Текст книги "Посох волхва"

Автор книги: Алексей Витаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 6

– Что ты мне все – правда да правда! Заладил одно и то же! – Аника сделал несколько жадных глотков из кувшина с ледяной водой. – Перебрал я вчера, парень… Ну да ладно. С кем не бывает? Я тебе так скажу: правда, она – девка стыдливая и всегда прячется под покрывало. Ты убил двух саков. В лучшем случае тебя ждет виселица, в худшем – вырвут раскаленными щипцами твое мужское хозяйство и посадят на кол, на котором ты будешь издыхать несколько дней. Нужно очень много свидетельств, чтобы доказать в княжеском суде, что эту… как ее там?.. Чаяну действительно пытались изнасиловать. Это – во-первых. Во-вторых, с чего ты решил, что сама девушка захочет сказать правду?.. И причин тут несколько. Девушке, может быть, самой стыдно. И, безусловно, есть страх перед саками! Они здесь на особом положении, потому как князь в них видит потенциальных героев, способных хорошо надрать задницу норманнам. Ну здесь я имею в виду ситуацию с норманнами. Сакам ничего не светит. Скорее всего, разбегутся, едва завидев их дрессированных псов. Но пока дело до настоящей драки не дошло, саки в фаворе, понимаешь?.. Ни ногтя ты не понимаешь! Зачем тебе вообще понадобилось их убивать?.. С какого олова ты вмешался?.. Саки каждый день кого-то побивают и насилуют.

– Я не хотел убивать! – Ишута шумно вдохнул. – Так само вышло. Руки стали делать все сами…

– Этим и отличается невежа от бойца, что у одного руки и ноги сами по себе, а голова вообще не пойми, не разбери. А у другого все подчинено разуму и воле.

– Я за этим и шел к тебе!

– За этим он шел… Какого пня я вообще тут с тобой языком молочу?! Отдыхал бы себе сейчас на постоялом дворе и в ус не дул…

Мастер и ученик сидели на лесной поляне, привалившись спинами к обгорелому стволу некогда исполинского вяза. Когда Аника понял, что произошло, хмель вихрем выметнулся у него из головы. Схватив все свои нехитрые вещи, он приказал Ишуте следовать за ним. Ругая мальчишку и проклиная на чем свет себя, старый воин скорым шагом направился к городским воротам, понимая, что еще немного, и убийцу начнут искать. Они оказались на выходе из города, опережая весть о случившемся преступлении буквально на несколько минут. Сонная стража, ничего не подозревая, выпустила их. Двух спешно удалявшихся к лесу мужчин еще можно было видеть с одной из башен, в то время как городские ворота уже захлопнулись намертво.

– А как бы ты поступил на моем месте? – Ишута задрал голову и стал разглядывать оливковый загар облаков.

– Прошел бы мимо! – Аника выплюнул измочаленную во рту травинку.

– Прошел бы?!..

– Ну, уж точно не стал бы убивать! Врезал бы хорошенько, да и хватит…

– Нет, а что бы ты сделал на моем месте, находясь в том же возрасте, что и я?

– В твоем возрасте я бы… – начал Аника, но Ишута перебил:

– Ты ведь уже убивал?

– Да, потому как не был еще… да никем я вообще еще не был!

– А я кем-то сейчас есть?..

– Вот о чем послушай… – Аника с тонким скрипом вытянул новый стебелек из травинки и прикусил за белый кончик. – Вполне возможно, что существуют разные жизни. Одна – здесь, на земле! Другая – там, где растут молодильные яблоки. У иных народов человеческий дух блуждает в разных формах. Сегодня – цветок, завтра – собака, потом – человек и так далее. Но не нам с тобой сейчас об этом думать. Пусть об этом рассуждают волхвы всяческих религий и верований. А задача в сути очень простая, с одной стороны, и невероятно сложная – с другой. Нужно с пользой прожить одну-единственную жизнь и достойно встретить одну-единственную смерть. – Аника снова сделал большой глоток из кувшина с родниковой водой. – Был где-то двор с одной разлапистой елью и двумя стройными липами. И старый дом. Ты спросишь, к чему все это? Что проку от этого дома? И впрямь, какой прок от него, если он не может ни укрыть меня, ни обогреть, ибо на путях моих странствий он только греза!..

Но он где-то еще существует, а это не так уж и мало порой. Особенно в ночи я ощущаю его достоверность. И вот я уже не безымянное тело, выброшенное на чужбину, я вновь обретаю себя – память моя полна запахами, звуками, прохладой его сеней, голосами близких мне людей. Даже трель сверчка доносится до меня!

Для чего нам нужны все эти бесчисленные приметы? А чтобы вновь осознать самих себя, чтобы понять, откуда, из каких утрат рождается в чужбинной ночи глубокое одиночество. И однажды меня посетила прозрачная, как эта вода в кувшине, мысль: начинать нужно не с техники. Чтобы стать великим бойцом, начинать нужно с образа, который ты защищаешь и отстаиваешь. Только в этом случае можно рассчитывать на незримую помощь, приходящую словно из ниоткуда, словно кто-то наблюдает за твоими усилиями, борьбой и, наконец, протягивает руку помощи. Со мной это случалось многократно. Где бы я ни был, против кого бы ни выходил с оружием в руках, какие бы идеалы и интересы ни отстаивал, я всегда остро ощущал, что дерусь за образ дома, в котором мне суждено было родиться. Дерусь за ту утрату, которая сделала меня человеком!..

* * *

Почай очнулся и с трудом разлепил тяжелые веки. Какого-то идола он не послушался, того маленького человека из леса, убившего огромного норманна. Зачем нужно было снова прыгать в долбленку и лезть на явную погибель? Что стало с его другом Вокшей?..

Густая осока, растущая от уреза в воду, спрятала его от неприятельских глаз. Он хорошо помнил только начало боя, когда они едва успели приблизиться к корме одного из драккаров. А дальше – все как в тумане. После первого удара, полученного багром, Почай еще пытался продолжать драку, но потом – ухмыляющееся лицо рыжебородого норманна и молот, который вначале, взметнувшись вверх, расколол солнечный диск на бесчисленные брызги, а затем стремительно полетел вниз, на голову Почая, прикрытую дедовским костяным шлемом. Раздался треск, и из глаз кривича полетели бесконечные золотые брызги. Однако холодная днепровская вода не дала полностью провалиться во тьму.

Почай греб к берегу, ухватившись за обломок своей долбленки, борясь с тем, чтобы не потерять сознания. Уже у самой кромки берега силы окончательно покинули молодого кривича. Он замер без памяти, наполовину вывалившись из воды, головой упираясь в кусты ивняка, а ногами – в воде.

Дома каждая травинка помогает. Молодая осока наклонилась и укрыла его от беспощадных глаз неприятеля.

Почай перевернулся на спину. Это движение стоило ему очень дорого: голова едва не лопнула от боли. Какое-то время кривич лежал неподвижно, закрыв глаза. Острые солнечные лучи проходили сквозь веки, постепенно наполняя покореженное сознание светом и жизнью. Когда Почай почувствовал, что можно снова попробовать, ухватился за небольшой ствол ивы и стал медленно подтягивать тело. Сесть удалось через минуту, хотя и не без огромного труда, и в сопровождении разноцветных, плавающих перед глазами кругов. Несколько глубоких вдохов, рука перехватывает ствол выше – и вот уже тело, пошатываясь, стоит на ногах. Теперь самое главное – не рухнуть. На второй подъем может не хватить сил.

Он подобрал с земли увесистый бадог[13]13
  Бадог – посох, толстая палка.


[Закрыть] и, опираясь на него, побрел вдоль берега, с огромным трудом сохраняя равновесие, цепляясь свободной рукой то за стволы ив, то за высоколобый берег, то просто за воздух.

Почай шел драться и хотел умереть так же, как большая часть его близких и родных. Через сотню шагов открылись плес и пологая песчаная отмель. Два десятка сородичей, крепко связанные по рукам и между собой, сидели в кругу, а вокруг деловито расхаживали норманны, обирая убитых и добивая раненых. На высоком кострище лежал человек, приготовленный к последней дороге. Почай только успел горько подумать о том, что враг поплатился всего лишь одним убитым, как тут же к нему подошли, ударили чем-то в область шеи, поставили на колени. Темно-красная пелена киселем встала перед глазами, и кривич рухнул лицом в песок. Он слышал над собой и словно издалека чужую речь, состоящую сплошь из жестких, занозистых звуков; скрип бортов и уключин, шаги, шаги, то быстрые и легкие, то тяжелые и глубокие, еще слышал шум родного леса, стоны раненых и неспешный плеск днепровской воды. И вдруг – высокий, блеющий вскрик:

– Никса!

Почай повернулся на бок и приподнял голову.

Вдоль берега по самой кромке воды шла девушка. Подол сарафана на уровне щиколоток потемнел от влаги, светлые, с легкой рыжиной волосы распущены и падают на лицо, почти полностью его закрывая.

И снова этот визгливый вскрик:

– Никса!

Кричавший норманн хлопнул себя по ляжкам и пошел навстречу.

* * *

«…Жила-была одна резвая девушка, дочь вдовы. С утра уходила она в лес пасти козье стадо и, пока козы щипали траву, пряла лен. Раз, увлекаемая своим веселым и живым характером, принялась она плясать, подняв над головою руки. Это было в полдень. Вдруг – словно из земли выросла – явилась перед ней прекрасная дева в белой и тонкой, как паутина, одежде, с золотыми волосами до пояса и с венком из полевых цветов на голове. Она пригласила пастушку танцевать вместе. «Мне хочется тебя поучить!» – прибавила красавица, и обе пустились выказывать свое искусство под чудную музыку, которая неслась с древесных ветвей. То были звуки соловьев, жаворонков, малиновок и других певчих птиц. Ножки пляшущей лесной девы, как ноги эльфов, были так быстры и легки, что даже не мяли травы, а стан ее гнулся, будто ивовая ветка. Так плясали они от полудня до вечера. Когда лесная дева исчезла, пастушка хватилась за свою пряжу, но было уже очень поздно, она не успела закончить свой урок и воротилась домой крепко опечаленная. Надеясь завтра наверстать потерянное время, она скрыла от матери то, что с нею случилось. Но на следующий день явилась лесная дева, и они опять проплясали до самого вечера. По окончании танцев лесная дева заметила печаль своей подруги и помогла ее горю: взяла лен, обмотала вокруг березы, тотчас спряла его в тонкие нити и затем исчезла – будто ветром спахнуло! Эта пряжа имела чудесное свойство: сколько ни сматывали ее с веретена – запас ниток нимало не истощался. В третий раз лесная дева подарила пастушке березовые листья, которые потом превратились в золото…»

* * *

– Никса! Никса! – бормотал Эгиль Рыжая Шкура, жадно протягивая трясущиеся руки, идя навстречу девушке, словно вышедшей из воды.

* * *

«..А случается, что никсы, выказываясь из вод, поют чарующие песни, которым не в силах противиться ни один смертный. Когда раздадутся их звуки, странник бросается в воду, увлекаемый столь же обаянием их красоты, сколь и гармонией сладостного пения. Пловец спешит направить к ним свою ладью и также гибнет в бездне. По преданиям норманнов, никсы знают одиннадцать различных мелодий. Человек может слушать без опаски только первые десять, и то в значительном отдалении; но, когда никсы запоют одиннадцатую, ветхие старики и дети в люльках, больные и увечные, даже деревья – все пускаются в неудержимую пляску. Красота никс обольстительна, очи блестят, как небесные звезды, а рассыпанные по плечам кудри шелестят и звенят очаровательной музыкой. Как скоро человек заслышит музыку их кудрей, так впадает в непробудный сон…»

* * *

– Никса! – Эгиль рухнул на колени и поцеловал мокрый песок.

Раданка, словно не заметив стоявшего на коленях Эгиля, прошла мимо и остановилась напротив Хроальда. Изумленные неожиданным сюжетом, скандинавы замерли, побросав свою работу.

– Кто есть? – Хроальд задал вопрос, даже не пытаясь скрыть своего удивления.

– Невеста! – Раданка показала рукой в сторону Почая.

– О, невеста! На Русия хорошая невесты! А вот воин… мля, мля, мля! – херсир покривился.

– Это не воины! Воины потом придут! – Раданка твердо посмотрела в глаза норманну.

– Они никто не говорит по вашем языке! – Хроальд обвел жестом сгрудившихся сородичей. – А потому хочу тебе предложить быть со мной! Ты очень похожа на мой младший дочь! – Хроальд сипло засмеялся, и в этом смехе отчетливо послышались нотки циничной и покровительственной похоти.

– Я хочу быть с ним! – Раданка снова показала на Почая. – Если у тебя есть сердце, продай нас, как семью!

– Смелый девушка! – Хроальд поцокал языком и прищурился, явно о чем-то задумавшись. Наступила тягостная пауза. И все же чувство мести восторжествовало в сердце старого херсира. Быть отвергнутым пленницей – это уже чересчур. А брать силой не позволяли возраст и статус…

* * *

Норманны не дошли до лесного схрона, в котором укрывались бежавшие из Казии старики, женщины и дети, какую-то сотню шагов – стрела Ишуты и яд старухи Хары заставили непрошеных гостей ретироваться. Среди казийцев была и Раданка. Как только она поняла, что опасность миновала, девушка устремилась по следам викингов. Она сама плохо понимала, что делает. В голове лишь крутилось: Почай, Почай!..

– Не могу допустить, чтобы ради такой девушка не было спора меж мужчин! – Херсир погладил бороду. – Эгиль!

Рыжая Шкура, опомнившись, поднялся с колен.

– Тебе нравится эта девушка, Эгиль? – перешел херсир на норманнский.

– Отдай ее мне, Хроальд! Прошу тебя! А я, обещаю, сложу в твою честь такой хвалебный нид, каких еще не было от возникновения гигантов!..

– Нид – это хорошо, Эгиль! Но лучший нид в мою честь – это кровь, пролитая от меча. Ты получишь свой приз, добрый скальд, но его нужно еще заслужить. Девушка нравится не только тебе, но и мне, при этом она невеста вон того раненого руса, – Хроальд ткнул пальцем в сторону неподвижно лежащего Почая.

– Я убью его, конунг! – Эгиль потянул меч из ножен.

– Эгиль, ме-е-е, ме-е-е!.. Заколи его козлиными рожками и пропой над ним нид в честь валькирий! – Эйндриди высунулся из-за плеча Тормода.

Его передразнивание вызвало бурю восторга и взрывы хохота среди викингов.

– Ха-ха-ха, Эйндриди! Откуда у тебя такой талант?

– Убью-ю! – Эгиль чуть не задохнулся от негодования.

– Ты бы мог его убить, кабы он был твоим! Девушка подошла ко мне – значит, она моя. А руса я тоже возьму себе уже по праву херсира. Так что, Эгиль, здесь тебе не на что рассчитывать, – Хроальд замолчал, напряженно глядя в глаза Эгилю.

– Я не понимаю тебя, благородный Хроальд! – голос Рыжей Шкуры, без того дрожащий и высокий, еще больше возвысился и стал напоминать плачущего ребенка.

– Ну-ну!.. Мы ведь мужчины, Эгиль! Не нужно так волноваться. Мы все решим по справедливости! – Хроальд гулко сглотнул и тихо засмеялся.

– По справедливости?! – в блеющей интонации скальда промелькнул ветерок надежды.

– Только так. А потом ты всех удивишь своим скальдскапом! – Хроальд умышленно делал большие паузы между фразами. Ему нравилось нервозное волнение Рыжей Шкуры и томительное ожидание остальных.

– Говори быстрее, почтенный херсир! – Эгиль почти перешел на визг, вызвав прыгающий смех в толпе викингов.

– Ладно-ладно! Не буду никого больше томить! – Хроальд вскинул руку, но при этом снова взял долгую паузу. Наконец выдохнул: – Обещаю Эгилю, мужу мудрой Асгерд, что он возьмет себе эту девушку, но… – вновь пауза, – только после поединка вот с этим русом! – И рука херсира указала на Почая.

– Ты не можешь рисковать воином своей дружины, выставляя его против тралла! – запротестовал Эгиль. – И так уже погибли Халли и Эйнар, а Тормонду перерубили жилы на ногах!

– Чего ты боишься, храбрый мой хариуха, я не пойму? Рус ранен, к тому же у него затекли руки. Он и меча поднять не сможет, не говоря о том, чтобы противостоять такому ладному викингу! Заодно мы дадим шанс жениху понравившейся тебе девушки уйти в чертоги Одина и попасть на пир. Он ведь едва живой, но с дубиной в руке вышел один против нас. Давай останемся благородными и не будем возмущать асов! И еще, я хочу напомнить, что, пока эта девушка принадлежит мне, а значит, я могу требовать чего-то взамен. Так вот, я хочу увидеть, как умирает в поединке этот рус. Разве мое желание не справедливо? – последнюю фразу херсир адресовал всем своим боевым товарищам.

Одобрительный гул пробежал нетерпеливой волной по собравшимся.

Раданка, присев на корточки рядом с Почаем, гладила его по волосам. Они смотрели друг на друга, не обращая внимания на то, что происходило вокруг. Языковая преграда отгородила молодых людей от подготовительных шагов предстоящего ужаса.

– Тогда дай мне скорее убить его! – закричал Рыжая Шкура.

– Я не могу позволить тебе убить его, пока он связан! – покачал головой Хроальд. – Сиггурд, развяжи руса!

Не успел норманн разрезать путы на руках Почая, как Эгиль с обнаженным мечом ринулся на жертву. Его едва успели удержать.

– Нет, Эгиль, так дело не пойдет. Посмотри, сколько людей могло бы стать свидетелями твоей позорной победы! – Лицо Хроальда пошло алыми пятнами. – Пусть он встанет на ноги и возьмет выбранное оружие. – И, уже перейдя на славянский, херсир обратился к Почаю: – Я хотел бы видеть твой оружие! Мой даст тебе возможность остаться с твой девушка, но для того ты должен драться вот с этот воин! – Хроальд показал рукой на Эгиля.

Почай обвел спокойным взглядом норманнов, посмотрел на Раданку, заглянул в глубину ее синих глаз и молча показал рукой на топор, висевший на поясе Сиггурда.

– Рус выбрать топор! – Хроальд воздел указательный палец в небо. – Это неплохой выбор. Но разве рус может что-то топор?

– Избу срубить могу. А людей – еще не пробовал. – Почай поплевал на ладони.

– Харашо. Бери топор Сиггурд и попроси у него щит тоже! – херсир усмехнулся.

– Не нужен щит. Возьму вот это. – Кривич поднял с земли свою дубинку.

– Что ж, это уже вызвать интерес! – Херсир закивал головой. – Эгиль будет свой меч и щит выбрать. Я знаю, что гаварю.

– Ладно. Дальше можешь не гав-варить! – передразнил Почай Хроальда, и тому это не очень понравилось. Предводитель норманнов шагнул в сторону и резко взмахнул мечом между соперниками, что означало начало схватки.

Эгиль тут же ринулся вперед, делая ставку на то, что соперник еще не вполне оправился от пут, но неожиданно его меч нашел лишь пустоту, со свистом рассекая воздух. Почай успел сделать шаг в сторону, уклоняясь от разящего сверху вниз удара. Второй такой же удар он встретил, скрестив над головой дубинку и топор, затем тут же отбил колющий выпад.

Эгиль, не сумев разделаться с противником в первой же атаке, отступил на несколько шагов и вопросительно посмотрел на Хроальда. Во взгляде его явно читалось следующее: «Неужели ты позволишь убить меня?» На что старый херсир, все поняв по взгляду сородича, дважды кивнул.

Рыжую Шкуру прошиб ледяной пот. Он видел, что перед ним не великий соперник, а простой днепровский крестьянин, кое-как, с точки зрения настоящего бойца, державший в руках оружие. Но Эгиль также видел перед собой и спокойную ярость в глазах. Он понял, что этот бой может закончиться скверно и уж точно не будет легкой прогулкой.

Почай же действительно являл собой образец настоящего деревенского увальня, но только внешне. Сотский Вакура давно уже звал этого парня в свою дружину. На обязательных сборах сотский внимательно присматривался к молодежи и тех, кто выказывал способности к воинской науке, начинал готовить уже отдельно. Почай попал на заметку наблюдательного сотского. Дело было только за временем. Молодой человек пообещал Вакуре, что, как только женится, сразу станет дружинником…

А дальше заработала «мельница» Почая. Удар за ударом – то топором, то дубиной. Эгиль едва успевал отражать их щитом и мечом, уходить с уклоном то влево, то вправо. Хоть и не из лучших в этом слыл среди своих Рыжая Шкура, но все же викинг есть викинг. Вдобавок защищенный с ног до головы доспехами.

Однако Почаю удалось в одном из выпадов дотянуться дубиной до шлема соперника. Удар пришелся вскользь сверху вниз по ободу в области лба. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Эгиль зашатался и попятился. Шлем наехал на глаза, перекрывая зрение. Почаю нужно было сделать только завершающий удар топором. Но такой исход, а точнее неубедительная по времени схватка, не устраивал столпившихся норманнов. Раздался неодобрительный гул, и Хроальд, не дожидаясь, пока дело закончится не в пользу Эгиля, вскинул руку и крикнул: «Стой!» На Почая тут же накинулось несколько человек, повисли на руках, оттащили. Хроальд сделал лукавый поклон в сторону днепровского бойца.

– Мой просит сильный прощенья! Я заметил, что соперники находятся в неравных условиях. – Херсир кашлянул в кулак и продолжил на норвежском: – Тормонд, дай свой шлем этому воину!

Тормонд сухо засмеялся. Он понял, куда клонит херсир. Этот днепровский увалень просто зальется по́том в его шлеме. Викинг рывком сдернул с головы бронзовый колпак и, подойдя к Почаю, нахлобучил его русу. «Нахлобучил» – иначе не скажешь, тем самым изрядно развеселив зрителей этого спектакля. Растерявшийся Почай крутил головой во все стороны, а Рыжая Шкура уже бежал на него, но неожиданно споткнулся и полетел лицом в песок. Снова взрыв смеха – это Хроальд подставил «ножку».

– Нельзя так, Эгиль! Я снова спас твою честь! – херсир смеялся, обнажив кривые зубы.

Пристыженный Рыжая Шкура застыл на месте, дожидаясь, пока соперник изготовится к бою. Но Почаю никак не удавалось зафиксировать шлем так, чтобы он не мешал в борьбе. Наконец, Эгилю самому надоело это представление, напоминавшее скорее веселое посмешище, а не поединок без права на милость.

Викинг сдернул с головы свой шлем, давая понять, что противник тоже может отказаться от защиты.

На берегу после этого жеста воцарилась тишина, даже Хроальд готов был признать поступок Эгиля мужественным, и на миг ему вдруг стало искренне жаль этого неудачника.

Противники снова сошлись, и на сей раз норманн крепко завладел инициативой. Он атаковал слева и справа, сверху и снизу, понимая, что нельзя давать русу ни единого шанса. После двух минут плотного боя Эгилю удалось сделать два обманных движения, завязав дубинку и топор врага на своем мече, он тут же вскинул щит и нанес жесткий, акцентированный удар умбоном щита в область плеча. Почай вскрикнул и выронил топор, правая рука повисла плетью. Отмахиваясь дубинкой, кривич попятился. Но Эгиль вновь сократил дистанцию боя, принял щитом очередной выпад и, не меняя рычага руки, коротко ударил кулаком, сжимавшим меч, кривича в зубы. Почай потерял равновесие и рухнул навзничь, и тут же острие клинка уперлось ему в горло.

– Мой не хочет твой убивать! – заговорил Эгиль на славянском и этим произвел серьезное удивление среди викингов, которые считали его плохим скальдскапером и козлетонистым певцом. – Но женщина одна, понимаешь? Стань мой тралл, я твой не стану обижать! – продолжал он, обращаясь к Почаю.

Неожиданно Тормонд, стоявший в нескольких шагах от места схватки, сдавленно выругался. Все посмотрели в его сторону. По заросшей щеке огромного норманна текла маленькая струйка крови. Струйка эта сочилась из небольшой царапины.

– Что это! – Тормонд, наклонившись, подобрал маленькую стрелу длиной всего в каких-то три пальца.

– Тормонд, не трогай рану и не слизывай кровь! – закричал Хроальд. – Огонь! Скорее клинок на огонь, нужно успеть прижечь! Эйнар погиб от такого же яда!

Но было поздно. Верзила Тормонд уже успел провести рукой по ране и слизнуть алые капли с кончиков пальцев. Буквально через минуту он грузно осел на песок и вылупленными, бессознательными глазами вытаращился на Хроальда.

– Обыскать берег! – заорал херсир. – Проверить каждый куст! Такой стрелой можно бить только с близкого расстояния! Он где-то здесь!..

Норманны горохом рассыпались по берегу, задыхаясь одновременно как от бешенства, так и от страха. Они рубили топорами вставшие на их пути молодые деревца и кустарник. Горячка продолжалась несколько минут, пока Хроальд не махнул рукой и не велел прекратить поиски. Никому из норманнов не пришло в голову обратить внимание на воду. Если бы это случилось, то внимательное око наверняка заметило бы маленькую тростниковую трубочку, едва торчавшую над поверхностью Днепра, и неспешно двигавшуюся вдоль берега к нависающим над водой кустам ивняка.

– Асы! – Хроальд, обнажив меч, ринулся к Почаю. Страшный взмах, отскочившие от зеркала клинка солнечные лучи. Но металл неожиданно встретился с металлом. Лязг! Короткое шипение. Это хариуха Эгиль внезапно подставил под удар херсира свой меч.

– Тралл мой, Хроальд! Я взял его в честном бою. И девушка моя!

Конунг, не говоря ни слова, сверкнул на Эгиля мутной медью безумных глаз и снова поднял оружие, но уже против сородича. Но стальные клещи сжали его запястье, не позволив пролиться крови.

– Нет, Хроальд! – Лицо Бьорна, словно вытесанное из скалы, возникло перед вождем. – Сначала мы должны похоронить Эйнара и Тормонда, как полагается, и срочно двигаться дальше. Потом решим, что делать с этими!

– Пусти меня, Бьорн сын Ульрика! – Хроальд задыхался от ярости.

– Нет. Не отпущу. Давай похороним наших сородичей и срочно уберемся отсюда. Мы еще слишком близко от Смоленска! За нами может начаться погоня.

– Чего ты так боишься? – Херсир, набрав полную грудь воздуха, шумно выдохнул. Это действие немного охолонило его.

– Ты сам знаешь. Эти, – Бьорн кивнул на Почая и Раданку, – стоят хороших денег. А Эгиль – наш сородич. Наш брат. Давай перерубим друг друга, а остатки пусть отбиваются от русов, которые непременно придут за своими.

– У русов нет войска. Я все видел сам и краем уха слышал, что оно ушло на Литву. В городе только полторы сотни стражи. Они не рискнут оставить город совсем без вооруженных людей и не смогут организовать настоящую погоню с таким числом, да еще мы пожгли их шнеки. Вдобавок скоро появится Харальд на восьми, а то десяти драккарах. Я все рассчитал, Бьорн. Думал так. Но выходит не все…

– Ты мудр, херсир! Но все же давай вначале отдадим почести Эйнару и Тормонду.

– Будь по-твоему. Но огонь держите, и пусть все время на нем будет раскаленное железо. Иначе мы все умрем. Давно, может два десятка лет назад, мы уже сталкивались с таким ядом. Неужели время возвращается?.. Если не прижигать рану, то смерть придет очень быстро.

– Сталкивались? – Бьорн ошеломленно распахнул глаза.

– Да. Тогда вот так же со мною стоял твой отец. Я поклялся, что найду убийцу и отомщу за него. Но не нашел. Я даже пробовал использовать деньги, но все, чего я смог добиться, – это узнать имя убийцы. Его звали Абарис!.. Но прошло много лет. Абарис уже тогда был преклонных дней… Неужели чаша Гуннхильды ходит по кругу?

Для проводов боевых товарищей викинги решили использовать долбленые лодки врага. Они поместили в них трупы Эйнара и Тормонда, обложили сухими ветками, к ногам привязали камни. Сложили в лодки боевое оружие, принадлежавшее убитым, доспехи и те нехитрые вещи, которые викинги брали с собой в походы, дабы не забывать о родном очаге. Затем подожгли и оттолкнули от берега. Уже через сотню шагов ярко горящие долбленки стали разваливаться и с шипением уходить под воду. Вскоре все закончилось, и величественный Днепр вновь спокойно понес свои воды на закатное солнце.

Смеркалось. Хроальд поднялся на «Хрофтотюр» и, распинывая сидящих на палубе траллов, прошел на корму. Снял шлем и положил его на полку у руля. Погрузившись в свои думы, он смотрел на закат, полностью отгородившись от реальности. И только глухой стук и последовавший за ним всплеск вывели херсира из этого состояния. Непроизвольно бросив взгляд на рулевое весло, он увидел, что шлема на полке нет. Его шлем, его гордость, его боевой товарищ, ни разу не подводивший херсира, шел ко дну, тускло поблескивая в воде начищенным налобником.

– Чума меня забери! – Конунг сплюнул с досады.

Выросший из ниоткуда Бьорн похлопал херсира по плечу:

– Ничего. Я достану, – и стал развязывать боковые ремни доспеха.

* * *

Ишута сидел по горло в воде и зорко следил за действиями неприятеля. Когда конунг норманнов поднялся на судно, волхв беззвучно, как учил Абарис, поплыл к кормовой части. В угасающем свете дня он был практически незаметен, да и самим викингам не приходило в голову следить за днепровской водой, достаточно холодной в мае и вдобавок веющей мистическими тайнами.

Шлем херсира заманчиво поблескивал на рулевой полке. Волхв осторожно подтянулся на одной руке, держась за скобу, а другой, что сжимала посох, ударил по шлему. Потом затаился под нависшим над водой деревянным хвостом дракона.

Когда Бьорн разделся и прыгнул в воду, Ишута набрал полные легкие воздуха, поднырнул, сделал несколько гребков под водой и увидел перед глазами мясистые, волосатые ноги норманна. Быстрым движением он накинул веревочную петлю на лодыжку врага и резко пошел в глубь течения. Один конец веревки был в руке волхва, другой туго затянулся вокруг ноги Бьорна, который даже не успел ничего понять. Все было проделано настолько быстро, что сова и то дольше распахивает крылья. На глубине в полтора человеческих роста Ишута одним точным движением привязал свой конец веревки к топляку и, не высовываясь наружу, гибкой тенью рванулся к берегу без единого лишнего всплеска.

* * *

Берег оцепенел. Траллы и викинги в немом ужасе смотрели на торчавшие из воды кисти рук Бьорна. Скрюченные пальцы, казалось, еще движутся, пытаясь ухватиться за воздух. Но на самом деле это легкие волны Днепра, ударяясь о запястья, создавали такое жуткое впечатление.

Хроальд, уронив челюсть, с которой тянулась жирная нитка слюны, пялился на Днепр.

– Мы презрели асов, не спрося их разрешения на поход! Мы все здесь умрем! – Стоявший рядом с Хроальдом Сиггурд попятился.

– Это не мы презрели, а он! – Олаф ткнул пальцем в херсира. – Он послушал ведьму Асгерд и ослеп от жадности!

– Тихо! – Хроальд вскинул руку. – Тихо вы, карлы! Трусливые, тщедушные карлы, а не викинги. Чего вы испугались?

– Этот вопрос мы уже слышали! – Сиггурд трясущейся ладонью коснулся рукояти меча. – Ты очень часто спрашиваешь: чего мы все боимся? Это странно, Хроальд. Очень странно. Не может так быть, чтобы все сразу почувствовали страх.

– Не болтай, Сиггурд, сын Тьерна Счастливого. Твой отец умер с улыбкой на устах, с такой же улыбкой он прожил свою достойную жизнь! Сейчас…

Хроальд подошел к Почаю:

– Ты хотеть, чтобы твой невеста жив? Иди. – Херсир показал мечом в сторону утонувшего Бьорна. – Достань наш брат.

Почай поднялся и произнес лишь одно слово:

– Нож.

Не дожидаясь, когда ему подадут клинок, выхватил из-за пояса Олафа кинжал и направился к воде.

– Я хожу по Днепру не один десяток лет. Здесь нет никаких подводных богов. Вам ясно? – Хроальд наконец сумел прийти в себя. И, обращаясь к своим воинам, напряженно вглядывался в лицо каждому.

– Тогда что это? – Сиггурд показал на руки Бьорна.

– Мы сейчас все узнаем. Я думаю, что это тот, кому принадлежат вот эти стрелы. Больше он не убьет никого. Я вам всем обещаю. Только если мы сами не перебьем друг друга.