Текст книги "Князь леса (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Князь леса ==========

«Седые волосы твои – снегом скрытые леса,

В древних озерах бьет ручей – это кровь течет твоя…»*

Смеркалось.

В воющем потоке лютой вьюги нельзя было разглядеть пути, однако и остановиться – приблизить неизбежное.

Лай черных псов все еще звенел в ушах, раздавался будто прямо за спиной, подгоняя все дальше и дальше, куда-то вглубь белого плена зимних сумерек, откуда не возвращались. Снег хрустел под ногами, ломались заиндевелые, тощие, хрупкие травинки. Срывалось дыхание. Пальцы коченели.

Он оглянулся назад, оглянулся узнать, нет ли погони, а снег безжалостно заметал горизонт, больно хлестал по лицу, царапая колючими льдинками кожу, и ждал. Ждал, когда юноша выдохнется, заблудится, рухнет в белоснежные ворохи и замерзнет насмерть. Выл ветер. Звонкий мороз сгибал тело пополам.

Арне шумно дышал, искал взглядом больших оленьих глаз ориентир, из последних сил волочил окоченевшие ноги и плотнее кутался в горностаевый мех. Да, княжеские кобели давно отстали, наверное, заблудились в потоках вьюги, потеряли след и вернулись в теплые псарни, а он остался неведомо где – далеко от родового замка, на пути в неизвестность. Однако метель медленно унималась, ветер понемногу успокаивался, и впереди зачернела полоса древнего леса, будто раскинувшаяся от одного края мира к другому высокой стеной до самого неба. Обернувшись, продрогший до костей юноша не увидел преследователей и, выдохнув, зашагал к той полосе, скрипя хрустящим под ногами снегом. Зашагал, потому что выбора уже не было: смерть загнала в угол.

Дома братья с остро отточенными ножами, готовые убить, бросить в овраг и обеспечить себе место на княжеском престоле Белых Земель. Братья, влетевшие этим вечером в его покои и бросившиеся с оружием и грязными словами. Впереди – заповедный лес, куда не ходил и безумец, где не охотились самые искусные охотники, не прятались от смертной казни преступники. Гиблое место, о котором ходили страшные легенды.

Ему хотелось пожить еще совсем немного, попытаться выкарабкаться, хоть и понимал он, что это конец, что лютый мороз совсем скоро превратит его – молодого, с живым, бьющимся сердцем, – в окоченевшее скрюченное тело под тысячелетней гордой елью. Упрямо шел вперед, едва передвигая ноги.

Выдохнул. Сделал первый шаг в гущу древних деревьев, раздвигая руками припорошенные чистейшим снегом колючие ветви.

В мертвой лесной тишине слышно было, как рвано дышал юноша, и как с потревоженных елевых лап падал снег. Слышно было, как трещали кроны деревьев, как нашептывал заклинания взбесившийся старик-мороз, тоскливо выл ветер и звенели зимние сумерки.

Он не знал дороги. Только смиренно брел, не поднимая головы, в сумеречной чаще, бессвязно ронял лишенные смысла тихие слова и едва шевелил отнимающимися пальцами. Лютый мороз побеждал. Почти лишил его сил и теперь потирал ледяные руки в ожидании гулкого звука падения в снег и предсмертного стона. Арне сжал зубы. Полные губы стали совсем белыми. Лишь кровь алыми штрихами горела в трещинках. Эхо сумасшедшего лая тенью прозвенело в ушах.

Сорвался, как безумный, на бег, будто ошалелый бросился еще глубже, к склону, в лощину, меж черных корявых деревьев пролетел вниз, к затерянным погибшим дубам, и оступился. Как скошенный колос рухнул вниз, в колючий снег, вскрикнув. И сил встать больше не было.

Он так и остался лежать – на спине, подставив лицо теперь медленно кружащемуся в воздухе крупному снегу, который таял на коже. Прозрачные капли скатывались по щекам. Юноша знал, что совсем скоро снег перестанет таять. Оленьи глаза отрешенно наблюдали за темнеющим зимним небом, затянутым сизыми тучами. Оленьи глаза угасали. Арне не вскочил, услышав шорох замороженных ветвей древних елей справа, совсем рядом. Не вздрогнул, не испугался. Только вымученно повернул голову, чувствуя, как жизнь в нем стремительно догорает.

Юноша не знал еще, что пламени его жизни предстояло гореть вечно.

Тот всадник на огромном снежном барсе с кольцеобразными кляксами пятен показался ему иллюзией, предсмертным бредом. Он явился из тьмы рощи – осанистый, худощавый, в лунном одеянии. Молчалив, со всевидящим, вещим взором цвета зимнего неба. С благородным серебром волос, с чистейшим горным хрусталем в венце. В окружении сильных волков, мудрых сов и слепящего глаза снега…

Жест распускает соратников назад, во тьму чащи, а сам всадник трогает бока барса и подходит к юноше вплотную. Лишь на мгновение ловит угасающий олений взгляд и легко слетает в ворохи снега, опускаясь перед умирающим телом на колени. Его руки теплые, живые, но сам он пахнет вечной зимой. Он выглядит как человек, но взор его… Взор его тысячи лет наблюдал за тем, как старел мир.

Арне даже не дрожит, не может пошевелиться, душу сковывает вечный белый хлад, но от чего-то вдруг понимает, что лютый мороз не заберет его. Что побоится того, кто неделим с этим древним, колдовским лесом.

Скрипнул снег. Седовласый всадник выпрямился, подхватив на руки безвольное тело, перенес его, не обронив пока и единого слова, и опустил снова. Только на этот раз не в жестокие колючие ворохи, нет. В мягкий мех горячего ирбиса, растянувшегося на половину поляны под клочком сумеречного зимнего неба.

Кружились, танцевали в морозном сухом воздухе снежинки, плотнее укутывали землю. Не таяли в серебре прядей, на светлом красивом лице. На тех теплых руках, что растирали кисти и ступни продрогшего юноши. На тех бескровных губах, чуть приоткрытых, выточенных из мрамора.

Тело заплутавшего медленно поднималось и опускалось по мере того, как огромная снежная кошка мерно и глубоко дышала. Потом же он понял, что и сам дышит, а к скулам приливает кровь. Теперь обмороженную кожу пронзает боль. Морщится. Чувствует, как пальцы его иллюзии касаются поврежденных участков. Касаются легко и осторожно, мягко гладят, и боль утихает. И кровь в жилах бежит быстрее.

И сердце стучит ошалело быстро, когда Арне ловит всевидящий взор глаз цвета зимнего пасмурного неба. И замирает, когда сам решается подать голос.

– Кто ты? – разрывает тишину спящего леса вопрос. Ирбис напрягается всем своим мощным корпусом, перестает дышать. Юноше кажется, что прошла целая вечность, прежде чем похожий на шум деревьев голос раздался в ответ.

– Я – Князь леса.

– Твой лес – владения моих братьев, господ Белых Земель.

– У величия нет смертного хозяина, – ответил Князь. Он все еще растирал его оживающие, отогревающиеся руки, однако в глаза не смотрел. Ему достаточно было того взгляда, чтобы увидеть все. – Ведь небесам и водам повелителя из рода людского не дано.

Он уже понял, что юноша пережил. Понял, лишь только взглянув в его оленьи глаза при встрече.

Чащу окутала морозная зимняя ночь, заволокла безлюдная, мертвая тишина. Лишь изредка ее нарушал бархатный, спокойный голос седовласого и юный, принадлежащий людскому княжику, лишенному престола и владений.

Тот бархатный голос изредка звучал в замершем воздухе и говорил Арне о том, что лишь великое и мудрое может принять истинного хозяина. Что лишь древние моря, леса и горы однажды и навсегда выбирают своего господина и не предают его. Не осмеливаются нарушить данную ими священную клятву, ибо благородны и величественны. Ибо только люди способны на подлость и предательство.

Только люди способны на скверну, на жестокое братоубийство ради власти и звенящих сияющих монет. Они скупы и мелочны, более жалки, чем крысы и дождевые черви, потому что не признают лидера. Потому что сами хотят стать им. Эгоцентрики, лишенные разума и человечности, той самой, которой людей наделили когда-то бесконечно давно сами Боги.

Князю вечного править века. Князю рода людского – до первой крысы, посягнувшей на его законное, данное Богами и Предназначением место.

– Но отчего твое имя не звучит в этих краях? Отчего никто не упомянул о тебе, Князь?

– Люди забыли мое имя и лик. Больше не верят, не чтут. Как могут они узреть меня, когда гарпию видят кречетом, а последнего единорога, доживающего свою вечность, белой лошадью? Когда видят перед собой не человека и барса, а оленя и старую кошку? Наше время уходит. Наши имена – вместе с ним.

– Но ведь я… я вижу…

Князь, будто только что осознав это, изумленно поднял взгляд на лицо юноши, всматриваясь в большие ожившие глаза, загоревшиеся блеском. Выточенные из мрамора бескровные губы тронула улыбка. Первая за сотни лет.

– Просто ты особенный, княжик.

Арне дороги во мраке ночи не видел – только черные силуэты елей; хотя ехал верхом на барсе вместе с Князем, был более чем уверен, что седовласый владыка знает здесь каждую тощую травинку, свалившуюся шишку и похороненную под снегом опавшую побуревшую хвоинку. Юноша чувствовал грудью спину всадника, его тепло, запах. Отчего-то доверял, повиновался, а потому без лишних вопросов взобрался на ирбиса и устроился сзади, сжав пальцами длинную богатую кошачью шерсть.

Хозяин был безоружен. Вера в магию погибла в тот же день, когда человек стал видеть на месте единорога белую лошадь, но юный гость знал, что в теле лесного властелина живет врожденная магия, которая пропитывала эти чащи до последней хвоинки. Подтверждением того было и то, что княжик больше не чувствовал холода, когда кроны деревьев лопались от мороза.

Поднял голову вверх.

Ели были высоки, стары, образовывали плотный купол, но кое-где оставались открытые клочки черного зимнего неба, в котором мерцали ярким, искрящимся светом безмолвные звезды. Черные клочки плыли перед глазами один за другим, ветви деревьев не приближались к лицу, не задевали, будто расступались перед тем, кто назвал себя здешним лесным Князем.

Видимо, его имя забыли еще и потому, что люди страшились этих заповедных мест, где пропадали живые души. В этом величественном лесу, где доживали свой век последние гарпии и старый, умирающий единорог, не было места ногам жестокого чудовища, имя которому «Человек». Седовласый не позволял этого, старался не допустить всеми силами и отпугивал проходимцев. Натравливал волков, сгущал чащи, оживлял тени и забирал навсегда тех, чьи глаза были слепы, кто предупреждений не видел. На Арне отчего-то руки не поднял. Юноша не думал об этом. Только завороженно смотрел на звездное небо, в котором звенел лютый, озлобленный, сгорбленный старик-мороз.

Барс безошибочно петлял в чаще, легко перемахивал через поваленные временем деревья и мягко, неслышно приземлялся на огромные пушистые лапы, отчего-то почти не оставляя глубоких следов на белом снегу. С неба больше не сыпало. А если и сыпало, то колючие снежинки уже не пробивались сквозь живую крышу, образованную верхушками елей.

Князь остановил ирбиса, обернулся через плечо. Арне поднял взгляд.

Они остановились на грани.

На полосе.

Шаг влево – древний лес, в воздухе которого слышен был неразборчивый шепот забытой магии. Вправо – Белые Земли, владения братьев. Братоубийц. Жестокие люди и черные, озлобленные псы. Холод. Мрак.

Оказывается, снег все еще сыпался с неба. Совершал длительный полет в безветренной черноте ночи, мягко, неслышно опускался на белое покрывало земли. Путался в серебре волос властелина. Сухо соскальзывал с кожи лица и рук.

– Не говори о том, что видел. Не поверят, – кратко проговорил седовласый в венце из чистейшего горного хрусталя.

Пальцы юноши сильнее сжали шерсть барса. Глаза влажно заблестели.

– Пожалуйста, – послышался тихий, надламывающийся голос, – не нужно… Не отправляй меня на смерть, Князь. Лучше убей сам… Своей рукой…

Снег все сыпался и сыпался… Танцевал в воздухе, таял на коже гостя и оставлял после себя мокрые следы. Лесной владыка легко соскочил с ирбиса, встал напротив заблудшего паренька. Мальчишки, на которого в одночасье обрушилась целая лавина. Кошка была огромна. Князь стоял почти наравне с юношей, сидящим верхом. Он был очень высок.

– Я бы мог убить тебя сразу.

– Так почему же?..

– Ты искал защиты. Помощи. Ты просто хотел жить. Не жаждал сжечь мой лес, искалечить вековые кроны лезвием топора.

Барс лег, протянув мощные, сильные лапы. Замер – говорил сам Князь.

– Покуда жив мой лес, жив и я. Могу чувствовать дыхание зимней стужи, твой страх, желание уйти из рук смерти. Могу видеть тебя, княжик. Просто ты другой.

Юноша подрагивал, сжимал пальцы, не отводил взгляда. Он очень не хотел уходить.

– В людских глазах я видел белого оленя, старый, ветхий лес, утерявший свою красоту и величие. Грязный серый снег. Следы человеческого сапога на этом грязном снегу. В твоих я увидел себя. Впервые за много лет.

Князь накрыл подрагивающую кисть Арне, согрел мягким прикосновением, захотел было еще раз взглянуть в глаза, чтобы снова убедиться в чуде, но воздержался. Только едва улыбнулся белыми бескровными губами.

– Я дарю тебе жизнь, княжик.

– Мне нет жизни в этом мире, – прозвучал в ответ тихий голос юноши.

– Тогда останься со мной.

У мальчишки перехватило дыхание. Мороз трещал в елях, сушил снег и воздух, холодил кожу, однако ему вдруг стало жарко. Внутри что-то будто взорвалось, рвануло, подожгло каждую клеточку и ликующе разгорелось, отзываясь учащенным сердцебиением и румянцем на скулах. Отзываясь искрами в огромных оленьих глазах и горячей волной по коже.

Арне не знал, что делать, что говорить. Неужели такое бывает? Такое, что сам великий Князь леса протягивает руку и зовет в свои владения? Если только проверить, убедиться… Вдруг все это продолжение иллюзии? Вдруг это предсмертный бред?..

Осторожно коснулся княжеской руки. Теплая. Теплая, мягкая, живая, не знавшая до этого мгновения прикосновения человека. Дрогнувшая от неожиданности. Взглянул в глаза цвета зимнего неба, так же осторожно, будто впервые. Это были самые проницательные глаза, которые он только мог встретить. Всевидящие, вещие, бесконечные. Пасмурные и такие темные в сравнении с серебром полуночных волос.

– Разве это возможно?

– Ровно так же, как и то, что ты дышишь, – ответил лесной властелин.

– Я хочу… – шепот был чуть громче шороха падающих снежинок. Зазвучал увереннее и громче. – Я хочу остаться с тобой, Князь.

Под ногой владыки скрипнул чистейший снег. Он подошел вплотную, осторожно касаясь теплыми руками шеи юноши и мягко накрывая потрескавшиеся сухие губы. Коротко, легко. Так, что Арне вздрогнул и прикрыл оленьи глаза. Князь пах зимним лесом, морозами и заиндевелыми ветвями елей. Его губы оставили влажный след. След поцелуя короля зимы.

– Я дарю тебе бессмертие, княжик. Дарю тебе вечность.

Братоубийцы шли по едва заметному глубокому следу. Их вели черные злые псы, скалящие друг на друга крупные желтые клыки. Будто от одного края мира к другому темнел стеною до самого неба заповедный, сгнивший лес. Серел грязный снег. Собаки почуяли запах мальчишки, подняли в воздух клыкастые морды, рявкнули. Сорвались на бег, уводя за собой двух братоубийц с луками и стрелами за спинами.

Солнце медленно вставало, окрашивая темную стену в ярко-алый. Преследователи остановились перед елями, вскинули луки, натянули тетиву. Псы напружинились, готовые к мощному рывку.

Пальцы разжались сами собой. Стрелы со свистом сорвались, полетели, вонзились в вековые кроны. Замерли.

Первой меж деревьев мелькнула невзрачная лесная кошка с оборванным ухом и длинным, пушистым хвостом. За ней гордо и величаво, высоко подняв умную голову, проплыл огромный белый олень с роскошной короной ветвистых рогов. По правую сторону – еще совсем молодой, с аккуратными рожками, пятнистый.

Князь и княжик.

Спины и рога исчезли в кронах сонного сгнившего леса. На грязно-сером снегу, усыпанному хвоей, остались глубокие следы.

Братоубийцы ушли ни с чем.

Князь леса, ирбис и юноша уходили вглубь, подальше от людских глаз.

Имя княжика вскоре забылось. Стерся в людской памяти и его лик.

Оленей, кречета и белую лошадь человеческий взор будет видеть до скончания веков, ведь их время ушло.

Их имена – вместе с ним.