Текст книги "Нехороший полустанок (СИ)"

Автор книги: Алексей Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

   В купе было душно. Попутчики с верхней и нижней полки дружно храпели. И все же временами Глебу удавалось провалиться в короткие периоды забытья, где мелькали рваные обрывки снов. Пробуждаясь, он снова слышал храп, мерное постукивание колесных пар и опять уходил в черно-белые кадры сновидений. Но в очередной раз проснувшись, обнаружил, что поезд стоит, и почувствовал, что без убаюкивающего стука колес заснуть уже не сможет.

   Сначала лежал, не открывая глаза, ждал, пока тронется поезд. Но ожидание затягивалось, и глаза все-таки пришлось открыть. Висевший за окном фонарь наполнял купе нехорошим мертвящим светом. Не помогала даже задернутая занавеска. Пролежав еще некоторое время, он решил посмотреть, где остановились. Однако, ничего похожего на вокзал и даже платформу за окном не обнаружил. Фонарь вырывал из темноты лишь кусочек железнодорожной насыпи и идущие параллельно вагону две стальные полосы рельсов. Выныривая из темноты, они туда же и уходили. Казалось, что за этой черной границей вообще ничего нет. Не радовало взгляд и освещенное пространство. Свет был неприятно холодным, как слизь мокрицы, конструкция фонаря до унылости примитивна. Никаких декоративных излишеств. Только слепящая лампочка и подвешенный на тросе металлический колпак, словно глазное яблоко вокруг зрачка циклопа.

   Переведя тело в сидячее положение, Глеб включил мобильник. Часы показывали половину первого ночи, а сон, как назло, окончательно пропал. Чтобы чем-то занять мысли, он начал вспоминать другие, куда более привлекательные варианты ночного освещения. Воображение нарисовало усыпанную желтыми и багровыми листьями мостовую, уходящую в темноту шеренгу столбов с чугунными завитушками, на которых покачивались укрытые в красивые стеклянные колпаки лампы. Мягкий свет рождал приятное ощущение легкой осенней грусти. Вдоль бульвара, задумчиво вороша тростью листья, в сюртуке и цилиндре шел Александр Сергеевич, рядом его давний приятель Онегин. О чем-то переговариваясь, литературный персонаж и его создатель удалялись в подсвеченный огнями вечерний сумрак. И фонари были не маловажной частью ностальгической ретро-картины.

   « Все-таки раньше строили и делали, вкладывая душу! И жить среди таких домов и вещей было куда приятней, чем в нагромождении жестко-рациональных конструкций.»

   Пытаясь развлечь себя подобными мыслями, Глеб ждал, когда поезд, наконец, поедет, и периодически поглядывал на мобильник. Но со временем происходило что-то странное. Он и раньше замечал, что оно течет неравномерно. Когда опаздываешь, несется галопом. Когда ждешь, тянется, словно прилипшая к подошве жвачка. Но такого еще никогда не было! По внутреннему ощущению прошло около четвери часа, а мобильник показывал, что всего три минуты. Уставившись на экран, Глеб начал считать. Только в начале третьей сотни цифра лениво перескочила на следующее число.

   «Хрень какая-то! Считал слишком быстро, или с часы действительно глючат?»

   Вопрос к самому себе остался без ответа, а в голове вдруг испуганно промелькнуло:

   « А может это, правда, что-то со временем! Или со мной что-то не так?»

   Мерзкий холодок иррационального страха пробежал по спине, потом перекинулся внутрь и завис тяжелым комком где-то на уровне желудка. Пытаясь успокоиться, Глеб стал подыскивать происходящему объяснение. В итоге списал все на духоту.

   «Мозг не получает достаточно кислорода. Вот начинает бог знает что казаться!»

   С трудом отыскав под полкой тапочки, вышел из купе. Дышалось в коридоре легче, однако освещение тоже было холодным и тусклым. И лучше б его вообще не было! Если бы темнота поглотила вагон, за окном можно было увидеть звезды. Сейчас же ночь отгородилась непроницаемая черной стеной. Сквозь нее не проникали даже бледные лучи фонаря, оставшегося на другой стороне поезда.

   Шаркая спадающими шлепанцами, он двинулся в противоположный конец коридора. Надеялся сверить у проводницы часы, узнать, где это они зависли, а заодно и попросить чаю. Но надеялся напрасно. Служебное купе оказалось закрытым. Хозяйка либо спала, либо вообще отсутствовала. А поезд по-прежнему стоял на месте и уже, казалось, что он и не собирается двигаться дальше.

   « Полустанок – „Приехали“!».

   Неожиданно родившаяся шутка немного развеселила. Решив больше не подаваться страхам, он вернулся назад. В купе по-прежнему заглядывал «глаз циклопа». За окном все те же вырванные из темноты рельсы, щебенка на насыпи, а дальше непроницаемая черная стена. И все-таки что-то изменилось! Глеб даже не сразу понял, что не слышит свистящего храпа соседей. Кинув взгляд на соседнюю нижнюю полку, увидел только завернутые в одеяло контуры тела. Сверху свешивался край простыни, а что там дальше различить было сложно. Возникшее было желание, завести разговор с попутчиками, быстро пропало:

   «Сочтут за идиота. Не будешь же объяснять, что тебе вдруг стало страшно!»

   Растянувшись на полке, он попытался представить что-нибудь успокаивающее и приятное. Однако, не получалось. Бессонница почему-то всегда навевает тяжелые мысли. Именно в эти ночные часы особенно остро ощущаешь конечность и вопиющую бессмысленность собственного существования. Утро неизменно наполнено надеждой. Даже если хорошо понимаешь, что надеется особо не на что, оно все равно рождает иллюзию будущего, где среди возможных вариантов есть и счастливый. День обычно занят делами. Вечер придавлен усталостью. А вот вырванную бессонницей часть ночи заполнить нечем.

   Уставившись в мертвый зрачок фонаря, Глеб пытался анализировать, почему ему сейчас так тоскливо. Думал о том, что тоска тоже бывает разной. Есть даже ее «светлая» разновидность. Например, когда видишь вдали недоступные тебе сверкающие вершины. Осознаешь, что не совершить уже тебе восхождения. Не осталось для этого ни сил, ни отпущенного природой времени. Но все-таки вершины есть, и отблески отраженного ими света падают на твое приземленное существование. Иное дело, когда перед глазами лишь две полоски металла и несколько квадратных метров рассыпного щебня, а вокруг черная стена. Пустота и замкнутость в одном флаконе!

   За окном пошел дождь. Мелкий моросящий холодный. О последнем можно было лишь догадываться, но в это время теплых дождей не бывает. Они остались там, в солнечной неге и зеленом буйстве июля. А сейчас за окном хозяйничала поздняя осень.

   Унылое время! Но в природе все бежит по кругу. Как бы не рыдала холодным дождем осень, не щерился колючей метелью февраль, весна неизбежно настанет. А вот человеку путь только в один конец. Юность, где отчаяние и радость смешались, словно яркий солнечный свет с промозглым мартовским ветром, сменяет зрелость, похожая на входящее в силу лето. Но не успел оглянуться, а на горизонте уже тихая грусть одетого в багрянец леса. Поля пусты, урожай собран. Что посадил то и собрал. А под завязку и тем, кто много успел, и тем, кто попусту тратил время, лишь холодный дождь, да зима, за которой уже ничего не будет.

   «Кто и зачем вырвал нас из циклов природы?! В насмешку дал осознать свою исключительность, чтобы тут же ткнуть в прах, из которого вышли. Наделив разумом, заставил непрестанно заполнять его жвачкой мыслей. И допустил чтобы, подобно свинье, эта ненасытная утроба подрывала корни дерева Веры, защищавшего своими ветвями предков...»

   Обычно Глеб гнал подобные мысли. Днем прятался от них за делами. Вечером глушил трескотней политических шоу, заливал мыльной пеной сериалов. Теперь же, лишенный привычный защиты, словно зажатый в углу ринга боксер, вынужден был отбиваться на узком клочке очерченного фонарем пространства.

   Дождь набирал силу. Мелкие бусинки капель покрыли стекло, тонкой сеткой висели над рельсами и щебнем. Поезд продолжал стоять, и уже не верилось в то, что он когда-нибудь тронется с места. В голову опять лез страх, что это и есть пункт конечного назначения. И не будет уже ничего, кроме фонаря под железным колпаком, мелкой крошки щебня, мокнущих под дождем рельсов.

   Последователь восточных духовных практик прибег бы к медитации. Христианский монах вознес к Всевышнему молитву. Глебу же спасаться было нечем. Напрасно метался он по дорогам памяти. Пытался убежать в прошлое. Там тоже негде было укрыться. Ни одна дверь не отворилась впустить беглеца, ни одна рука не протянулась на помощь. А проклятый полустанок неумолимо поглощал его, словно удав еще живую трепыхающуюся жертву.

   Зная, что время остановилось, Глеб больше не смотрел на часы. Уже не страх, а безысходность и отчаяние сковали разум. И когда поезд, лязгнув колесными парами, сдвинулся с места, он даже не сразу в это поверил. Но фонарь уже медленно плыл вдоль окна, и вскоре исчез, избавив купе от мертвящего бледного света. Поезд набирал ход. За стеклом ползли темные похожие на бараки строения, потом замелькали контуры елей. Над их мохнатыми верхушками показались звезды. Душное купе вдруг исчезло, и, чувствуя восхитительную легкость невесомого тела, Глеб устремился навстречу мерцающим огонькам...

   Когда он проснулся, в купе уже было светло. Утро выдалось пасмурным. За окном проплывали раскисшие от дождя поля, под серыми облаками над горизонтом чернела темная полоса леса. Пейзаж осенний холодный, но не лишенный поэзии и красоты, присущей всем без исключения временам года. И Глеб смотрел на него с голодной жадностью выздоравливающего больного.

   На соседней нижней полке лежала только смятая постель, которую он принял ночью за контуры тела. Наверху тоже никого не было. Видимо попутчики сошли еще до того проклятого полустанка.

   «Но существовал ли он на самом деле?»

   Когда Глеб вышел из купе, электронные часы над тамбуром показывали половину девятого. Проводница, еще совсем молодая розовощекая девчонка, разливала из кулера кипяток. Подойдя ближе, он пожелал доброго утра и заказал чашку растворимого кофе. Заодно поинтересовался, где так долго стояли ночью.

   – Не по расписанию была остановка. Ничего, до следующей станции нагоним, – уверенно ответила проводница. И ее бодрый веселый голос окончательно развеял наваждение ночи.