Текст книги "Большая саперная лопата (СИ)"

Автор книги: Алексей Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Annotation

Из цикла "Легенда о ВДВ"

Жуков Алексей

Жуков Алексей

Бсл-110 (Большая саперная лопата)

БСЛ-110

(большая саперная лопата – 110 см длина черенка)

Что такое учения? Это когда взрослые дяди, иногда очень преклонного возраста, играют в войнушку. Большинство из них думает, что играет в шахматы, а реально «забивает козла».

И мальчишки играют в войну: кто с лейтенантскими, кто с чистыми погонами. Но все равно мальчишки. Противник условный, патроны холостые, но мальчишки настоящие, и в их жилах течет горячая кровь, и она тоже настоящая.

Когда десант участвует в учениях – это красота. Сотни белых куполов в воздухе, приземляющиеся на грузовых парашютах БМД (боевые машины десанта)... и сразу в бой. Сразу, без раскачки ребята срывают с себя шлемы, достают из-за пазухи голубые береты, и голубая лавина сметает любого противника. Лепота! Я не знаю учений, чтобы подчиненные Маргелова не выполнил свою задачу. Десантная дивизия против трех мотострелковых, у противника почти пятикратное преимущество в живой силе – это не помеха.

Мне досталась радиорелейная станция Р-407. Она была не десантируемой, а потому массовые десантирования я чаще наблюдал с земли. Правда, фантастическое зрелище.

Среди армейских анекдотов встречаются даже очень остроумные, один из них посвящен учениям: "Пропил десантник свой парашют, а на следующий день объявили учения. Он к старшине, а тот ему:

"Нет у меня нового парашюты, могу дать макет".

"А как же я с ним прыгать буду?" – удивился десантник.

"А ты в кустах внизу спрячься, когда все приземлятся, сбрасывай его и беги со всеми".

Так он и сделал. Пришел на поле, спрятался в кустах. Но неожиданно на поле приехал генерал любоваться снизу массовым десантированием. Купола в воздухе, красота. Вдруг генерал видит кого-то в кустах.

"Ты что здесь делаешь?!" – спрашивает генерал.

Десантник выходит из кустов, сбрасывает макет парашюта и говорит:

"Опять парашют не раскрылся!"

Конечно анекдот – это анекдот. Но на учениях происходит всякое...

Каждая армия имеет свои секреты. И эти секреты тщательно охраняются от разномастных шпионов, представляющих разведки всех стран, включая самые дружественные. Имели такой секрет и наши десантные войска. Этот секрет состоял ни в новых видах вооружения, ни в тактических изысках советских генералов, а в том, что подготовка десанта (кроме прыжковой подготовки) мало чем отличается от подготовки тех же мотострелков. Разве что разведывательные роты имели особую подготовку. А потому грозный десант, приводящий в трепет армии стран НАТО, был просто вымысел, хорошо состряпанная дезинформация. В реальности по подготовке мы мало отличались от американской национальной гвардии. Помните фильм "Рембо. Первая кровь"? Помните, как национальная гвардия пряталась при первых выстрелах в их сторону. Разница только в одном: в характере, русском характере, не стали бы наши мальчишки прятаться при первом выстреле. Они бы попытались изловить хоть Рэмбо, хоть вампира, хоть чудище заморское.

Давайте помянем псковских десантников, сложивших головы на чеченской земле, молодых ребят, отстоявших эту чертову высоту. Они не были Рэмбами, но не побежали, не сдались. Они приняли бой! А ведь им противостояли опытные наемники с гигантским численным преимуществом. Давайте поставим свечи за здравие тех немногих, кто остался жив в этом бою. Они совершили подвиг. Их подвиг ничем не отличается от того, что совершили под Москвой двадцать восемь панфиловцев в далеком сорок первом. Они его повторили, как в Великую Отечественную тысячи неизвестных героев повторяли подвиг Александра Матросова.

Но у любого подвига есть обратная сторона. Обычно подвиги нужны тогда, когда высокое начальство "не предусмотрело", "не обеспечило", "не провело разведку или не поверило разведданным", когда кому-то пришло в голову взять Киев непременно к седьмому ноября. Тогда востребованными оказываются герои, сотни, тысячи, десятки тысяч героев. Если бы по огневой точке дали из пушки прямой наводкой, то не понадобилось бы Александру Матросову закрывать амбразуру своим телом. Но пушки не было, и снарядов не было... Если бы не перенесли аэродромы к западной границе, сохранилась бы авиация, может, тогда не понадобился бы и таран Талалихина. Если бы в начале сорок первого не разминировали приграничные мосты, не взорвали бы линию Сталина, не расформировали Днепровскую флотилию... Думаю, не было бы тогда наших громких побед и массового героизма под Москвой, в Сталинградской битве, на Курской дуге – туда немцы бы просто не дошли. Они бы не форсировали Днепр!

В подтверждение вышесказанного одна небольшая и грустная история. Начало марта 1979 года. До приказа министра обороны о демобилизации нашего призыва оставались уже не месяцы, а считанные дни. До начала афганской компании менее года. Служба мирно подходила к логическому концу. И вдруг нежданно-негаданно Китайско-Вьетнамский конфликт. Тульская дивизия переброшена в Забайкалье с полным боекомплектом. Все в ожидании: будем вступать в боевые действия или нет. Никакой дедовщины, офицерам неожиданно снизошли к солдатам отцовские чувства. Но вот получен от вьетнамской стороны ответ – они разберутся с китайской агрессией без нашей помощи.

Не знаю, какие черти туда занесли будущего покорителя афганцев и будущего министра обороны СССР, а тогда молодого (всего 68 лет) новоиспеченного маршала Соколова. Но поняв, что войны не будет, он решил провести учения дивизии в монгольской степи недалеко от китайской границы. В отличие от российской степи, густо покрытой травами, монгольская больше напоминает каменистую пустыню, где изредка меж камней пробивается трава. И по всему ее пространству гуляют ветра, гоняя как мячик "перекати поле". Должен же маршал оправдать свою командировку в такую даль.

Новый командующий ВДВ генерал-полковник Сухоруков и наш командир дивизии генерал-майор Подколзин (в последующем командующий ВДВ) докладывают маршалу: "Десантирование при ветре 15 метров в секунду с порывами до тридцати-сорока – самоубийство: и технику и людей загубим!" Не понимая причем здесь люди, когда перед ним только солдаты и офицеры, маршал не унимается, хочу мол, чтоб десантники попрыгали. Хочу китайцев напугать, чтоб сидели смирно и высовываться не смели, а десантное начальство – трусы, саботажники и паникеры. Не было на придурка Соколова нашего Василия Филипповича. Представляю, куда бы он послал маршала, а сам хоть под суд, хоть на пенсию.

Сторговались, командир дивизии согласился десантировать дивизионную разведроту при условии, что сам он будет не на трибуне с маршалом, а в самолете со своими разведчиками. Прыгнули. Командир дивизии приземлился на ноги и быстро погасил купол. Но многим повезло меньше, а, может, мастерства не хватило. Ребят непогашенные купола потащили по каменистой монгольской степи, где не за что зацепиться, со скоростью шестьдесят – семьдесят километров в час. Кого-то ударило головой о камень, кто-то выронил стропорез. Подразделения обеспечения, ожидавшие внизу, гонялись за ребятами на грузовиках и вертолетах, пытаясь погасить купола, но спасти всех не удалось. Для нескольких ребят это десантирование оказалось последним (для скольких, никто не знает точно: кто говорит пять, кто семь, кто десять). Кого по камням протащило семнадцать километров, кого двенадцать, кого одиннадцать. Половина личного состава имела травмы несовместимые с дальнейшим участием в учениях, многие остались инвалидами и были комиссованы.

Так маршал Соколов напугал китайцев нашей боевой выучкой, словно ежа голой задницей. Только мальчишек зря угробил. Во время Отечественной войны средний возраст маршалов около пятидесяти, а во время моей службы наш маршальский состав, по большей части, страдал от старческого маразма. Для наших маршалов солдат – это пушечное мясо, солдат им обходился почти даром. Их логика: ничего, бабы еще нарожают. Возможно, сейчас при переходе основных боевых частей на профессиональный уровень изменится и логика генералитета.

Официальная история предпочитает молчать об этих учениях, и даже самая подробная биография маршала Соколова не содержит упоминания о монгольском десанте. Так дурость одних порождает героизм других. Попробуйте, при таком ветре покиньте самолет, когда внизу каменистая пустыня, когда при приземлении у БМД отлетют башни. Я, наверное, не смог бы, а они прыгнули!

Но у десанта есть еще один секрет, более важный, чем первый. Этот секрет состоит в том, что каждый из нас был уверен, что легко справится с двумя – тремя пехотинцами. Мы в это свято верили, а потому справлялись. И, главное, наши противники тоже в это верили. И это нам значительно облегчало задачу.

Представьте три станции разместились на тихой полянке вблизи опушки леса. В середине наша – радиорелейная, по бокам – телефонисты и телеграфисты. Мы, радиорелейщики, в поте лица разворачиваем двадцатиметровую антенну, налаживаем каналы связи. Телефонисты и телеграфисты любуются нашими усилиями, ведь мы все любим наблюдать, как трудятся другие. Но через час роли меняются: телефонисты и телеграфисты заступают на дежурство, мы же чем-то груши околачиваем, лишь иногда проверяя все ли нормально работает. И в таком блаженном безделье проходит несколько дней, а то и неделя. Первый день мы обычно отсыпались, второй проводили разведку окрестностей, а в третий нас начинало тянуть на приключения. Безделье в армии страшная вещь, и главная заповедь командира должна быть: солдат должен быть занят двадцать четыре часа. А еще три водителя, единственной задачей которых на учениях регулярно подливать топливо в дизельгенераторы.

Формально на этих учениях мы обслуживали посредников, а потому к своей дивизии и ее боевой задаче отношения не имели. Прибыли мы на учения за сутки до их начала, чтобы к моменту прибытия сухопутных частей и десантирования нашей дивизии была налажена связь между посредниками со всеми штабами.

На второй день нашего пребывания прибыла мотострелковая дивизия и расположилась менее чем километре от нашей стоянки. Действовали, как положено: разбили палатки, огородили автопарк, выставили часовых. Основные учения начинались днем позже, тогда должно было состояться десантирование нашей дивизии, и сутки она должна была удерживать плацдарм на противоположном берегу реки против двух мотострелковых и одной танковой дивизии. В этот вечер во вражьм лагере до поздней ночи не смолкал шум – инженерные подразделения готовили технику для форсирования реки.

Судьбу учений решил командир разведывательной роты со своими орлами. Дело в том, что берег, где располагался наш противник, был пологим, а противоположный – крутым. Конечно, танки могли проползти по дну, БМП – переплыть реку, но выбраться на тот берег техника, вряд ли бы, сумела.

Так уж получается, что пехота обычно воюет по правилам, а десант вопреки им. Их командиры не стали фантазировать, делать обходные маневры, они стали действовать в лоб: наводить понтонные мосты и переправлять технику и личный состав на наш берег. Увидев такое безобразие, командир разведроты влетел в штабную палатку командира дивизии полковника Подколзина.

"Разрешите, товарищ полковник!"

"Заходи, капитан, что-нибудь случилось?"

"Так ведь, Евгения Николаевич, противник переправу готовит! Переправится, мы же сутки хрен их удержим!"

"И что предлагаешь, капитан?"

"Ударить по ним во время переправы!"

"Чем бить будем? Холостыми? Они их вряд ли осиановят".

"Да, мы тут с мужиками подумали, посчитали..."

"Короче!"

"Товарищ полковник, разрешите прекратить переправу противника".

Командир дивизии, который не первый год знал командира разведывательного подразделения и сам в молодости командовал разведротой, только буркнул в ответ: "Валяй!".

Конечно, хорошо переправляться по понтонам, когда по ним не бьет артиллерия, не бомбит авиация, а снаряды все холостые. Десант же любит приближать учения к военным действиям, к чему остальные рода войск оказываются совершенно не готовы. И вот десять БМД поднимаются вверх по течению реки, прыгают в воду и, включив водометы, тараном идут на переправу. Когда до мостов оставалось метров триста, на понтонах уже началась паника: водители бросали машины и бежали с понтонов, кто-то пытался куда-то вырулить, сталкиваясь с другой техникой. Экипажи БМП и танков вместо того, чтобы задраить люки, выскакивали из них, оставив люки открытыми. Машины начали падать в воду еще до того, как таран сорвал переправы с места. А когда семьдесят пять тонн на скорости пятнадцать километров в час врезались в понтоны, те, освободившись от техники, мирно поплыли по течению реки.

Для нападавших это была неприятность, но не катастрофа. И хоть солдаты были полностью деморализованы, у командиров наверняка был план "Б" на случай неудачи вечернего штурма, но, в любом случае, он был отложен на утро. А утра у них как раз и не было. И это была действительно катастрофа. В четыре часа утра с первыми лучами солнца без объявления войны в их лагеря с ревом на форсаже ворвались боевые машины десанта. Это был действительно план "Б", но это был не их план. БМД цепляли края палаток, срывая их с места. Кто-то барахтался, пытаясь выбраться из-под брезента палатки, кто-то бежал. Танки и БМП продолжали стоять в парках, отрезанные от живой силы.

Через наших телефонистов ошарашенные посредники докладывали во всевозможные штабы: "Десантники наступают танкисты и пехота бегут!" Услышав это, в штабах пытались разобраться: "Или первое апреля на июль перенесли, или посредники перепились". Оттуда перезванивали и требовали подтверждения. Только "Катет" воспринял информацию спокойно, как будто, так и должно быть. Дежурный по штабу ВДВ просто спокойно поблагодарил посредников за информацию, а потом попросил телефониста соединить его с "Рокадой". Продолжать учения не было никакого смысла, командирам предстоял очень неприятный разбор полетов. Досталось и десантникам. Их командование военного округа всегда недолюбливало за непредсказуемость. А командиру раздевательной роты был объявлен выговор от командующего Московского военного округа, а с "Катета" передали благодарность от Василия Филипповича Маргелова. А это стоило дороже, чем командующий округом.

Мы в ту ночь тоже не теряли времени. Когда бы узнали о несостоявшемся штурме плацдарма, нас тоже потянуло на подвиги. Мы не могли остаться в стороне от успехов нашей дивизии. Да и скука сделала свое дело.

Сначала мы дождались, когда прапорщики – начальники засовских станций удалились. Потом подобрались поближе к расположению мотострелкового полка, сняв береты и застегнув воротники, мы стали похожи на них. И стали ждать, пока все стихнет.

Часа в три офицеры расползлись по своим палаткам, и из них раздался мирный храп. Часовые ничего плохого не подозревали, поэтому их снять не было никаких проблем.

Часовых мы сняли, но что делать дальше? Наша фантазия на этом закончилась – не готовили из нас диверсантов. Пошли слоняться по их лагерю. Вдруг чего придумаем. И ведь придумали!

Эта палатка стояла немного в стороне от остальных. "Штабная" – решили мы, и завалились в нее в поисках карт или еще чего-нибудь ценного. Карт никаких мы там не нашли, на столе находились лишь пустые бутылки и остатки закуски, а на раскладушке кто-то мирно посапывал. И тут раздался рев двигателей. Мы как ошпаренные выскочили из палатки и бросились бежать к своим станциям. Слава Богу, мы успели это сделать раньше прапорщиков.

Интересно, что подумали наши, найдя в лагере мотострелкового полка часовых, привязанных к деревьям в экзотических позах с кляпом во рту.

Мы играли в войну, но в отличие от мотострелков и танкистов мы не могли проиграть. Они могли, а мы нет. А потому мы играли по разным правилами. У них правила были одни, у нас – другие. Когда входили в окоп, мы пристегивали прикладами и действовали ими. Когда, наученный нами противник входил в окоп прикладами вперед, мы пристегивали к автоматам штык-ножи. Холодное оружие не бывает холостым. Рукопашный бой бывает только настоящим. Когда загнанная в тупик разаедгруппа из трех человек была окружена взводом противника, ребята доставали стропорезы и уходили, вспарывая животы тех, кто пытался помешать. Все, что не запрещено, разрешено. А нам никто не запрещал использовать приклады, штык-ножи и стропорезы.

Тогда я гордился этим, но сейчас мои взгляды поменялись. Если бы все действовали так, немногие бы возвращались из армии домой. Наверное, остальные считали нас просто отморозками. С нами не хотели связываться, поэтому мы и побеждали.

Я просто думаю, если бы тот парень, не успел бы остановиться на краю окопа и прыгнул бы, напоровшись на выставленный мной вперед штык, пристегнутый к автомату. Как бы я потом жил?

Самый большой казус произошел на учениях войск Варшавского договора. Но это было задолго до меня до меня, я слышал эту историю лишь в пересказе офицеров. Учения проходили в Венгрии. Прыгнули. Места незнакомые, названия нечитаемые, язык легкодоступный, но не для нас, в чем много лет спустя я убедился во время двухнедельного отдыха в Будапеште. (Хотя, может, они имели в виду Болгарию 1967 года и пересказывали с чужих слов и с дополнительными подробностями). Попробовали остановить местных жителей на дороге, а те, увидев незнакомую форму, дунули напролом в кукурузные поля. Какой-то бросил велосипед и деру в лес. Не ловить же. Не знаю, за кого жители приняли наш десант, может за лесных братьев, может за партизан, а, может, за заблудившихся фашистов. Ведь с времен войны прошло не так много времени, всего-то двадцать лет с небольшим.

Противником нашего десанта выступали немцы (тогда еще существовала ГДР), а, может, чехи или румыны. Не в этом суть. Наш десант должен был их выбивать с занятых позиций. А где эти позиции? Где противник? Ну и побрели по наитию. Смотрят, пустые окопы, блиндажи. Спустились в окопы, устроили привал с обедом. Обедают, а тут противник подходит. Те еще больше в местности запутались, опоздали занять свои позиции. Так наш десант и победил на учениях без единого выстрела.

Учения во Владимирской области запомнились, главным образом, морозами. В тот год морозы доходили почти до минус сорока, а мы в полях жили в палатках, где отопление состоит из собственных тел и печки «буржуйки», обогревающей пространство в метре от себя. Но нас спасала «десантура». «Десантура» – это форма, в которой мы в зимнее время совершали прыжки: штаны на подкладке с застежками на груди, теплые куртки с резинками на рукавах и на поясе, высокий цигейковый воротник позволял ходить в шапке с не опущенными ушами. Кроме этого меховые трехпалые варежки и валенки, которые мы закрывали чулками от ОЗК (общевойсковой защитный комплект). «Десантура» нам позволяла в эти морозы на перекур усаживаться прямо в сугроб, и сидеть там как в удобном кресле. А бегать в ней было жарко даже в сорокоградусные морозы.

Пехота же, несмотря на ватные штаны и валенки, мерзла в тоненьких солдатских шинельках. Синие трясущиеся, в шапках с завязанными под подбородком ушами, они напоминали солдат непобедимой наполеоновской армии при отступлении по Старо-Смоленской дороге или пленных немцев под Сталинградом.

Поэтому исход учений был понятен еще до начала. Что могли эти трясущиеся солдатики противопоставить раскрасневшейся от жары десантуре. А ничего.

Еще чем запомнились эти учения? Тем, что ОЗК мы в станции бросали без счета. Никто их не учитывал, сколько мы их взяли, и взяли ли вообще.

На следующий день, когда мы развернули свою станцию невдалеке от безымянной деревни, к нам пришли ходоки.

"Ребята, у вас ОЗК есть?" – начали ходоки. Мы то и раньше знали, что ОЗК очень ценится рыбаками.

"Есть"

"Продайте".

"Сколько дадите?"

"Пятерку", – предложили ходоки.

"Вам нужны ОЗК, или вы пришли нас посмешить"

"Ладно, шесть", – начали торговаться ходоки.

"Десять"

"Да вы что!" – возмутились мужики.

"Не хотите не надо!" – мы сделали вид, что продажа ОЗК нас совершенно не интересует.

"Семь", – озвучили свою цену ходоки.

"Ладно, семь, – согласились мы, – но сразу в натуральном виде".

Я привожу наш диалог в сильно сокращенном и урезанном виде, так как привести его целиком не позволяет мой внутренний цензор. Поэтому слова, выражающие эмоциональный настрой ходоков, а так же слова-паразиты и связки между оставшимися немногочисленными словами я пропустил. Реально диалог продолжался около получаса.

Пять бутылок вина за один казенный комплект – неплохой бизнес по армейским понятиям. Возвращались мы с учений с канистрой заполненной вином. Конечно, с человеческой точки зрения вином эту гадость назвать было невозможно, разве только пойлом, но в армии и такое было в дефиците. Поэтому в выигрыше остались все, ну, кроме армии, конечно. Но армию никто не спрашивал, как она не интересовалась нашим желанием пожертвовать в ее пользу два года молодой жизни. Реально один комплект им обходился в шесть рублей восемьдесят пять копеек.

Радиорелейные станции на учениях обычно выстраивали в цепочку в двадцати-тридцати километрах друг от друга. Не всегда мы оказывались в конечных точках. Иногда наша станция могла оказаться вдали от полигона, где проходят учения. Могли оказаться в чистом поле, могли около деревни, а могли около какой-нибудь военной части. Антенны, поднятые на двадцатиметровую высоту, должны были быть в прямой видимости друг от друга. Отсюда пошла лозунг: «Вижу хорошо, слышу хреново!»

Это было второе лето моей службы. До дембеля оставалось чуть меньше года. После развода экипажи обеих радиорелейных станций собрал командир взвода и сообщил, что в Белоруссии намечаются крупные учения, и "Витебской" дивизии не хватает радиорелеек. Поэтому на следующий день мы выезжаем в Белоруссию помогать братьям по оружию. Погода стояла замечательная, а потому провести несколько дней не за колючей проволокой, а на природе было удовольствием.

День пролетел незаметно в суете: надо было подготовить и проверить станции, собрать вещи. Зная, что возможно придется стоять где-нибудь без офицеров, мы тщательно собирались: форма рабочая, форма повседневная, форма для самоволок. На следующий день на двух станциях мы покатили в Белоруссию. Станции летели по тревожным путевым листам, не обращая внимания на угрожающие жесты гаишников.

"Что они хотят? – спросил командир нашего взвода, видя гаишника, размахивающего жезлом.

"Просят проезжать быстрее", – ответил водитель.

На белорусской земле нас встретил командир взвода местного батальона связи, который за свои габариты получил от солдат прозвище "Сарай с пристройкой". Но мужик он был вроде неплохой, спокойный. Нам показали место, где развернуть станцию, что мы и сделали. Развернули антенну, установили связь и начали обследовать окрестности.

В пятистах метрах от станции оказалась воинская авиационная часть и при ней военный городок. Первыми нас обнаружили дети из военного городка. Увидев невдалеке от своего дома десантников, они пришли в неописуемый восторг. Дети окружили нас и бегали за каждым с криками: "Дядь! Сломай кирпич!" Слава Богу, кирпичей рядом не было, поэтому мы спокойно соглашались это сделать. Дети убежали. Но не прошло и получаса, как они вернулись, их стало больше, причем каждый из них тащил по кирпичу. Пришлось ломать. Наибольший восторг у местных детей вызвал показанный мной трюк. Пока Серега с Лехой ломали перед детьми руки о кирпичи, я, спрятав один, скрылся за станцией. Там расколол этот кирпич пополам, положил под берет какую-то свернутую тряпку, чтобы получилась небольшая подушечка, и, сложив две половинки кирпича вместе, предстал перед детьми. Подняв кирпич над головой, я опустил его себе на голову, после чего в моих руках оказались две половины кирпича. Дети завизжали от восторга. Какой-то добрый мальчик поднес мне еще один кирпич. Пришлось объяснять, что могу показать такой фокус только один раз, так как голове больно.

На следующий день детей сменили представители солнечной Армении. Оказалось, что из ста двадцати солдат в воинской части около семидесяти армяне, и, увидев нас, они все почему-то захотели ехать домой десантниками. Авиация, как и десант, тоже носит голубые погоны, но все остальные атрибуты нашей формы у них отсутствуют. Спрос явно превышал предложение, а потому цены росли как на дрожжах. В ход шло все: береты, тельняшки, значки парашютиста и "Гвардия". Нам позавидовали бы даже московские фарцовщики, толкающие подобную продукцию иностранцам в районе Красной площади. В течение всех учений в наши фляжки был залит коньяк (единственное спиртное, продававшееся в соседнем магазине). Домой мы возвращались застегнутыми на все пуговицы, так как тельняшки были все проданы, и в пилотках.

Как-то нас проведать заскочил командир взвода. Отношения у нас были замечательные, он тоже был москвичом, проведший все детство и юность в переулках Арбата. Мы по московским меркам были соседи – между нашими домами было минут двадцать пешком. Погода была отличная, и мы пошли с ним прогуляться.

"Дай водички", – попросил он, утирая со лба капли пота.

"У меня нет".

"У тебя ж фляжка полная" – с укоризной сказал он.

"Там не вода", – ответил я.

"Дай попробовать, – попросил он. Пришлось давать, – Скотина, и ты молчал".

Пришлось делиться с взводным коньяком. И не в последний раз. Но мужик он был хороший, для него не жалко.

Но ведь одной только формы не достаточно, чтобы явиться домой десантником. Друзья, соседи, родители ведь будут интересоваться, как служил, как прыгал. Надо было рассказывать истории о прыжках, об учениях, о десантной службе. И мы им рассказывали нашим армянским друзьям, как бьем вместо утренней зарядки кирпичи, которые нам завозят самосвалами, и бегаем марш-броски по тридцать километров преимущественно в ОЗК, прыгаем с парашютом почти каждый день, в рукопашном бою разбираемся с тремя-четырьмя пехотинцами одной левой.

"А с каких самолетов вы прыгаете?" – интересовались они.

"Ну, АН-2, АН-12, ИЛ-76 и БСЛ-110".

"А с каких больше всего?"

"Конечно с БСЛ-110", – дружно отвечали мы.

PS: Несколько лет назад я начал писать слова для песен. К сожалению, музыку писать не могу из-за полного отсутствия слуха. Трагедия псковских десантников вдохновила меня написать слова для песни «Высотка-высоточка». Может, кто напишет музыку.

Ах, высотка – высоточка взводу нашему дадена,

Ах, высотка – высоточка, как ж тебя удержать,

А по склонам высоточки лезет вражия гадина,

И с высотки – высоточки нам нельзя отступать.

А мальчишки-мальчишечки, лишь вчерашние школьники,

А на них надвигается сотен пять мужиков,

Но мальчишки не дрогнули, зубы сжали соколики.

И с высотки не сдвинулись ни на пару шагов.

У врага артиллерия, а мы лишь с автоматами,

И в запасе у каждого лишь по паре рожков,

Они в нас бьют снарядами, ну, а мы их гранатами,

От высотки попервости отогнали врагов.

Генералы и маршалы в штабе время потратили,

По стратегии-тактике рано им выступать,

А солдатики вспомнили генералов по матери,

В руки взяв автоматики, нас пошли выручать.

А на горке-высоточке, на вершинке во впадинке,

Нас осталося семеро и один лишь патрон,

Но бандиты вдруг дрогнули и подрапали в панике,

К нам чрез полюшко минное шел родной батальон.

Кто ж мальчишек-мальчишечек, деток жизни не видевших,

Отрядил чьей-то прихотью на закланье в Чечню?

Кто назначил тех маршалов, всех солдат ненавидящих?

Кто ж, подлец, в бизнес прибыльный приспособил войну?

А когда потом маршалы ордена мне присвоили,

Генералов и маршалов я послал матерком,

Ради чьей-то амбиции, что ж вы, гады, устроили,

Растоптав жизни детские под своим сапогом.

На высотке-высоточке лежит каска пробитая,

Над высоткой-высоточкой виден клин журавлей,

Ваша жизнь недожитая да бутыль недопитая,

Пара капель мужской слезы и не надо речей.