Текст книги "Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер!"

Автор книги: Алексей Молокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Берет. Сергиев Посад. Я знала, что ты найдешься, сталкер!

Отсюда бежали. Это было заметно, хотя явных следов бегства видно не было, так – мелочи, раздавленный коммуникатор, почему-то битые бутылки, опрокинутые кресла возле стойки администратора, чья-то раскрытая косметичка… Выше, на лестнице, виднелись следы крови. И пуль. Стреляли снизу, из вестибюля, стреляли щедро, но умело, отсекая огнем людей от опасности. Так что следы все-таки были, страх всегда оставляет следы.

Сталкер поднялся на третий этаж, прислушался. Где-то плакали. Ребенок это или женщина – было не важно. Там были живые – это важно. И еще оттуда, с этажа, доносился какой-то лютый и безнадежный стон, скорее даже не стон, а зов, который обычные люди слышать не могли, только чувствовать и цепенеть от ужаса. Сталкер слышал и понимал: кем бы она ни была, эта тварь Зоны, сейчас ей тоже страшно и плохо.

Он толкнул дверь и сразу же ударил грави-волной, сильно, как мог, так что комната хрупнула, стряхнув со стен евроремонт, в санузле сорвало краны, шумно хлестнула вода, погасли и разлетелись осколками плафоны, но сами стены устояли. Старые были стены, настоящие, на века выстроенные честными и сильными людьми. Он почувствовал, что зацепил существо, находящееся в комнате, хотя и не сильно, но зацепил. В наступившей темноте сверху и вбок метнулись химерьи глаза, зрачки – два черных ножа на желтом. Метнулись и пропали, и сразу же в черепе плеснуло горячо и больно, а в глазных яблоках полопались кровеносные сосуды – резь была жуткая. Красная резь. Теперь он смотрел не глазами. Височными впадинами, переносицей, невесть чем – но смотрел и видел. Это была все-таки никакая не химера, да и откуда здесь взяться химере? Это была женщина, вот только двигалась она как химера, хотя и медленней, потому что еще не восстановилась после грави-удара. Да и силы из нее старые стены вытянули.

В коридоре затопали, кто-то сунулся в дверь, выстрелил, потом этого кого-то снесло обратно в коридор, и это сделал не он. А сам он заорал, чтобы не входили, и еще что-то, и хотя он в этот миг начисто забыл человеческие слова, его поняли. Наверное, тот самый инок с гранатометом и понял, потому что в дверной проем никто больше не лез, только что-то мелкое крутилось в коридоре, может, пыль, а может, еще что-то.

«Только бы гранату не бросили, – подумал он, – не должны они бросить гранату, я же здесь, а они считают, что я с ними. Что я – как они. Что человек».

Та, что была в комнате, вдруг словно погасла, сил у нее почти не оставалось – только что потратила последние.

И тогда Берет раскрыл Зону в себе и потянулся к ней. Женщина сначала отшатнулась, но потом раскрылась навстречу и припала к этой самой Зоне, жадно и небрезгливо вбирая ее в себя словно воду, нет, словно долгожданного мужчину. В этом было что-то непристойное и возбуждающее, но им было не до хороших манер, да не существовало еще правил для такого ритуала.

Когда Берет силой оторвал ее от себя, она была уже в порядке. Теперь это была просто женщина. Окровавленная, в изодранном в лоскутья джинсовом сарафане, хрупкая и рыжая. Знакомая.

– Ведьма, – почти нежно выдохнул сталкер. – Откуда ты здесь взялась?

– Ты все-таки нашелся, сталкер, – удивленно сказала женщина и улыбнулась разбитым ртом. – Я так и знала, что ты найдешься.

И добавила ехидно:

– Женишок!

…Две твари Зоны выплеснулись из окна бывшей монастырской трапезной и канули в густую ночь, два полупрозрачных живых сгустка, быстрых и почти невидимых человеческим зрением.

Берет подумал, что хорошо, что машина стоит не у самой гостиницы, а в отдалении, в переулке, под кронами деревьев, не надо, чтобы кто-то увидел их у машины. Он мигнул брелком, но они двигались так быстро, что центральный замок не успел сработать, и впопыхах сталкер чуть было не вырвал дверцу. И только через час после того, как автомобиль уехал, парочка, грешившая в припаркованной рядом машине, рискнула расцепиться и выбраться на улицу.

Под утро вернулся архимандрит, и монахи вошли в разгромленный номер. Архимандрит долго стоял и молчал, потом повернулся и ушел тоже молча. В тот же день гостиница была закрыта, хотя ее и освятили заново. Народ, конечно, рассказывал разное, да чего только народ не рассказывает, всему верить – никакой веры не хватит. Да и какой народ вокруг туристического центра? Сплошные туристы. А монахам-спецназовцам, видно, приказали молчать. Только паломники все равно что-то пронюхали и разнесли по стране.

Будто бы были низвергнуты в преисподнюю двое – мужчина и женщина, и еще будто бы Святая Церковь не смогла их отстоять. Ну и поделом им, значит. И только женщины в провинциальных церквах шептались, дескать, это же надо так нагрешить, что сам архимандрит не отмолил!

Не то негодовали, не то завидовали.

Берет. Владимирская область. Остаться человеком

Карапет обнаружился на первом этаже, возле камина. Точнее, то, что совсем недавно было Карапетом. Только верить, что это когда-то было человеком, пусть и не самым праведным, как-то не получалось. Не осталось в этой дряни ничего человеческого. Потому что больше всего «это» было похоже на муляж, в крайнем случае на труп, выдержанный в формалине или в чем там их выдерживают, чтобы подольше сохранялись. Казалось, что человеком «это» не было никогда. И не потому что Карапета разрубили от плеча до паха, не потому что вместо крови натекло на выскобленный добела нелакированный дощатый пол какой-то темной слизи вроде дегтя, и то немного. Нет, не потому. Просто такое не могло быть живым и разумным. Мертвый Карапет напоминал разрубленное наискось гигантское жирное насекомое, внешне очень отдаленно схожее с человеком. Но Берет почему-то совершенно точно знал, что нашел именно Карапета, а не кого-то еще. А ведь всего пару дней тому назад «это» со вкусом жрало, пило и азартно лапало девок, и пусть оно вело себя нецивилизованно и даже по-хамски с точки зрения воспитанных людей, но тем не менее вполне по-человечески. Да и хрен бы с ним, с политесом-то! Совсем недавно, с полчаса назад, Берет разговаривал с этим существом, относился к нему как к человеку, пускай и не самому лучшему и разумному, но все-таки. Хотя… Что-то странное последнее время в Карапете проскальзывало… Да, безусловно, было. Не то чтобы зомбячье, уж зомби-то Берет сразу бы учуял, а что-то другое, чему названия в словаре бывшего сталкера покамест не было. Да и не в названии дело! И на зомби даже мертвый Карапет похож не был, а то Берет мертвых зомби не видывал! Мертвые зомби – они почти как люди, по сути дела, мертвый зомби – это всего-навсего окончательно убитый человек. А тут было что-то совершенно иное, чуждое человеческому. И вряд ли «это» смогло прохрипеть перед смертью вечное бандюковское «пацаны»…

Похоже, сталкер, засевший в бревенчатом коттедже, был и впрямь матерым зверем. Зверем, существом, мутантом, но не человеком. Нелюдь убил нелюдя. И, как нелюдь, тоже не имел права жить среди людей.

Берет, не выходя из стеллса, напрягся и вытолкнул из себя сначала волну «пси» и сразу же вслед за ней «гравии». Пси-волна получилась что надо, а вот грави-волна вышла слабенькой, силенок недостало на две волны подряд, но бревенчатый коттедж крякнул половицами, болезненно громыхнул венцами сруба, хрустко посыпался стеклами и вроде бы даже слегка осел на сторону. Где-то коротко и дико мявкнул придавленный кошак – и затих. Две волны, пусть и не самые мощные, – этого должно было хватить. И людям, чтобы лопнули кровеносные сосуды и межклеточные мембраны, и зомби, чтобы вырвались ослабленные суставы из суставных сумок, и прочим, не имеющим внятного статуса существам, порождениям Зоны, засевшим там, на втором этаже. Вот только насчет прочих, к сожалению, полной уверенности не было, ну да тут ничего не поделаешь. И сталкер стал подниматься по винтовой лестнице вверх. Туда, где его ждали.

…А началось совсем недавно.

Несколько часов назад сталкера вызвонил Карапет.

– Слышь, сталкерюга, – гнусаво проквакала трубка, – помощь нужна, только не по телефону, я заеду через полчасика, лады?

Берет покосился на Рыжую Ведьму Светлану. Ох, не надо бы ее видеть Карапету, совсем не надо!

– Ко мне нельзя, – решительно сказал он в трубку, – ко мне родственники приехали из провинции.

– Из Припяти, что ли? – насмешливо булькнул Карапет. – Или с Кордона? А может, просто видеть меня не хочешь? А ведь все равно придется, так что потерпи маленько. Да ладно, хрен с тобой, сталкер, мне по уху, кто там у тебя. Слышь, давай стакнемся за кольцевой, сам почуешь где… Ты ведь умеешь чуять, я же знаю… В общем, мы теперь с тобой на одном поле гадим, понял меня? У меня сегодня первый выход, премьера, можно сказать, а я чего-то стремаюсь… В общем, чтобы экипировался по полной, спецуха там, ящик с инструментом, понял? Подстрахуешь. Давай, братан, жду!

И оборвал связь.

Ехать Берету не хотелось. Были другие дела, надо было решить, что делать с контрабандисткой, временно поселившейся в сталкерской квартире. Сначала Берет хотел посоветоваться с Кощеем, но потом решил подождать, почему-то в последнее время он перестал доверять Кощею.

И Карапету помогать не хотелось, вообще Берет подумывал о том, как бы похерить это странное приятельство с бандюком, тем более что теперь в его квартире жила Рыжая Светка. И знать о ней Карапету, да и Кощею тоже, до времени не следовало. А там – там видно будет, хотя знакомить Светку с Карапетом сталкер не собирался ни в коем разе. А с Кощеем… С Кощеем, наверное, все-таки придется. Но об этом лучше сейчас не думать.

Но чувство стаи, крепко засевшее в нем, заставляло ехать, требовало поступать именно так, а не иначе. Пусть даже в нынешней его стае бегали такие шавки, как Карапет, все равно – это была своя стая. Так уж вышло, не было другой.

Сталкер быстро собрался, проверил оружие, прихватив на всякий случай помимо дробовика «Грозу» с подствольником, завел новенькую «Витару» и поехал. Шел второй час ночи, улицы Москвы уже опустели, так что до кольцевой сталкер добрался быстро. С некоторого времени Берет заметил, что каждый человек, с которым он хоть раз встречался, оставляет в его сознании нечто вроде метки. И еще к этому человеку автоматически словно бы цеплялся маячок, видимый только им, Беретом. Исключением был разве что Кощей, который никаких меток не оставлял, и никакие маячки к нему тоже не липли. Как и полагается нечисти высшего разбора, Александр Борисович появлялся неведомо откуда и пропадал неведомо куда. Что ж, на то он и Кощей. Пусть не из «самых-самых», как сказал тот же Карапет, но все-таки… А вот метка самого Карапета сияла отчетливо, хотя и мутновато, заметным человеком был Карапет, а вот нечистью – так себе. Сталкер привычным усилием вызвал в памяти карту области. Получалось, что Карапет сейчас находился на шоссе Москва – Нижний Новгород где-то за Балашихой и двигался в сторону Владимира. Потом Карапет остановился.

Ждет, понял сталкер.

…Джип Карапета приткнулся возле придорожной кафешки, едальни, как называли эти заведения шоферы-дальнобойщики. Хозяин китайского жестяного монстра сидел на крыльце, растопырившись, словно жаба, и время от времени прихлебывал какое-то алкогольное пойло из уже наполовину пустой бутылки. По шоссе, с шумом разрывая прохладный ночной воздух, проносились грузные фуры, шустро простреливали редкие легковушки, и дела до одинокого пьяницы, баюкающего бутылку на ярко высвеченном пятачке возле входа в третьеразрядную едальню, не было никому.

– Ты чего это, – спросил Берет, выходя из машины, – нажираешься перед работой, я уж не говорю, что за рулем. Угробишься ведь, не на деле, так на шоссе. Сам-то ладно, мусорный ты человек, а вот людей жалко.

– Ни хера тебе никого не жалко, – зло булькнул Карапет. – Ни людей, ни друзей, ни себя.

И тут же плаксиво пожаловался:

– Не берет, сука!

– Не все суки дают, и не все суки берут, и не все, что дают да берут, – суки, – пошутил Берет, подумав про себя: «Вот такой у меня нынче юмор, охренеть какой юморок! Натуральный албанский, русским литературным не разбавленный. Хоть сейчас в бандюки или в “Камеди Клаб”!»

– Водяра не берет, – ничуть не обидевшись, печально пояснил Карапет. – И ширево тоже, я ведь и ширяться пробовал – без толку. Херово мне, Берет, ох, как херово… погоди, и до тебя это докатит, никуда ты от нее, суки, не денешься. Никто из нас никуда не денется, потому как служим мы дьяволу!

– Зоне мы служим, – отозвался сталкер, – Зоне внутри нас, и больше никому. Дьявол – он для людей, а мы, как ты сам недавно признал, нелюди.

– Не совсем… – начал было Карапет, но Берет оборвал его:

– Я что, сюда приехал сопли тебе вытирать? С чего бы это тебя на философию пробило? Или покаяться решил? Так за покаянием тебе не ко мне, а к попам. Вали вон в Сергиев Посад, там тебя быстро оприходуют. Там у них на этот случай святой спецназ имеется. С гранатометами под крылами. Ну, говори, зачем вызывал, придурок?

– Задание у меня, замочить одного сталкера, – начал Карапет каким-то странным, булькающим голосом. – Только я среди братвы маленько поспрашивал – получается, крутой этот сталкерюга – спасу нет. Не первый раз его хотят замочить и не второй, и каждый раз – облом. А мне, только я оклемался после сеанса, этот наш фюрер и говорит, тебя сейчас ни пуля, ни нож не возьмет, типа, только не бзди, все будет как надо. А я нутром чую, что смертынька моя рядом ходит-бродит, косточками поскрипывает… А не идти нельзя, хуже будет…

– Кто «этот»? Что еще за «фюрер»? Какого такого еще сеанса?

– Да Кощей, кто же еще, он со мной лично сеанс проводил, вроде гипноза, только страшнее, – хрипнул Карапет и снова присосался к бутылке. Оторвался, поднял на Берета осоловевшие глаза и как-то удивленно констатировал: – Не берет! Да и хрен с ней!

И отшвырнул пустую бутылку. Про таинственный сеанс он рассказывать явно не хотел.

– В общем, ты, Берет, меня подстрахуй на случай чего. Помоги, как человека тебя прошу! А убьют – так похорони, как положено, по-людски, только чтобы отпевали не в Москве, а где-нибудь в глубинке, там попы покамест еще настоящие, непорченные. В Любцах, например, у меня там двоюродная тетка живет, вот там пускай и похоронят… На бережку.

Берет задумался. То, что Карапет не сегодня, так завтра гробанется, было ясно. И скорее всего все-таки сегодня. Судя по всему, он уже сам себя похоронил, а смерть – ее ведь только кликни, придет, сколько раз такое случалось и на войне, и в Зоне. Но и не помочь тоже было нельзя, неправильно. Кощея, будь тот трижды фюрер, сталкер не боялся, хотя что-то в словах одуревшего от страха Карапета настораживало. Отговорить? А зачем, собственно, отговаривать? Кто он такой, сталкер Берет, чтобы ввязываться в эту историю? Хотя… уже ввязался. Берет даже сплюнул от досады. Выходило, что так или иначе придется страховать, а ежели что – выполнить работу за погибшего, а его самого – похоронить, как просил. В каких-то Любцах, на бережку… Знать бы еще, где эти Любцы…

И тут Берет понял, что знает.

– Похороню, – пообещал он. – В случае чего – похороню. В Любцах у старой церкви, на высоком берегу Клязьмы.

– Вот и ладно, – вдруг совершенно трезво сказал Карапет. Он повернул к сталкеру странно костистое, словно не свое, обтянутое желтоватой кожей лицо. – Дело пора делать, так что двинулись. Это в Пенкино, за мостом налево, ты, Берет, езжай за мной, только держись метрах в ста, дом на отшибе, я первым войду, а ты погоди немного… Я должен сам, а то не считается… Но будь готов, если меня все-таки грохнут – кончи гада. На вот, возьми мобилу, там номер Кощея забит. На букву «Ща», он там один такой. Действующий номер, а так-то у него много номеров, да не на все можно дозвониться. И не забудь, что обещал. А потом линяй, вот тебе мой совет. Свали отсюда куда подальше, где людей нет, авось там тебя и Кощей не достанет. Нет… если захочет, достанет, конечно, но не сразу. Может, ты к тому времени сам скопытишься, может, все-таки помрешь как человек. Может, успеешь.

– А если обратно в Зону? – серьезно спросил Берет.

Карапет отрицательно замотал головой.

– Нет, Зона теперь нам чужая, не примет тебя Зона.

Что-то с Карапетом было не так. Пахло от него как-то странно, вроде как от перекаленного металла, не то чтобы неприятно, но тревожно. Запах мысли такой, что ли? Но страхом больше не пахло, не было никакого страха. И то сказать, чего бояться человеку, который перестал считать себя живым?

Сталкер завел машину и поехал за джипом Карапета.

…Наверху Берета действительно ждали. Стеллс стеллсом, но уже внизу, в холле, было ясно, что в коттедже засел не простой сталкер-мутант, точнее, мутант, конечно, но другого ранга. Высший, если можно так выразиться, под стать тому же Кощею. Поэтому Берет не мешкая всадил очередь из «Гюрзы» туда, где на миг нарисовался призрачный силуэт, рискуя попасть под осколки, добавил из подствольника и сразу же сам оглох и ослеп от мощнейшего пси-удара.

Очнулся он не сразу, а когда очнулся, понял, что его работе на ведомство Кощея пришел конец. И жизни скорее всего тоже. И получалось, что заканчивалась эта самая жизнь скверно и стыдно.

В изодранном пулями кожаном кресле в иссеченном осколками углу, растопырив длинные ноги, в кислой пороховой гари нарисовался не кто иной, как Ведьмак собственной персоной. Ведьмак, живой, целый и невредимый, будто и не в него только что влепили гранату из подствольника. На коленях у него лежала та самая, знакомая еще по Зоне «Гурда» в вытертых ножнах. Ни настороженным, ни удивленным Ведьмак не выглядел, разве что слегка раздосадованным тем погромом, который учинил в коттедже Берет своей грави-волной, да и стрельбой тоже. Ведьмак никогда не любил беспорядка.

– Ну, вот ты и нашелся, Берет, – недобро усмехнулся Ведьмак. – И как тебе служится, старина? Совесть не жмет?

– Ведьмачина, – растерянно протянул Берет, – а я тебя, понимаешь, убивать пришел. Такие вот дела…

– Это я понял, что убивать, – Ведьмак задумчиво поглаживал ножны, словно кошку гладил, – не ты первый и, боюсь, не ты последний… Только не получится, пасть у всех вас мала, да и кишка тонка. Ну, да это не суть важно. Расскажи-ка лучше, старый товарищ, как ты до такого докатился и кто тебе эту работенку сосватал. Впрочем, кто – это и так понятно, а вот почему ты на нее согласился – сие вопрос интересный. Рассказывали, что ты погиб, когда выходил из Зоны, якобы труп нашли возле «трамплина», даже опознали, хотя ты и был слепыми псами изгрызен аж до копчика. Только я-то знал, что все это вранье. Знал, что помогли тебе, что направился в столицу, а вот там ты пропал. Ну, рассказывай давай, а то, знаешь, со временем у нас с тобой туго.

И Берет рассказал.

– …Значит, вон оно как у Сверчка обернулось, предупреждали же…

Ведьмак замолчал, потом печально посмотрел на Берета.

– А ведь мне убить тебя придется, Беретка, – грустно сказал он. – Не должен Кощей знать, что ты живой, понимаешь?

Берет кивнул. Что ж, пришла, стало быть, пора… Сглотнул только, да так ничего и не сказал. Досадно было, что не похоронил Карапета, как обещал, только не об этом же просить перед смертью. Глупо как-то, не по-настоящему… И завидно, у Карапета вон хоть Любцы были, а у него? Да и Светку жалко, как она, ведьма чернобыльская, без него обойдется? Здесь ведь не Кордон и даже не Припять, здесь Москва, тоже, конечно Зона Отчуждения… Но, выходит, Зона Зоне рознь.

– Молчишь, – задумчиво сказал Ведьмак. – И правильно, о чем тут говорить, все ясно.

И потянул шашку из ножен.

И Берет умер. Сам не заметил как.

* * *

– Ну и долго ты собираешься дохляком прикидываться?

Спрошено было громко. И спрашивали его, Берета. Надо бы что-то ответить, но что-то не получалось. Душа никак не желала возвращаться в бренное тело, а само по себе тело было тяжелым и немым. Неродным каким-то. И не то что говорить не могло, а и дышать-то, похоже, разучилось. Да и зачем, скажите, дышать, если тебя убили? Но не дышать было неприятно, мучительно, и Берет вдохнул, сначала осторожно – легкие никак не желали работать, так, шевельнулись чуть-чуть, качнув воздуха даже не на полвдоха – меньше, потом еще и, наконец, худо, какими-то рывками, но задышал. Как тогда, в гараже, в Зоне.

И сразу захотелось курить.

Значит, все-таки жив!

Часть 2
Спаси Господь над Зоною летящих [10]10
  Лешка Звонарь «Перелетный блюз». Чернобыль, 20** год. Не записан.


[Закрыть]

Ночка. Предзонье. Проклятое небо

«Совушка» качнулась, снова выровнялась и пошла полого, снижаясь медленно, словно нехотя. Раскаленный волдырь разлома впереди дернулся, неторопливо пополз вниз, и тут Ночка почувствовала, поняла, что летит одна. Она даже вспомнила, что крикнул этот грубоватый, пьяненький, но в общем-то не наглый и даже симпатичный сталкер перед тем, как вывалиться из аппарата. Что-то насчет женитьбы…

«Идиот, тоже мне женишок нашелся, – зло подумала девушка, – ишь, герой какой выискался, небось спьяну и прыгнул, придурок…»

И вдруг поняла, врет себе, что не спьяну.

Аппарат шел невысоко, с небольшим снижением, метрах в тридцати над плоскими крышами каких-то не то гаражей, не то боксов, но человеку, чтобы разбиться вдребезги, и тридцати метров вполне достаточно. Даже если он самый крутой сталкер.

– Идиот… женишок… придурок… – Ночке вдруг захотелось завыть, тонко, по-бабьи, от души, как выли ее прабабки, провожая на кладбище погибших кормильцев, но тут дельтаплан мягко подбросило вверх, подхватило, одновременно заваливая вбок, сработали рефлексы, выравнивая хрупкое сооружение, и гибель сталкера отступила на второй план.

«Трамплин», поняла Ночка.

Сейчас главным было набрать высоту, а дурного сталкера она будет оплакивать потом, когда выживет. В конце концов, мало ли их гибнет в Зоне Отчуждения? Все будет потом – и слезы, и граненая стопка, накрытая куском черного хлеба, да только сталкеру это уже не нужно.

Куда попадают после смерти сталкеры? Рай им вроде бы не положен, да и не уживутся они с праведниками, уж больно менталитеты разные. Ад? После Зоны Отчуждения нормальный Ад им скорее всего и вовсе не страшен. Попав в Ад или пусть даже в Рай, любой уважающий себя сталкер немедленно займется привычным делом, то есть поисками хабара. А в Аду, как, наверное, и в Раю, этого самого хабара, между прочим, навалом! И пусть хабар в одном месте называется священными реликвиями, а в другом атрибутами дьявола, для сталкера все едино. Нет для бродяг Зоны Отчуждения ничего святого, как нет и ничего проклятого.

«Трамплин» подбросил дельтаплан, но сбил с курса. Жаром теперь тянуло слева и снизу. Ночка, накренив аппарат, снова скользнула к разлому, похожему сверху на гигантскую, багрово пылающую свастику, поймала мягкими крыльями своей «Совушки» горящий, пахнущий серой восходящий поток и стала медленно, пологой спиралью, набирать высоту. Пересечь периметр теперь было не проблема, разве что погранцы засекут, но от зенитных пулеметов она уйдет, не впервой, а ракетой с инфракрасной головкой самонаведения ее и вовсе не взять – слишком мало тепла на фоне разлома выделял ее хрупкий аппаратик, да и она сама.

Неожиданно для себя девушка заложила крутой вираж и пошла обратно, внимательно следя, чтобы «Совушка» не слишком отклонялась от старого курса, высвеченного зеленой извилистой линией на экране ПДА. Ага, вон там впереди мигающая звездочка, это сигналит маячок на сброшенном мешке с хабаром. За ним придется вернуться, как только удастся отремонтировать дельтаплан. А вот психованного сталкера нигде не видно. Неужели этот придурок не взял с собой даже ПДА? Похоже, что так оно и было, не взял, значит, возвращаться в Зону не намеревался. Точно придурок…

– Эх, женишок, – горько усмехнулась девушка, разворачивая аппарат в сторону периметра. – Кончилась наша любовь, и начаться-то толком не успела. Видно, так в девках и помру!

И вдруг отчетливо поняла, что именно так оно и случится, если ее ночные полеты над Зоной будут продолжаться.

Она осторожно обошла «трамплин», высоты вполне хватало, чтобы вернуться к разлому, снова поймала восходящий поток и развернулась в сторону знакомого прохода в периметре. На самом деле никакого прохода не было, просто в заранее оговоренное время дизель-генератор, питающий прожектора на этом участке, глох, ненадолго, минут на пятнадцать, но этого хватало, чтобы просквозить первую линию охраны. Выскочить из Зоны Отчуждения. И она выскочила, она почувствовала, что Зона осталась позади, всем телом почувствовала. Теперь она с небольшим снижением летела над предзоньем.

Было непривычно тихо, только ветер тоненько посвистывал-потренькивал в растяжках, да погромыхивали внизу и сзади пулеметные очереди: солдаты на периметре проявляли рвение – палили в темноту, наверное, это придавало им уверенности, а может быть, просто со скуки. Только Ночке почему-то чудилось, что там, за спиной, кто-то невнятно стонет и зовет на помощь, и ни грохот очередей, ни ветер, как ни старались, не могли заглушить эти звуки.

«Господи, – думала она, разворачивая дельтаплан в сторону базы, – Господи, поскорее бы он умер, что ли! Господи, сделай так, чтобы он умер легко, все равно ни я, ни кто-либо другой ему уже не поможет. Я знаю, что желать смерти человеку нехорошо, но это все, что я могу для него сделать. Господи, ну почему я не умею молиться, почему?»

Дельтаплан беззвучной тенью скользнул над темным подлеском и приземлился неподалеку от затянутого маскировочной сетью ангара.

* * *

База контрабандистов была расположена прямо на технической территории воинской части, армейское начальство имело свою долю в доходах от продажи артефактов – так что почему бы и нет? Почему бы и не приютить полезных человечков? Уж лучше крышевать нелегальных летунов, чем оптом и в розницу торговать оружием и амуницией. Впрочем, оружием и амуницией тоже приторговывали, и оптом, и в розницу – как придется. А куда деваться? На армию реформы накатываются одна за другой, словно цунами на острова Курильской гряды, и удержишься ты на своем месте или смоет тебя к чертям собачьим – тайна сия великая есть! А жить военному человеку и после отставки надо, вот и приходится крутить любовь со всякими сомнительными структурами.

Когда-то майор Репрингер был тем самым удачливым теленком, который двух маток сосет. Как мог он служил отечеству, не то чтобы очень рьяно, но в общем-то честно. Только вот с некоторых пор стал майор сильно сомневаться в его, отечества, хорошем к себе отношении. Потому что в последнее время отечество приобрело странное обыкновение быть утомительно и непостижимо многоликим. Как известно, воплощением отечества для правильного нижнего чина является его непосредственное начальство, так вот это самое начальство начисто опровергало журналистские бредни о дерьмовой демографической ситуации в стране. Поскольку множило свои звездастые ряды просто пугающими темпами. В конце концов майор, как человек, близкий ко всяким чудесам Зоны, в глубине души начал считать начальников некими бурно почкующимися мутантами, приходящими в относительно мирное предзонье из Большого Мира, который на проверку оказался такой же зоной, если еще и не хуже. Майору было, в сущности, глубоко наплевать на то, что начальство размножается со страшной силой, как и на то, каким способом оно это делает. Беспокоило его прежде всего, что каждой начальственной фигуре следовало дать. И, к великому сожалению майора, не в морду, а на лапу. Конечно, с начальством следовало делиться, это было правильно, но раньше никто не предполагал за начальниками таких способностей к роению. Полагалось делиться по инстанции, вроде как рапорт направлять от низшего к вышестоящему. Но теперь по инстанции не получалось, потому что каждый большой или малый прыщ считал себя непосредственным начальником именно его, майора Репрингера, и каждый, соответственно, требовал свою долю. Потому что майор контролировал потоки. Целых два. Поток хабара из Зоны и поток оружия в Зону. И каждый мало-мальски уважающий себя начальник норовил к каждому из этих потоков припасть своей раскатанной и воспаленной губенкой. А у нас, как известно, что ни поп – то батька!

– Вернулась, – сказал майор, выходя из ангара. Видно, ждал. Остановился, почуяв неладное. – Слушай, девонька, что-то ты сегодня на себя не похожа. Случилось что-то или как?

– Движок сдох, – коротко бросила Ночка. – Хабар сбросила, маячок работает, отметка на ПДА четкая. Отремонтируюсь – слетаю…

И вдруг сорвалась.

– И все, хватит с меня! Слышишь, майор, хватит! Слышите вы все, гады, хватит с меня! Не хочу больше, подавитесь вашим сраным хабаром, баблом вашим, уроды…

И нет, не заплакала, не таковская была она, ведьма чернобыльская, чтобы заплакать, только задышала зло и рвано, но майор понял, струхнул и засуетился, побежал за коньяком, наплескал стакан и себе тоже – от нервов, лопотал что-то ласковое и ненужное, да только плохо получалось у майора. Забыл он, как надо успокаивать женщин, напрочь забыл. Да и не утешение нужно было Ночке. Мотор ей нужен был. Мотор взамен сгоревшего, а его-то как раз у майора и не было. И ждать, пока с Большой Земли привезут двухкиловаттный «Максон», придется месяц, а то и все два. А за это время много чего может случиться. Хабар приберут, да и черт бы с ним, с хабаром-то, хотя расплачиваться за него придется ох как долго, но не в хабаре дело… А вот тот сталкер – он не дождется. Ему скорее всего уже все равно, его уже нет, он разбился, а если и не разбился – все равно в Зоне после такого долго не живут. Только вот нутро бабье, жалостливое и вечное, что, оказывается, жило в верченной Зоной контрабандистке, в это не верило и все повторяло и повторяло: «Потерпи, миленький, потерпи, я скоро… Потерпи…»