаемой прохлады. Воздух казался застоявшимся и раскаленным до духоты. Голова была тяжелой, а мысли вялыми. Капитан взмок от пота, и рубашка со штанами неприятно липли к телу.
Добравшись до распахнутого окна, Рауль сел на подоконник, надеясь почувствовать хотя бы легкое дуновение ветерка. Бесполезно. Лишь сверчки и цикады пытались перекричать друг друга, и тягостная ночь неприятно звенела в ушах.
Находиться в помещении больше не было сил, и капитан, прихватив пистолет и шпагу, выбрался на улицу, поближе к фонтану.
Возле него, расстелив походное одеяло, храпел Игнасио. Хитрец-бретер, как всегда, нашел самое удобное местечко. Рауль решил обойти посты и направился по пустой улице. Его почти тут же окликнул часовой. Офицер назвался, а затем проверил каждую из шести точек, где стояли его солдаты. Им оставалось продержаться еще час, затем придет смена.
– Да как тут спать, сеньор капитан?! – сплюнул тягучей слюной рыжеватый стрелок. – Того и гляди сдохнешь. Парит, как перед грозой.
– Грозы можно не ждать, а вот дождичек был бы в самый раз, – мечтательно произнес его напарник, сидевший чуть дальше, возле воткнутой в землю форкины[3]3
Форкина (исп. t'ourquine) – подпорка для мушкета во время стрельбы.
[Закрыть]. Тяжелый мушкет лежал у него на коленях.
Поговорив с ними, Рауль вернулся назад. В дальнем углу двора, рядом с абрикосовыми деревьями, чьи ветви давали густую тень и надежно защищали от лунного света, на распряженной повозке стояла большая деревянная клетка.
Капитан так и не удосужился посмотреть на ведьму, когда ее привезли. Он не слишком любил уподобляться идиотам, собирающимся толпой, чтобы таращиться на обычных людей так, словно у тех выросла дополнительная пара рук и рога в придачу.
Рауль услышал, как тихо звякнула цепь. Он остановился, нахмурился и тихо позвал:
– Лопес.
Спустя несколько секунд из полумрака вышел солдат.
– Да, сеньор?
– Она что, еще в клетке?!
– Верно, сеньор. Святые отцы запретили нам ее выпускать. Сказали, что негоже вводить тьму в дома. Мигель приказал…
Капитан выругался сквозь зубы. Мигель, когда дело касалось веры, терял голову и превращался в барана. Если отец Августо скажет прыгать, капрал долетит до луны.
– Хорошо. Отправляйся на пост. Кто еще с тобой?
– Пабло Крышник. Рейтар.
– Ступай. Я приду через несколько минут.
– Да, сеньор.
Рауль сходил за фонарем, подошел к клетке. Возле нее неприятно пахло, но, стараясь не обращать на это внимания, капитан удлинил фитиль, добавляя огня. Женщина не спала. От яркого света ей пришлось прикрыть глаза рукой.
– Кто вы? Что вам нужно? – Голос у нее был хриплым и уставшим.
Он не ответил, продолжая пристально изучать ее. На вид узнице было далеко за тридцать. Худая, со слишком высокими выступающими скулами, прямым чуть длинноватым носом и удивительными светло-русыми волосами, в этой части страны встречающимися достаточно редко.
На тонких обнаженных руках он заметил старые кровоподтеки, а на лбу глубокую, плохо заживающую царапину. Левая лодыжка заключенной была скована тонкой, но прочной цепью. На охватывающем шею странном ребристом ошейнике выдавлен знак Спасителя.
Клирики обрядили женщину в белый балахон приговоренной к сожжению.
«Значит, суд уже был, – подумал Рауль, впрочем не чувствуя никакой жалости. – Нам досталась опасная преступница, раз ее везут из этой дыры и хотят сжечь на площади Святого Варнабы».
– Кто вы? – повторила она.
– Я не собираюсь причинять тебе вред, – сказал капитан.
– Вы дворянин?
Он не стал спрашивать, какое значение это имеет, и ответил утвердительным кивком.
– Зачем вы здесь?
– Пабло!
Высоченный рейтар, даже сейчас не расстающийся с перевязью пистолетов, подошел к командиру, мельком глянув на ведьму. Вместе с ним притащился и Лопес.
– Ее кто-нибудь кормил?
– Нам запретили, сеньор. Я пытался дать ей воды, но отец Рохос…
– Ее что, даже не напоили?! – Теперь голос Рауля звенел от ярости.
По такой духоте без глотка воды – когда не далее чем в десяти ярдах от тебя журчит фонтан! Он даже думать не хотел, каких сил ей стоило это переносить.
– Пабло, будь добр, принеси воды.
– Уже иду, сеньор, – Рейтар, в отличие от смущенного Лопеса, был более отчаян и не боялся святых отцов. Особенно когда те спали и знать не знали, что здесь происходит.
Он вернулся от фонтана довольно скоро, держа в руках полную кружку.
– Она не пролезет сквозь прутья. Надо открывать дверь, – Лопес с опаской покосился на молчаливую женщину.
– Так отворяй. Чего ты ждешь?
Не скрывая недовольства, солдат снял защелки и распахнул дверцу. Пабло, готовый стрелять, если заметит опасность, встал с боку, прикрывая капитана, но тот сомневался, что существует хоть какая-то угроза. Он протянул кружку:
– Пей.
Узница дрожащими руками взяла ее и, даже не поблагодарив, начала жадно глотать воду. Лопес поспешно закрыл клеть, не переставая шептать охранные молитвы. Ухмыляющийся рейтар убрал пистолеты и, вытащив из сумки с пулями апельсин, подбросил его вверх. Поймал другой рукой.
– Что вы делаете, сеньор де Альтамирано? – Отец Рохос подошел неслышно. Его лицо было сурово. – Я просил охранять колдунью, а не насыщать ее.
Лопес струхнул и сделал шаг назад. Пабло на миг перестал подбрасывать апельсин. Рауль вежливо кивнул:
– Доброй ночи, святой отец. Я счел нужным дать женщине воды.
– Я не вижу здесь женщины. – На клетку инквизитор даже не смотрел. – Здесь лишь грех в ее образе.
– Вполне возможно.
– Вы сомневаетесь в решении Святого суда? – В его голосе не было угрозы.
Пока не было.
Для многих сказанных слов хватило бы, чтобы отступить, но Рауль не считал себя виноватым:
– Святой отец, я ценю, какое доверие Инквизиция оказала мне и моим людям, позволив сопровождать вас и беречь ваши жизни. Но хочу напомнить, что командир этого отряда все еще я.
– Я прекрасно помню это. Но вы помогаете отступнице.
– Я помогаю исключительно нашей матери Церкви.
– Неужели? – Клирик приподнял брови, – Каким образом? Тем, что избавляете от страдания ведьму?
– Не совсем верно. Ведь ее собираются сжечь в столице?
– Да. На праздник святого Коломана.
– Боюсь, если и дальше не поить осужденную, она не доживет до костра. Женщина обезвожена. Посмотрите.
Клирик сложил руки на животе и нехотя признал:
– Возможно, я действительно переусердствовал в стремлении наказать колдунью и забыл о грядущем возмездии. Вы можете давать ей воду. Но немного.
– А еда?
Инквизитор пристально посмотрел на Рауля:
– Если бы я не слышал от людей, что вы истинный сын Церкви, мне бы показалось, что вы помогаете отродью тьмы. Мясо сделает ее сильнее, а хлеб и молоко она осквернит. Только воду. И будьте разумны, сеньор! Не разговаривайте с ней, не касайтесь и не смотрите ей в глаза. Это – исчадие ада, и оно пожрет любого. Даже такого смельчака, – последнее слово он выделил, – как вы.
– Думаю, вера станет моим щитом от искушений и проклятий…
– А Спаситель не оставит вас, – закончил отец Рохос. – Почаще вспоминайте об этом, сеньор де Альтамирано. И, да… вот еще что. Наши жизни бережете не вы, а Спаситель. Вы лишь орудие в руках Его, но будет так, как решит Он. Впрочем, тьма не место для пустопорожних споров и упражнений в риторике. Пусть Спаситель хранит вас и ваших людей этой ночью.
Он ушел, и Лопес облегченно перевел дух.
– Дай-ка мне, – сказал Рауль, и Пабло бросил ему апельсин.
Капитан ловко поймал плод, просунул руку сквозь прутья:
– Бери. Ешь.
На мгновение их пальцы коснулись друг друга, он почувствовал, как горяча ее кожа.
– Спасибо, сеньор.
– Слышал, ты сцепился со святошей, – поприветствовал Рауля Алехандро на следующее утро.
Капитан произнес в ответ нечто непонятное и очень неприветливое. За оставшиеся до рассвета три часа он совершенно не выспался и теперь волком смотрел на весь белый свет.
– Фернандо, собирай людей. Через час выступаем, – сказал он, умывшись и немного придя в себя. – Святые отцы встали?
– Ха! Такое впечатление, что и не ложились. Приму[4]4
Прима – молитва, читаемая перед рассветом.
[Закрыть] прочли вместе с петухами. А у тебя вид, словно по тебе гарцевали жандармы[5]5
Здесь имеется в виду тяжелая гвардейская кавалерия.
[Закрыть].
– Плохие сны.
Сны действительно были плохими.
Застывший от раскаленного жара город, ревущее пламя, дым, поднимающийся в яркое небо, отвратительная вонь горелой плоти. Хриплое карканье воронья смешивалось с молитвами одетых в алое и серое священников. И люди, и птицы с удовлетворением наблюдали за мучениями сгорающих ведьм до тех пор, пока от казненных не оставались лишь обугленные кости. Их складывали на возы, сгребали лопатами пепел, ногами отбрасывая в сторону черепа, и вываливали в реку или отвозили за город, к Чумному кладбищу, сбрасывая останки в ямы.
– Пабло говорит, что отец Рохос с утра спрашивал о тебе у солдат. Ты не нашел ничего лучше, чем цепляться к Инквизиции, мой друг?
Рауль скривился, взял хлеб, яйцо, лук, сыр и подвинул к себе блюдо с маслинами.
– Тебе бы это тоже не понравилось.
– Ты все сделал правильно. На твое счастье, клирик с тобой согласился. Но на будущее – лучше во время парада выстрели в голову какому-нибудь нашему генералу. Проблем будет гораздо меньше, чем из-за боданий с Церковью.
Алехандро был бодр и весел. Впрочем, так случалось всегда, когда они собирались куда-нибудь выступать. Особенно если это касалось возвращения домой.
Рейтар уже облачился в вороненую кирасу, застегнул наручи, повесил на пояс палаш, а на грудь – перевязь с пистолетами. Под мышкой он держал морион[6]6
Морион – шлем с высоким гребнем и сильно загнутыми спереди и сзади полями.
[Закрыть], на голове был повязан видавший виды, но «счастливый» фиолетовый платок.
– Ты не доживешь до полудня. Спечешься.
– Уж лучше так, чем от пули, мой друг, – хохотнул Алехандро, хлопнув капитана по плечу.
Рауль наспех перекусил, запил незатейливый завтрак водой и быстро спустился к своим людям. Через полчаса отряд покинул городок.
Сожалений не было. Здесь их ничто не держало. Мятежная провинция, вставшая на сторону искарских баронов и их богомерзкой религии, отрицавшей могущество Спасителя и принижающей Его до обычного человека, успела выпить из солдат все соки. Они вдоволь нахлебались крови, нанюхались пороху и теперь не могли дождаться возвращения к морю, подальше от проклятых холмов, ненавистной жары и сводящей с ума осторожности.
Сводный отряд, состоящий из рейтар капитана Алехандро и стрелков капитана Рауля, номинально бывшего здесь старшим, спешно продвигался вперед. До того как солнце начало припекать, им удалось преодолеть вполне приличное расстояние.
Дорога была белой, пыльной и такой же яркой, как небо. Высохшие шипы чертополоха, венчавшие тракт опасной короной, смешались с кустами акаций, а затем вовсе исчезли, словно их и не было. Многие поля оказались неубранными, многие – высохшими из-за недостаточного полива, а некоторые и вовсе превратились в черные выжженные проплешины. Мятеж, неожиданно для всех превратившийся в маленькую, пускай и кратковременную гражданскую войну, оставил после себя запустение. Последователи Спасителя-бога и Спасителя-человека были слишком заняты резней друг друга, чтобы обращать внимание на свои урожаи.
Рауль не сомневался, что скоро здесь начнется голод, и тогда даже самые упорные фанатики новой веры забудут о сопротивлении. У них появятся более насущные дела, чем религия или солдаты королевской армии.
Маленькие деревушки, с плетнями, белостенными домами и жителями, молчаливо и внимательно провожающими отряд взглядами, были не слишком приветливы. В одной Рауль приказал устроить кратковременный привал, отправив двух разведчиков вперед, к холмам, откуда открывался вид на окрестности.
Крестьяне встретили солдат без злобы, но с явной опаской. Они, как и многие другие, столкнулись с тем, что вооруженные люди порой убивают, не спрашивая, на чьей стороне ты находишься и каким способом молишься своему богу. Вернувшиеся разведчики доложили, что все чисто, и отряд продолжил путь.
Минут через тридцать возле моста, перекинутого через почти высохший ручеек, прячущийся от зноя за плоскими камнями, они нашли тела двух солдат в форме артиллеристов Восемнадцатого пехотного полка. Оба оказались распяты на грубо сколоченных крестах, в глаза им вбили колья.
Лопес вместе с Рыжим и Жозе сняли мертвых. Мигель приказал выкопать могилы.
– Отмучились, бедняги, – сказал Игнасио, и его хитрое, живое лицо стало суровым. – Упокой Спаситель их души.
– Рано утром нарвались, сеньоры. – Лопес покачал головой и печально цокнул языком. – Дураки. Кто же по двое ездит?
– По официальной версии здесь безопасно. – Фернандо задумчиво раскуривал трубку. – Бои завершились полтора месяца назад.
– Что с того, мой друг? Заразу так просто не выжечь. На это могут уйти годы, – Алехандро внимательно осматривал заросли акации. Кроме него этим занимались еще несколько человек. Солдаты держали под рукой мушкеты и зажгли фитили.
Могилы получились неглубокими, сделанными наспех, но дольше возиться времени не было. Они и так слишком задержались. Как только отец Августе дочитал заупокойную, Рыжий и Жозе засыпали тела землей и швырнули лопаты на воз, где путешествовал отрядный скарб.
– Я бы вернулся – Фернандо мстительно посмотрел назад, где за поворотом скрылась деревня.
– Думаешь, это местные, капрал?
– А кто же еще? Видели, как они перепугались, когда мы приехали?
– Редко какой зверь гадит рядом со своим жилищем, – не согласился Игнасио, обмахивая себя шляпой, и, подумав, добавил: – Правда, к людям это не относится…
Спорить дальше было бесполезно. Возвращаться никто не думал. Рауль усилил патрули и призвал сохранять бдительность.
В полдень началась самая настоящая пытка. Люди и лошади изнемогали, в том числе и от оводов, набросившихся на отряд, проезжающий мимо каких-то безымянных, почти высохших прудов, похожих на большие грязные лужи. Солнце жарило немилосердно, и каждый солдат счел своим долгом послать ему свое проклятие и посетовать на лучи. Вода во флягах заканчивалась с бешеной скоростью, все молили о дожде, но на небе не было ни облачка.
Хосе, личный ординарец сеньора де Альтамирано, ныл с самого утра:
– Сеньор, наденьте кирасу!
Запаковаться в броню и сдохнуть в ней Рауль не собирался. Он не понимал, как рейтары в состоянии таскать на себе эти нагревающиеся колодки. Безопасностью капитан решительно пренебрегал. В конце концов, ему надоели просьбы, и он отправил Хосе к Искусителю, попросив заткнуться.
На отдых остановились в первой же деревне, где оказалась расквартирована часть Восемнадцатого пехотного полка, чьих мертвецов они совсем недавно похоронили. Протянув два часа до той поры, когда солнце немного ослабит пытку, отряд вновь отправился в дорогу. Рауль рассчитывал, что до заката они остановятся на ночевку в Нараиле или на худой конец в Альмадене.
Поля закончились. Началась более тенистая часть пути – вначале среди запушенных виноградников, а потом вдоль апельсиновых рощ. Неизменными оставались лишь белая дорога и пыль, ровным слоем оседающая на пропотевшей одежде, оружии и лошадиных шкурах.
Ярдах в пятидесяти от основного отряда двигался небольшой авангард под командованием Фернандо. Арьергард из трех рейтар Алехандро замыкал шествие. Две повозки – с вещами отряда и церковная – находились в середине построения.
К клетке с ведьмой солдаты без нужды старались не приближаться, рядом ехали лишь Пабло с Одноглазым Родриго. Этим было плевать и на суеверия, и на магию. Их больше пугал пустой кошелек и отсутствие бутылки красного «Азоллы» за ужином.
Отцы Даниэль и Рохос сидели на телеге, правя лошадьми, а отец Августо не погнушался взобраться в седло. Улучив момент, он подъехал к Раулю и попросил о беседе. Капитану ничего не оставалось, как согласиться.
– Я хотел поблагодарить вас, сын мой, за ту услугу, что вы оказали Церкви, – начал клирик.
– Для нас честь сопровождать вас, – произнес капитан вязнущие на зубах слова.
Собеседник тонко улыбнулся:
– Я совсем не об этом, а о том, что вы остановили брата Рохоса от греха.
– Разве убить еретичку грех? – изумился командир.
– В данном случае – да.
– Она ведь все равно уже мертва, – Рауль оглянулся на клетку. – Белый балахон при ней. Так какая разница? Днем раньше. Днем позже.
– Вы неправы. Смерть ведьмы без мук, через которые должна пройти ее душа, без очистительного пламени, через которое она должна получить прощение Спасителя, приведет к тому, что ее дух так и останется темным, а суть – заблудшей до самого Судного дня. Умри она сейчас, и вина за оставшуюся тьму легла бы на брата Рохоса.
– И что бы с ним стало?
– Ничего, – пожал плечами слуга Инквизиции, – Но на суде Спасителя с него бы строго спросили за то, что он не отправил душу в райские кущи.
– Она раскаялась?
– Нет, – поджал губы отец Августо, – Но у нее еще есть время одуматься. Я не лицезрел вас вчера на молитве. – Он изменил тему. – Нет-нет! Я ни в коем случае не порицаю вас, сеньор. И верю, что вы истинный сын Церкви и дитя Спасителя. Отрадно видеть, что военные в наше смутное время еще не зачерствели.
– Даже если перед ними еретичка?
– А вы испытываете к ней жалость? – опасно прищурился священник.
– Ну что вы, – не дрогнув, солгал Рауль. – Я всего лишь пытаюсь сделать так, чтобы она не умерла здесь, у меня. Многие верят, что, если ведьма умрет, всему отряду будет сопутствовать неудача. Вы не представляете, насколько суеверны солдаты. Я не хотел бы иметь под своим началом перепуганных людей, во всех бедах обвиняющих темную душу.
– Они ошибаются. Но она воистину представляет серьезную опасность.
– Даже сейчас? – Капитан заставил каурого жеребца идти помедленнее.
– Нет. Пока она под нашим присмотром.
– Она действительно обладает даром магии?
– Проклятой магии, сеньор! – уточнил отец Августо. – И ее возможности велики.
– Если в ней это есть, то как же вы ее сдерживаете?
– Святой ошейник не дает ей пользоваться проклятой силой. И снять его может только чистый душою клирик.
Насчет чистоты души некоторых клириков Рауль бы поспорил, но не с Инквизицией.
– Вы не верите мне? – по-птичьи склонил голову священник.
– Отчего же? Истина…
– Истина ведома только Спасителю, сын мой. Об этом в своем трактате писал еще Лучеце Визари. Святой человек. Мы лишь надеемся, что верно исполняем Его волю.
– И Инквизиция?
– Инквизиция в первую очередь. Мы не звери. – Он кротко вздохнул. – И, как и вы, ведомы долгом. Перед Ним, верой, страной и людьми.
«Вот-вот, – подумал Рауль. – Именно в такой последовательности. Да и то не всегда».
– Но Святой суд редко ошибается, – уже не столь кротко сказал отец Августо. – Ни один виновный не ушел безнаказанным.
– Боюсь, святой отец, Инквизиции придется приложить много сил, чтобы выловить еретиков, расплодившихся на этой земле.
– Все в воле Спасителя. Мятеж устроили безбожники, и их покарает огонь небесный, а не земной. Вопреки расхожему мнению – костров на всех не хватит. Иначе придется полностью вырубить леса королевства.
– Но для этой колдуньи на площади Святого Варнабы огонь припасен.
– Совершенно верно. Таких грешниц, как она, следует только сжигать.
– Если не секрет – что она совершила?
– Продала душу Искусителю.
– Неужели она столь глупа, что колдовала?
– Именно.
Один из догматов Церкви гласил, что никто, кроме выбравших служение Спасителю, не может творить волшебство. А те, кто не совершил постриг и не надел рясу, неспособны пользоваться магией, если только не заключили сделку с тьмой. Значит, женщина была именно из таких…
– Вы ведь знаете о Хуэскаре?
– Разумеется, – кивнул Рауль.
Самый южный город провинции оказался самым стойким к ложной вере. Жители вовремя догадались закрыть ворота и развесили еретиков на стенах. Армия баронов взяла Хуэскар в осаду, и горожанам пришлось несладко. Особенно когда подвезли бомбарду.
Поначалу осажденные надеялись на армию, но та, встретив неожиданно ожесточенное сопротивление, увязла в холмах на западе и дралась за каждый ярд земли, продвигаясь вперед слишком медленно. Началась блокада, с постоянными штурмами, обстрелами и казнями тех, кто пытался оставить город. Жители Хуэскара выстояли и даже смогли организовать вылазку, дать отпор полкам баронов, отбросить их от стен почти на половину лиги. Это случилось как раз в тот день, когда Шестой жандармский полк, а также сводные Первый и Эскаринский, маршем прошли от Тузеро и взяли осаждающих в клеши, разорвав их наспех выстроенную оборону, рассеяв ошеломленного противника. А затем добив уцелевших.
– Она жила в Хуэскаре. И помогла победить в той битве. Благодаря ей жители смогли устроить вылазку. Ее дар уничтожил все орудия мятежников.
Рауль обернулся и задумчиво посмотрел на клетку:
– Даже не знаю, что сказать, святой отец. Я предполагал, что она из числа тех, кто стоит за новую веру.
– Вы ошибаетесь. Это чужая всем подлинным слугам Спасителя женщина в тот день была на стороне истиной веры.
