Текст книги "Гость из прошлого (СИ)"

Автор книги: Алексей Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

   После того, как дела Гая пошли в гору, они почти не виделись. Отправляясь в гости незваным, Сильверст успокаивал себя:

   « Гай всегда был непутевым повесой. Часто забывал отдать долги. Но он добрый малый, и не оставит старого друга один на один с бедою.»

   Больше всего он боялся, что никого не застанет дома, но Гай оказался на месте. Правда, обнять старого друга явно не спешил. Нервно постукивая пальцами по коленям, Сильверст сидел в роскошной гостиной. Дразня взгляд, с картин на него смотрели обнаженные героини языческих мифов. Большие часы на камине неторопливо отстукивали каждые пятнадцать минут ожидания. Он уже собирался уходить, когда на пороге в восточном халате появился Гай. С насмешливой учтивостью извинился за то, что его задержал парикмахер, и поинтересовался:

   – Что привело в столь ранний час господина доктора?

   Для светского щеголя визит действительно можно было бы счесть ранним. А то, что Гай недавно побывал в руках парикмахера, подтверждала сетка на волосах и кудри с палочками для завивки. Однако, тон его голоса не очень располагал к дружеской беседе. Но просто так засвидетельствовать почтение и уйти Сильверст уже не мог. Он долго он ждал этой встречи, и надеялся, хотя бы на дружеский совет!

   Идя в этот дом, Сильверст рассчитывал на задушевную беседу за бутылкой вина. Думал, что, когда они будут вспоминать молодость, расскажет, как соскучился по прежним временам, попросит снова ввести в общество, где в компании беспечных красоток можно будет залечить душевные раны. Однако, вина ему никто не предложил. Бокал пунша, с которым Гай появился в гостиной, он демонстративно отставил на камин, и похоже не собирался звать слугу, накрыть стол для гостя.

   Задушевной беседы не получалось. Чувствуя, что это возможно последний визит в дом старого друга, Сильверст все-таки рискнул изложить свою просьбу. Без должной прелюдии это получилось смешно и нелепо. Усмешка на губах Гая еще больше приводила в смущение и делала речь косноязычной. Наконец, Сильверст замолчал. Он не знал, что говорить дальше, и уже стыдился своих откровений.

   – Так, так! Хотим отомстить любезной супруге за украшение на голове, – насмешливо протянул Гай. Потом, вдруг став издевательски серьезным, начал проповедовать о том, что месть и ревность очень нехорошие чувства. Это очень походило на нравоучения, что Сильверст не так давно читал своему другу. С той разницей, что тогда он, хоть и с налетом превосходства, все же искренне пытался вразумить и наставить на путь истинный. Теперь же над ним откровенно насмехались и мстили за то глупое высокомерие. В довершении Гай прозрачно намекнул, что даже при всем желании ему вряд ли удастся превратить приятеля в галантного кавалера. Наука страсти нежной трудно давалась господину доктору в молодости, а сейчас даже и рассчитывать не на что.

   – Лучше уж, старина, продолжай ставить клистиры! Кстати, часть вырученных от этого занятия денег можно потратить на продажную любовь. А дорогу в нужные заведения отыщешь без чьей либо помощи.

   Возвращаясь домой, Сильверст затравленно вжимал голову в плечи. Был солнечный праздничный день. Навстречу попадались кампании подвыпивших гуляк, веселые стайки девушек, счастливые семейные пары. Казалось, что все с удивлением смотрят вслед одиноко бредущему человеку в затянутом на все пуговицы сюртуке.

   Переходя речку, он надолго задержался на мосту. Облокотившись на деревянные перила, вспоминал, как, на исходе медового месяца, они с Элизой, обнявшись, сидели на берегу. Рядом в маленькой заводи качались кувшинки, чуть дальше по главному руслу проплывали утки с выводками птенцов. А они мечтали о том, что тоже родят много детей и жить будут долго и счастливо.

   Поле бегства супруги дом погрузился в ледяной ад. Теперь, из холодного плена одиночества скандалы и короткие перемирия последних дней виделись уже, как потерянное счастье. Ловя на себе сочувственные взгляды пациентов, Сильверст продолжал выполнять свои обязанности. А вечером, возвращаясь в пустую гостиную, открывал бутылку и начинал диалог с призраками. Чаще всего навещал отец, ушедший из жизни через год поле свадьбы сына. Сурово взирая на последнего продолжателя рода, он упрекал его за слабость и желание залить горе вином. Иногда появлялась мать, такая же молодая и красивая, как в детских воспоминаниях. Она не осуждала, а просто гладило свое чадо по волосам, уже отмеченным ранними сединами. Наведывался и Гай. В своем призрачном воплощение он был еще более язвительным и надменным. Садясь напротив бывшего друга, с усмешкой читал ему проповеди о том, что в жизни всегда вознаграждается честный труд и добродетель.

   А вот призрак сбежавшей супруги, почему-то долго не желал посещать семейное гнездо. Явился он только через полтора года. В тот вечер у новых соседей играли свадьбу. Нанятые музыканты старались изо всех сил, и веселые наигрыши разносились далеко по улице. Оторвав хмельную голову от стола, Сильверст прислушивался к звукам, проникавшим сквозь стены и закрытые окна. Боль одиночества мешалась со счастливыми воспоминаниями. И вдруг, когда заиграли плясовую, он вскочил и закружился по комнате. Если бы кто-то из соседей наблюдал это, то наверняка бы сочли, что доктор лишился рассудка. Уже не молодой, начинающий седеть и полнеть мужчина, выделывая коленца, вел в танце воображаемую партнершу. Стороннему наблюдателю показалось бы, что руки безумца сжимают воздух. Зато он, как наяву, видел свою Элизу! Прорисованная тонкими огненными штрихами, она кружилась в его руках, и радостно смеялась, над тем, что неуклюжий муженек превратился в лихого плясуна.

  Когда последние аккорды утонули в пьяных криках гостей, Сильверст, сотрясаясь в рыданиях, упал на пол. А через несколько дней пришло страшное известие. Доктор из соседнего городка сообщил, что ему пришлось осматривать тело утопленницы, в которой он опознал жену своего коллеги. Случилось это на берегу той самой реки, примерно в двадцати верстах от места, где Сильверст и Элиза когда-то любовались на проплывающих уток и мечтали о долгой и счастливой жизни...

   Миранда закончила играть, и передала лютню подруге. Пальцы Изабель ловко побежали по струнам. Сильверст узнал мелодию. Под этот веселый мотив он танцевал тогда с призрачным воплощением Элизы. Словно сквозь прорванную плотину, хлынули давно забытые чувства. А когда они встретились взглядом с Мирандой, в сумеречном полумраке словно проскочила молния. Оглушенный ее разрядом, Сильверст пошел к женщине, протягивая руку. В тот момент он почти не думал о том, как комично выглядит бородатый отшельник в рабочей одежде монаха, приглашающий на танец светскую даму.

   – Остановись! – еще пытался кричать разум. Но Сильверст уже представлял, как бешено закружит партнершу по скрипящему дощатому полу, и ничто не могло его удержать.

   Миранда посмотрела на него с веселым удивлением. После недолгого замешательства, подобрала край юбки и протянула навстречу свои тонкие изящные пальцы. Но вдруг она с визгом отдернула ладонь. Послышался удар каблука и истеричный женский крик.

   – Прочь от меня, гадость!

   В первый миг Сильверст принял это на свой счет. Но потом увидел на полу окровавленный комочек и понял, что произошло. Его приятель мышонок решил полакомиться остатками праздничного обеда и, на свою беду, по дороге наткнулся на каблук Миранды. Продолжая кричать, женщина отпрыгнула к стене, а ее подруга, увидев, что произошло, со слезами запричитала:

   – Бедняжка! Зачем ты ее напугал!

   В ее голосе слышалась неподдельная жалость. Гай, изображая галантного кавалера, принялся успокаивать обеих дам, а Сильверст, молча, собрал в тряпку все, что осталось от его серого друга, и вышел за дверь. Оставив раздавленное тельце в траве, он прислонился к дверному косяку и долго смотрел на закат. Из дома доносились громкие голоса. Миранда кричала, что не собирается оставаться в этой убогой лачуге ни одно лишней минуты. Изабель, не стесняясь в выражениях, называла ее истеричкой и дурой. Гай убеждал, что дорога по темноте может оказаться опасной, к тому же они не допили целую бутылку вина. Намекал он и на какой-то спор, который Миранда еще может выиграть. Наконец, ссора утихла. Раздраженные голоса сменил звон кубков. Гай произнес витиеватый тост о женских прелестях. Язык его уже слегка заплетался.

   Выждав небольшую паузу, Сильверст вернулся, достал и расстелил на полу две медвежьи шкуры. Эти нехарактерные для жилища отшельника предметы достались в подарок от одного из гостей, как благодарность за излечение. Зимой Сильверст прикрывался ими в самые морозные ночи.

   – Если решите остаться, это все, что могу предложить – сухо сообщил он, и снова вышел из дома.

   Наваждение, в плену которого он пребывал, окончательно развеялось. Полной грудью вздохнув прохладный вечерний воздух, Сильверст посмотрел на быстро темнеющее небо, потом на траву, где оставил своего приятеля мышонка. И вдруг в голову пришла крамольная мысль:

   « Уже не в первый раз судьба жестокой дланью направляет тебя. Но самому достаются лишь муки душевные, а те, кто хоть как-то тебе дорог, гибнут. Не слишком ли велика цена, за твое спасение?»

   Кинув в кормушку для коз сено, он остатками теплой воды полил огород. К тому времени солнце успело скрыться, и на небе догорала тонкая полоса заката. Живя в гармонии с природой, Сильверст подчинил свой распорядок солнечному циклу и сейчас не собирался изменять привычкам. Отправившись на сеновал, он устало опустился на мягкое травяное ложе. Некоторое время прислушивался к доносящимся из дома голосам, но потом неожиданно быстро уснул.

   Пробуждение было неожиданным, словно в спящем сознании сработал сигнал тревоги. Встрепенувшись ото сна, он сначала подумал, что наступило утро. Но это было ошибкой. Войдя в полную силу, владычица ночи, почти как днем, освещала поляну.

   « Полнолуние! Твой обманчивый свет рождает искушение, путает мысли, подвергает сомнению все, что казалось простым и понятным.»

   В памяти встали события прошедшего дня:

   « Хорошим посмешищем ты бы предстал, не помешай тому бедняга– мышонок! Гай наверняка бы повеселился от души, а потом история о „ танцующем отшельнике“ стала достоянием светских гостиных.»

   Напрасно Сильверст пытался убедить себя, что ему безразлично мнение людей. Привыкший к самоанализу разум заставлял смотреть в глаза правде и стремился расставить по полочкам чувства и истинные мотивы.

   «Не сумел ты еще окончательно порвать с этим миром! Тлеет еще не растраченный огонь желаний. Этим вечером он чуть было не вырвался из-под пепла. Но хорошо это или плохо?»

   С точки зрения менестреля, который несколько столетий назад сам обратился в пепел, все шло согласно человеческой природе, и не должно было ограничиться танцем.

   « Одна ночь страсти, стоит вечность покоя!»

   Но что дальше? Он бы славно повеселил своего бывшего дружка, дал хорошей повод злословию и насмешкам. Миранда прикрепила бы к статусу светской львицы титул «покорительницы святош». А что бы досталось ему? Воспоминание, которое превратит жизнь из отшельничества в заточение?

   «Будешь прятать глаза от мирян, которые решат посетить твою келью? А, может, вернешься обратно в город, предав мысли и чувства, с которыми пришел сюда.»

   ...После страшного известия, Элиза стала являться к нему во сне и почему-то в арестантской робе. Устремив на мужа печальный взгляд, она, словно, просила о чем-то. Это случалось почти каждую ночь, пока Сильверст, наконец, понял, о чем молит ее душа,и куда судьба его направляет.

   Ближайший монастырь стоял в нескольких верстах от города. Его настоятель совсем не походил на сложившийся в сознании мирян образ монаха. Маленький жилистый старичок казался необычайно подвижным и излучал деятельную энергию. Взгляд был веселым и даже лукавым. Правда, выслушав просителя, он сразу стал серьезным и долго в задумчивости теребил бороду. Наконец, сказал, что постриг не примет, но на отшельничество благословляет. Поле чего и началась новая жизнь, в которую Сильверст пришел, чтобы в трудах и молитвах искупить как свои, так и ее грехи. А после первых самых тяжелых месяцев Элиза снова пришла к нему во сне, но уже улыбающаяся, в легком летнем платье...

   Услышав шорох шагов, Сиверст вскочил со своего ложа. Ему показалось, что он видит Миранду.

   « Все-таки решила выиграть спор!»

   Но спустя мгновение обманчивый лунный свет трансформировал женскую фигуру в мужскую. Кто-то неизвестный прокрался вдоль стены загона, свернул к дому, огляделся по сторонам и нырнул в кусты на склоне. Немного выждав, Сильверст последовал за ним. Там, где со склона открывался вид на дно оврага, он снова увидел незнакомца. Утопая по пояс в серебрящейся под лунным светом траве, тот двигался к ручью, а вдоль тропинки вытянулось нечто похожее на гигантского змея. Достигнув головы чудовища, незнакомец остановился, послышались голоса, и змей медленно двинулось в сторону дома отшельника. Теперь Сильверст уже мог различить отдельные человеческие фигуры и слышал звуки, похожие на звон металла. В голове молнией пронеслось:

   « Авгуры! Разведчик доложил, что здесь безопасно, и через минуту они будут уже около дома»

   От гостей Сильверст не раз слышал, что разбитые королевскими войсками повстанцы все еще прячутся в окрестных лесах. По-видимому, один из таких отрядов набрел на его жилище.

   Уже через мгновение, задыхаясь от быстрого бега, Сильверст ворвался в келью. Крик его остался без ответа. Пытаясь разглядеть в темноте спящих гостей, он обошел в комнату, потом на ощупь добрался до стола и зажег свечу.

   Никого не было! Шкуры лежали на полу, там, где он их оставил.

   « Слава Господу! Они решили уехать.»

   И вдруг в освещенном полукруге, смешно дергая носом, появился его серый приятель. Сильверст узнал его по крошечной проплешине над левым ухом.

   « Ты жив! Она раздавила кого-то из твоих сородичей. А может все это просто привиделось?»

   Только сейчас Сильверст заметил, что на столе не осталось ни одной крошки от вчерашнего пира. Возможно, светские дамы, повинуясь женскому инстинкту, навели порядок.

   « А может быть, ему действительно привиделись эти гости?»

   Больше он ничего не успел подумать. Дверь отворилась от грубого толчка и веселый злой голос крикнул:

   – Принимай гостей, святой отец!

   В келью тут же набилось около десяти человек. Вместе с сырым воздухом ночи они принесли с собой острый запах табака и пота. На лицах, как сначала показалось отшельнику, лежала печать звероподобия и уродства. Словно ожили картины старых мастеров, изображающие разгулявшиеся силы ада. Отличался от прочих только главарь шайки. По его облику и манерам чувствовалось, что этот человек когда-то получил неплохое воспитание. В голосе даже проскальзывала учтивость:

   – Прошу прошения за поздний визит. Но мы наслышаны о твоем врачебном искусстве, а у нас раненный.

   Расступившись, непрошенные гости пропустили вперед носилки, на которых лежал молодой парень. Еще совсем юное безусое лицо было искажено болью. Следом в келью ввалился испачканный грязью толстый человек с багровым мясистым лицом. Обойдя раненного, он обратился к командиру.

   – Нам повезло, Гай! У святоши тут целое стадо козлов. Хоть сегодня пожрем по-человечески!

   Сильверст даже вздрогнул, узнав, что главаря повстанцев зовут так же, как и его бывшего друга. Чуть позже, до него дошел смысл сказанного.

   « Они сейчас зарежут твоих питомцев! Господи, почему же ты допускаешь это взаимное пожирание в твоем мире!»

   Уже ни на что не надеясь, он посмотрел на главаря повстанцев. А тот, после короткого раздумья, обратился к краснолицему с иронией, напомнившей другого Гая.

   – А ты подтяни ремнем брюхо, Тиль. Говорят, помогает от голода лучше парной козлятины. А нет, так я найду другое средство.

   Подкрепляя свои слова, он хлопнул по поясу, на котором висел внушительного вида тесак. Буркнув что-то злобное, краснолицый отошел назад. Сильверст посмотрел с благодарностью на спасителя. Он чувствовал, что этот человек тоже ходит сейчас по острию ножа, одной своей волей удерживая в повиновении не признающую законов толпу. Традиционно, последователи Авги Неистового выступали за всеобщую справедливость. Но, по странному закону мироустройства, движение это очень часто привлекало в свои ряды отпетых негодяев.

   – Помоги же этому парню! – уже требовательно произнес Гай.

   Мрачно оглядев столпившихся людей, Сильверст потребовал, чтобы они вышли за дверь, оставив двух помощников. Звероподобные громилы с неожиданным смирением подчинились его приказу. По указанию главаря остались только два молодых парня, выглядевшие сообразительнее прочих. Им Сильверст велел разжечь факелы и скипятить воды. Вскоре, все было готово. Приказав помощникам крепко держать раненного, он влил в рот парня горячий отвар дурман корня и преступил к операции.

   Уходя в отшельничество, Сильверст и не думал, что продолжит заниматься медицинской практикой. Но Господь распорядился иначе. Однажды, когда он вышел в соседнюю деревню обменять на хлеб лекарственные травы, его позвали в дом, где умирал от лихорадки ребенок. И, после первого спасенного пациента, по окрестным деревням прошел слух о поселившемся в лесу врачевателе. С тех пор в келье стали появляться посетители. И именно в лесном уединении с полной силой раскрылся его талант. Словно компенсируя оставленные мирские блага, обострилась интуиция, рукам пришло умение и твердость. Неспроста люди стали говорить о его святости. И на этот раз искусство не подвело отшельника. Не прошло и часа, как окровавленный кусок свинца отправился в медную тарелку, а измученный, но живой пациент заснул под действием дурмана. Из успевшей пропахнуть кровью и гноем кельи Сильверст вышел на свежий воздух. Повстанцы почтительно расступились, а их предводитель учтиво поблагодарил, и заявил, что постарается не остаться в долгу.

   Намеренно или нет, но ему действительно удалось изменить жизнь отшельника. Утром отряд растворился в окутавшем овраг тумане. Раненного оставили на попечении Сильверста, а через два дня возле дома появилась заплаканная женщина. Выглядела она чуть моложе Элизы, но оказалась, что это мать раненного парня. С согласия хозяина она осталась ухаживать за сыном, и жизнь лесного скита вскоре преобразилась.

   С мягкой настойчивостью Марьяна взяла на себя не только заботу о сыне, но и хлопоты по хозяйству. Рано овдовев и рано став матерью, она не утратила ни женской красоты, ни душевного тепла. Еще внутренне сопротивляясь, Сильверст с каждым днем все сильнее увязал в мягких сетях женского обаяния. И когда они втроем, говоря о погоде, сенокосе и просто о всяких пустяках, садились за завтрак, он уже плохо представлял, что сможет теперь жить как прежде.

   Видимо старик-настоятель умел заглянуть в будущее, и был прав, не благословив его на постриг. Рано еще было ему рвать все связи с этим миром!