Текст книги "Император (СИ)"

Автор книги: Алексей Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Дворцовые коридоры пахли пылью и плесенью, но весна уже вторгалась в распахнутые окна. Путешествуя по бесконечным галереям, где на стенах разбегались змеиные клубки трещин, он часто думал об удивительном свойстве природы:

   « Какой бы унылой и длинной не казалась зима, придет срок, и брызнут из земли живительные соки. Зеленый дымкой покроется уродливая нагота леса. Мир засверкает свежими красками, окунется в веселый водоворот новой жизни, будто и не было умирания осени. Но что чувствует на этом праздничном застолье прошлогодний опавший листок? Новая весна уже не вольет в его жилы живительную влагу, а солнечное тепло лишь ускорит гниение. Сколько угодно можно философствовать, что из твоего праха возникнут молодые побеги, но ужас и тоску собственного ухода не пересилить никакими рассуждениями о вечном круговороте природы. И одним лишь богам известно, как долог и труден путь сквозь тлен и распад к новой жизни...»

   Шаги императора отдавались эхом в пустых коридорах. Часовые, увидев его, прижимали к плечу копья, выпячивали грудь и тянули вверх подбородок. Утренние лучи играли на начищенных латах. Однако даже рассеянный взгляд мог заметить, что у дворцовых гвардейцев нет уже былого рвения и выправки. Да и самих караульных постов становилось все меньше и меньше. Каждое утро начальник стражи докладывал, что дворец под надежной охраной. С высоты трона император смотрел на его зачесанную лысину, могучую, как у быка, шею и понимал, что бывалый вояка врет. Впрочем, врали императору все: хранитель казны, первый советник и даже верховный жрец. Только по вечерам оставаясь наедине с начальником тайной службы, он узнавал, как далеко зашел процесс распада. С каждым месяцем доклады становились все мрачнее. Похожие на маслины глаза хранителя государственных тайн скользили по складкам пурпурной императорской мантии. Худое как лисья мордочка лицо всегда оставалось бесстрастным, а ровный спокойный голос вещал о том, что у империи нет уже ни денег, ни армии, ни людей готовых отдавать жизни и силы на благо дряхлеющей отчизны. Слушая его, властитель тоскливо смотрел вдаль. За оградой дворцовых садов ровными рядами сбегали с холма плоские крыши богатых кварталов. Когда-то теплыми весенними вечерами рабы выносили наверх кресла, и владельцы особняков любовались закатом. Теперь лишь изредка можно было увидеть сгорбленную фигуру слуги, подметающего крышу. Аристократы давно перебрались в загородные виллы, превратив их в настоящие крепости. Там каждый мнил себя маленьким императором, угрожая повесить на воротах любого судебного пристава или сборщика податей. Бедные кварталы, наоборот, в последние годы все больше походили на грязный переполненный улей. Оставляя землю на произвол сорняков и диких зверей, бедняк перебирался в черту городских стен, наивно полагая, что здесь он под защитой.

   Отрываясь от своих невеселых раздумий, император слушал о казнокрадстве, об участившихся разбоях на дорогах, о массовом дезертирстве в пограничных гарнизонах. Он понимал, что это правда. Но его начальник тайный службы тоже лукавил, разыгрывая какую-то свою партию. Если, следуя его советам, сменить высших сановников, доклады сразу изменят тон.

   «Но изменится ли что-нибудь в стране? Зато сам окажешься коронованной пешкой в цепких пальцах. Так что лучше уж ничего не менять...»

   Миновав «царскую» галерею, где сводчатую крышу подпирали императоры прежних династий, он вышел на мощеный мрамором внутренний двор. С высоты пьедесталов сурово смотрели изваяния трех легендарных вождей его народа. Отполированные складки солдатских плащей в подтеках от птичьего помета. Трещины, словно шрамы на мужественных лицах, и под холодными каменными взглядами хотелось вжать голову в плечи. Презирая боль, не зная усталости, его предки шли от победы к победе. Много веков выковывался скипетр империи, а теперь он вот-вот выпадет из слабых рук.

   Четвертый пьедестал пока был пуст. По традиции здесь должна стоять статуя правящего императора. Предшественника уже успели убрать. Уменьшенная копия парадного изваяния отправилась в «царскую» галерею, а вот нового главу империи еще не вознесли на подобающее место. Проходя мимо грубо обработанной каменной глыбы, он провел ладонью по пыльной поверхности пьедестала. В голове промелькнула неожиданная мысль:

   « Как насмешлива порой судьба! Новых императоров у страны может быть уже и не будет. И если скульптуру успеют закончить, статуя самого жалкого правителя навсегда останется рядом с великими. Хотя возможно какой-нибудь вождь варваров тоже решит увековечить здесь свою память .»

   В малом тронном зале ожидала приема шеренга придворных. Проходя мимо, он краем глаза видел, как склоняются перед ним блестящие от жирной помады головы. Водрузив тщедушное тело в главное кресло империи, прервал хор приветствий, и распорядитель церемоний объявил о начале утренних докладов.

   Залетевшая в зал первая весенняя муха, с радостным жужжанием кружила над диадемой. Отслеживая ее полет, император откровенно скучал. Сановникам тоже было скучно. Стараясь быстрее закончить доклад, они комкали фразы. Еще лет десять назад никто не осмелился бы на такую небрежность, но видно пришли другие времена. И все же маховик государственной машины продолжал вращаться. Каждое утро сановники, отдавая дань традиции, приходили в этот зал. В их докладах среди мутных протоков лжи можно было выловить и частички правды. Кто-то в стране еще чинил дороги и крепостные стены, кто-то, месяцами не получая жалования, нес гарнизонную службу. Меч правосудия иногда еще настигал неудачливых разбойников. Дряхлое тело некогда могучего государства продолжало отбрасывать внушительную тень, и этот оптический обман помогал сдерживать демонов хаоса. Император искренне наделся, что какое-то время продержится хотя бы существующее положение дел.

   « Пускай многие считают его бедственным, настоящие беды еще впереди. Эти унылые годы многим еще покажутся золотым веком!»

   Наконец-то доклады завершились, и сановники ожидали разрешения покинуть зал. Перед тем как поднять руку и произнести традиционное напутствие, император осмотрел застывшую перед ним шеренгу. Уже не в первый раз он отмечал необычайное сходство. Люди разных возрастов походили друг на друга больше чем родные братья.

   « Они словно собаки одной породы!»– брезгливо подумал император, и вдруг его осенило:

   « А ведь это близко к истине!»

   Веками жестокая селекция создавала особую человеческую породу. Только ее представители могли выживать около императорского трона. Умение угадывать настроение самодержца, плести интриги, клеветать на соперника входило в основы этой школы выживания. При этом полезные для государства качества были лишь помехой в освоении науки царедворца. Человек, искренне радеющий за дело, рано или поздно совершал оплошность: попытался оспорить глупый приказ, возражал против назначения фаворита, доносил до монарших ушей неудобную правду. И тут же безжалостный нож селекционера выбраковывает неподходящую особь. В прежние века, когда в стволе государственного древа еще циркулировали живительные соки, талантливых и энергичных людей порой выносило к самым вершинам власти. Это они расширяли границы империи, очищали моря от пиратов, реформировали учреждения, созидали и строили. Они были опорой страны, но угрозой для дворцовой породы и тем подписывали себе приговор.

   Окна выходили в сад. Когда хлынул дождь, капли с шумом обрушились на листья, и в зал ворвалось свежее дыхание весны. Он всегда удивлялся тому, как один и тот же процесс падения воды с неба в разные времена вызывает противоположные чувства. Осенью кажется, что это твоя жизнь медленно утекает из тела под дробящий мозги стук капель. Весной же шум первого ливня звучал как радостный гимн. Черепичная крыша, металлические козырьки, водосточные трубы исполняли под струями небесной воды свои партии, а сад аплодировал им тысячами зеленых ладоней. Облокотившись на мраморный подоконник, он слушал музыку дождя. Падая на край плиты, капли дробились на крохотные частички, и лицо ощущало их влажное прикосновение. Стало прохладно, но он не хотел уходить от окна. Сквозь грозовые облака уже пробивалось солнце, и император, словно ребенок, ждал появление радуги. Если не считать застывшую у входа стражу, он остался один. Можно было снять диадему. Как он устал ее носить! Да и плохо она сидела на голове обыкновенного человека, вознесенного судьбой на самую вершину власти.

   « Сколько волевых и честолюбивых натур отчаянно боролось за позолоченное кресло, что стоит у него сейчас за спиной! Как они жаждали водрузить свое тело на эти пуховые подушки!»

   Он же предпочитал, облокотившись на подоконник, слушать, как падает первый весенний дождь. В такие минуты можно помечтать о том, что ты на родном острове, в фамильном имении. По саду и коридорам старого дома носятся, играя в салки, веселые призраки детства. Солнце пробивается сквозь зеленый полог виноградной лозы. Длинными светлыми полосками лучи его ложатся на скрипучий дощатый пол балкона. А в тишине под сумрачными сводами библиотеки поджидают тебя старые друзья – твои книги.

   «Как хорошо было бы провести среди них остаток дней. Вечерами засиживаться в библиотеке. А утром гулять по залитым солнцем улочкам родного городка, слыша крики чаек со стороны порта. Но уродливое кресло посреди зала, напоминает, что у тебя другая судьба!»

   Как только он начинал думать о своих государственных обязанностях, комфортное состояние души сразу сменялось на ощущение угнетенности и тревогу. Даже мысленно продумывая какой-нибудь государственный указ, он начинил мучиться сомнениями, и испытывал страх перед возможными последствиями. Еще не продиктовав текст распоряжения писцу, император уже чувствовал, как на него наваливается усталость. Временами он стыдился своей слабости, правда, тут же придумывал оправдания:

   « Император всего лишь карлик, взобравшийся на голову циклопа. Наивно думать, что стуча ножками по затылку чудовища, ты можешь управлять его действиями. Великан движется и живет, подчиняясь только воле бессмертных богов, а не крохотного существа, сидящего на его лысине.»

   Кончился дождь. Солнце выглянуло из-за края уходящей тучи, но радуги на этот раз не получилось. И все же рассеянные лучи, падая на ветки, рождали удивительное переплетение теней и света. Усилием воли он заставил себя оторваться от созерцания умытого дождем сада, и вернулся к государственным делам. Сегодняшняя догадка об особой породе царедворцев, наверное, достойна философа. Но император должен не только понимать, но и использовать тайные пружины человеческого сообщества.

   «Что если направить селекцию в нужное для страны русло?»

   Его предшественники, вольно или не вольно, оставляли возле себя лишь изворотливых льстецов. Он же запустит механизм отбора в другую сторону. К управлению государством будут допускаться только честные и смелые люди. Те, кто не боится донести до монарших ушей правду. Те, кто действительно взвалит на плечи груз государственных забот, а не станет тратить силы лишь на тонкое искусство «пляски» у трона. Заняв ведущие посты, эти люди окружат себя единомышленниками, и так постепенно сверху вниз начнется оздоровление страны!

   Делая круги по залу, император пытался оформить посетившие его мысли в четкий план действий. Мозаичный пол под его ногами изображал сцены из жизни богов. Императорские сандалии наступали то на обнаженную грудь какой-нибудь небесной блудницы, то на клыкастый шлем бога войны, то на скипетр или рыжую бороду громовержца. Но небожители не обижались. Из мозаичного зазеркалья они с улыбками смотрели на своего земного ставленника. Видимо заранее зная, чего стоят его замыслы и что уготовано ему в грядущем...

   Вскоре в голове уже плотным роем вились сомнения:

   « Где и как он найдет столько честных, смелых, не обделенных разумом людей, да еще и желающих посвятить себя государственной службе? Звание чиновника давно уже стало синонимом слова „прохвост“, и порядочные люди стараются быть как можно дальше от власти. Как убедить их, что расчистка имперских конюшен тоже достойный уважения подвиг? Да и примет ли без сопротивления новых выдвиженцев „дворцовая порода“? Не станут же они спокойно смотреть, как власть уходит из рук!»

   Проклятие нерешительных людей – их собственный рассудок. Когда заранее видишь все трудности, страх лишает тебя воли. Не успел он подумать, что придется применять силу, как перед глазами замаячила кровавая тень предшественника.

   Около десяти лет двоюродный брат его отца просидел на троне. За это время он успел получить прозвище Людоед и возбудить всеобщую ненависть. До острова где, еще не подозревая о своей судьбе, жил племянник, доходили слухи о жестокости императора. Помня дядю веселым улыбчивым человеком, он не хотел этому верить. Однако все чаще в ссылку на остров привозили живые человеческие обрубки – тех, кто успел побывать в руках палача. А однажды, когда пришлось появиться при императорском дворе, он снова увидел дядю и ужаснулся произошедшей перемене. Исхудавший, сгорбленный человек на троне мало походил на статного и сильного мужчину, который когда-то таскал племянника на плечах. Казалось, несчастного сжигает изнутри медленный огонь. Отблески того адского пламени он увидел в темных глазах венценосца и ужаснулся теперь уже за свою жизнь.

   Правление Людоеда вошло в историю как одно из самых бедственных и разорительных. Однако, просматривая архивы, новый император нашел многочисленные указы, направленные на оздоровление государственной системы. Всем этим начинаниям суждено было увязнуть в затхлом болоте дворцовых коридоров. В людской памяти остались только неурожаи, голод, нашествия варваров и многочисленные казни. Постепенно он начал понимать, что же происходило на самом деле. Вступив на престол, дядя с присущей ему энергией взялся за реформирование страны. Дворцовая порода ответила сопротивлением. Чтобы подавить его пришлось применять силу. Вначале это были отставки и ссылки. Сановникам пришлось имитировать активное участие в начинаниях реформатора, но колесо государственной машины продолжало вращаться впустую. Возможно, за предыдущие века что-то успело надломиться в остове империи, и теперь любая встряска лишь усугубляла болезнь. Видя, что терпит неудачу, император обвинял в этом своих тайных врагов. Начались казни. Страх пополз по коридорам дворца, породив эпидемию доносов. Чтобы обезопасить себя, люди клеветали на ближних, стараясь успеть раньше других. Чуть ли не каждый месяц обнаруживались мнимые заговоры. Императору, казалось, что у чудовища, с которым он бьется, вырастают все новые и новые головы. И он с остервенением рубил их, не замечая, как сам все больше попадает под власть демонов.

   Словно издеваясь над его усилиями, дела в стране шли хуже и хуже. Пустеющая казна, беспомощность и воровство наместников, дезертирство и мятежи в гарнизонах. Какое-то время императору удавалось затыкать бреши, но потом сами боги взяли сторону его мнимых и истинных врагов. На страну обрушились неурожаи и эпидемии. Бескрайние леса на северной границе извергали толпы варваров. Как голодная саранча они обрушились на северные провинции, и у империи уже не было сил для защиты. Вместо того чтобы осознать тщетность усилий и со смирением принять волю бессмертных, император усмотрел причины всех неудач в новых происках врагов. Преследования и казни приняли невиданный размах. Вокруг себя он теперь видел только саботаж и измену. И демоны с хохотом носились над царственной диадемой, не давая своей жертве ни сна, ни покоя.

   Неудавшегося реформатора нашли бездыханным в собственной постели. Придворный врач объявил о естественных причинах смерти. Во дворце шептались о ядах и наемных убийцах. Однако большинство склонялось к тому, что Людоед переполнил чашу злодеяний, и демоны унесли с собой его душу. Воображение нового императора не раз рисовало страшную картину: уродливые сгустки тьмы волокут по дворцовым коридорам светящееся эфирное подобие человека. Жертва пытается вырваться, истошно вопит. Предчувствие вечных мук, беспредельное одиночество и ужас звучат в этом крике. Но нельзя разжалобить воинов мрака, и некому прийти на помощь. Чаша переполнена, отсрочки не будет. А демоны уносят его все дальше через дворцовые переходы и лестницы куда-то в темные тоннели подвалов. Не слышно больше криков, все быстрее полет, все ближе смрадное дыхание бездны...

   Стирая со лба пот, император думал о том, что пока судьба благосклонна к его правлению. Так стоит ли искушать ее? Он не умеет управлять людьми, не обладает ни твердостью духа, ни волей предшественника. Тем не менее, страну уже который год обходят стороной беды. На северных границах затишье. Свирепые бородачи в волчьих шкурах вернулись в свои леса. Уже много лет в пределах империи не видели ни одного вооруженного варвара. И только изредка часовые на караульных башнях замечают, как вдалеке над чащей кружится черное облако потревоженных птиц. Что-то происходит за зеленой лесной завесой, но об этом лучше не думать. Жизнь и так коротка, а мы своими страхами и дурными предчувствиями крадем у себя отпущенные нам часы покоя и счастья.

   За окном, прыгая по веткам, щебетали неугомонные птицы. У этих крохотных созданий многому можно было поучиться. Всем существом своим они отдавались празднику весеннего возрождения. Словно не будет никогда больше осенних дождей. Не полетят над землей белые мухи, и не будут в морозные ночи падать с веток на землю обледенелые пернатые комочки.

   «Жить как птицы – это великое искусство и мудрость!»

   Император вспоминал изречения философов и находил все новые подтверждения своим мыслям. В голове снова роились планы, но теперь они были далеки от попыток государственного переустройства.

   Призывая в зал секретаря, зазвонил колокольчик. Однако никто не спешил прийти на зов. Он звонил снова и снова, чувствуя страх брошенного в огромном дворце ребенка. Наконец, появился запыхавшийся секретарь. При прежнем правителе за такое опоздание можно было лишиться какой-нибудь части тела. Сейчас же император даже не стал изображать гнев, а просто передал распоряжение об организации праздника.

   На торжественный пир в честь наступления весны приглашались философы, писатели, поэты. Те, кто еще продолжал творить под увядающим древом империи, должны почувствовать заботы правителя. Некоторые из них, впервые, смогут досыта поесть. Но главное, им будет предоставлена возможность прочесть свои произведения на публике. Победители поэтических и литературных турниров получат награду. С несвойственной ему твердостью император диктовал распоряжение казначею изыскать необходимые средства. Секретарь с трудом успевал записывать. Испачканные тушью пальцы небрежно выводили пером иероглифы для скоростной записи. Одутловатое бесстрастное лицо не выражало ничего кроме вежливого внимания. И трудно было понять, как относится этот представитель дворцовой породы к причудам своего хозяина.

   Неделя пролетела в приятных хлопотах. В молодости он помогал отцу устраивать поэтические состязания на своем острове. Так что теперь император, наконец, пребывал в своей стихии. Он был деятелен, энергичен, с удовольствием отдавал распоряжения. Вникая в детали, обсуждал программу литературных состязаний, блюда для угощения гостей, интерьер зала. Однако в душе жил страх:

   «В последний момент что-то обязательно произойдет, и долгожданный праздник не состоится.»

   И вот накануне праздника на свой вечерний доклад начальник тайной службы привел с собой молодого офицера. Тот только что прибыл с северной границы. Сначала император решил, что это очередная интрига. Но одного взгляда было достаточно, чтобы поверить.

   Как редко теперь приходилось видеть открытые мужественные лица! В воображении сразу воскресли образы далеких героических веков. Этот смелый честный взгляд, вряд ли мог быть имитацией нанятого лицедея. Оказалось, что и сейчас где-то в приграничных гарнизонах служили преданные империи люди. На свой страх и риск этот молодой человек организовал в северных лесах разведку. С небольшим отрядом он совершал рейды по землям варваров. На свои средства оплачивал услуги шпионов. Получив тревожные известия, он сразу же отправился в столицу. Два дня провел в седле и теперь чуть живой от усталости стоял навытяжку перед императором.

   Из его доклада стало ясно, что все последние годы шла борьба за лидерство среди вождей варваров. Где-то на лесных опушках происходили короткие, но жестокие схватки между племенами. В пламени погребальных костров под вопли седых ведьм улетали в небесные чертоги души воинов. Матери, качая в деревянных люльках младенцев, сквозь слезы пели им про подвиги отцов. Но сейчас многолетняя вражда прекратилась. У лесных племен теперь один вождь и скоро его орда может хлынуть в пределы империи.

   Узнав об угрозе, император почувствовал даже не испуг, а скорее досаду. Сколько душевных сил потрачено на подготовку к празднику! И что же, теперь надо забыть про долгожданное торжество?!

   Военный налог, починка крепостных стен, мобилизация.– даже от самих этих слов становится холодно, неуютно, а ноздри чувствуют запах железа и крови.

   «Почему боги никогда не дают нам прожить жизнь, как мы хотим?!»

   Молодой офицер и начальник тайной службы ждали ответа. И еще одно существо присутствовало при их беседе. Маленькая ручная обезьянка пристроилась на плече главы империи. Дергая пурпурную мантию, она что-то щебетала в ухо хозяина. Машинально погладив зверька, император вдруг представил, как по коридорам дворца идут одетые в шкуры люди, а его любимица, пристроившись ни вершине колонны, строит им гримасы.

   « Что если какой-то безмозглый бородач примет ее за злого карлика из своих мифов? Бросок палицы и трогательное живое создание превращается в прилипший к стене комок крови и шерсти.»

   Он поймал себя на том, что испугался сейчас не за судьбу страны и даже не за свою собственную жизнь. Но видно так устроен человек, что судьба братьев меньших трогает порой больше, чем вселенские трагедии. Может быть, их бескорыстная преданность и вера в хозяина заставляет нас почувствовать себя богом, и мы невольно стремимся оправдать эту веру.

   Офицер по-прежнему стоял навытяжку, и ждал приказа. Неожиданно в голове императора промелькнула сумасшедшая идея:

   « Вот кто может спасти страну! Последний солдат империи станет ее верховным командующим. Он соберет все, что осталось от армии и выступит к границе. Вдруг ему удастся остановить варваров?»

   Сомнения как всегда стояли на страже:

   « Какая наивность! Этот парень всего лишь честный служака. Лучшее, что он сможет сделать, это геройски погибнуть в первых рядах, в то время, как последние уже обратятся в бегство. Подло взваливать на его плечи непосильный груз и обрекать его на такую судьбу.»

   Пауза затянулась. Только обезьянка продолжала беспечно щебетать, смешно обнимая мордочку лапами. Плечо хозяина казалось ей вполне надежным пристанищем, а от страха перед будущим природа заботливо оградила наших меньших братьев. В какой-то момент императору даже захотелось поменяться с ней местами. Но он быстро прогнал эту недостойную человека мысль и, наконец, отдал приказ. Решение возникло спонтанно, и по мере того, как он говорил, голос становился все тверже и увереннее.

   Привычка к дисциплине не позволила офицеру проявить свои чувства. Он ждал, что ему велят немедленно вернуться и готовить гарнизон к обороне. Надеялся, что дадут подкрепление, и может быть, отметят его усердие, повысив в звании. Но не мог же он ожидать, что его назначат наместником на родной остров императора! О такой награде можно было только мечтать. Но почему это случилось в такое неподходящее время? Люди с его опытом нужны сейчас в совершенно другом месте!

   Подписав указ о назначении, император вручил его новоиспеченному наместнику. Тот принял его, склонив голову и опустившись одно колено. В тот же самый момент на его плечах оказалась обезьянка. Офицер не позволил себе даже шелохнуться, а у императора радостно защемило сердце. Звериная интуиция подсказала его любимице путь к спасению.

   – Возьми ее как подарок! Это существо приносит удачу, – произнес он, улыбаясь, а потом неожиданно подумал:

   « Сейчас ты спас целых две жизни. Можно считать, правление удалось!»

   Чеканя шаг, офицер покинул зал. На его плече, вцепившись лапками в грубую ткань солдатского плаща, сидела обезьянка. Ожидая неприятного разговора, император повернулся к начальнику тайной службы. Но тот попросил разрешения уйти. Провожая его взглядом, император вдруг осознал, что вряд ли больше увидит своего советника. Главный хранитель государственных секретов наверняка уже понял, что настало время думать только о личном спасении. На какой-то миг императору стало страшно, но потом с плеч словно свалилась гора:

   « Теперь ничто не помешает провести праздник! А что ожидать от варваров знают только боги.»

   Он живо представил сцену, происходящую сейчас где-то в лесных дебрях. У затухающего костра седая сгорбленная ведьма бормочет заклинания и водит грязным пальцем по обгоревшей бычьей лопатке. С высоты деревянного трона за ней пристально следит рыжебородый гигант. От того, как лягут трещины на костях, зависит его решение. Орда варваров может хлынуть в пределы империи, может отправиться на другой край Земли, или надолго остаться в своих лесах.

   « Случайный рисунок трещин на обгоревших бычьих костях решает участь великой державы! Судьба смеется над потугами правителей, так стоит ли смешить ее еще больше?»

   Праздник состоялся в назначенный срок. Казалось, возродились времена былого расточительства и имперской роскоши. И пускай знатоки и гурманы шептались, что к столу подают дешевое вино, а вместо устриц собранные в порту мидии. Гости с жадностью накидывались на угощение, словно предчувствовали голодное лихолетье. Не остались обделенными и поклонники муз. Умирающая цивилизация все еще порождала удивительные хрупкие цветы поэзии и литературы. За многовековую историю оттачивался стиль, совершенствовалось искусство владения словом. Приглашенные на пир литераторы и поэты, творили стоя на плечах великих. Они даже превосходили предшественников утонченностью и красотой слога. Однако яд умирания сочился сквозь изящные гирлянды слов. Почти у каждого второго проскальзывала тема «последней весны». Император смотрел в окно на усыпанные цветами ветки и думал, что весна не может быть последней. Это смертные существа свою собственную кончину пытаются выдать за крушение мира. Но, вопреки им, мир возрождается с каждым приходом солнца.

   Под вечер литературный праздник превращался в оргию. На столах, вращая бедрами, плясали полуобнаженные танцовщицы. Мастера изящной словесности заплетающимся языком выкрикивали что-то нечленораздельное. Хмельные головы падали прямо в тарелки, объедки висели на лавровых венках победителей. К тому времени император уже отдыхал в своих покоях. Он не осуждал людей, но сам старался быть дальше от всего грубого и земного.

   В последний день гулянье не затихало до самой ночи. Императору пришлось засыпать под пьяные крики, долетавшие даже в другую половину дворца. Но накопившаяся за неделю усталость взяла свое. Веки сомкнулись, и шум пьяной толпы трансформировался в шелест волн. Разбиваясь о деревянный нос корабля, они рассыпались брызгами пены. Море сверкало на солнце, а над парусом качалось неестественно голубое небо. Держась за корабельный канат, он стоял на высокой корме и смотрел, как впереди из-за пены прибоя вырисовываются очертания знакомого порта. Сердце сладко щемило от радости возвращения. А на плече, ухватившись лапками за воротник плаща, сидела его любимица... Как это часто бывает во сне, декорации неожиданно сменились. Он увидел себя в приемной перед главным церемониальным залом дворца. В небольшом пространстве перед закрытыми дверями толпились венценосные особы. Он узнавал их по скульптурам из царской галереи. Вот этот низкорослый атлет – великий воитель. При нем границы империи достигли пределов цивилизованного мира. Толстяк с капризно оттопыренной губой вошел в историю развратными оргиями и безумным расточительством. Но в те годы страна находилось на вершине могущества, и могла позволить себе такого правителя. Седовласый старец печально улыбнулся императору, и тот узнал монарха-философа, последнего к чьему имени еще по праву прилагалась приставка «великий». Говорят, что он предсказал кончину империи, и где-то в архивах пылиться единственный экземпляр пророческой рукописи. А вот в толпе мелькнуло лицо дяди. Кожа прокоптилась от пламени адских жаровен, в глазах несчастного отблески нестерпимой нечеловеческой боли. Император хотел подойти и сказать, что каждый день молится о прощении грешника, но его оттеснили спины в пурпурных мантиях. Предшественники вели себя как-то очень суетливо и странно. Неожиданно он понял, что они всего лишь слуги, а настоящий великий император находится там за закрытыми дверями. В этот момент зазвонил колокол, и толпа венценосцев бросилась в зал. Он поспешил за ними и в этот миг начал просыпаться.

   Он лежал на своем ложе, и медленно осознавал, что слышит колокол уже наяву. Еще некоторое время понадобилось понять, что это набат. Вскочив с кровати, император бросился к окну. В предрассветном сумраке по двору метались приведения в белых ночных рубашках. Гремя подкованными сапогами, в сторону ворот пробежал отряд гвардейцев. Одеваясь на ходу, он кинулся к самой высокой дворцовой башне. В переходах императора несколько раз чуть было не сбили с ног бегущие навстречу люди. Запыхавшись, чувствуя, что вот из груди выпрыгнет сердце, он вскарабкался по крутой лестнице. С верхней площадки башни открывался вид на город. На крышах лежали розовые рассветные блики, но тень уходящей ночи еще укутывала улицы. Издали трудно было различить человеческие фигуры, и он лишь угадывал движение охваченной паникой толпы. Со стороны стен уже занимались первые зарева пожаров, а на караульной башне кто-то, не думая о собственном спасении, еще продолжал звонить в набатный колокол.

   Облачившись в парадное одеяние, он шел по опустевшим коридорам дворца. Спустившись вниз, зачем-то заглянул в зал, где еще вчера проходил праздник. Казалось, что варвары уже успели здесь побывать. Перевернутые столы, кровавые лужи разлитого вина. На лавке, положив голову на ладони, спит танцовщица. Рядом, обнимая винный бочонок, храпит толстяк в лавровом венке.