Текст книги "Охота за «Большим Арбузом»"

Автор книги: Алексей Сороковик

Соавторы: Александр Сороковик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 5

Киреевы, лето 2018

Мелодия домофона прозвучала довольно неожиданно – сегодня ребята никого в гости не ждали. Веня просматривал какие-то материалы в своём ноутбуке, «глубоко беременная» по её собственному выражению, Лера с маленькой Таней затевали на кухне пирог.

Глава семьи нехотя поднялся, прошёл в прихожую. Вяло произнёс дежурное «Кто там?» В ответ послышался мелодичный девичий голосок, щебечущий на каком-то непонятном, но очень знакомом языке.

– Это что ещё такое? – молодой человек оторопело уставился в динамик домофона.

– А то, что некоторым нашим друзьям пора бы уже выучить японский! – расхохоталась девушка на том конце переговорного устройства. Её русский был почти безупречным, за исключением небольшого акцента.

– Томка, ты что ли?

– Я, Веничка, я, вернее, мы! Давай открывай скорее!

Вскоре в прихожей появились гости. Томико, как обычно, в своих любимых белых джинсах и маечке, а с ней молодой японец, довольно высокий, серьёзный, неулыбчивый.

– Картина чевёртая, – ошеломлённо произнёс Веня, – на сцене появляется Томико Кимура с неизвестным!

– Нет, не так! – поправила девушка. – На сцене появляются супруги Танака, Кэтсу и Томико!

– Ох, ничего себе, поворот сюжета, – Веня схватился за голову, после чего всё пришло в движение. Подружки обнимались, мужчины с дежурными улыбками пожимали руки, кланялись, называли имена. Таня крутилась под ногами, восторженно глядя на необычных гостей, и требовала внимания. Весёлый Роджер, огромный чёрный необщительный котяра, взирал со шкафа на всю эту суету с лёгким презрением.

Как обычно в таких случаях, сначала говорили все разом, суетились без толку. И тоже, как обычно, Веня взял инициативу в свои руки.

– Значит, так. Решение всех вопросов и долгие беседы – за столом. Поэтому девочки – на кухню, мальчики – в супермаркет. Лерка, быстро мне список, самое основное. Остальное, если что, – в телефонном режиме. Костик, ты как, по-русски что-то понимаешь? – сразу переиначил он японское имя гостя на русский лад.

Оказалось, что Костик понимает так себе, а говорит совсем плохо. Он согласился идти в магазин, назвал Веню Бе́нджу, и они вышли из дома. В магазине парни задержались основательно. Кэтсу требовал называть каждый покупаемый продукт (Какое зовут эта такое?) и объяснять, зачем он нужен.

Веня спокойно и методично рассказывал всё по-русски, не сильно заботясь о том, понимает ли его Костик. Подошли к стеллажу с пивом, и Веня спросил, доставая бутылку:

– Ты как насчёт пива, пьёшь?

– А-а… пыивоу, – оживился японец, – уважаиу!

– Вот это молодец! А креветки к пиву, а? – Веня показал на морозильник с морепродуктами.

– А-а… эбибиру… уважаиу!

– Умничка, только уж давай по-русски – креветки. А то очень сложно у тебя получается.

– Да-а, ка-ре-вети-ку!

Беседуя в таком духе, они закупили всё нужное и пришли домой. Пока девушки заканчивали приготовление различных яств, мужчины расположились в комнате за маленьким столиком, с пивом и креветками. Беседа особо не клеилась, но они вполне дружески улыбались друг другу и вели светский диалог:

– Хоросо сидиму! – вежливо щурился гость.

– Ага, йоку сувару! – подтверждал хозяин.

Вскоре их идиллию разрушила Лера, позвав мужа на кухню и устроив ему разнос.

– Что ты человека спаиваешь?

– Я спаиваю? – Веня был возмущён. – Сидим с Костиком, общаемся, я вот даже японский начал учить!

– И что же ты выучил?

– Уже очень много! Биру, эбибиру, йоку сувару!

– Н-да, произношение у тебя… И вообще, типичный лексикон алкаша: пиво, креветки к нему, хорошо сидим! Ну, ладно, вы там давайте, заканчивайте, мы на стол накрываем, готово всё.

За столом пили и ели мало, в основном говорили. Супруги Танака привезли подарки – и от себя, и от Хирото Кимура, отца Томико. Презенты были приняты с должным уважением, но всё же Веня не преминул упрекнуть гостей:

– Как же вы так, ничего не сообщили, свалились как снег на голову, без звонка. Это ж совсем против японских правил! А у нас и подарить вам нечего!

– Да ладно, потом чего-нибудь подарите, на память, – отмахнулась Томико, – а насчёт правил, я же говорила, что не совсем типичная японка. И мужа себе подобрала под стать.

Как оказалось, у Кэтсу была непростая судьба. Обычный японец, он учился на историческом факультете Токийского университета, готовил работу по истории Маньчжурии начала ХХ века. Разумеется, в этой теме нельзя было обойтись без русского вопроса. Кэтсу изучал этот пласт дотошно и всесторонне, искал сведения не только о японских деятелях той эпохи, но и о российских.

К сожалению, почти весь материал на японском был претенциозен и однобок. Всё освещалось с официальной, скучной и патриотической точки зрения. О российских деятелях той эпохи говорилось мало и нелестно.

Разрабатывая русскую тему, Кэтсу не мог не столкнуться с проблемами религии, христианства, православия. Никогда не придававший этим вопросам значения, он бывал в синтоистских храмах на Новый год, хоронил родственников по буддийскому обряду, возжигал благовония, любовался интерьером, но в целом оставался равнодушным.

О христианстве не знал практически ничего, вернее, не задумывался. Но вот пришло время: этих знаний потребовала работа. Молодой японец с удивлением читал о подвигах мучеников, о затерянных в лесной глуши монастырях, о святых затворниках и столпниках[2]2
  Затворники – монахи, жившие в закрытых подземных пещерах. Столпники проводили всё время в молитвах на камне или столпе.


[Закрыть]. Оказалось, что и в Японии есть эти удивительные люди, существуют православные храмы, доступна литература на японском.

Читал жизнеописания или, по-церковному, жития просветителей Маньчжурии и Японии – Ионы Ханькоуского и Николая Японского. Однако по основной теме, не относящейся к религии, материалов на родном языке катастрофически не хватало. Упрямый юноша взялся за русский язык, но вскоре понял, что читать научные труды на этом удивительно трудном языке он сможет очень нескоро, если сможет вообще.

Однажды его пригласили на студенческий гокон[3]3
  Гокон – специальная вечеринка, в которой участвуют несколько мужчин и женщин одинакового возраста с целью романтического знакомства.


[Закрыть], где он оказался напротив симпатичной девушки с весёлыми глазами. Когда все по традиции выпили за встречу и начали рассказывать о себе, он поразился её эрудиции. Томико прекрасно говорила по-английски и по-русски. У неё были друзья в России, которые в прошлом году приезжали в Японию и вместе с ней и её отцом разыскивали старинную статуэтку.

Следующий выходной они провели вместе и уже надолго не расставались. Девушка помогала ему найти материалы по его научным исследованиям, переводила с русского и английского, и зачастую даже её знаний не хватало. Научная работа Кэтсу Танака стала продвигаться быстрыми темпами, и такими же темпами развивались отношения молодых людей.

Вскоре для них настал счастливый день «кокухаку кинеби»[4]4
  Кокухаку кинеби – день, когда юноша официально предлагает девушке стать парой. Обычно потом он отмечается в семье каждый год.


[Закрыть], а на следующее утро Кэтсу попал в автомобильную аварию. Прямой угрозы его жизни не было, но обе ноги, на которые пришёлся удар, были практически раздроблены. Ничего сделать не представлялось возможным, и парня стали готовить к ампутации.

Он принимал свою будущую долю со спокойствием и стойкостью настоящего самурая, но в какой-то момент ему вдруг пришёл на память маньчжурский святитель Иона Ханькоуский и даже приснился во время короткого дневного сна.

Проснувшись, Кэтсу вспомнил, как читал об этом святителе, что он в день своей смерти привиделся во сне одному мальчику, который не мог ходить из-за болезни ног, и сказал: «На... возьми мои ноги, они мне больше не нужны, а свои – отдай мне» [5]5
  Этот реальный случай широко известен и описан, например, здесь: https://drevo-info.ru/articles/5181.html


[Закрыть]. В результате мальчик выздоровел и стал ходить.

Не питая особой надежды, молодой японец мысленно попросил святителя тоже вылечить ему ноги, чтоб не остаться калекой. Никаких видений ему не было, однако на следующий день консилиум врачей под руководством какого-то профессора постановил сделать попытку сохранить конечности по новейшему методу с применением каких-то совершенно запредельных технологий и с мизерным шансом на успех.

Ко всеобщему удивлению, операция удалась блестяще и Кэтсу стремительно пошёл на поправку. Вскоре он снова смог ходить, сначала с палочкой, а потом и без неё, почти не хромая.

Отдавая должное важному профессору и всей современной медицине, молодой человек чувствовал, что произошло всё же нечто мистическое, неподвластное разуму. Он решил по выздоровлении принять православное крещение в одной из токийских общин.

К его удивлению и радости Томико горячо поддержала такое решение и призналась, что с тех пор, как она подружилась с русскими ребятами, её очень привлекает эта страна, её вера и традиции. Как замечательно, что её будущий муж примет православие, она крестится вместе с ним, а после свадьбы они поедут в Москву к её друзьям и побывают в русских церквях и монастырях, чтобы укрепиться в новой вере.

Вот так супруги Танака и оказались в Москве. Надо сказать, что изменение их мировоззрения не послужило поводом для замкнутости и отказа от обычных радостей. Томико, ставшая в крещении Тамарой, осталась такой же весёлой смешливой девчонкой, немного авантюристкой, готовой на всякие приключения. Кэтсу, принявший имя Иона, и раньше был неулыбчивым и серьёзным, старательно докапывающимся до самой сути вещей.

Этим он очень походил на Веню, но при этом практически был лишён Вениного чувства юмора. Так же любил пиво, почти так же плохо осваивал новый язык. Киреевы единогласно и решительно отмели попытку гостей заказать номер в отеле и переехать туда.

– Даже и не мечтайте! – Веня был непреклонен. – Я намерен вас эксплуатировать по полной программе. Лерочка уже «на подходе», как говорила моя бабка, они с Танькой киснут в одиночестве, а вы для них словно бальзам будете! Да и малой какая практика по языку шикарная!

– Татьяна у нас тоже японский учит, как мама! – пояснила Лера.

На том и порешили. Гости постановили несколько дней провести у друзей, а потом уже начинать своё паломничество. С утра Веня уезжал на работу, а его домочадцы разбивались на пары по интересам. Лера и Томико занимались уборкой, готовкой, прогулками в парке и посиделками в кафе.

А сдружившиеся Таня и Кэтсу учились языкам.

– Как это зовут?

– Это кот! Повторяй, дядя Костя: кот!

– О-у… ко-от! Ниппон – нэко!

– Знаю, знаю, по-японски – нэко. Окина таидана курои нэко!

– Так, по русски-у что?

– Большой ленивый чёрный кот!

На этой фразе огорчённый японец махал руками и смущённо кланялся: эти жуткие русские звуки «ш» и «л» просто не укладывались в его возможности. Однако девочка не сдавалась и требовала, чтобы дядя Костя повторял эту невозможную фразу до тех пор, пока его речь не приобретала всё же очертание знакомых слов.

Поскольку малышка начала учиться раньше, да ещё и явно унаследовала мамины способности, она довольно успешно общалась и с тётей Томой. Конечно, их темы не выходили за рамки домашнего обихода, но всё же они зачастую болтали по-японски, словно давние подружки.

А однажды девицы устроили такое, что, как говорится, ни в какие ворота не лезло. Томочка, очевидно, заскучавшая от рутины, сговорилась с такой же авантюристкой, маленькой Таней. Пользуясь тем, что Лера решила днём поспать, они удрали на прогулку. Зашли в кафе-мороженое и разыграли сценку из серии «Приколы нашего городка».

Таня подошла к стойке и на чистом японском начала требовать две порции мороженого. Смотрела на обалдевшую девушку за стойкой честными круглыми глазами и повторяла свою просьбу, стараясь говорить медленно и чётко. Затем повернулась к Томе и произнесла длинную фразу на том же языке.

Тут Тома вынырнула из своего планшета, в который увлечённо тыкала пальчиками, и невозмутимо сказала по-русски:

– Ой, извините, нам две порции мороженого, пожалуйста!

Работница впала в полный ступор, а прикольщицы с громким хохотом, не в силах продолжать спектакль, выбежали на улицу.

Когда Веня узнал об этом, он не очень удивился.

– Давно от вас ожидал нечто подобное, – грустно сказал он. – И что теперь, по углам расставить юмористок? Извольте назвать мне адрес, где вы хулиганили!

На следующий день он сходил в то самое кафе, принёс персоналу глубокие извинения, а в качестве компенсации купил у них большой торт, который вечером был съеден дома за чаем, так что наказание хулиганок вышло довольно своеобразным.

Глава 6

Лопатин, ретроспектива

Первый удар по зарождающейся империи потенциального миллионера Лопатина нанёс дефолт 1998-го. Именно в начале этого года Олег Алексеевич получил большой кредит в валюте, рассчитывая обратить его в рубли по хорошему курсу, закупить нужные товары, реализовать их в Германии опять же за валюту, погасить задолженность и остаться с прибылью. Не успел.

Выворачивался наизнанку, рассчитываясь с банком, продал всё, что имел – хорошую квартиру, добротный «Мерседес», золото (преодолев дикий скандал, который закатила по этому поводу жена). Чудом сохранил три магазина на вещевом рынке, где продавал купленную в Германии бытовую технику, и небольшую квартиру, которую до этого сдавал в аренду.

Следующий удар подоспел в 2004-м. Как раз, когда он смог выкарабкаться из страшной долговой ямы и начал потихоньку выходить на прежний уровень. Жена, так и не простившая резкого скачка из богатства в относительно скромное существование и продажу всех атрибутов утерянной сладкой жизни, ушла к более успешному бизнесмену.

Отсудила при этом два из трёх магазинов, счета в банке, не польстившись, правда, на долю в их маленькой квартирке и старый автомобиль. Олег стиснул зубы и начал новый подъём на поверхность. Приходилось каждую высоту буквально брать с боями, наращивать «по сантиметрам и граммам» свою неудавшуюся империю.

Продолжал возить из Германии технику, но денег катастрофически не хватало. В отчаянии продал своё жильё, вложил деньги в товар, арендовал ещё один магазин. Мать звала жить к себе, в загородный дом, оставшийся от отца, но он предпочёл снять комнату недалеко от своего рынка.

Занимался только непосредственно торговлей, перестал тусоваться среди нужных и информированных людей и пропустил третий удар, самый жестокий и разрушительный. Рынок, где он строил бизнес, решили снести и построить жилой комплекс. Компенсация, которую давали за собственный магазин, была ничтожно мала, а с арендованных он не получал вообще ничего.

Товар, привезенный из Гамбурга, лежал в самом большом помещении – магазине со складом, но торговать уже не давали возможности. Пробиваться на новое место – значило терять «прикормленных» покупателей и завоёвывать свою нишу на других территориях, где все сферы влияния давно схвачены и поделены.

Он пытался сопротивляться вместе с такими же упрямцами, не уходил с уже мёртвого рынка, и однажды ночью появились бульдозеры, которые стали сносить всё, что там ещё оставалось. Это была полная катастрофа, крах, конец.

С этого времени Олег запил. Запил страшно, до состояния невменяемости и полной отключки. Иногда выходил из тумана и тогда тупо смотрел в зеркало, пытаясь понять, что с ним происходит. В один из таких дней он получил известие о смерти матери.

Соседке, принёсшей эту весть, передал остававшиеся деньги, попросил организовать похороны и поминки, а сам позвонил старому другу-медику, чтобы он положил его под капельницу, вывел яд из организма.

Ко дню похорон был в полном порядке, вёл себя достойно и на поминках не выпил ни капли. Решил сразу переехать в дом – его уже не держал рынок, да и аренду за квартиру платить не хотелось. Они с матерью не были близки, особенно в последнее время, и её смерть не столько расстроила Лопатина, сколько отрезвила, заставила собраться.

Теперь он как бы вернулся в спокойное время своего становления, ходил по комнатам, рассматривал знакомые с детства безделушки, книги, фотографии. Много думал о том, как жить дальше: продать этот дом, начать новый бизнес? А жить где, опять снимать углы? Да и какие там особые деньги можно получить с продажи, никакого хорошего бизнеса с них не начнёшь.

Однажды, копаясь в бумагах, нашёл фотографию отца, ещё бодрого и бравого, периода, пожалуй, восьмидесятых годов. По контрасту вспомнил его в больнице, в тот последний день. Пришли вдруг на память и его слова, будто это было только сейчас: «Тетрадочка-то моя, зелёная, на дальней антресоли лежит, как помру, ты её возьми да почитай, я там всё описал».

Зелёная тетрадка, таинственный подлинник редкой банкноты, как же он забыл! Олег кинулся к дальней антресоли, стал лихорадочно перебирать стопы древних бумаг, поднимая пыль и чихая от неё. Наконец, в каком-то углу, нашёл то, что искал. Вытер старую тетрадку в зелёной картонной обложке подвернувшейся одёжкой, притащил к столу.

На первой странице находился список из трёх фамилий:

Кислицина Анастасия Александровна – невеста Георгия Макаренко.

Кислицына Наталья Александровна – её сестра.

Тихомиров Михаил Михайлович – его друг.

Напротив каждой фамилии значились данные – адрес, телефон (забавные древние номера с буквами впереди: у Анастасии был указан домашний телефон А-22-49). Имелись отметки о семейном положении и другие важные данные.

Так Олег узнал, что Анастасия недолго горевала по убитому жениху, в 1961-м вышла замуж за гражданина Голландии и через год уехала с ним. Больше о ней ничего не было известно. Судьбы Натальи и Михаила оказались похожими. Они оба не создали семьи, жили одиноко каждый в своей квартире.

Насторожила информация о Насте – никаких концов, где она, чем занимается. Что за голландец её увёз? Если это какой-нибудь дипломат, то он вполне мог вывезти банкноту в дипломатическом багаже, и тогда на всех его надеждах можно поставить крест.

Он перевернул лист с фамилиями – дальше, исписанные твёрдым отцовским почерком, шли заметки о том, что удалось выяснить, размышления, выводы. Всё это с присущей ему дотошностью, с пунктами а, б, в. Олега не оставляла мысль, что это написано специально для него: не выцветшими чернилами, а современной шариковой ручкой, да и указания шли достаточно конкретные.

Два дня Лопатин, почти не вставая из-за стола, изучал записи отца, собирал информацию в Интернете, думал. Тысячедолларовая банкнота «Большой Арбуз» была редчайшим артефактом. Если на подлиннике стояла такая же красная печать казначейства США, как и на фальшивке, что было очевидно, то его стоимость взлетала до небес.

Все источники говорили, что таких банкнот в мире всего две. Одну из них продали анонимному коллекционеру на каком-то аукционе за сумму, превышающую два миллиона долларов. Вторая исчезла из поля зрения. То ли её выкупил какой-то шейх, то ли она вернулась в подвалы казначейства. А может, так и затерялась где-то.

И всё же на третий день Лопатин слегка успокоился. Алексей Егорович описывал Настю как надменную, знающую себе цену барышню. К своему жениху, Гоше Макаренко, она относилась потребительски: генеральский сын, шикарная квартира, отличные перспективы.

На его пристрастия – бонистику и криптографию – она смотрела с брезгливой снисходительностью, считала это несерьёзным детским увлечением, которое не к лицу взрослому человеку. И если бы не трагический исход, своему мужу заниматься этим она бы точно не разрешила.

На допросах Настя вела себя спокойно, отвечала чётко, без особых эмоций. При этом на вопросы о коллекции, шифрах и прочих увлечениях будущего мужа ничего определённого ответить не могла. Как отмечал в записях отец, пожимала плечиками, кривила губки. Очень трудно было заподозрить её в том, что она спрятала подлинник банкноты, а потом вывезла его с помощью нового мужа-голландца.

Её сестра оказалась полной противоположностью. Девочке тогда только исполнилось пятнадцать, она плакала навзрыд, говорила с трудом. Но если её удавалось разговорить, то отвечала со знанием дела, очень хорошо знала, какими шифрами увлекался потерпевший. Они занимались этим вместе, Наташа принимала самое активное участие в создании Абсолютного шифра.

Старый конторский шифровальщик Абрам Исаакович Коган, когда ознакомился с этими разработками, восхищённо покрутил головой и сказал, что, конечно, ничего сверхъестественного молодые люди не придумали, но для дилетантов сработали шикарно. Однако по вопросам бонистики Наташа тоже не могла ничего сказать. Они вместе занимались шифрами, это было их тайной, а деньги Гошенька собирал без неё, она пыталась что-то понять, но особо не вникала, ей было достаточно совместного общения на тему криптографии.

Более подробных ответов от неё добиться не получалось, она срывалась на плач, и успокоить девочку не могли. Очевидно, она была угловато, подростково влюблена в красивого, ухоженного, весёлого юношу, а тот относился к ней, как к младшей сестрёнке. Заподозрить ребёнка в участии в «банкнотном заговоре» было ещё более нелепо.

Самой сложной фигурой оказался друг убитого, Михаил Тихомиров. Это был классический коллекционер-фанатик, ничем, кроме бонистики, не интересовавшийся. Он рассказал, что Гоша нашёл раритет в книгах отца, боевого генерала. Показал ему один раз, мельком, потом где-то спрятал и не доставал.

При этом хвастался находкой направо и налево, чем страшно раздражал Михаила. Как итог, информация о ней попала не только в органы, куда и должна была попасть, но и к криминальным деятелям, а от них – к иностранным агентам. Результат оказался закономерен – Гошу убили, а банкноту похитили. Как выяснило следствие, он держал уникальный раритет в примитивном тайнике между книгами.

На вопрос, была ли банкнота настоящей, Михаил пожимал плечами: видел её один раз, изучить не имел возможности, поэтому ничего определённого сказать не может. Гоша, утверждал он, был уверен, что это подлинник.

Здесь имелась приписка: «Не верю, что такие опытные коллекционеры, особенно Тихомиров, приняли фальшивку за оригинал!»

Второстепенные фигуранты, родители непосредственных участников, оказались в стороне. Мать Гоши Макаренко после смерти мужа уехала к сестре в Ленинград, у старших Кислицыных шла своя жизнь – глава семьи был крупным работником министерства торговли, и ни он, ни его жена совершенно не интересовались старыми банкнотами.

…Если бы лет пятнадцать назад Олегу Лопатину сказали, что он с головой ринется на поиски банкноты, которая пропала ещё в шестидесятых годах, тот бы покрутил пальцем у виска. Почему он поверил в успех? Потому что вернуть богатство и положение больше не было возможности? Или потому, что существовала странная закономерность: кроме убитого Гоши все участники этой истории были немного одержимы: его невеста Настя – поиском достойного жениха, Наташа – любовью к Гоше, Михаил Тихомиров – страстью к бонистике.

Вот и Лопатин. Он ни минуты не сомневался, что разгадает эту странную загадку и найдёт таинственный раритет, спрятанный кем-то много лет назад, и это стало его целью жизни и идеей фикс.