Текст книги "Золотая Колыма. Воспоминания А. С. Яроцкого о Колыме в литературном контексте"
Автор книги: Алексей Яроцкий
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
“Я не понимаю, – говорит ПЛАТОНОВ, – …Ведь делать-то ШОЛОХОВ ничего не делает, зачем же он мне всё это говорит”…»[28]28
Андрей Платонов в документах ОГПУ – НКВД – НКГБ 1930–1945. С. 864.
[Закрыть]. Несмотря на хлопоты отца, Платона приговорили к заключению в исправительно-трудовой лагерь.
В то время среди заключенных колымских исправительно-трудовых лагерей находились будущие авторы лагерной прозы Алексей Яроцкий, Борис Лесняк[29]29
Лесняк Борис Николаевич (1917–1990) – помощник хирурга в лагерной больнице (где лечился и работал Шаламов), автор воспоминаний о Колыме: Лесняк Б. Я к вам пришел; Савоева-Гокинаева Н. Я выбрала Колыму (архивы памяти). М.: Возвращение, 2016. 358 с.
[Закрыть], Варлам Шаламов, Иван Исаев, Галина Воронская[30]30
Воронская Галина Александровна (1914–1991) – дочь А. К. Воронского, литератор, с 1933 по 1937 г. училась в Литературном институте, арестована в марте 1937 г. Освобождена в 1944 г. Реабилитирована в 1957 г. Член комиссии по литературному наследию А. К. Воронского, автор воспоминаний о Воронском и писателях 1920-х гг., романа «Северянка» и рассказов.
[Закрыть], арестованные в 1935–1937 годах.
Круг общения А. С. Яроцкого на Колыме
В конце 1940-х годов А. С. Яроцкий, Г.А. Воронская, И. С. Исаев познакомились с В. Т. Шаламовым, а потом до конца его жизни встречались и переписывались с ним. Книги с его дарственными надписями хранятся у дочерей Воронской, Яроцкого, Лесняка. Б. Н. Лесняк, Г. А. Воронская и И. С. Исаев написали воспоминания о Шаламове. Их личные отношения с автором «Колымских рассказов» складывались по-разному, но все они понимали масштабы его личности и таланта.
В годы войны многие заключенные стремились попасть на фронт. В. В. Есипов заметил, что Яроцкий не раз подавал «…заявление о досрочном освобождении с целью попасть на фронт, в штрафбат…»[31]31
Есипов В. Шаламов. М.: Молодая гвардия, 2012. С. 176. Необходимо уточнить, что Яроцкий был освобожден из лагеря в 1940 году, т. е. не мог добиваться освобождения.
[Закрыть].
Весной 1944 г. Шаламов работал на прииске «Спокойный». Об этом периоде жизни он написал в рассказах «Доктор Ямпольский», «Леша Чеканов, или однодельцы на Колыме», «Май». В 1944 г. Шаламов «… с диагнозом алиментарная дистрофия и полиавитаминоз» был доставлен в центральную больницу Севлага, в семи километрах от поселка Ягодное, центра Северного горнопромышленного района, где работала главным врачом Нина Владимировна Савоева, а фельдшером и помощником хирурга двух хирургических отделений был заключенный Борис Лесняк[32]32
Лесняк Б. Я к вам пришел… С. 200.
[Закрыть]. О своей работе в больнице Лесняк писал: «Прошло сравнительно мало времени с тех пор, как я вырвался из забоя, и был непомерно счастлив, обретя работу, которой собирался посвятить свою жизнь, а кроме того, обретал надежду эту жизнь сохранить»[33]33
Там же.
[Закрыть]. Борис Лесняк вспоминал: «С Шаламовым мы сразу нашли общий язык, мне он понравился»[34]34
Там же. С. 201.
[Закрыть].
В марте Шаламова выписали из больницы и вернули на прежнюю работу, непосильную для него. Летом Н. В. Савоева добилась его возвращения в больницу в поселке Беличья, где он работал культоргом и подсобным рабочим.
Зная, что Шаламов категорически отрицал возможность проявления человечности в условиях лагеря, Лесняк впоследствии писал, что такой вывод противоречил собственному опыту писателя, поскольку ему дали возможность задержаться в больнице в Беличьей, где писатель был освобожден от тяжелого физического труда и избавлен от голода. По воспоминаниям Лесняка, благодаря главврачу больницы Н. В. Савоевой Шаламов получил передышку и мог восстановить силы.
Со своей стороны Шаламов в рассказе «Спецзаказ» раскрыл фальшивый гуманизм лагерной медицины. По его наблюдениям, специальное улучшенное питание (о котором писал Лесняк), предоставляли умирающим людям, когда они уже были не в состоянии им воспользоваться.
Шаламов утверждал, что опыт, приобретенный человеком в лагере, является полностью отрицательным, а пребывание в лагере непоправимо калечит человека. Лесняк же думал, что именно благодаря лагерному опыту Шаламов стал большим писателем.
Поселившись в Москве, Шаламов встречался с Лесняком, когда он приезжал в столицу, переписывался с ним, так как он жил в Магадане до 1972 года.
Исследователь биографии Шаламова писал, что после выписки из больницы в Беличьей осенью 1945 года, Шаламову «…пришлось побывать на лесной командировке на ключе Алмазном, где заготавливали столбы для высоковольтной линии и кормили только один раз в день, вечером, и откуда он попытался совершить отчаянный побег (рассказ “Ключ Алмазный”)…»[35]35
Есипов В. Шаламов. С. 188.
[Закрыть]. В наказание Шаламов был отправлен в штрафной лагерь на прииск «Джелгала».
В 1946 г. Шаламов был переведен на прииск Сусуман, снова дошел до состояния полного истощения, и оттуда при помощи знакомого врача Андрея Максимовича Пантюхова попал в санчасть.
Именно Пантюхов спас Шаламова, устроил его: «Сначала… при себе санитаром…, а потом убедил главврача Сусуманской больницы Соколова отправить его на курсы фельдшеров, открывшиеся при Центральной больнице УСВИТЛа». В декабре 1946 г., после окончания курсов Шаламов стал фельдшером центральной больницы для заключенных в поселке Левый берег, где А. С. Яроцкий работал главным бухгалтером.
Шаламов написал о Яроцком в рассказе «Путешествие на Олу» (1973). Автор вспоминал, как Яроцкий помог ему в трудный момент: «Есть в науке жизни хорошо известное выражение “полоса удачи”. Удача бывает маленькая и большая… На следующий день, обдумывая, как мне попасть на катер, я встретил тоже на улице Яроцкого, бывшего главного бухгалтера больницы. Яроцкий работал в бухте Веселой, жена его разрешила мне выстирать в его квартире белье, и я целый день с удовольствием стирал то, что скопилось за время моего пути в руках подполковника Фрагина[36]36
Шаламов написал о нем в рассказе «Подполковник Фрагин»: бдительный начальник спецотдела больницы нашел дело Шаламова 1937 года и воспрепятствовал его отъезду с Колымы весной 1952 года, когда он имел право на бесплатный проезд. Шаламову пришлось работать фельдшером в поселках Барагон, Кюбюма, Лирюкован недалеко от Оймякона в Якутии, чтобы собрать денег на дорогу, он смог уехать в Москву в ноябре 1953 г.
[Закрыть]. И это тоже была удача. Яроцкий дал мне записку к диспетчеру. Катер ходил раз в день, я затащил на борт свои два чемодана…»[37]37
Шаламов В. Т. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. М.: Худ. лит.; Вагриус, 1998. С. 414.
[Закрыть].
Как видно из писем Яроцкого 1956 и 1967 гг., Шаламов был инициатором их переписки. Яроцкий 2 мая 1956 г. ответил на его письмо:
«Дорогой Варлам Тихонович!
Прочел с радостью твое сердечное и теплое письмо и очень рад, что ты меня не забываешь. Я пишу на “ты” потому, что считаю тебя близким по духу человеком, рад, что ты жив и дожил до хороших времен, когда наша страна начинает духовно обновляться и подул свежий ветер, который долетел и до особого района деятельности “Дальстроя”.
Из наших общих знакомых реабилитированы: Заводник Я. Е. (он работает в Москве начальником государственной хлебной инспекции), Рыжов, Исаев, Топорков, Лоскутов и многие другие.
До меня очередь пока не доходит, но я особенно не спешу, т. к. в партии мне восстановления не нужно, ибо я в ней не состоял, а реабилитация в мое юридическое состояние ничего нового не вносит.
Напиши, как твои дела в этом плане!
На Колыме осталось жить 2 года, потом получу пенсию и уеду в какой-нибудь тихий угол, где смогу встретиться с тобой.
Нам нужно не терять связи, нужно подобрать 3–4 человека и написать коллективные воспоминания с посмертным опубликованием или без оного, но труд сей нужно совершить: “да ведают потомки православные”…
Не узнал бы ты сейчас Колымы, нет больше “особого” колорита, лагерей почти нет, офицеров демобилизовали, вчерашние хозяева жизни работают на мелких хозработах, горное дело сильно свертывается, зато много уделяется внимания с/х и строительству Магадана, в городе новые автобусы, такси, хорошие рестораны и пр<очие> блага культуры.
Одна амнистия следует за другой, много отпустили “власовцев”, сейчас отпускают почти всех бендеровцев, ссылку ликвидировали, выслали очень много народа, но много и приезжает.
Дома у меня все нормально, дети растут и хорошо учатся, мы с женой стареем и глупеем.
Будешь в Москве, зайди к Заводнику, думаю, впрочем, что он тебя не узнает и не примет, он стал вельможей и забыл ключ “Дусканья” и лесозаготовки.
Жду писем, с товарищеским приветом,
Алексей».[38]38
https://shalamov.ru/library/24/15.html. Дата обращения 12 июля 2020 г.
[Закрыть]
Яроцкий спрашивал лагерного товарища о реабилитации, как будто знал, что в это время Шаламов ждал ответа на свой запрос, отправленный 18 мая 1955 г. прокурору Р. А. Руденко[39]39
Руденко Роман Андреевич (1907–1981) – юрист, Генеральный прокурор СССР с 1953 г.
[Закрыть] в Генеральную прокуратуру. Решение о реабилитации Шаламова было принято 18 июля 1956 г., а справку он получил 3 сентября 1956 г.[40]40
Хроника решения вопроса о реабилитации Шаламова представлена в кн.: Есипов В. Шаламов. С. 216–217.
[Закрыть] Сам Яроцкий тоже был реабилитирован 29 сентября 1956 г.
Отклик на сообщение Яроцкого о том, что их общий знакомый Я. О. Заводник работает в Москве, встречается в рассказе Шаламова «Яков Овсеевич Заводник» (1971): «В пятьдесят седьмом году я уже жил в Москве и узнал, что Заводник вернулся и работает в Министерстве торговли на той же должности, что и двадцать лет назад. Рассказал мне об этом Яроцкий, ленинградский экономист, очень много сделавший для Заводника в винокуровские времена. Я поблагодарил, взял у Яроцкого адрес Заводника, написал и получил приглашение повидаться – прямо на работе, где будет заказан пропуск, и так далее.
…Я посетовал, что Яроцкому не удалось возвратиться в Ленинград, хотя он расстался много раньше с Колымой, чем я и Заводник, и что теперь он вынужден быть в Кишиневе»[41]41
Шаламов В. Т. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. С. 377.
[Закрыть].
В этом рассказе Шаламов сообщал: «Дело Яроцкого, дело ленинградского комсомольца, голосовавшего за оппозицию, я знал очень хорошо», – он помнил, что Яроцкий был ленинградским комсомольцем, но ошибался, считая, что Яроцкий имел отношение к оппозиции и был арестован в Ленинграде. Шаламов думал, что Яроцкий поселился в Кишиневе вынужденно, так как ему было запрещено жить в Ленинграде.
В книге «Лицом к прошлому» Яроцкий писал, что у него как бывшего зэка «не было права проживания в столицах, областных и промышленных центрах страны» (ЛП. С. 319). По воспоминаниям дочери Яроцкого Татьяна Алексеевны, поселиться в Москве им не удалось, так как не хватило денег на покупку кооперативной квартиры в столице.
Письмо Яроцкого 1967 г. было ответом на присланный Шаламовым сборник стихотворений «Дорога и судьба» (1967). В то время Яроцкий уже работал в Кишиневе:
«Дорогой Варлам!
Спасибо тебе за “Дорогу и судьбу”.
Прочитал и вспомнил Колыму, особенно понравилось про стланик:
“Он в землю вцепился руками,
Он ищет лишь каплю тепла.
И тычется в стынущий камень,
Почти не живая игла”.
И чудный оптимистический конец о людских надеждах и скорой весне.
Я тоже люблю природу и немало счастливых минут провел в тайге, вдали от безмерной человеческой подлости.
Хорошо ты пишешь и к хорошему зовешь, правда, словами протопопа Аввакума “о праве дышать”, а это было и есть самое главное.
Своих сочинений, в моем окружении говорят – “трудов”, не посылаю, т. к. это муть, скука и бизнес, а печатаю я довольно много.
Вспомнил я нашу долгую беседу на берегу Магаданки и въезде в город, и лесозаготовительную командировку.
Кстати, жив ли твой сподвижник по лесным делам – Заводник, развевается ли по московским бульварам его знаменитая борода?
Скоро буду в Москве и надеюсь встретиться.
12 февраля 1968 г. Яроцкий просил И.С. Исаева передать письмо Шаламову, так как потерял его адрес. Следовательно, Яроцкий тогда продолжал переписку с Шаламовым.
О своей дружбе с Шаламовым Яроцкий упоминал в письме Е. Е. Ореховой в феврале 1982 г.: «Ведь были приятелями, а потом наши пути разошлись…»[43]43
Орехова Е. Предисловие // Яроцкий А. С. Золотая Колыма. С. 10.
[Закрыть].
Можно предполагать, что причиной, по которой Яроцкий отдалился от лагерного товарища, стало нежелание Шаламова поддержать замысел коллективной книги воспоминаний «с посмертным опубликованием или без оного».
В поселке Левый берег Шаламов познакомился с Галиной Александровной Воронской и ее мужем Иваном Степановичем Исаевым.
Иван Исаев подружился с Алексеем Яроцким в лагере на прииске Стан Утиный. Он писал о Яроцком: «Один из моих самых старых и самых близких друзей»[44]44
Исаев И. С. Джек // Исаев И. С. О Колыме, товарищах, судьбе. М.: РуПаб+, 2007. С. 85.
[Закрыть]. Дочь Г. А. Воронской и И. С. Исаева Татьяна Ивановна вспоминала: «Алексей Самойлович Яроцкий был близким другом моего отца, Ивана Степановича Исаева. Они вместе были на прииске Стан Утиный, вместе болели цингой, доходили и выжили – вместе. После освобождения они вместе охотились, ловили рыбу. В Магадане Алексей Самойлович с семьей жил около бухты Веселая, а мы – на Якутской улице. Конечно, мы дружили семьями, и я с сестрой росла вместе с его дочерьми. После переезда на материк Алексей Самойлович частенько приезжал к нам»[45]45
Исаева Т. От издателя // Яроцкий А. С. Золотая Колыма. С. 3.
[Закрыть].
Яроцкий считал лучшим другом Аркадия Добровольского, который хорошо знал Шаламова, работал одновременно с ним фельдшером лагерной больницы. Их сближала любовь к поэзии, они каждый вечер собирались втроем: Шаламов, Добровольский, Португалов и читали стихи.
Много лет спустя вдова Добровольского Елена Евгеньевна Орехова вспоминала, как впервые увидела Алексея Самойловича в 1948 г.: «Было это в известной теперь всему миру больнице УСВИТЛ, именем которой Варлам Шаламов назвал свои “Колымские рассказы” – “Левый берег”. Там к 48 г. отбывали сроки (и первые, и тут же следовавшие вторые, и даже третьи) политзаключенные Шаламов, Добровольский, Демидов, Португалов. Яроцкий был там главным бухгалтером, жил с семьей на вольном поселении рядом с больницей. Дружба Яроцкого с Добровольским прошла через всю их жизнь, с самого лагеря Усть-Утиная»[46]46
Орехова Е. Предисловие // Яроцкий А. С. Золотая Колыма. С. 5.
[Закрыть].
Яроцкий ценил Добровольского как признанного автора сценариев популярных советских фильмов «Трактористы» и «Богатая невеста». Добровольский был литературно одаренным человеком и яркой личностью: «Аркадий был солнечно весел, эффектен, его любили женщины. Он был полон идей, часто завиральных, но кип ел и его энергия била через край. Интересный он был человек – жизнелюб, умница…»[47]47
Там же. С. 10.
[Закрыть]. Дочь Яроцкого вспоминала, как родители передавали Пырьеву, жившему в сталинской высотке, письмо от Добровольского с Колымы.
Яроцкому казалось, что в сравнении с ним Шаламов проигрывал: «…как-то не веришь, что он большой писатель, рядом с Аркадием он не смотрелся, а вышло наоборот»[48]48
Там же. С. 10.
[Закрыть]. Возможно, на отношение окружающих к Добровольскому влияло и то, что его продолжали поддерживать знаменитые друзья «…кинорежиссер И. Пырьев и актриса Л. Ладынина, снявшие фильм “Богатая невеста” по сценарию А. Добровольского и Е. Помещикова»[49]49
Есипов В. Шаламов. С. 197.
[Закрыть].
После похорон Добровольского в письме Исаеву 7 июля 1969 г. Яроцкий с горечью писал: «Ушел Аркадий, ушел человек, который, казалось, мог бы сдвинуть горы, и ничего не сделал. Впрочем, он был давно болен, и, возможно, поэтому так был бесплоден творчески…»[50]50
Переписка А. С. Яроцкого и И. С. Исаева // «Я не сплю в московской тишине…». С. 149.
[Закрыть].
По свидетельству дочери Алексея Самойловича Татьяны Алексеевны, общение ее отца с Шаламовым продолжалось до конца жизни автора «Колымских рассказов»: Яроцкий, поселившись в Кишиневе, несколько раз в год приезжал в Москву и всегда навещал Шаламова, он бережно хранил сборник стихотворений Шаламова с дарственной надписью автора.
В последние годы жизни Шаламова его друзьям было трудно поддерживать с ним контакты, так как он уже не мог сам отвечать на письма и телефонные звонки. Здоровье писателя было непоправимо разрушено. Никого из родственников и близких не было с ним рядом.
В этот период Иван Степанович Исаев продолжал навещать Шаламова и сообщал Яроцкому о его состоянии.
29 марта 1982 г. Исаев написал Яроцкому о похоронах Шаламова со слов присутствовавшей там Галины Александровны Воронской, так как сам не смог пойти из-за сердечного приступа: «Варлама Тихоновича хоронили по христианскому обычаю. Отпевали в церкви. Есть такая в Замоскворечье в Вишняковом переулке (недавно мимо нее проходил). В церкви после отпевания читали его стихи, много фотографировали. Затем состоялось захоронение на Кунцевском кладбище. Это своего рода филиал Новодевичьего. У могилы тоже читали стихи. Народу было порядочно. Два полных автобуса…
Очень жалею, что сердечный приступ не позволил мне быть на похоронах. Я бы, наверное, был бы там единственным, кто знал покойного в рубищах и голодного. Вспомнил, как вы с Марией Павловной [женой Яроцкого. – Н. М.] долгое время откармливали его после освобождения. Он потом рассказывал мне, как за многие годы почувствовал себя в семье человеком. Почему его хоронили по церковному обряду, сказать не могу. Вообще человек он был неверующий, хотя и сын священника…»[51]51
«Я не теряю надежды»: Письма В. Т. Шаламова Г. А. Воронской // «Я не сплю в московской тишине…». С. 52.
[Закрыть].
Яроцкий, казалось, не одобрял, что Шаламова хоронили «с церковным пением и ладаном»[52]52
Орехова Е. Предисловие. С. 10.
[Закрыть]. Но в минуту откровения Яроцкий с сожалением писал Е. Е. Ореховой: «Ник то над моим гробом не прочитает “Еще молимся о успокоении души усопшего раба твоего Алексея и простятся ему всякому согрешению, вольному же и не вольному…”[53]53
Яроцкий цитирует строки романа: «Еще молимся о упокоении души усопшего раба твоего… и о еже проститися ему всякому согрешению, вольному же и не вольному…»: Бунин И. А. Жизнь Арсеньева // Бунин И. А. Повести. Рассказы. Л.: Лениздат, 1980. С. 567.
[Закрыть]. Читала ли ты Бунина “Жизнь Арсеньева”, это я оттуда взял».
По свидетельству дочери Б.Н. Лесняка и Н.В. Савоевой Татьяны Борисовны, ее родители ухаживали за могилой Шаламова на Кунцевском кладбище.
У Шаламова и Яроцкого было много общего: они были ровесниками (Шаламов старше на один год), и умерли в одинаковом возрасте.
Но были у них и заметные отличия. С годами Шаламов становился все меньше пригоден к физическому труду, особенно после того, как не один раз пережил состояние полного истощения (при росте 185 сантиметров он весил 48 килограмм) и не имел возможности полностью восстановить здоровье. Впоследствии выяснилось, что уже тогда он страдал тяжелым заболеванием, которое усилилось впоследствии.
В лагере это вызывало враждебное отношение и обрекало на уничтожение. Ситуация усугублялась тем, что Шаламов с его высоким ростом привлекал особое внимание лагерной охраны. При его телосложении он особенно остро страдал от мизерного штрафного пайка, который получал, так как не выполнял норму.
В отличие он него Яроцкий смолоду привык к тяжелой работе в деревне в годы Гражданской войны. Привычка к физическому труду помогала ему выдержать работу забойщика на приисках в лагерях. Но и он в 1938 г. оказался на грани между жизнью и смертью.
Взгляды Яроцкого и Шаламова: за истинный ленинизм, против сталинского социализма
Яроцкий и Шаламов верили в идеалы социалистической революции и справедливость ленинской партии. Сегодня трудно понять, как люди, прошедшие тюрьмы, допросы, следствия, лагеря, пережившие состояние доходяг, сохранили такие взгляды.
Яроцкий не идеализировал дореволюционную Россию, он помнил, что при царе «меньшинство террористически управляло большинством», что в то время было «вопиющее социальное неравенство», культурная отсталость, крестьянство центральных губерний жило в нищете, национальные окраины находились под двойным гнетом, царил произвол полицейского и административного аппарата.
Сталинскую теорию обострения классовой борьбы в результате успехов построения социализма Яроцкий отрицал, так как был убежден, что в масштабах репрессий 1930-х гг. виноват Сталин, допустивший искажение ленинских принципов строительства социализма. Яроцкий уточнил хронологию процесса «…изменения общественного строя и перехода к режиму личной диктатуры» Сталина. Он свидетельствовал, что этот процесс начался сразу после убийства С. М. Кирова, в 1934 г., а 1937-й является лишь символом репрессий 1930-х годов.
Автор «Золотой Колымы» имел собственное мнение о причинах сталинских репрессий: «Если ленинская партия была союзом единомышленников, то сталинская партия – аппаратом для осуществления воли вождя. Ему нужно было заменить весь партийный, советский, военный и хозяйственный аппарат другими людьми» (ЗК. С. 18).
В письме Исаеву 3 декабря 1961 г. Яроцкий выражал сомнение в последовательности искоренения последствий культа Сталина: «…у меня нет уверенности, что ликвидация культа личности не ограничится перенесением праха и устранением Кагановича и прочих. Вот если бы перестроили наше государство по заветам Ильича, так как он писал в “Государстве и революции”, вот тогда бы я сказал, что культ ликвидирован»[54]54
Переписка А. С. Яроцкого и И. С. Исаева // «Я не сплю в московской тишине…». С. 128.
[Закрыть].
И.С. Исаев отвечал: «Сейчас при формальном признании нарушений в период “культа личности” все делается так, чтобы об этом не думали, не вспоминали, забыли. Никто из ныне руководящих не хочет, чтобы возникали исторические аналогии. А поводов для этого больше чем достаточно. Только память наша, как толстовская трава весной, пробивается и среди камней, или растет как молодые березки на обезглавленных и заброшенных церквях»[55]55
Исаев И. С. Арест // Исаев И. С. О Колыме, товарищах, судьбе. С. 7.
[Закрыть].
Позиция узников лагерей отчасти объяснялась стремлением доказать, что они не были врагами советской власти, что их подвергли репрессиям по вымышленным обвинениям.
Я. Б. Шпунт обратил внимание на необходимость учитывать время создания воспоминаний Яроцкого: «Конечно, надо иметь в виду, что написаны воспоминания уже давно, 40 лет назад, совсем в другую эпоху. Естественно, многое придется объяснять, ведь большинство читателей или родились уже после того, как данная книга была написана, или были тогда детьми, которые по вполне понятным причинам не следили за новостями и тем, что происходило в общественной и культурной жизни, как официальной, так и нет. Да и просто жизнь изменилась до неузнаваемости, и многие тогдашние реалии малопонятны или совсем не понятны современникам. Не стоит забывать и о том, что Алексей Иванович был человеком своего времени, что также накладывало серьезный отпечаток»[56]56
Шпунт Я.Б. Обыкновенная биография в необыкновенное время. С. 7–8.
[Закрыть].
Понять убеждения людей поколения, к которому принадлежали Шаламов и Яроцкий, позволяет колымская история их ровесника Б.Н. Грязных. А. М. Бирюков посвятил Б.Н. Грязных очерк «Безумный марш под знаменем Ленина» и привел документы, доказывающие, как Грязных вел борьбу за «истинный ленинизм», против «сталинского социализма», за что получил первый срок в 1938 году. На Колыме Б. Н. Грязных три раза приговаривали к новым срокам заключения и на свободу он вышел в 1960 г.
В 1941 г. Грязных написал письмо в ЦК партии, надеясь предупредить руководство страны об опасности политического курса, проводимого Сталиным. Вскоре он понял, что его предостережение не было принято, и отступление от ленинских принципов руководства страной продолжается: «…Сталин и его приспешники уничтожили все, что свойственно диктатуре пролетариата и насадили свою собственную диктатуру над всем трудовым народом»[57]57
Бирюков А. М. Безумный марш под знаменем Ленина // Бирюков А. Колымские истории. Новосибирск: Свиньин и сыновья, 2004. С. 161.
[Закрыть]. Грязных видел два пути спасения страны: «…сверху – изменение в составе государственного руководства, с соответствующими изменениями в политике, и снизу – революционное выступление масс, сметающее язвы сталинщины»[58]58
Там же.
[Закрыть]. «Заметки к письму ЦК» Б. А. Грязных «…стали настоящим катехизисом “поликатаржан-ленинцев”… и одновременно беспощадной критикой “сталинщины”…»[59]59
Широков А. И. До встречи в свободной стране… // Бирюков А. Колымские истории. С. 21.
[Закрыть].
В лагере Б.А. Грязных нашел единомышленников, которых привлекли вместе с ним по «Горному делу». Под названием «Горное дело» с июня 1941 г. распространялась составленная Грязных программа борьбы с неправильной политикой партии. За это в 1942 г. Грязных был приговорен к расстрелу, но высшую меру наказания заменили на десять лет лишения свободы.
Яроцкий мог знать о Б. А. Грязных, потому что с брошюрой Грязных «Горное дело» был знаком его друг Добровольский.
А.З. Добровольский входил в группу заключенных, собиравших материал для книги «Колымская каторга», которую они планировали переслать на материк. Осенью 1944 г. в больнице УСВИТЛ было возбуждено дело против участников этой группы, и они получили новые сроки.
Яроцкий в 1960-х гг. приезжал к Добровольскому и Ореховой в Киев, а Елена Евгеньевна в Киеве встречалась с Б. А. Грязных, о чем могла рассказать Яроцкому. Поэтому в тексте «Золотой Колымы» отразилось созвучие с политическими взглядами Грязных.
Яроцкий цитировал открытое письмо Сталину «невозвращенца» Ф. Раскольникова: «…Ваш “социализм”, при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за решеткой, так же далек от истинного социализма, как произвол Вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата»[60]60
Приложение к данному изданию.
[Закрыть].
В книге «Лицом к прошлому» Яроцкий вновь упоминал о нем: «…в 1939 году Раскольников написал открытое письмо Сталину, обвиняя его в избиении ленинской партии, поэтому имя его и было предано забвению, а какая была колоритная фигура – большевик, окончивший военно-морское училище, участник Октябрьской революции, заместитель наркома по военно-морским делам…» (ЛП. С. 254–255).
Известно, что Шаламов посвятил «красноречивому» солдату революции документальный очерк «Федор Раскольников» (1973): «Чуткое перо Джона Рида уловило в “Десяти днях, которые потрясли мир” символическую фигуру красноречивого солдата». Шаламов начал работать над очерком в 1960-х гг., надеялся его опубликовать, но после окончания оттепели имя Ф. Раскольникова вновь было запрещено.
