Текст книги "Автостопщик"

Автор книги: Алексей Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Водитель внедорожника посмотрел в ту сторону, где птица «заговорила».

«Вот глупая каркуша. Что я тебе такого сделал, что ты меня подставляешь?» – сказал про себя Михаил и резво пополз к красной машине. Он, схватив свои вещи, побежал подальше от возможной беды с мыслью: «Лишь бы пронесло. Помоги Господи».

Михаил приближался к перепутью. Он автоматически выбрал ту дорогу, что была продолжением той, по которой он бежал (А надо было выбрать другую). И теперь Михаил не удалялся от озера, а двигался вдоль него. Но разве боящийся человек всегда разумно действует в подобных или иных экстремальных ситуаций? Не знай, не знай. А как вы поступаете в таких случаях? Всегда ли у вас верное решение?

«Эх, что же я не догадался на машине поехать. А там её можно было бы, потом у шоссе бросить», – ругал себя Михаил.

Показался выход из «зелёной пещеры», он прибавил темп, и... сильно получил чем-то по голове...

Глава 9

Михаил очнулся в тусклом помещении, где горела единственная голая лампочка. Тут воняло... повсюду летали мухи. Сколько времени он был без сознания, Михаил не знал. Затылок после чьего-то подлого удара, сильно ломил от боли. На шее он нащупал сдавливающий горло ошейник из прочной цепи, который некто присоединил на другую цепь маленьким навесным замком. Она была длиннее и толще. Михаил попытался вырвать цепь, но она была крепко, на совесть, закреплена в кольце, торчащем из стены.

Ещё по беглому осмотру Михаил понял, что находится в подвале частного дома. Здесь была котельная, прачечная, всякий хлам, рама от велосипеда, висевшая над стеллажом с ящичками, где, наверное, имелись болтики, шурупчики и другие необходимые в хозяйстве предметы, железный продолговатый стол, самодельный тренажёр для накачивания спинных и грудных мышц, самодельная штанга, старый шкаф, современное дешёвое кресло, стоящее в трёх метрах от Михаила и то, что привело его в ужас.

На столбе, находящем посередине подвала, у лестницы, висел на крюке знакомый ему человек. У мертвеца отсутствовали колени, их кто-то отпилил. Под трупом скопилась кровяная лужа. Это был фотограф-педераст Андрей.

Но это ещё не всё.

По левую сторону Михаила на полках стояли разного объёма с мутноватой жидкостью банки. В них были помещены: пальцы, кисти, женская грудь, рука, ступня, органы человека, глаза, уши, нос, чья-то задница (похоже, женская), челюсть, пенисы, и – головы: женские, мужские, старческие и детские. Из всей коллекции, ему знакома, оказалась только одна. Она когда-то принадлежала той старухи, что встретилась Михаилу на пути к селу и той ведьмы, что исчезла после пожара её дома.

У него в голове забегали десятки мыслей. На некоторые он находил разумные ответы, а другие оставались за пеленой тайны.

Открылась дверь. Михаил ждал появление мужчины, посадившего его на цепь. Страх начал неторопливо подкрадываться к нему. Шаги, сопровождались странным звуком: «Бух-бух-бух». Словно падало что-то тяжёлое.

Сначала он увидел детские ноги. Правая нога была закована в стальное кольцо с короткой цепью, на конце которой был присоединён железный шар в два раза меньше футбольного мяча. По лестнице спускалась девочка лет тринадцати, одетая в грязное платье, которое когда-то было белым. Она была инвалидом. Михаил задался вопросом: «А не он ли с ней так сделал?» Левая рука её была отрезана почти по локоть, правая же была без кисти. Она ему что-то принесла в маленьком лукошке.

Длинные немытые светлые волосы обрамляли красивое лицо. Если бы не её культи и окажись она в другом месте, то, со временем, у этой девочки не было бы отбоя от женихов. Лишённая судьбой одного, она была не обиженна природой в другом.

Михаил, посмотрев в её голубые глаза, подумал: «Эта девочка, наверное, уже давно не испытывала радости. Кто она такая?»

Девочка протянула лукошко. Он взял. В нём лежала пластмассовая бутылочка со странной бледной жидкостью и около двадцати пяти сырых куриных лап.

У него возникло отвращение.

Девочка развернулась и пошла в другой конец подвала.

«И это я должен есть?! – далее поток дум переполошился. – Где этот урод? Пусть сам жрёт это, – он мысленно злился, что попал в эту ситуацию и был беспомощен. – Господи, куда ты смотришь? И за что мне такое наказание? Человеку даже не дадут спокойно, как он этого хочет, умереть. Нет, без проблем, нельзя обойтись. У-ух-х-х», – Михаил ещё раз попытался выдернуть кольцо из стены. Тщетно. И чтобы над чем-то сорваться за не удачу, бубня что-то матерное, он рукой сбил лукошко.

Девочка, прижимавшая конечностями к груди железную тёмно-зелёную глубокую тарелку, в испуге выронила её, боязливо мотала головой. Её глаза говорили: нет, нет, не надо было этого делать. Она придвинула свободной ногой ему тарелку. Потом стала правым обрубком руки сметать лапки ближе к Михаилу.

Он, задумавшись, следил за её действиями. Его взгляд переместился на тарелку, дно её было чем-то испачкано.

– Как тебя зовут? – спросил Михаил, глядя в её красивые глаза, когда девочка закончила.

Она не ответила.

Бутылочка с какой-то жидкостью прикатилась к нему.

– У тебя есть имя?

Молчание.

– Сколько тебе лет?

Молчание.

– В доме ещё кто-то есть? Этот говнюк тут?

Девочка не ответила, села в кресло. Разглядывала его.

– Давно ты тут?

Она молчит.

– Ты что не можешь ответить? Глухонемая что ли? Или язык у тебя отсутствует? Или ты не понимаешь меня? Ты по-русски говоришь? Чёрт тебя побери, не молчи, ответь.

Девочка уставилась на него. Ни один мускул не дрогнул у неё на лице, когда его тон резко поднимался. Она, словно его не понимала. Или притворялась? А может, она и правда была глухонемой? Ну, даже если и так, всё же девочка могла дать ему об этом знать.

Девочка взглядом показала на лапки, как бы говоря: ешь.

Михаил ухмыльнулся.

– Издеваешься?! Я лучше с голоду помру, но эту гадость в рот не возьму.

Она развела конечностями, этот жест говорил: твоё дело.

– Какой сегодня день? Сейчас ночь или утро? – спросил Михаил.

Вместо ответа, девочка встала и направилась к лестнице.

– Не уходи, – крикнул он.

Она поднималась, смотря на него.

– Ты ещё придёшь? – поинтересовался он.

Молчание.

Дверь закрылась. (Каким образом она её закрыла?)

Вопросы, вопросы и ещё раз вопросы, а ответов на них НЕТ.

Девочка вернулась, когда прошло много времени. Сколько точно часов прошло, Михаил не знал. Но он обрадовался её появлению, это уже лучше, чем сидеть на голом цементном полу в полном одиночестве. Всё это время он желал, чтобы кто-нибудь ему подвинул мягкое кресло. Он даже не пробовал до него дотянуться, потому что не позволил бы долбаный ошейник.

На этот раз она ничего с собой не принесла.

Девочка села в кресло и уставилась на него.

– Ты одна дома? – поинтересовался Михаил, улыбнувшись.

Ответа – нет.

– Он тебе, кто? Папа?

Девочка, словно не слышала его, продолжая сверлить голубыми глазами пленника.

– Наверное, дядя, да?

Молчание.

– Или он тебе чужой?

Она слегка моргнула. Что бы это означало: ответ?

– Значит, эта..., – у Михаила чуть не вылетело грубое оскорбление, – он тебе – никто. Так?

Сидящая девочка в кресле на этот раз не моргнула.

Михаил задумался. Потом спросил:

– Я хочу тебе задать вопрос. Будь умницей, ответь на него. Твоё моргание, что это было, просто так или ответ. Если всё же ответ, моргни. Хорошо? Я жду.

Девочка лишь склонила голову на бок и больше ничего.

– С тобой тяжело общаться, – высказал он.

Девочка в испачканном белом платье встала и пошла к лестнице.

– Постой. Ты только что же пришла. Почему так мало со мной побыла?

Она молча поднималась по ступенькам. Вслед за ней «тащился железный банный лист», который на своём «языке» что-то рассказывал.

Спустя несколько минут, как только за девочкой закрылась дверь, в подвале потух свет. Стало темно. Отключили электроэнергию? Или дали понять, что пора спать? Если последнее, то на чём? На холодном полу? Да он же здесь, всё на свете простудит! И, к сожалению, ничего подходящего под лежанку вокруг него не оказалось.

Михаил понимал, что у хозяина этого дома отсутствует жалость, и вместо сердце у того холодный камень в груди. Но у девочки-то! Она же не такая, как он (или такая?). Взяла бы, да и принесла что-нибудь постелить на цементный пол, ну хотя бы какой-нибудь старый вонючий матрас, кусок старого паласа или кресло бы пододвинула, чтобы он смог на нём сидя уснуть. Увы, у неё почему-то отсутствовало человеческое отношение. Михаил же придерживался такого мнения, что оно у девочки где-то в глубине души затаилось и, наверное, по вине где-то шляющейся скотины, она не проявляет заботливость, возможно, она боится последствий, которые будут её ожидать после проявления инициативы. А может, девочка и вовсе считает Михаила за животное, которому не обязательна подстилка?

Он зевнул. Лёг на пол. Свернулся, как дитя в утробе матери. И стал петь всеми знакомую колыбельную песенку: «Спят усталые игрушки...»

Михаил почувствовал, как что-то медленно ползёт по его руке. Сначала он приоткрыл один глаз. Темно. Затем второй. Всё равно ничего не видно. Что-то продолжало двигаться. Напряг зрение. Не помогло. Глазам нужно время, чтобы они привыкли к мраку. Но ему хотелось побыстрее узнать, что там ползёт по руке. Он осознавал то, что перемещается по левой руке, явно насекомое (а возможно и нет). Теперь его глаза стали видеть во тьме.

Присмотрелся. Ничего. Он осмотрел руку со всех сторон, задрав рукав по локоть. Никого. Отодвинулся, в надежде увидеть то, что ползло, на полу. И там ничего. Приподнимаясь, стал отряхиваться, может, оно оказалось на одежде?

Его пальцы при касании чувствовали только материю, но не постороннее. Возможно, насекомое уже упало, подумал он и опустился на корточки. Взгляд его бегал по полу. Но ничего он по-прежнему не замечал.

«Значит, уже успело убежать».

Секундой позже: «А может, мне показалось?»

Ещё секундой позже: «Нет, точно ползло, я не мог ошибиться».

Михаил почувствовал, что на него кто-то смотрит. Ещё не обернувшись, он задался вопросом, кто же здесь может быть, кроме него, и как этот кто-то незаметно пробрался сюда (или этот, незримо здесь присутствующий, попал в подвал, пока блондин спал?)? Он поднял взгляд. Стал шарить им по мрачному помещению. Пока ничего не замечал. Что же такое происходит? Сначала ему кажется, что что-то ползло по руке, теперь же он почувствовал чей-то взгляд, а в итоге – ничего. Конечно, он мог и обмануться, но необъяснимое человеческое чувство, если оно ещё и развито, не раз помогало ему.

А в этот раз?

Может, ему всего лишь показалось? И не такое в жизни бывает. Тем более, темнота порой, способствует обману: кому-то мерещится, другим кажется, у третьих наваждение. Темнота многих пугает, отсюда страх, а когда страх в человеке поднимается, подобно дрожжам, главное, не дать ему мгновенно расти, как бамбук, не исключены галлюцинации.

Но Михаил был уверен, что его интуиция не подвела и на этот раз.

Тишина.

В подвале – темнота.

Его взгляд прыгал по помещению, в поисках наблюдателя. Он знал, ему это не показалось. Этот смотритель рядом, очень близко. На секунду Михаил подумал, что, вероятно, этим следившим за ним, была просто крыса. Это же нормально, когда в подвале водятся умные создания. Без них, обитания нулевых этажей зданий, это то же самое, что отсутствие запаха на свалке.

Тьма и тишина пробуждало в нём неприятное чувство. Оно было похоже на испытанное в детстве, когда ему шёл шестой год. Родители приобрели новенький шифоньер, а старый установили в его комнате. Старый шкаф, когда он стоял в спальне родителей, не наводил на него ужас и не смотрелся зловеще, а наоборот – пузатый, светлый, огромный, хороший.

Но как только старый шифоньер оказался в детской Михаила, то по ночам он становился другим.

Маленький Миша засыпая очень любил, когда кто-то из родителей, сидел рядом, пел ему колыбельную песенку или рассказывал или читал на ночь сказку, проснувшись тогда на следующий день, он радовался, что миновал пугающие предсонные минуты. И вновь забывал о старой мебели до без пятнадцати девять вечера. Даже тогда когда смотрел любимую передачу «Спокойной ночи малыши», он уже думал: «Сегодня пронесёт или снова придётся бояться, как бы кто-нибудь не вышел (или не выскочил) из шифоньера».

Разумеется, однажды маленький Миша признался маме, что этот шифоньер его пугает поздними вечерами, и тогда он долго не может уснуть или вдруг просыпается среди ночи из-за кошмарного сна или из-за того, что его что-нибудь будит. Он ей все свои страхи описывал (после приходилось и папе поведывать о них) до мельчайших подробностей, для пятилетнего возраста Мишенька был хорошим рассказчиком. Родители замечали его переживания по ходу рассказа, внимательно слушая, они понимали его страхи (но не так, как бы хотелось мальчику).

Любые родители всегда не хотят (а может, иногда) и не могут понять (бывает, порой) своего ребёнка, такова их воспитательская роль. Да-да. И они забывают или просто притворяются, что забыли, как сами негодовали и жаловались друзьям, что их тоже не понимали (может, иногда) когда-то их родители. И почему же все (или почти), все, став взрослыми, не сдерживают своих обещаний данных ещё в детстве, в юности? Почему люди становятся болтунами, не способными выполнить свои обещания? Ответы могут быть разнообразными. Но самый лучший, вот такой, по мнению Михаила. Есть два государства в жизни. В первое входит возраст от рождения и до двадцати пяти, а во второй тот, что старше. И граждане этих двух государств отличаются взглядами на жизнь.

И вот вместо того, чтобы убрать старый шифоньер из его комнаты, родители уверяли сына в том, что это всего лишь страх, и мебель тут ни причём. Они ему демонстрировали многократно, особенно перед сном, что в шифоньере, кроме вещей, ничего больше нет. И в нём не прячется, и не могут прятаться всё то, что он себе представляет. Они ему говорили, что у него поселился обычный страх, который не обходил не одного ребёнка. И что это нормально. Но всё же с этим можно и нужно бороться. Мама маленького Михаила убрала бы из детской комнаты и выкинула бы шифоньер на мусорку, но строгий папа (и почему все отцы такие?) наотрез отказался от предложения жены и настоял на своём: «Ни в коем случае. Только не сейчас. Потом...что хочешь с ним то и делай. Я считаю, нужно Мишин страх убить. Ему надо внушать, что в шифоньере никто (ничто) не прячется и никто (ничто) там не живёт. И что это его плод плохого воображения. Миша должен смириться с тем, что шифоньер так и будет стоять в его комнате. Он должен привыкнуть к нему. Он должен не бояться его по ночам. Он должен выгнать страх из себя. И мы ему поможем в этом. Я уверен, что со временем боязнь у него пропадёт. И тогда наш малыш поймёт, что он зря боялся. Ничего, все образумится. Я знаю, что делаю. Со мной тоже также поступали. Я – мы же ему плохого не желаем. Короче, точка».

И всё сказанное отцом, Миша слушал с недовольным видом, поочерёдно бросая взгляды то на папу, то на маму явно жалевшую сына, в её глазах мальчик читал: ну и что я могу поделать, раз отец сказал, значит так надо.

Однажды вечером маленький Михаил готовился ко сну, мама, прочитав ему сказку о смелом зайце, поцеловала его в щёчку и пожелала спокойной ночи. Как вышла его мать, он не слышал, потому что уже спал.

Его разбудил скрип. (А может что-то другое?)

Тик-тик-тик, доносилось из зала.

Маленький Миша уже испугался того, что проснулся. Он не хотел открывать глаза, а точнее, боялся их открыть, потому что не желал снова увидеть пугающую его мебель или то, что в ней было (ему ещё не довелось ЭТО увидеть. И было ли ОНО там?).

Снова короткий скрип. Кто-то (или что-то) слегка толкнул дверцу старого шифоньера (Так ли это? А может, дверца сама собой вдруг и приоткрылась – всякое бывает.). Но это уже не в первой.

Несмотря на страх, любопытство мальчика пересилило, вдобавок нужно было быть смелым, как хотел он сам, но главное, как требовал строгий отец, он приоткрыл глаза.

Пока он видел лишь темень.

Он говорит про себя: «Я должен не бояться. Я должен увидеть это ещё раз. Я должен узнать, что в шифоньере живёт», – Мишенька широко раскрыл глаза.

Темнота.

Его взгляд охватывает маленькую комнату. Слева – большое окно, занавешенное темноватыми (на самом деле они синие) занавесками с рисунками Мики-Мауса и его друзей. Впереди школьный стол (его заранее приобрели), правее его дверь. А около неё старый шифоньер. Сейчас маленький Миша видел только его торец и чуть приоткрытую дверцу.

Он натягивает белое одеяльце до глаз, смотрит.

Опять скрип, но дверца шифоньера едва дёрнулась на месте.

Страх в мальчике начинает развиваться как скорость велосипеда.

Его слух улавливает тиканье настенных часов «кукушки».

«Кх-х-х-х», – открылась дверца шифоньера, и теперь мальчик видел зеркало, что было на створке и своё слабое отражение (За всё время, такое впервые.).

Его сердце колотилось: тук тук-тук, а часы: тик-тик-тик.

«Я не боюсь. Я ничего и никого не боюсь. Я смелый мальчик. Я тебя нисколечко не боюсь (ложь). Выходи..., – говорил про себя маленький Миша, лёжа в постели, не переставая глядеть в зеркало.

Там, в отражении что-то стало меняться, снизу вверх постепенно, словно в ёмкость потихоньку заполнялась водой. Зеркало снизу вверх покрывалось чернотой.

«Тук-тук», – учащённо билось сердечко Миши.

Даже когда вместо отражения зеркало заполнила темнеющая пустота, напоминающая вход в пещеру, который манит и пугает одновременно своей загадочностью, Мишенька продолжал смотреть и ждать.

В прошлые поздние вечера и ночи, когда уже страх владел им окончательно, Миша залезал под одеяльце и с закрытыми глазами читал простенькую молитву, придуманную им же, обращаясь за помощью к Господу Богу. Томительные минуты ползли как черепаха, но спасительный сон всё же приходил, укрыв его своим мягким крылом. Миша не помнил, как он засыпал, но на утро благодарил десятки раз (если не больше) Всевышнего, что тот его снова спас. Конечно, он мог и закричать, позвать маму на помощь. Но он хотел быть смелым мальчиком, да ещё этот строгий папа, который, ухмыльнувшись, скажет: «Эх, трусишка. И в кого ты такой? Явно не в меня. Если сейчас не можешь побороть страх, что же будет потом, когда начнёшь взрослеть? Так и останешься трусом (как он не понимает, что Миша ещё ребёнок)».

Миша мог также просто встать с постели, уйти из своей комнаты и лечь спать с родителями или в зале на диване. Но он боялся этого сделать. Нет, тут родители не причём. Дело в шифоньере. Миша боялся пройти мимо него. А вдруг, оттуда и правда что-то выскочит? Схватит его. И заберёт ТУДА (в старый шифоньер).

Он считал, что лучше спрятаться под одеялом и просить спасения у всемогущего Отца, чем рисковать.

Сейчас же маленький Миша глядел на зеркало и ждал. Он словно чувствовал, что что-то должно произойти. И этот кто-то, должен или показаться, или Миша будет полагать живущего в шифоньере обычным трусом, который только и умеет пугать маленьких детей.

Ему пришла в голову замечательная мысль, и как он раньше до этого не додумался! Теперь, как только он проснётся, Миша найдёт ключ от этого шифоньера, чтобы закрыть на всякий случай обе створки и ящики. И для уверенности прибьёт шпингалеты. А первым делом с утра разобьёт это чёртово зеркало. И пусть его ругают родители, он скажет, что нечаянно. Главное, чтобы оно не пугало его потом по ночам.

В зеркале что-то приближалось, это было заметно потому, что в глубине темноты выделялся чёрный-чёрный силуэт идущего. ОНО остановилось. Сейчас он был высотой с зеркало. Кто это, не разобрать. У этого силуэта отсутствовали глаза.

Миша видит, как из зеркала тянется к нему чёрная рука (чья она?) с раскрытой пятерней.

Тишина и темнота.

Она тянется. Приближается так медленно. Тянется как дешёвая жевательная резинка.

Три метра, и рука коснётся лица боящегося Мишеньки.

Два с половиной.

Два.

Вот она уже почти у его ног.

Тишина. А сердечко бьётся: тук-тук.

Рука на секунду замерла.

И резко рванула к лицу.

– Аа-а-а-а, – бешено закричал Миша.

Чёрная рука исчезла.

Створка старого шифоньера захлопнулась, будто бы её кто-то изнутри закрыл.

На крик мальчика прибежали родители...

После этого в его комнате шифоньера не было. Он был выброшен на свалку.

Маленький Миша видел, как старую мебель забрали какие-то подростки. Только он тогда не понимал, зачем им понадобился шифоньер.

Взгляд взрослого Михаила, посаженного на цепь в подвале безумцем, блуждал по мрачному помещению. Боковым зрением он заметил то, что искал. На верхней полке по левую сторону от него, где были банки с частями и органами человека, на Михаила смотрели пара чьих-то глаз.

Два маленьких зелёных глаза, светящиеся в темноте как у кошек.

Кто это (Что это?)?

Кошка? Крыса? Или?...

Существо спрыгнуло с полки, мягко и грузно приземлившись на лапы. И бесшумно направилось от пленника прочь. Туда, где висел на крюке мертвец. Оно, прыгнув на труп, растворилось в нём. Точнее просочилось в него.

Он смотрит на мёртвого фотографа.

– Ты паршивый обманщик, – произнёс труп, голосом Андрея, поднимая голову, глаза у него были янтарно-жёлтыми. – Ты знаешь, что бывает с теми, кто попусту молотит языком?... – Михаил был в шоке. – Их наказывают. Из-за тебя, сукин сын, меня тут повесили. Если бы ты мне не попался на дороге, всё было бы иначе. Наши судьбы пересеклись. Твоя, словно воронка засосала и погубила мою. Чтоб ты сдох. Я рад, что ты вляпался в дерьмо. Ты это заслужил, – мертвец громко засмеялся.

Михаил осмелился.

– Я не знаю, кто ты, но сильно сомневаюсь, что Андрей. Ты – не он. Кто ты? И что тебе надо?

Покойник заговорил старческим женским голосом:

– Миша, а ведь он прав. В его смерти виновен ты. Ты есть неопределённая судьба, у которой нет конкретного будущего. Из-за таких как ты, кто-то горюет, а кто-то счастлив. У подобных тебе людей судьба непредсказуема. И для кого-то это даже кстати. Например, мне ты нужен.

– Любопытно узнать, и чем же я тебе пригожусь?

– Всему своё время.

– Так не интересно. А если ты ошибаешься во мне? А вдруг я не захочу?

Труп истерично расхохотался.

Михаил недоумевал.

– Я сделала так, чтобы ты и хозяин этого жилища пересеклись. Я подстроила встречу с Тамарой, потому что знала... Я познакомила тебя со старой четой. Я тебя проверяла, когда ты был с лысым, ненавидящим черномазых. Я тобой управляла. И от меня многое будет зависеть...

– Я тебе не верю. И как можно верить трупу или тому, что внутри него, а? И вообще, мне кажется, что это сон.

– Не лги мне, я чувствую это. Хочу тебя сразу заверить, если будет всё так, как я задумала, то в знак благодарности я подкину ключ к твоей судьбе. Я знаю, кто это. И она очень близко. Она – это перемена в тебе. Она – счастье твое. С ней, у тебя всё будет замечательно... я же знаю. Она родилась для тебя, и ждёт твоего появления, не ведая об этом. Но есть одно «но». Она скоро должна умереть. И умрёт на твоих глазах. Ты можешь попытаться её спасти или лицезреть, как рушиться твоё возможное будущее. Быть свидетелем кровавой расправы или героем, который за отвагу получит полцарства и принцессу, тебе выбирать.

Мертвец ощерился.

– Стать спасателем, обрести благополучное продолжение жизни. Если остаться в стороне, значит..., – Михаил размышлял.

– Я тебе подскажу, – сказало то, что было внутри фотографа, и рука Андрея провела ребром ладони по горлу.

– Врёшь. Докажи.

– Так уж и быть придётся, – покойник улыбнулся.

И потянулась рука – чёрная рука из груди мертвеца.

– Не бойся. Сейчас я вреда тебе не принесу. Ты сам этого пожелал. Ха-ха-ха...

Рука приближалась.

Пленник изумлённо смотрел на происходящее, он уже успел, словно червь покопаться в памяти, углубиться в детство, вспомнить ещё раз о старом шифоньере, и Михаил глубоко задумался о совпадении. Настоящее высоко приподняло пыльное покрывало времени, демонстрируя сейчас то же самое, что и когда-то. Михаилу видимое верилось, параллельно – нет, но чёрная рука, несмотря на его «за и против» надвигалась почему-то медленно, очень медленно, подобно змее, готовящейся к смертельному броску.

Михаил, боясь, то ли приближающейся руки, которая была в четверти метра от его лица, то ли того, что двигало её, а возможно, и того и другого, шагнул назад.

Она приближается, он удаляется от неё.

– Вот это наслаждение, – произнесло то, что вселилось в труп. – Я хожу по облакам и летаю, ле-таю, ле-та-ю-ю-ю. Как приятно, чувствовать чей-то страх, получая от этого немыслимое удовольствие. Не бойся. Сегодня я добрая тётушка. Ха-ха-ха...

И рука коснулась Михаила, который упёрся спиной в холодную стену. Он хотел вскрикнуть как маленький (возможно, в эту секунду он думал, что ему сейчас пять лет) когда чёрная рука коснулась его лба, но не успел, потому что провалился в бездну.

Тишина и темнота.

Вспышка (напоминающая ту, что производит «мыльница»).

Михаил очнулся, нет, точнее встрепенулся, вернувшись оттуда якобы из будущего, которое, вероятно, придёт. Если он не предпримет кое-что. Сердце бешено стучало. Его била дрожь, будто электрический разряд. По всему телу, особенно в пятках, в эту минуту чувствовалось щекотание, напоминавшее прогулку мухи по обнажённому телу, смешанное с тем ощущением, когда из-под ног резко исчезает почва и...

– Всё равно не верю, – прошептал он, и этого было достаточно, чтобы висевший мертвец услышал.

– Тебе решать, – сказал труп уже голосом фотографа и, скрипя, открылась дверь, ведущая наверх. Жёлтый свет проткнул темноту.

А в душе Михаил поверил. Даже в самых реалистичных снах увиденное им не прочувствуется. Там, куда его закинули, действия происходили наяву. Но так ли это, он не знал наверняка. И поэтому склонялся к тому, что терять ему нечего, так и так хорошего не жди, а почему бы не изменить ход событий в сторону, где вроде бы есть счастливый конец. А не тот, что Михаил увидел.

Закрыл глаза, и в голове вспыхнула ужасная картинка. Не-е-ет. Лучше бороться, и при худшем раскладе карт умирая, не корить себя за пассивность и неверие, чем так, как это он видел.

– Ты хотел от меня убежать? Плохой пёс. И за это я тебя проучу, чтобы ты и в аду жалел о свих непродуманных действий. Что, больно? Я вижу, что больно.

Михаил испуганно лежал на земле, лицом к маньяку. Левая нога невыносимо болела, обильно кровоточила. Бежать нет смысла. Да и как, когда нога порезана топором? Ползти? Смешно, ведь от смерти не убежишь, а уж ползком, да ещё когда силы на исходе и вовсе.

Смерть в облике убийцы, вот она перед ним. Что ж, придётся её принять с достоинством, по-мужски. Раз раунд проигран и победа в руках этого надсмехающегося человека с кувалдой в руках, бороться за своё существование бессмысленно.

– Что ты медлишь, козёл недоенный? Давай, что ты тянешь, ублюдок?

И началось.

Человек с кувалдой, разозлившись, хотя на лице это и не проявилось, на нём играла зловещая улыбка, стал орудовать орудием убийства. Удар в грудь. Треск костей смешался с криком, заглушенный следующим ударом в бедро, затем чуть выше паха, потом в ключицу и т. д... Стоны. Удары, сыпавшие одни за другими, но очередь пока не коснулась до головы. Минуту спустя от головы осталось лишь месиво. Зрелище противное, блевать тянет, матери родной ни в жизнь не узнать.

Убийца опускал кувалду и поднимал уже бессчётное количество раз, желая сравнять беглеца с землёй, по которой ползали муравьи...

Когда «проблеяла» дверь, и в подвал «кувыркаясь по ступеням» упал свет вниз на бетонный пол, с минуты две ничего не происходило. Кто там наверху? Михаил встал испуганно. Он гадал, что сейчас будет. Чего ожидать? Когда вдруг ни с того ни сего труп начинает оживать и разговаривать. Когда ты видишь свою смерть и неважно, именно в эти секунды будущее было реальным или вымышленным, внушение. Он смотрел то на лестницу, то на висящего мертвеца, склонившего голову, будто бы не он несколько минут назад разговаривал. Труп, как труп. Что будет дальше?

Он ждал, кто же это?

Услышав бой часов, Михаил струхнул. «Два, три, – считал он. – Четыре, пять... Десять, одиннадцать и-и-и...» Ожидаемого удара не было, только послышались шаги.

Пугающим посетителем оказалась девочка, подменённая кем-то или чем-то.

Она, спускаясь, мычала непонятную мелодию, больше похожую на грустную. «Сторожевой пёс» плёлся следом к правому боку. Она прижимала культёй большую пластмассовую куклу в красивом платье, ту, из современных и дорогих. У Михаила сразу же возник вопрос: «Откуда кукла появилась у девочки? Каким образом она ей досталась?»

Сойдя с лестницы, девочка круто развернулась и, обращаясь к чёрному железному шару, произнесла то, что его повергло в удивление:

– Сколько раз тебе можно напоминать (При этом свободной культёй она трясла, наверное, как если бы у неё была здоровая рука, и, девочка сейчас бы шевелила указательным пальцем.), Шарик, что я не люблю, когда ты ходишь за мной. Меня это раздражает. Ты плохая собака. Глупая и не послушная. Почему ты всегда ходишь за мною? Разве я тебя держу на привязи? Иди гуляй. Вон посмотри, – она указала в ту сторону, где наблюдал пленник, – еще одна собака. – Михаил оглянулся в поисках новоявленной собаки, осознавая, что такой-то и нет. И до него тут же дошло, кого она имела в виду под словом «собака». Его это определение изумило, обидело, и он даже хотел возмутиться, высказав ей: «И кого ты там назвала собакой, маленькая дефектная сикушка, а? Повтори! Я что-то не расслышал». Но выдержал, промолчал, стал дальше следить.

– Не такая как ты. Не молчит. А ты? Безголосая, бессердечная, тупая собака. Тьфу, – девочка смачно сплюнула на груз, потому что плевок сползал по окружности как велит закон земного притяжения. И на середине, где слюна была, скажем так, тяжелее, свесилась на пол, создав тем самым связь – комок металла плюс бетон, и эту отвратительную картину Михаил видел отчётливо.

Девочка отвернулась от мнимого четвероногого друга и с горечью добавила:

– Надоел ты мне. Надо от тебя избавиться. И зачем же я сюда пришла?

Она снова завела свою непонятную мелодию, мыча. Долго соображала стоя на месте. Её что-то осенило, она двинулась вперёд к столу. Встала. Посмотрела, что лежит на нём, а там-то ничего не было! Произнесла вслух: «Где же он?»

Кто он?

Удалилась вглубь, в противоположную сторону от пленника. Темнота скрыла её слегка, но её выдавали платье и волосы.

Шум. Что она ищет?

– Ах, вот ты где! – услышал Михаил радостный возглас и через мгновенье увидел находку.

В культях девочка несла скелет, вернее половину макета его, а именно верхнюю часть, то, что было ниже таза, отсутствовало. Девочка, поднимаясь по лестнице, говорила: «Зачем снова уполз? Я же тебя предупреждала. Мало тебе было? Я тебе и руки оторву, чтобы не уползал. Худышка безногий. Я вся распереживалась. Плакала из-за тебя. А ты? У тебя нет чувств. Ты костлявый бесчувственный плохой друг, – и она со злостью бросила найдёныша на ступени. Кукла выпала. – Дурак. Не люблю тебя. Видишь, до чего ты меня довёл? Это ты виноват. Смотри, из-за тебя упала Аля. Ты плачешь? Так тебе и надо. Больно было? Ну, извини. Я больше не буду. – Она обняла „инвалида“. Ловко подняла игрушку. – Я не хотела. Ты должен меня понять, это ты меня довёл. Не плачь, мой хорошенький. Всё, прекрати. Кому сказала, хватит, а то из-за тебя и Аля нюни пустит», – и девочка закрыла за собой дверь.