Текст книги "Те, кто старше нас"
Автор книги: Алексей Барон
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Мы синхронно повернулись. На нас смеющимися глазами смотрела Мод. Была она в халатике. Домашнем таком, чуть ли не с заплатками.
– Вполне. – сказал Круклис и галантно прикрылся руками.
– Сергея пригласим?
– Отчего нет? Говорю же – смышленый мальчонка.
Я почуял приближение еще одного контрастного душа, но отказаться не смог. Тогда еще не знал способов убийства собственных надежд. Близость Мод обволакивала.
И вот, пугая встречных, мы отправились – я в пижаме. Мод – в халате, а Круклис – в белых носках, быстро ставших знаменитыми. Беда в том, что время суток на космической станции условно. Иначе говоря, в любой час и в любом месте вы кого-нибудь да найдете. Причем чем менее подходящее место, тем выше вероятность.
Народ по дороге попадался разный. Беатрис и бровью не повела, Кшиштоф ограничился задумчивым кивком, а вот младотюрки разные…
Где только заводится юность, там исчезает благочестие, давно подмечено. Слышались прысканье, шепотки, долетали отдельные определения вроде «светлого следа в науке» и «чистого разума в голом виде». Часто упоминали великого Архимеда, а также платье некоего короля. В общем, морально-психологический климат экипажа заметно улучшился. Больше, чем от пилюль Зары.
Тернистый путь несколько протрезвил героя, но он мастерски сохранял невозмутимость. Старательно поддерживал беседу о стохастических процессах в квантовой механике, предупредительно поддерживал даму под локоток, дружески приветствовал прохожих, а при необходимости даже беззаботно улыбался. Лишь прибыв на место, попросил простыню, в кою и завернулся. И стал похож на римского патриция в римских же банях.
– Да, пустовато у вас тут, – сказал он хозяйке с большим глубокомыслием.
Действительно, жилище Мод поражало аскетизмом. Стандартный куб пространства с ребром в двадцать семь метров, полагающийся каждому человеку на Гравитоне, тщились заполнить стол, диван да три кресла.
Большую часть пола занимало круглое окно, прорубленное в космос. В нем переливались россыпи звезд. Где-то в районе Крабовидной туманности над бездной парила то ли низкая кровать, то ли высокий тюфяк с постельными принадлежностями. Поодаль висел одинокий куст роз, к которому протянулась трубка для полива. Если не считать гравистата, этим и ограничивалась обстановка.
Нависшие над головой кубометры придавали каюте вид колодца, в ней гуляло эхо. А ведь в компартменте можно соорудить никак не меньше восьми этажей! У меня мелькнула мысль, что надолго так не устраиваются самые неприхотливые из мужчин, анахореты из анахоретов. Для женщины подобное равнодушие к быту не просто удивительно, оно необъяснимо.
Но каждый человек интересен как раз странностями. А уж этого у Мод хватало. Один фокус с ухомахом чего стоил. После Феликситура я долго к ней не подходил. Не то чтобы внял предостережению, оно как-то мало меня задело, – подумаешь, переживания любовные, не мальчик уже, – а по причине невольного трепета. Чувствовал себя в ее присутствии ничуть не менее обнаженным, чем Круклис в описываемом случае.
Но сколь ни трясись, обратить чувства вспять невозможно. Раз возникнув, они принимаются душить порядочного человека без всякой устали и сострадания. Бороться с ними так же бесполезно, как и с боа-констриктором. Хотел я того или нет, зараза проникла, монета висела в воздухе. Мне оставалось со сладким замиранием ждать, что выпадет – орел, решка. Ждать, что решит Мод.
Мод решила сварить кофе. На столе появились грейпфруты, сандвичи, бутылка коллекционного «Георгия Великыя Армения». Я уже успел подметить, что Мод не обременяла себя избытком вещей. Зато каждая из ее вещей это уж была вещь. Я даже боялся спросить, сколько лет коньяку. Он не мог не сработать, и сработал как надо.
Разговор завертелся. Сначала – ни о чем, потом – о том о сем, а затем, повинуясь тяжкой силе, свернул к Кроносу. Мод проявила к теме неподдельный интерес. Выяснилось, что их с Круклисом взгляды во многом совпадали, а с моими – не очень. Но меня это мало волновало.
Утонув в превосходном кресле, я любовался и помалкивал. Давно мне не бывало так хорошо, уютно, покойно. Я старался не думать о том, что приглашен вынужденно, как третье лицо в неловкой ситуации. Куда больше занимала причина, по которой Мод оказалась у моей каюты столь запросто одетая, что-то же это должно было значить. Но к определенному выводу так и не пришел. В случайность не верилось, а надеяться было страшно.
Хотя и это казалось не столь важным. Главное, что Мод находилась до безумности рядом, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно. Но время шло, подлое.
Незаметно появилась Лаура. Круклиса сообща одели в нечто среднее между буркой и купальным халатом.
– Поймал? – спросила Лаура.
– Шустрые они очень, – печально ответил птицелов.
При прощании Мод отвела взгляд. А у моей двери лежал птичий помет. Я злобно вызвал уборщика. И по причине особой безутешности никакой ответственности за собой не признаю.
Прискорбно, но человечество добилось совершенно неприличных успехов в парфюмерии. Неизмеримо больших, чем в гравифизике. Существуют духи, абсолютные по силе притяжения противоположного пола. Эффект столь могуч, что в будние дни правила хорошего тона запрещают ими пользоваться, а двери служебных помещений автоматически захлопываются перед благоухающими субъектами. Но это – в будни. Зато уж в праздник-то!
Ароматы заполнили Хрустальный зал до самого купола. Запахи плыли, струились, сложно переплетались, дурманили головы, красили щеки, сжимали внутренние органы.
– Нет, – простонала роковая красавица Зара, – больше не могу. Умоляю, включите аварийную вентиляцию!
Когда общественное сознание слегка восстановилось, а обоняние несколько притупилось, сразу усилилась нагрузка на зрение. Кружева, рюши, вуаль на трепетной плоти, переливчатые краски тканей, проблески драгоценных металлов, игра самоцветов с двунадесяти планет, химической белизны пластроны, матово открытые плечи, пенные жабо до подбородка, шарфики, более легкие, чем воздух, те самые шарфики, которые нельзя выпускать из рук, иначе они всплывают к потолку, роятся, забивают решетки воздуховодов, – все это кружилось, образовывало самые неожиданные сочетания, поскольку встречались костюмы всех эпох, включая еще не наступившие.
Спорить невозможно, общественную потребность Сумитомо угадал. Недавние исследователи Виктима, Кроноса и Феликситура с превеликой готовностью вернулись в детство.
Рединготы беседовали с хитонами, мини-юбки вальсировали с камзолами, монументальная чалма раскланивалась с башнеобразным париком и крохотной кепой. Никого сейчас это не удивляет – робот-модельер общедоступен, а искусство создания личного образа преподают со школы первой ступени.
Причем, кроме выбора одежды и макияжа, человек волен менять рост, тип телосложения, пол, не говоря уж о таких мелочах, как цвет кожи, волос или радужной оболочки, тут дело доходит до злоупотреблений. Встречаются фиолетовые полублондины, например, и есть красноглазые женщины, умеющие такое ценить. Но те и другие как-то не приживались на затерянной в безбрежных далях станции.
Вкусы, как известно, отражают характеры, а от словечка «Кронос» веет серьезным. Визит к нему означает разлуку с полной удовольствий земной жизнью почитай на сотню лет. Срок немалый, даже при нынешнем библейском долголетии. Поэтому на Гравитоне, если не считать горстки сумасшедших романтиков, подобрались люди особого склада. Изрядно пожившие, заскучавшие, даже пресытившиеся, потому потянувшиеся к свежей тайне.
Конечно, каждый из нас был своеобразен, но и в чем-то похож на остальных. Разброс вкусов не мог оказаться большим, Кронос отсек крайности. Экипаж станции состоял из умных и приятных людей, красивых преимущественно в классическом понимании слова.
Это давало повод одному насмешнику, не буду приводить его имени, обвинять общество в «раболепии перед эстетикой рабовладения» и называть вкусы большинства лиофилизированными, то есть подвергшимися вакуумной сушке.
Сам же насмешник считал индивидуальность важнее соответствия канонам и принципиально не менял облика, отказываясь избавиться даже от природной плеши. Не буду приводить его имени.
Взбегая по ступенькам, я поклялся не разыскивать Мод. И в меру сил танцевал, в меру способностей шутил, вдыхал ароматы, пробовал терпкие вина. Топил себя в блесткой атмосфере праздника.
Но с собой я хитрил, точно зная, что долго не вытяну. И вскоре начал ее высматривать, сначала – украдкой, поверх бокала, затем – вполне откровенно, чуть ли не озираясь.
Пришла Оксана. Она выглядела отдохнувшей, но держалась не вполне уверенно. Галантные кавалеры наперебой бросились ее развлекать.
– Пригласи, – строго сказала Зара.
Я попробовал увильнуть:
– Там и без меня очередь.
– Делай, что говорят.
Зару нельзя назвать умной. Она мудрая. И подозреваю, что от рождения. Вообще ей лучше не сопротивляться, только хуже будет.
Выпал медленный танец.
– Оксана?
– Да, Серж, да.
Мне нравились ее голос, фигура, ее грусть, нежные прикосновения и, конечно же, ее духи. Было странно, что у такой привлекательной дамы все еще не появился избранник. Так размышлял я, танцуя. Но как ни приятны объятия, время от времени нужно что-то говорить. В противном случае нетрудно упасть в глазах.
– Признаться, сначала я не поверил в Сумитомову затею, – сказал я. – А у него все получается хорошо.
– Кроме прыжков в воду, – улыбнулась Оксана.
Она повернула пушистую головку.
– Да, очень мило. На поверхности.
– А в глубине?
– В глубине? В глубине нас лихорадит.
Меня поразило, что столь молодая женщина, считанные недели пробывшая среди нас, так точно понимает ситуацию.
– Ничего, пройдет, – бодро сказал я. – Не думал, что Сумитомо такой психолог.
– Сумитомо? Серж, ты всегда будешь видеть его таким, каким он захочет выглядеть.
– Демон, что ли?
– Нет, грамотный губернатор.
– Тогда я – зеленый мальчик.
Оксана улыбнулась:
– В чем-то – да. Но в тебе дремлет другая сила.
– Другая?
Оксана неожиданно расстроилась:
– Кошмарное слово…
– Что ты хочешь сказать? – не понял я.
– Пустяки, оставим это. Скажи, у тебя бывал К-инсайт?
– Пренепременно.
– И ты так спокойно об этом говоришь?
– Приходится. Впрочем, как следует мне еще не перепало. Так, уроки естествознания. Я слышал, ты перевоплотилась в героиню феодальной войны?
– Да. Ее сожгли на костре.
– Вот как…
– Неужели люди были такими? Удивительно.
– Для меня удивительно, что люди перестали быть такими, – сказал я. И мрачно добавил: – Не все, конечно.
Оксана снова улыбнулась:
– Не переживай. Все у тебя будет в порядке. Некоторое время.
– Спасибо.
– За что?
– Ты так дружески это сказала.
– Тебе не хватает дружбы?
– А кому ее хватает?
– Это верно. Серж, среди твоих предков много славян?
– Попадались настойчиво.
– Забавно. Я это чувствую.
– Что?
– Это. Серж, ты мог бы меня поцеловать?
– ЭТО мое любимое занятие, – сказал я, смеясь.
И поцеловал ее в ушко. Какой может быть бал без ЭТОГО?
– Ах нет, не то, не то. Другая…
С неожиданной силой она оттолкнула меня, и убежала, порывистая. Я даже не успел сгруппироваться.
– Мастодонт, – сказала Зара. – Робот с отключенными датчиками.
– Вовсе нет, – возразил я со всем возможным достоинством. – Ногтю $ар1еш я. Человек Мудрый.
– Был бы лучше Homo habilis, прямоходящий! Человеком Умелым. Кто же начинает сразу с эрогенных зон?!
И она перечеркнула меня взглядом разгневанной цыганки. Где-то на уровне пояса.
Интересно, с каких еще зон должен начинать мужчина? У женщин столько ахиллесовых пяток… Живучий все же парень Абдид.
Тут мелькнула наконец Мод. В открытом вечернем платье, с классической прической начала девятнадцатого столетия. Она опиралась на мощную длань вездесущего Круклиса.
Великий ученый горячо ее в чем-то убеждал. На этот раз он тоже был в белом, но не только в носках. Когда хотел, умел предстать импозантно. И смокинг сидит прекрасно, и осанка откуда-то появляется, вот только гвоздика в петлице придавала его виду несколько мелодраматический оттенок. На мой пристрастный взгляд, конечно.
Не прерывая беседы, эта оч-чень приличная пара скрылась за колонной дорического ордера. А я, как выражаются фехтовальщики, получил укол. Так себе, мелкий уколишко.
– Ты меня слушаешь или нет?!
– Да-да. И очень почтительно.
– Тогда говори!
– Какой у меня может быть ответ… – промямлил я с умным лицом.
Но Зару это устроило.
– Уже лучше. Нечто похожее на речь мужчины. Ничего тебя не убудет. Слишком уж ты здоров.
– Это как посмотреть.
– Не юли, сапиенс. У каждого есть долг перед ближним.
Возмутительно, сколько хлопот доставляет человеку покладистый характер.
– Итак? – наседала Зара.
– Сдаюсь.
– Да ты не мне, не мне сдавайся, мученик.
– Понятное дело. Чай, не самоубийца.
– Ты? Да ни в коем случае. Стой! Куда?
Она поймала меня за фалды.
– Ох! Что еще?
– А где энтузиазм? – не унималась несносная. – Не вижу энтузиазму.
– Зарочка, – взмолился я, – аппетит приходит во время еды, насколько я знаю гастроэнтерологию.
– Большой аппетит?
– Ох!
– Так я и думала. Шляпа ты, Серж.
– В каком смысле?
Зара фыркнула:
– В смысле головного убора.
А во время еды напротив меня оказалась Мод. Я с изумлением заметил, что она краснеет. Возможно, мой одеколон понравился.
– На тупиц рассчитано, – бубнил Круклис, развешивая на себе салфетку, белую и необъятную, что зимнее поле. – Серж, ты зябликов видел?
– Да.
Наш птицелов даже вазу переставил. Чтоб лучше меня видеть.
– Когда?
– Лет шестьдесят назад. Впрочем, нет, шестьдесят пять. Круклис откинулся на спинку стула и высокомерно поправил салфетку.
– Если опять встретишь, будь добр, не спеши вызывать уборщика.
Я перестал жевать.
– Откуда знаешь?
– От уборщика, откуда еще. Мод, видите ли, этот сапиенс наткнулся на материальные следы зябликов и не придумал ничего лучшего, как их уничтожить. Гигиенист!
– Серж, в самом деле? – удивилась Мод.
– В ту ночь я мог ошибиться… – мстительно начал я.
И Мод вновь порозовела.
– …но арбайтер? Не понимаю.
– Ничего, голубчик, – добродушно молвил Круклис. – Какие твои годы.
Я вспыхнул. Довел все же добрый Парамон. И как его Мод переносит?
– Годы? – переспросил я. – Видимо, недостаточные. Самодовольство не выработалось.
Кажется, Мод испугалась, что мы поссоримся. Но Круклис не обиделся. Вместо этого печально глянул в блюдо с миногами. Ему явно стало жалко искусственных рыб, покорно ожидавших поедания.
– Считаешь меня одержимым?
Я остро ощутил себя младшим, но продолжал дерзить:
– Как раз в этом ничего плохого не вижу.
– И правильно, юноша. Одержимые страшны в эпоху дикости. Сейчас они опасны разве что сами себе, а вот истину прозревают раньше.
– Все?
– Нет, разумеется. Но дяде Парамону можешь верить смело.
– Допустим. И в чем истина, дядюшка?
Круклис театрально оглянулся и прошептал:
– Истина в подсказке.
– Невероятное появление зябликов должно подтолкнуть к невероятным выводам?
Круклис повернулся к Мод:
– Нет, он явно подает надежды, этот бойскаут.
– Смышленый мальчонка? – усмехнулась Мод.
Она уже успела спрятаться в раковину. Только внимательные усики оставила.
– Вот-вот, – согласился Круклис. – Помните, кто его открыл?
Я только вздохнул, а Мод покачала головой:
– Вы строите заключения на зыбкой почве, Парамон.
– На моей стороне опыт, интуиция и зяблики. Разве у вас не бывало ситуации, когда вы ставили эксперимент за экспериментом, шаг за шагом продвигались к далекой цели, но уже твердо зная, какая она будет, истина? В общих чертах, естественно.
– Да, такое происходило. Тоже в общих чертах.
– Разве в этом случае нудное накопление фактов не является данью традиции, правилам игры?
– Является.
– Нельзя ли тогда пренебречь недостающими звеньями? Прыгнуть прямо на качающуюся трапецию?
– А как избежать самообмана?
– Опыт, интуиция. То, что не поддается количественному измерению. И зяблики.
– Все же, кроме вас, их никто не видел.
– А помет?
– Мало ли шутников на Гравитоне.
– Шутников? – зловеще переспросил Круклис. – Шутников, значит. Я это выясню.
После шести танцев не грех и дух перевести. Я забежал в боковую нишу и вдруг понял, что не все на свете плохо. У прозрачной стены сидела Мод. Звездное зрелище, несомненно, ее притягивало.
Здесь, в закутке, тихо звучала своя, отдельная музыка. Музыка, которую я раньше не знал. В ней слышался дождь. При моем появлении он смолк.
– Не помешал? – агрессивно спросил я.
– Скорее напугали, – сказала Мод, подбирая веер.
– Как так? Вы же умеете предвидеть.
– Не всегда. И поверьте, приятного в этом мало.
– Странное что-то, – недоуменно сказал я.
– Возможно.
После этого холодного слова, несомненно, следовало уйти. Но во мне бурлила смесь бразильской румбы с ямайским ромом. Плохая эта смесь делает человека толстокожим.
– Вы говорили, что я могу помешать достижению вашей цели. Можно узнать, в чем она заключается?
– Хорошо, – помедлив, сказала Мод. – Меня влечет Кронос.
Признаюсь, я ожидал чего-то более оригинального. Кого на Гравитоне не увлекал Кронос? Меня разобрал смех.
– Только и всего? Не понимаю, как я могу помешать процессу познания.
Мод как-то вся подобралась на своем диванчике.
– Сергей, дерзость вам идет, желчность – нет. Извините за назидание.
При таком повороте славянские предки рекомендуют охолонуться. Я прижал горячий лоб к окну. Там, за слоистым стеклотитаном, начиналась бездна. Бездна пространства, которому нет предела, как и безумию, бездна подвижной вечности, с – которой мы не знаем, что делать. Так же, как и с любовью.
Движение станции не ощущалось. Гравитон висел среди немыслимого множества звезд, одна из которых все еще немного выделялась яркостью, – покинутый Виктим. Такой близкий отвергнутому Сержу. Мне вдруг захотелось, чтобы очередной звездолет нас не нашел. Чтоб Земля вообще нас потеряла. Тогда, через много лет, Мод все же будет моей. По теории вероятности.
Краем глаза я заметил, что она поднялась с банкетки.
– А! Пришло время гипноза?
– Простите. В прошлый раз я только хотела помочь. Меня порадовало, что она хоть помнит тот прошлый раз.
– Благодарю. От всей души и тела.
– Почему вы не хотите избавиться от… этого?
– Проглотить пилюлю и смотреть на вас рыбьими глазами?
– Зачем так? Это не лучший способ, вы знаете. Зара…
– Знаю, снежная моя королева. Но не воспользуюсь.
– Почему?
– Потому что вы этого не хотите, – сказал я, не узнавая себя.
– Что-что?
– Вы. Этого. Не хотите, – более уверенно повторил я.
– Сегодня вы напористы.
– У меня есть основания.
– Любопытно.
И тут Сержа Рыкоффа понесло.
– Вы видите меня во снах. Нормальных, цветных снах. Особенно после мимолетной встречи у реки. И вчера вы шли ко мне. Если бы не Парамон со своими зябликами…
Я застал ее врасплох. Первый и, насколько помню, последний раз. Стараясь не выдать себя задержкой, Мод явно поспешила с ответом.
– Я недооценила вас… То, что вы сказали, – всего лишь догадка.
Чему-чему, а логическому мышлению занятия гравифизикой учат отменно. Первая часть фразы никак не вязалась со второй. Я едва не рассмеялся еще раз. Уж не знаю, какое у меня было лицо. Мод все поняла.
– Что ж, подсознательные реакции угадать можно, это вопрос ума. А вот стоит ли этим пользоваться – вопрос этики. Еще раз извините.
– Да Мод же! Погодите. Мы оба хотим одного. Препятствует какая-то абстрактная идея. Идея нехорошая, если она мучает двух хороших людей. Бросьте вы ее!
– Сережа, дело не в идее. Я не хочу, чтобы мы мучились еще больше, хотя и по-другому, понимаете?
– Перемена рода мучений есть отдых.
Она снисходительно рассмеялась:
– Каламбуры не всегда есть довод.
– Если чувствам мешает разум, его нужно обезвредить путем запутывания, – цинично сообщил я.
И перестарался. Мод поморщилась, отвернулась, явно собираясь уйти. Но медлила, медлила. Я смотрел на нее, и во мне вскипало древнее бешенство. Вот, стоит здесь, изящная, с высокой прической, так подчеркивающей изгиб шеи, неотразимый для истинного самурая… Гордая голова вполоборота, нервный вырез ноздри… Белые плечи без признаков загара…
Для кого все? Бесплодный цветок, штамбовая роза. У меня не оставалось сомнений в том, что ее влечет не только Кронос. Ее влечет ко мне. Ко мне, а не к какому-то Круклису, им она только прикрывалась. Но сколько можно! Так не должно быть в природе. Наступал час зверя. Час, когда мужчина должен показать, кто в доме хозяин.
Юноши! Природа с нами заодно, не сомневайтесь. Слабый пол не может устоять, нужно только завестись как следует. Подавить мощью чувства. И не отступать. Истинно вам сообщаю, верьте моему опыту.
– Стой, умная! – свирепо приказал я.
Мод испуганно замерла. Тогда я схватил ее и поцеловал. Раз, другой, третий. В шею, душистые волосы, незащищенно вздрагивающую спину. У женщин столько ахиллесовых пяток!
Но потом отскочил. Трусливо-трусливо, ожидая самых скверных последствий. Весь пыл-жар мгновенно испарился. Скажи она тогда какой-нибудь «брысь», я бы и поплелся повесив хвост, с самооценкой павиана. Как ни странно, этого не произошло. Случилось то, чего я никак не ожидал.
Мод медленно обернулась. В ее глазищах плескалось целое море смеха.
– Что, страшно, мудрейший? А вот взгрею!
Я сел на диван. Потом вскочил и бросился к ней. Но был мягко остановлен руками в длинных бальных перчатках.
– Будут инсайты.
– Ой, умру от страха!
– Изнуряющие.
– Мне эти инсайты… Что касается изнурения – это остроумно. Мод, милая, не могу я без тебя, такое вот приключилось. Банально, правда?
– Нет, нет, продолжайте. Только пальцы не раздавите, хорошо?
Я выпустил пальцы, но схватил ее всю, как зяблика. Вдруг передумает?
– Серж… – пискнула Мод.
– Что?
– Я не смогу быть с тобой… долго.
– А вот это мы посмотрим!
Помню, все смущенно расступались.
– Кого обнимаешь, дальтоник?! – прошипела Зара.
– Не знаю, – искренне сказал я. – И это чревато.
– Как? Уже?!
Больше она слов не нашла. Я бы и сам расстроился от такого непостоянства, вероломства, коварства, лжи, вероломства, подлости и несдержанности. Цена моих клятв превращалась в ноль, репутация гибла самым плачевным образом. Но меня это не трогало.
Волновало другое – переходы. На станции Гравитон-4 и без того очень длинные переходы, а в тот раз по бесконечности они просто сравнялись со знаменитым кольцом Мёбиуса.
Пару раз мы упали – на эскалаторе и, кажется, в агрегатном отсеке. Как нас туда занесло, не могу сказать. Помню запертый люк «Туарега», извиняющийся голос Джекила. А еще – Майкла, камердинера Мод. Он шел за нами, деловито подбирал вещи хозяйки и поскрипывал. Неодобрительно так, по-стариковски.
– Слушай, – сказал я, – отстань. Будь человеком.
– Сам хочу, – неожиданно признался робот
– Что?! Молод еще.
Задыхаясь от поцелуев, мы наконец ввалились в мою каюту.
– Тебе помочь? – спросил я.
Мод развеселилась.
– Да что еще снимать-то?
– Как – что? Вот эта штука совершенно ни к чему. И вот эта.
Мод порозовела невероятно. Я так не умею.