Текст книги "Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны)"
Автор книги: Алексей Тарновицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
6
Станция «Петропавловская крепость»
Ну да, «увидимся на пляже»… Право ходить на пляж еще нужно было отвоевать. Биржа «дикого» дачного жилья имела пугающее сходство с невольничьим рынком. На солнцепеке меж бледных северных рабынь и цепляющихся за них чахлых детей вразвалку расхаживали загорелые домовладелицы в ситцевых халатиках, пестрых головных платках и разношенных тапках на босу ногу. Приглядывались вприщур, придирчиво оценивали по известным лишь им, хозяйкам, признакам, хмыкали, сплевывали подсолнечную шелуху, шли дальше, затем возвращались и снова щурились: брать?.. не брать? Иногда, сделав несколько кругов вокруг трепещущей жертвы, хозяйки вступали в разговор, короткий и отрывистый, а потом опять принимались нарезать хищные круги.
Вдоволь налетавшись, они затевали более подробную беседу, которая имела определенные шансы завершиться удачно; в этом случае хозяйка все так же неторопливо направлялась домой, а за нею, как служанка за римской матроной, семенила счастливая дачница, толкая перед собой хозяйскую тележку с багажом. Гений практической сметки Петя и его мать Элла были избраны едва ли не первыми. Сделок заключалось все больше, толпа на площади редела, а Аньку словно не замечали. Мимо нее и Павлика почему-то проходили, почти не задерживаясь. Лишь одна пожилая тетка с коричневым морщинистым лицом удостоила их беглым осмотром, постояла, подумала, цыкая зубом на вампирский манер, да и пошла себе дальше.
После этого Анька совсем пала духом: если уж от них отказываются даже вампиры, значит, дело действительно труба. И в самом деле, вскоре хозяйки кончились. Из мамаш с детьми на бирже жилья осталась одна только Анька. Кроме нее, на площади, обмениваясь враждебными и отчаянными взглядами, томились с десяток молодых женщин.
– Ну, мама, ну когда мы пойдем домой? – в тысячный раз спросил Павлик.
Он пока еще не начал канючить всерьез, и в этом героическом поведении, несомненно, сказывался благой пример Пети.
– Уже скоро, Павлуша, – в тысячный раз ответила Анька, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Как она ухитрилась попасть в отверженные? Почему? За что? И как теперь поступить? Анька тоскливо огляделась вокруг. Через площадь, неприязненно выгнув крутые мавританские арки, на нее взирали красно-желтые порталы железнодорожной станции. Сколько таких зданий она повидала за время пути, как здорово было смотреть на них со стороны поезда! Как манили они, какие таинственные сюрпризы обещали! Только останься, не уезжай, соскочи с подножки! А она-то, дура, верила, думала – может и впрямь спрыгнуть? И вот, пожалуйста, стоило сойти – и на тебе, получи! Впору проситься назад в поезд… Она навьючила на себя рюкзак и взялась за чемодан.
– Домой?.. – обрадовался Павлик и вдруг радостно запрыгал, указывая куда-то за Анькину спину. – Ой, мама, смотри!
Анька обернулась.
– Тетя Аня, тетя Аня! – из-за памятника, размахивая руками, к ним бежал Петя. За сыном поспешала Элла с тележкой.
«Неужели этих тоже выгнали? Вот было бы чудесно», – мстительно подумала Анька.
– Фу-у… хорошо, что вас никто не взял… – едва отдышавшись, проговорил Петя.
– Спасибо, дружок, – с чувством сказала Анька. – Я всегда подозревала, что ты добрый мальчик.
– Фу-у… – повторил Петя, начисто игнорируя Анькин сарказм. – Мы так бежали, так бежали… Мама, давай тележку. Тетя Аня, что вы стоите? Грузите вещи.
– За-за-чем?
– Мы нашли вам жилье, – важно пояснил мальчик. – Рядом с нами, практически вместе. Очень удобно. Я подумал, пусть лучше будет кто-то знакомый, чем неизвестно кто. Будет на кого маму оставить.
Элла закивала с повышенным энтузиазмом.
Спасены! Спасены! Еще не веря своему счастью, Анька взгромоздила на тележку рюкзак. Нет, все-таки этот восьмилетка – фрукт, каких поискать… Она еще помнила, с каким неумолимым равнодушием Петя, едва сойдя с поезда, отфутболил ее и Павлика.
– Как же так, Петя? Ты ведь говорил, что мы теперь конкуренты…
– Были, – отвечал мальчик со своей фирменной непробиваемой невозмутимостью. – Теперь уже нет. Теперь мы союзники. Хотя, честно говоря, тетя Аня, конкурент из вас никакой.
– Это почему же?
Петя всплеснул руками:
– Да вы посмотрите на себя! Жаль, тут зеркала нету… Сами подумайте, тетя Аня, ну какая хозяйка возьмет к себе такую жиличку?
Зеркал рядом действительно не было; в таких случаях женщине остается лишь использовать в этом качестве другую женщину. Анька растерянно уставилась на Эллу.
– Эллочка… что? О чем он говорит? Что со мной происходит такого ужасного? Пятнами пошла? Нос почернел? Рог на лбу вырос?..
Эллочка оторвалась от созерцания чистого голубого неба и безмятежно улыбнулась. Зато Петя нетерпеливо покачал головой.
– Тетя Аня, это же младенцу понятно, – сказал он с оттенком досады. – Никакой хозяйке не хочется лишних проблем. А если поселишь к себе красивую молодую девушку, проблемы обязательно будут. Кавалеры, ухажеры, гости, шум, пьянки-гулянки. А вы… – Петя критически осмотрел других невостребованных девиц, уныло слоняющихся по площади. – Вы тут самая красивая. Волосы, фигура, лицо, ноги…
– Поняла, поняла… – поспешно остановила его Анька. – Ну и что мне теперь делать? Выбрить голову и укоротить ноги?
Выслушав Петино объяснение, она заметно приободрилась. Одно дело – быть отверженной из-за уродства, и совсем другое – по причине из ряда вон выходящей красоты. Да что там скрывать: ради такой версии событий стоило даже немножко пострадать. Тем более что жилье, похоже, найдено… Жизнь определенно налаживалась.
– Что же мы стоим? Павел! Веселей гляди! Теперь у нас есть дом! Правда, здорово? – Анька принялась шутливо тормошить сына. – Ну что, Петя? Поехали? Где она, эта ваша комната?
Петя снова покачал головой.
– Я ведь вам все объяснил, тетя Аня, – произнес он тем назидательным тоном, каким обычно взрослые втолковывают детям прописные истины. – В таком виде вам нельзя показываться хозяйке. Во всяком случае, не в первый раз. Потом, когда вселитесь, можно и волосы распустить, и юбку эту надеть, и так далее. А пока…
Следующие минут десять они совместными усилиями приводили в порядок непотребную Анькину внешность. Волосы были заколоты и убраны под серый платок из свалявшейся шерсти, взятый из дому на случай Павликовой простуды, туфли на каблуках забракованы в пользу домашних шлепанцев, а прямо поверх юбки надет видавший виды халат. Картину венчали принесенные Петей огромные очки в роговой оправе – как выяснилось, он вез их из Питера специально для такой маскировки. Теперь Анька ничем не напоминала красавицу с бойкими глазами, единогласно отвергнутую местным домовладельческим бомондом. Петя придирчиво осмотрел получившуюся смесь Плюшкина с Бабой-ягой и остался доволен.
– Еще одно замечание, тетя Аня, – сказал он напоследок. – Вы все время улыбаетесь. Это лишнее. Лучше держите рот закрытым.
– Ясно, – кивнула Анька. – Пусть думает, что, в дополнение ко всему, у меня еще и кривые зубы.
Дорогу до дачи Анька не запомнила из-за очков: за их толстыми стеклами все расплывалось, будто в кривом зеркале. Если бы не тележка, которую приходилось толкать, и не Петя, выступавший в роли возницы, она бы точно упала, и не раз. Так, слепой тягловой лошадью, она кое-как добрела до цели. Вышедшую навстречу хозяйку Анька тоже не разглядела, но зрительного контакта и не потребовалось, поскольку все переговоры взял на себя Петя.
– Познакомьтесь, Мария Николаевна, – проговорил он солидно. – Вот та женщина, о которой мы вам говорили. Наша родственница из Ленинграда. Работает воспитательницей в детском саду… – Петя сделал небольшую паузу и добавил для верности: – Круглосуточном.
– Ага. Круглосуточном, – скрипучим голосом повторила хозяйка. – А сама она разговаривает?
– Будем знакомы, – поспешно вступила Анька, не без оснований опасаясь, что ее мифический детсад будет вот-вот объявлен не только круглосуточным, но и предназначенным для глухонемых. – Анна Денисовна.
– Хорошо, Анна Денисовна, – проскрипела хозяйка. – У нас тут тоже всё круглосуточно. Круглосуточная тишина, круглосуточный покой и круглосуточно никаких гостей. Подходит?
Анна Денисовна задержалась с ответом, ибо была слишком занята борьбой с мышцами лица, которые сами собой расплывались в совершенно неуместную улыбку. Действительно, водилась за ней эта привычка – постоянно улыбаться. Такой уж характер, черт знает отчего. Петя толкнул Аньку в бедро.
– Подходит! – выпалила она.
– Какая-то она заторможенная, – сказала Мария Николаевна.
– Так ведь круглосуточно, – пояснил Петя.
Это замечание прозвучало довольно авторитетно, хотя и показалось Аньке не очень понятным по смыслу. Зато Марию Николаевну Петины слова удовлетворили вполне.
– Ага… – она помолчала, разглядывая Анькин багаж. – А почему я ее на площади не видела? Рюкзачок-то знакомый…
Петя решил, что настало время переходить в контратаку.
– Мария Николаевна, – с подчеркнутой досадой проговорил он, – что за странные подозрения? Неужели вы и в самом деле полагаете, что Анна Денисовна украла этот рюкзак? Да вы посмотрите на нее. Разве она похожа на воровку? В таких очках она и слона не разглядит.
– Да я что, я ничего… – пошла на попятный хозяйка. – Просто ее на площади…
– …не было, и быть не могло, – подхватил Петя. – Она приехала не поездом, а на автобусе. Из Феодосии. Ей там не подошло – слишком шумно. А Анна Денисовна шума не переносит. Анна Денисовна рано ложится спать и поздно встает. Круглосуточно.
Хозяйка махнула рукой:
– Ладно, договорились. Уж больно складно у тебя всё получается, хлопчик. Молодой да ранний.
– Все так говорят, – серьезно ответил Петя. – Тетя Аня, доставайте деньги. Тут плата вперед.
Дачный бизнес Марии Николаевны состоял из длинного ряда крошечных клетушек, выстроившихся по периметру двора и именуемых «квартирами». Всего их было шестнадцать. В каждой из таких «квартир» стояла узенькая детская кушетка и панцирная кровать с отвисшей сеткой, более напоминающей гамак. Прохода между ними едва хватало на одну ногу, так что в кровать заходили бочком, как на дуэли. Дверь открывалась наружу, что оставляло место для нескольких прибитых к стене крючков, на которые вешали одежду. Остальные вещи хранились под кроватью – в чемоданах или просто так, навалом. Окон в «квартирах» не предусматривалось, электричества тоже, поэтому тот, кто испытывал нужду в свете и воздухе, поневоле держал свою дверь распахнутой настежь.
Прочие нужды справлялись во дворе, в одном из углов которого помещался большой летний туалет на пять посадочных мест. Разделения на женскую и мужскую части не требовалось по той простой причине, что Мария Николаевна пускала в свой роскошный отель только и исключительно женщин с детьми не старше десяти лет. Там же, во дворе, стояла будка с четырьмя керогазами; вокруг нее были вкопаны в землю несколько столиков. Четыре керогаза на шестнадцать «квартир» позволяли время от времени вскипятить чайник, поджарить яичницу или сварить что-нибудь на скорую руку.
Жилье, доставшееся Элле с Петей, а по их милости и Аньке с Павликом, выглядело на фоне «квартир» президентскими апартаментами. Дело в том, что размеры двора позволяли возвести еще два ряда клетушек, увеличив таким образом доход. Но для этого требовалось произвести некоторые изменения в архитектуре отеля, ибо строительству новых «квартир» мешали туалет, керогазная будка и разбросанные как попало столики. По смелому градостроительному замыслу хозяйки Марии Николаевны, их функции должны были быть переданы новому хозяйственному блоку. Увы, бригада шабашников, еще зимой бодро взявшаяся за дело, затем испарилась, пропив аванс. В итоге к открытию дачного сезона туалет, будка и столики занимали свои прежние, крайне нерациональные позиции, а недостроенный хозблок впустую занимал драгоценное место.
Когда Мария Николаевна взяла с площади Эллу и Петю, она планировала разместить их в одной из квартир, которая должна была освободиться в тот же день к вечеру. Однако от зоркого Петиного взгляда не ускользнул пустующий хозяйственный блок, представлявший на тот момент четыре стены без пола и перегородок, зато с навешенной дверью, забитым крест-накрест окном и односкатной, крытой рубероидом крышей. Отвечая на Петин вопрос, отчего бы им не вселиться туда, Мария Николаевна смущенно замялась. Ей было неловко признаться – и, прежде всего, себе самой, – что подобная идея не пришла ей в голову раньше. Это же сколько денег потеряно!
– Ну, во-первых, там нет кроватей, – нерешительно сказала она. – А во-вторых, эта квартира велика для вас двоих.
– Не может быть, чтобы у вас не нашлось кроватей, – не поверил странный парнишка. – Не у вас, так у соседей. Ведь найдутся, найдутся?
– Ну, найдутся… – столь же нерешительно протянула Мария Николаевна. – Кровати и в самом деле найдутся, но…
– А у нас найдутся еще два жильца, – не давая опомниться, перебил ее Петя. – Для четверых это ведь самое то, правда? Согласны?
– Но там нет перегородок… – напомнила Мария Николаевна, поворачиваясь к Элле. – Как вы будете жить двумя семьями в одной…
Элла безмятежно улыбнулась в ответ.
– А если с родственницей? – вмешался Петя. – С родственницей можно и в одной комнате, ведь правда? Правда? Ну, вот и хорошо, вот и договорились. Сейчас мы за ней сбегаем. У нее, кстати, тоже мальчик. Мы тележку возьмем, да? А чемоданы пусть пока здесь побудут. Она же и занесет. Спасибо, Мария Николаевна!..
В результате они прожили в недостроенном хозблоке почти полтора месяца, вплоть до самого отъезда. Поскольку безоговорочное лидерство Пети не ставилось под сомнение никем, то и разногласий не возникало. Почти сразу же Петя задешево купил на барахолке примус, устранив таким образом унизительную зависимость от хозяйских керогазов. Денег было в обрез и у Эллы, и у Аньки, и почти все они ушли на оплату жилья и обратные билеты. Курортный рынок неимоверно дорог, поэтому приходилось пробавляться гречкой и макаронами, приправленными захваченной из дома тушенкой.
Но голодными не сидели: во время отлива ходили за мидиями, прочесывали пластиковой сетчатой сумкой гриву морских водорослей, отлавливая креветок. На пляже Петя с Павликом шныряли из конца конец, собирая пустые бутылки, – «детям на мороженое», как говорил Петя, имея при этом в виду Павлика и Эллу. По вечерам в четырех стенах их замечательного жилища, названного Анькой по именам детей «Петропавловской крепостью», уютно гудел примус, варилась нехитрая еда, земляной пол приятно холодил ноги, и южная ночь завистливо смотрела в окно сквозь крест-накрест прибитые доски.
Павлик вытянулся, загорел, окреп и уже спустя неделю после приезда ничем не напоминал прежнего тщедушного доходягу. Петю он боготворил, смотрел ему в рот и не отходил ни на шаг – как прежде от мамы. Что, в принципе, более чем устраивало Аньку, потому что, начиная с определенного момента, ее голова – да что там голова! – все ее существо было без остатка занято чем-то совершенно другим.
В первые же дни на пляже стало ясно, что опасения местных хозяек имели вполне реальные основания. То ли курортной атмосфере вообще свойственны отчетливые признаки борделя, то ли праздность действует на людей столь особенным образом, но воздух Евпатории буквально сочился желанием. Мужчины и женщины выглядели как с цепи сорвавшимися – в каждом взгляде читался если не призыв, то вопрос, и если не вопрос, то подавленное, загнанное глубоко внутрь, но от этого еще более сильное вожделение. Казалось, люди долгие годы просидели в одиночку на необитаемом острове и теперь, получив долгожданный отпуск, торопятся поскорей выплеснуть накопившуюся страсть, прежде чем их вернут назад, в места мучительного воздержания.
Поначалу это немало удивляло Аньку: по крайней мере, она сама, садясь в поезд на Московском вокзале, не имела в виду ничего подобного. Откуда же это взялось? Отчего существа, воспринимаемые в обыденной жизни как продавщицы, милиционеры, служащие, водопроводчики, то есть как более-менее бесполые, чтоб не сказать бесплотные функции, здесь вдруг разом преображались в женщин и мужчин, сколупнув с себя, как ненужную скорлупу, все свои повседневные профессии, звания и статусы?
Почему, едва вдохнув воздуха Евпатории, кубанский тракторист глядел на уральскую кассиршу и вдруг усматривал в ней не злобную ведьму, которая наотрез отказывается выбивать больше двух бутылок в одни руки, а манящую гетеру, блудную жрицу томительного огня, пылающего меж крутыми зовущими бедрами? Да и сама кассирша, возвращая ему игривый взгляд, видела перед собой не надоедливого нежеланного клиента, как во все прочие месяцы своих безрадостных свердловских будней, а героя потаенных снов, Тарзана с крепкой спиной и сильными руками или, пользуясь красочным выражением Эллы, «ультимативного трахаря-перехватчика».
Кстати, и сама Элла оказалась не таким уж божьим одуванчиком. Одному богу известно, как в условиях тотального Петиного надзора она ухитрялась находить себе пару, но факт: уже через несколько дней, воспользовавшись моментом, когда дети плескались в воде у берега, Элла сказала, наклонившись к Анькиному уху:
– Анечка, у меня к тебе просьба. Я тут познакомилась с одним симпатичным мужиком… ультимативный трахарь-перехватчик. В общем, нужно сегодня вечерком где-то около девяти забежать кое-куда на полчасика. Очень хочется. Ты меня прикроешь, ладно? Чтобы Петенька не волновался.
Анька оторопела: такой просьбы она ожидала меньше всего.
– Забежать кое-куда… – повторила она. – Куда именно?
Элла усмехнулась. Взгляд ее голубых глаз был неожиданно весел и остер; от былой ленивой безмятежности не осталось и следа.
– Тебе-то что за разница, подруга? – поинтересовалась она. – Выйдем вдвоем из дома на прогулку, а дальше уж я сама. Только вернуться нужно будет вместе.
Анька с сомнением пожала плечами.
– А ты не потеряешься? Эллочка, ты меня, конечно, извини, но Петя говорит…
– Мало ли что говорит Петя! – перебила ее Элла. – Пете восемь лет. Если я не потерялась до его рождения, то не потеряюсь и сейчас. И вообще… как, ты думаешь, я его родила? От святого духа?
«Действительно, – подумала Анька, – что я, дура, лезу не в свое дело? Просит человек, почему бы не помочь? Всего-то полчасика…»
Тем не менее данное Пете клятвенное обещание не оставлять маму одну продолжало тяготить Аньку, и она решила по возможности не выпускать подругу из виду. Вечером после ужина, когда мальчики увлеченно сортировали собранные за день бутылки, Элла сказала, не поднимая глаз от книжки:
– А не пройтись ли нам, Анечка? Такой чудесный вечер… Петя, Павлик, вы нас отпустите на полчаса? Мы здесь, недалеко…
– Идите, идите, – не оборачиваясь, разрешил Петя и всплеснул руками: – Павлик! Павлик, ну куда ты ее кладешь? Это ведь не из-под портвейна, это «бомба», она восемнадцать копеек стоит! Когда уже научишься?..
Из дома Элла выходила расслабленной неторопливой походкой, но на улице сразу задала быстрый темп. Теперь в ее движениях ощущалась незнакомая кошачья тягучесть, чреватая стремительным движением даже в состоянии покоя. Ночной южный город, и сам похожий на черного, пятнистого от фонарей кота, приветствовал женщин томным урчанием. Тут и там попадались влюбленные парочки: шли, прилипнув друг к дружке бедрами, целовались, сидя на скамейках, обнявшись, стояли под деревьями. Тьма потрескивала электрическими разрядами похоти.
У городского сквера Элла указала Аньке на скамейку:
– Если хочешь, можешь подождать здесь. А то и сама займись делом. Наверняка к тебе за это время кто-нибудь подвалит, и не один. У трахарей-перехватчиков сейчас лётное время… так и летят, так и летят, мотыльки окаянные… – Она огляделась вокруг и нетерпеливо притопнула ногой: – Ну, где же он, подлец?
Почти тут же послышался тихий свист. Элла улыбнулась:
– А вот и мой. Значит, встречаемся здесь же.
Она повернулась и, не оглядываясь, пошла в сторону большой группы кустов справа от аллеи. «Не хочет показывать мне своего летуна, – подумала Анька. – Видимо, у него здесь комната рядом с парком… или даже отдельная квартира, да не такая, как у нас во дворе. Потому что иначе подругу не приведешь – хозяева сожрут с потрохами…»
– Девушка, вы кого-то ждете? – на Аньку, масляно улыбаясь, смотрел незнакомый парень.
Элла оказалась права: первый «окаянный мотылек» объявился уже через минуту.
– Жду, причем не тебя, – отрезала Анька, и перехватчик, не теряя времени, двинулся дальше, к более гостеприимным аэродромам.
Зато сразу же в дальнем конце аллеи замаячил другой.
«Это что ж мне теперь, полчаса отбиваться? – ужаснулась Анька. – Ну нет, надо искать другое место… Может, вон там, у кустов, в тени?»
Да, темный пятачок рядом с теми кустами, где Элла встретилась со своим таинственным возлюбленным, вполне мог укрыть Аньку от радаров потенциальных охотников. Кроме того, оттуда была хорошо видна и полуосвещенная скамейка, что исключало опасность разминуться с вернувшейся подругой. Анька решительно пересекла аллею и, добравшись до кустов, спряталась в их густой тени.
Она настолько не сомневалась, что Элла давно уже находится в отдельном дворце своего принца, что не сразу поняла природу звуков, доносящихся из-под куста, буквально в трех метрах от нее. Захлебывающиеся, низкие, зародившиеся в нутряной тьме чьего-то пылающего вожделением живота, они горячей лавой выплескивались в жадную влажную ночь, по дороге сметая и унося с собой хрипы перехваченной судорогой гортани, лепет рта, слезы глаз, слюну языка. Эти стоны больше походили на рычание и следовали мерному пульсирующему ритму невидимых, но ясно ощутимых движений. Они подчиняли себе его, убыстряя и замедляя по воле своей прихоти, своей похоти, так что непонятно было, что следует за чем: стоны за ритмом, или ритм за стонами.
Анька стояла, застыв в неподвижности и боясь пошевельнуться. Во рту у нее пересохло, колени ослабли, в висках набатом гремел все убыстряющийся пульс чужого наслаждения.
– Аа-ах! – послышался крик, переходящий в хрип, в судороги, сотрясающие, как показалось Аньке, саму землю под ногами.
И снова:
– Аа-ах!.. Аа-ах!..
«Если это вот прямо сейчас не кончится, я упаду, – подумала она. – Просто упаду. Вот на эту трясущуюся землю…»
Выкрики постепенно теряли в силе; последние скорее напоминали вздохи – хриплые, длинные, словно хватающиеся за языки отползающей лавы: удержать, не отпустить, не позволить уйти.
«Уйти… – ухватилась за эту мысль Анька. – Я ведь просто могла уйти. Я и сейчас могу. До скамейки всего-то каких-нибудь двадцать метров…»
– Ну, ты даешь… – послышался рядом приглушенный мужской шепот. – Такой бабы у меня сроду не было.
Смешок. Затем голос Эллы:
– И не будет.
Шуршание листьев, еще один смешок. Снова Элла, тихо, по-деловому:
– Как у тебя с этим? Десяти минут хватит? Если нет, то я пойду.
– Ненасытная… – прошелестел ответный шепот. – Вот ты какая… это ж надо…
Ноги сами принесли Аньку к скамейке и дальше, к выходу из парка. Ох, Элла, Элла. Прямо в кустах, у аллеи, никого не боясь и ничего не стыдясь… И ведь кричала, не сдерживаясь, даже не пытаясь приглушить рвущиеся наружу стоны. Вот это да… На углу усатый пожилой разносчик наливал из бурдюка молодое домашнее вино. Анька наскребла мелочи на стакан, выпила залпом.
Усач усмехнулся:
– Хорошо пошло? Э, да тебе, похоже, самое время хлебнуть. От своего идешь, а? У меня глаз наметанный, сразу видит, у кого где что растрепано. Все правильно, красавица. Сначала любовь, потом вино. Когда наоборот, хуже.
Анька вернулась к скамье как раз в тот момент, когда из куста, одергивая мятую юбку, выходила Элла, божий одуванчик. Подошла, поправила волосы, скользнула по Аньке взглядом, усмехнулась, достала пачку сигарет.
– Ну что, Анечка, покурим?
Задымили, помолчали.
– Мне это надо время от времени, – сказала Элла. – Не так часто, но надо. А если мне чего надо, я беру.
Ее голос еще хранил след той влажной нутряной хрипоты. Анька промолчала, глубоко затянулась. После выпитого стакана сигарета кружила голову.
– Да что ты так испугалась…
Анька пожала плечами:
– Я не испугалась, просто не ожидала. Думала, ты совсем другая.
– Ну вот, – улыбнулась Элла. – Ты думала, что я другая, а я и оказалась другая. Так? Значит, все в порядке.
– Нет, не в порядке.
– Не в порядке? – Элла откинулась на спинку скамьи, вздохнула. – Что же? Не стесняйся, спрашивай, сейчас можно.
– Зачем ты так это устроила… с Петей? Странно как-то.
Элла погасила сигарету и достала новую.
– Я знаю, что странно. Ну и что? За «странно» в тюрьму не сажают. Пойми, тут такая штука: либо – либо. Либо ты заботишься о том, чтобы не выглядеть странно, а это, подруга, забота на всю жизнь. Начинаешь ее в младшей группе детского сада и заканчиваешь на смертном одре. Бывает, человек почти совсем уже помер, а в голове у него только эта забота – чтоб странным не выглядеть. Либо другой вариант: наплевать, странно или не странно, и жить, как считаешь нужным. Такой вот выбор.
– И ты, значит, наплевала…
– Ага. И тебе еще не поздно.
– Что не поздно? – не поняла Анька. – Сделать из Павлика Петю? Чтобы носил за меня паспорт и выдавал деньги на завтраки?
Элла рассмеялась. Похоже, ее превосходного настроения нельзя было испортить никакими нападками.
– Выбирать не поздно. А что касается Петьки, то это ерунда. Он занимается тем, что ему нравится. Играет во взрослого человека… – Элла заговорщицки наклонилась к Анькиному плечу: – Раскрою тебе секрет, подруга: с теми делами, которые большинство «нестранных» людей считают взрослыми, справится и восьмилетний ребенок. И Петька тому пример… – она презрительно фыркнула: – купить-продать, поторговаться-объегорить, устроиться-договориться… – разве вокруг этого крутится настоящая жизнь? Неужели ты действительно так думаешь? Неужели ты действительно уверена, что хочешь до самой смерти заниматься этими детскими играми для восьмилеток?
– Нет, – твердо сказала Анька. – Не уверена. Вернее, уверена, что не хочу.
– Ну, тогда и живи, как хочешь!
– Но как? Что значит «как хочешь»?
– Тьфу! Снова-здорово! – с досадой сказала Элла. – Я ж тебе говорю: выбирай. Сама выбирай. Вот мужиков у тебя сколько было?
– Немного.
– Немного – тоже число, – усмехнулась Элла. – И кто кого выбирал: они тебя или ты их? Кто начинал?
Анька задумалась. Действительно, как-то так выходило, что всегда выбирали ее. Они выбирали, она соглашалась. Ну и что?
– Вот то-то и оно, – Элла похлопала ее по плечу и поднялась со скамейки. – Выбор, Анечка, это свобода. Нет выбора – нет свободы. А свобода – это жизнь. Жизнь, которая дается один раз, и так далее… А остальное, Анечка, – детские игры, аккурат для Петьки, промежуток между выборами. Пойдем, дети ждут.
На обратной дороге молчали, но уже на подходе к «Петропавловской крепости» Элла повернулась к Аньке:
– Ты только не думай, что я Петьку использую. Он скоро наиграется. Еще годик-другой, и надоест. Это похоже на прививку. Зато парень поймет, что к чему, причем поймет намного раньше, чем я. А пока пусть.
– Что так долго? – недовольно сказал Павлик, когда они вошли.
Петя тоже укоризненно покачал головой:
– Вот и отпускай вас.
Элла безмятежно улыбнулась:
– Это я виновата. Чуть не потерялась. Хорошо, тетя Аня меня нашла. Уж кто-то, а тетя Аня дорогу знает. Правда, Анечка?
