Текст книги "Подвал"

Автор книги: Алексей Шолохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Что его разбудило, он, как всегда, не мог понять. Телеэкран покрывала рябь, что для современных телеканалов было немного странно. Скорее всего, неполадки с антенной. Дима не собирался заниматься этим, антенна может подождать и до утра. Он перевернулся на другой бок и собирался заснуть. Телевизор не шумел, а белое мерцание только успокаивало. Но что-то было не так. Что-то заставляло его напрячься и вслушиваться, вслушиваться. Это сводило с ума. Он не чувствовал чьего-то присутствия, по сути, он не чувствовал ничего. Но что-то же сводило его с ума?

Он резко обернулся и понял, что находится в сарае. Белый мерцающий прямоугольник, принятый им за экран телевизора, был не чем иным, как монитором ноутбука. Дима посмотрел на свою жесткую постель. Он лежал на двери. На гребаной двери в полу! Сказать, что это его удивило, значило не сказать ничего. Это его шокировало. Это значило только одно. Он снова попал в кошмарный сон. Следующий звук заставил его затрястись всем телом и с отвращением соскочить с двери. Кто-то стучался с той стороны.

– Кто там? – спросил Дима и понял, что с ума уже сошел.

В тот же момент дверь распахнулась и, ударившись о пол, подняла клубы пыли. Дима приготовился к страшному. Оттуда мог выйти кто угодно. Аслан с вывернутой шеей, Лена со свисающими из глазниц, словно мертвые крысы, глазными яблоками, отец без головы да даже араб на верблюде. Дима мысленно был готов ко всему. Но ничего так и не произошло. Пыль давно уже осела, ритм сердца пришел в норму, а проем двери все был пуст. И Дима знал, чем его заполнить.

Глава 5

Проем буквально приглашал. Даже ступеньки стали светиться фосфором. Дима встал. Потоптался на месте, не решаясь сделать хотя бы шаг в сторону лестницы.

– Помогите!

Крик привел его в чувство. Кричала (он был в этом уверен) та же девушка, что и прошлой ночью, в его кошмарном сне. Только теперь она звала на помощь из подвала. Дима сделал шаг. Потом еще. И еще. Последняя ступенька далась с трудом, будто за ней была пропасть. Комната с земляным полом, бревенчатыми стенами и железным потолком выглядела немногим больше той, в которой он жил.

– Помогите!

Справа от лестницы была все та же компания. Три ублюдка нависли над женщиной.

– Эй!

Они снова его не слышали. Дима почувствовал, что у него в руке совок. Тяжелый, с длинной металлической ручкой. Когда один из преступников снял штаны и завалился на брыкающуюся девушку, Дима замахнулся и побежал на насильников. Его снова ударили, совок загремел. Но только теперь, перед тем как проснуться, он увидел лицо подонка, который его ударил. Это был мужик в спортивном костюме.

Дима оторвал голову от мокрой подушки. По ТНТ шла какая-то муть ничем не лучше той, с кенгуру в толстовке. Он посмотрел на будильник. Час ночи. Он проспал всего три часа. И такого себе накошмарил. Видение спортсмена он отбросил сразу же. Он приснился ему только из-за того, что Дима возненавидел его сразу же, с первого дня. Самое ему место в кошмарном сне. Дмитрия беспокоило само изнасилование.

Дима встал и подошел к холодильнику. Он хотел выпить водки, но передумал. Развернулся и пошел к раковине. Наполнил стакан холодной водой. В несколько глотков осушил его, затем наполнил снова. Зубы стучали о край стакана. Руки тряслись. Ему пришлось держать стакан обеими руками. Питье воды стало испытанием.

Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним вставали одни и те же обрывки ночных кошмаров. Он видел, как насилуют девушку. Видел ублюдков, бьющих ее и раздирающих на ней одежду. Только однажды он смог взглянуть на визжащую девушку. На месте глаз – сплошной кровоподтек. Разодранное, все в синяках лицо. Потом его будто отталкивали, и он снова оставался сторонним наблюдателем, не способным ни заступиться, ни позвать на помощь. Дима чувствовал себя зрителем какого-то фильма ужасов. Страшно, но не смертельно. Для него по крайней мере. Как будто он знал, что это всего лишь кошмар. Но теперь, проснувшись, Дима понял, что было самым страшным. Самым страшным было ощущение, что, если девушку из сна умыть, он непременно узнает ее.

Дима поставил стакан и наклонился над раковиной, чтобы умыться.

«Кто? – думал он. – Кто эта девушка?»

Кошмар снился ему во второй или третий раз. Это, бесспорно, было предвестие, знак, предостережение.

Но знак чего?

Может, кто-то хочет, чтобы он спас ее. Там, прямо во сне, взял и навалял этим выродкам. Он мог слышать о том, что здесь кого-то изнасиловали. Причем тогда спортсмен мог оказаться не абстрактной фигурой, воплощением зла в его кошмарах, а реальным насильником. Алкоголь нарисовал Диме эти картинки. Если преступление имело место, то должна быть и какая-нибудь информация. Пусть даже на уровне: ушла из дома и не вернулась. А к этой информации должна быть фотография. Он мог узнать ее. И раз ему это снится, то он непременно узнает. Может быть, завтра.

* * *

Остаток ночи и все утро Дима провел в сарае за ноутбуком. Так легко ему не писалось даже в самые лучшие времена. Ноутбук больше не капризничал, и текст оставался в том виде, в каком и был после последнего сохранения. Будто на работу электроники каким-то образом влияло нахождение в сарае. Он печатал и печатал, останавливаясь только для того, чтобы отпить из бутылки пива. Снившиеся вот уже несколько дней кошмары подошли как нельзя кстати. Дима умело вплетал их в узор будущей книги. Он чувствовал, что должно выйти вполне сносно. И плевать он хотел, что кому-то придуманный им сюжет может показаться вторичным, подсмотренным где-то, обжеванным не раз. Свежий сюжет – это может быть только хорошо забытый старый, тот, который не использовали энное количество раз. Потому что, как ни крути, насколько он помнил, в мировой литературе их всего тридцать шесть. Сколько бы ни спорили умы от литературы, ничего нового придумать не смогли. Можно заплести их вместе, а потом ненужное вычесать.

Он забыл о приглашении пойти к тетке напрочь. Когда раздался стук в дверь, он как раз дошел до момента своего появления на двери в полу. Дима подпрыгнул, едва не выронив ноутбук.

– Черт! – выругался он.

– Дима, я не вовремя? – раздался голос Веры.

– Нет, что ты! Заходи.

Он сложил ноутбук и направился к двери. Питающий провод натянулся, едва не вырвав старенький Rover. Дима чуть-чуть не залаял, как озлобленный цепной пес. Он поставил ноутбук на пол и открыл дверь. Вера улыбнулась. На ней был замечательный топик и не менее замечательные джинсы. На ней были вещи, способные развить сексуальные фантазии того, кто на нее смотрит, быстрее, чем обнаженное тело девушки. Она умела одеваться. Это он видел. А умеет ли она раздеваться, он собирался выяснить. По возможности сегодня вечером.

– Ты готов?

– А как же!

И он не лгал. О чем бы она ни спрашивала, ответ будет такой, какой она хочет услышать. Ради нее он готов был на все.

– Тогда идем?

– Ага.

Дима сейчас сам себе напомнил Шурика из «Кавказской пленницы», когда он на каждое слово спортсменки-комсомолки отвечал кивком и при этом очень глупо улыбался. Если это могло сойти за шутку в двадцать лет, то сейчас, в тридцать пять, кроме как одним из признаков помешательства это никак не назвать. Он взял себя в руки. Потом вспомнил о нескончаемых пьянках, улыбнулся (не как комедийный недотепа, а по-настоящему) и сказал:

– Вера, мне нужно десять минут. Подождешь?

– Ну-у, – протянула девушка, – я ждала и больше. Давай, время пошло.

Он побежал к домику. В комнате вытащил сумку и вывалил все содержимое на диван. Схватил бритвенный станок, пену и полотенце.

Брился быстро, пропуская клочки щетины и ранясь, как подросток. Сейчас, глядя на себя в зеркало, он засомневался в том, что бреется с шестнадцатилетнего возраста. Будто в первый раз. Смазал изрезанное лицо лосьоном и сморщился. Дима подумал, что подобный вид будет вряд ли симпатичен Вере, но ее тетке в самый раз. Ей впору будет даже тот, в спортивном костюме.

Дима замер. Воспоминания о спортсмене встревожили его. Он вспомнил не те моменты, когда гопник не первой свежести вымогал выпивку у магазина Семена, а те, из сна. Этот ублюдок насиловал девушку с окровавленным лицом.

– Дима, ты идешь? – Вера заглянула в его кухню-умывальник.

– Да. Сейчас.

Дмитрий отмахнулся от наглой ухмылки спортсмена, стоящей перед глазами, надел льняную рубаху, осмотрел себя, удовлетворенно кивнул и вышел на крыльцо.

* * *

Дима не умолкал. Если, выходя со двора, он еще размышлял о том, с чего начать разговор, то сейчас его было не остановить. Его будто прорвало. Он говорил о всякой ерунде, потом переходил к анекдотам о политике, потом к самой политике, затем снова к ерунде. Вера всю дорогу весело смеялась. Разумеется, когда того требовал его бестолковый рассказ.

Тетка жила не так уж и близко. На окраине деревни начинался небольшой пролесок, за которым и стоял одинокий дом девушки из восьмидесятых. Судя по такой отдаленности от цивилизации, в доме не было ни газа, ни электричества. Но Диму это не смущало. В конце концов, не ночевать же им тут.

– Может, переночуем у нее? – спросила Вера и хитро улыбнулась.

Шутит, чертовка. Но Сысоев, скорее всего, не успел спрятать поглубже свой страх, потому что девушка, глянув на его лицо, засмеялась.

– Расслабься, – сказала она, – я и сама боюсь здесь оставаться на ночь. У меня тетка колдунья.

От этих объяснений Диме не стало легче. Как он сам не догадался? Кем же она еще могла быть? Дом на отшибе и все такое. Но, вспомнив о внешнем виде женщины, он невольно улыбнулся. Огромные подплечники, будто она вставила туда две дощечки. А штаны? Растянулись на заднице так, словно она там прятала что-то. Волшебную палочку? Что же еще? Какая-то пародия на колдунью. Диме почему-то вспомнился Битл Джус из одноименной комедии. Всклокоченные волосы и пестрая одежда. Один в один.

– Чему улыбаешься? – спросила Вера.

– Анекдот вспомнил, – ответил Дима, судорожно соображая, какой бы еще рассказать.

– Может, улыбнемся вместе?

Дима даже остановился.

– Что?

– Я говорю, может, расскажешь?

– Может, и рас…

– Племяшка!

Откуда выплыла эта звезда дискотек, Дима не понял, но очень был благодарен ей.

– Тетя, привет. Как ты?

– А что мне сделается? Пойдемте в дом.

Дима замер. Женщины направились к покосившемуся забору.

– Эй, малахольный! Идешь? – крикнула ведьма.

Он уже где-то слышал подобное обращение к себе. Где? Нет, сейчас уже и не вспомнить. Сысоев кивнул, с отвращением глянул на пузырь на лосинах женщины и поплелся к забору. От одного вида колдуньи его бросало в дрожь. Не только от того, что это подобие комедийного персонажа может натворить каких-то жутких дел. Нет. Его чисто физически воротило от подобных дам. Ему даже казалось, что у нее дурно пахнет изо рта.

«Злой ты, Дмитрий. Бабенку помыть, причесать да приодеть как следует. Ты еще к ней на свиданку бегать будешь».

Дмитрий снова улыбнулся.

– Эй, улыбчивый! Ты что там замер? Иди, здоровье поправишь. – Рыжая шевелюра вынырнула из окна и снова скрылась.

Ну что ж. Она сказала практически волшебные слова. Колдунья, одним словом. Но, уже подходя к крыльцу, он для себя решил, что ни за что ни к чему не притронется. Чтоб не приворожила (а то вдруг у нее все-таки воняет изо рта), чтоб не отравила, чтоб не напоила (а то как же он Веру проводит). Последнего он боялся больше всего. Он боялся, что напьется и его оставят здесь на ночь. Его и так кошмары замучили, а здесь, в избушке на курьих ножках, они и вовсе оживут. Но как только хозяйка поставила на стол полулитровую бутылку с коричневатой жидкостью, он отогнал все мысли, кроме одной: «С завтрашнего дня бросаю пить».

* * *

Ему осталось только песню затянуть. Напился как свинья. Но ночевать их никто не оставил. Только одна мысль об этом заставляла его протрезветь. Назад они шли через центр, мимо магазина и торговой площади. Дима, не переставая, что-то рассказывал. Девушка смеялась, и только когда они приблизились к магазину, она затихла, продолжая иногда улыбаться, скорее из вежливости. Дима понял, что его словесный поток наскучил красавице, и замолчал. У магазина стояли спортсмен с другом и Семен Макарович. Ублюдки наверняка выпрашивали выпивку. Дима улыбнулся Семену и, кивнув на Веру, пожал плечами, мол, извини, подойти не могу, немного занят. Семен Макарович кивнул в ответ. Но вот Сысоев заметил что-то холодное во взгляде деревенского бизнесмена. Легкое раздражение. В принципе оно и понятно. Он сейчас не с девственными монахинями разговаривает. Эти два ублюдка могут довести любого. Но Диме почему-то показалось, что эта раздраженность во взгляде предназначена ему, а не этим упырям.

Они молча дошли до моста. Вера ни разу не спросила, почему он молчит. Остановились на мосту и перегнулись через перила.

– Ты уже познакомился с ними? – вдруг спросила Вера.

– Да.

– Ну и?

– Что «ну и»?

– Что ты о них думаешь? – Девушка смотрела вниз, на черную лужу.

– Алкаши и тунеядцы. По-моему, так.

Вдруг Диме стало стыдно. Ведь сейчас он ничем не отличался от этих балбесов. За несколько дней всего несколько страниц текста (то, что буковки куда-то девались, поди докажи, что они были), а вот выпитых бутылок больше, чем этих самых буковок в алфавите.

– А что ты думаешь о Бородине?

Этим вопросом она сбила его с толку. Он не знал фамилий. Да что там фамилий, он и имен-то их не знал. Первый был спортсменом, а второй просто «второй». Кого из них она имела в виду, Дима не понял.

– Это какой из них?

– С красным лицом, – пояснила Вера, подняла камушек и бросила в болото. Камень с чавканьем вошел в жижу, и уже через пару секунд вязкая поверхность сомкнулась и разгладилась.

– Ну, так что?

Дима был в ступоре. Что происходит? Он-то здесь при чем? Раз девушка спрашивает, значит, у нее есть какие-то претензии к добряку Семену. Но Дима никак не мог понять, какого рода претензии могут быть у молодой девушки к пожилому бизнесмену-продавцу. Может, один из его сыновей обещал жениться? А претензия как раз в том, что молодой краснолицый не женился.

– Мужик как мужик, – расплывчато ответил Дима. Но, по его мнению, подобная фраза о мужчине скорее комплимент.

– Может быть. – Вера кинула еще один камень, черная жижа с благодарностью заглотила его.

– А что происходит-то?

Девушка повернулась к нему лицом и посмотрела в глаза:

– Когда-нибудь я тебе расскажу.

Она подошла ближе, поднялась на носочки и поцеловала его в губы. Плевать он хотел на ее рассказ. Он обнял ее и прижал к себе. Она улыбнулась и поцеловала его еще раз. В этот раз он был готов к этому и ответил на поцелуй.

* * *

Дима долго думал о поцелуе. Как подросток. Что это было там, на мосту? Он действительно ей нравится или в деревне закончились мужики? Ну да, эти два вечно пьяных оглоеда у магазина, им не до женщин. А остальных они к мосту не пропускают. Стервятники, бляха. Ну а Семен и Стасыч староваты для нее. Вот девица и кинулась ему на шею за неимением лучшего. Чем бы это ни было, Диме было приятно. Да и если начистоту, ему очень был нужен секс. А еще ему был нужен роман. И, пожалуй, больше, чем секс.

Вера ушла по каким-то делам. Он не вникал, а она не говорила. Дима, что удивительно, совсем протрезвел. И поэтому он собирался сходить в магазин. Стыдно, но… Он встал со скамейки и пошел к калитке, когда увидел румяное лицо Никиты.

– Ты чего здесь? – от неожиданности Сысоев не знал, что спросить.

– Меня батька прислал. Он подумал, что вам понадобится. – Еще до того, как малый поднял руку с пакетом, до того, как радостно звякнули бутылки внутри, Дима понял, что это ему точно сегодня пригодится.

– Передай отцу мою благодарность.

Парень кивнул и пошел к мосту.

Благодарность? А почему не поклон? Дружок, ты превращаешься в алкаша, который уже не может привести в норму свой внешний вид, но как-то хочет компенсировать этот недостаток умными словами. Только звучат они нелепо, несмотря на то что он действительно был благодарен. Вот то, что водка сжигает слова и правильные фразы из лексикона (похлеще его родного ноутбука), это да. Надо завязывать, пока ты не растерял последние слова.

Дима подхватил пакет, даже не заглянув в него, и пошел к сараю. Он заметил, что работа шла только там и, что немаловажно, текст перестал пропадать.

Сысоев взял ноутбук и включил его. Сел в кресло, поставил ноут на колени, достал бутылку водки и стакан. Хорошо бы закусить. Дима заглянул в пакет. Достал оттуда еще одну – водки, четыре пива, бутылку колы и банку корнишонов.

– Вот спасибо, Семен Макарович, – просиял Сысоев.

Дима налил водки, открыл банку огурцов и достал один. Выпил, закусил и только потом глянул на монитор. Папка «Дверь в полу» исчезла. Он уже привык к подобным выкрутасам компьютера, но тем не менее ему очень хотелось взять эту хрень и ударить ею о подлокотник кресла. Но он сдержался. Просто налил водки и выпил. Не закусив.

Вот только он думал, что все наладилось. Все встало на свои места. Роман начал писаться (понемногу, но все же), красивая девушка не только обратила на него внимание, но и поцеловала его. А может, и это было наваждением, чертовым сном? Он даже подумал разбудить себя хорошо известным ему способом. Но потом вспомнил о флэшке. Пошарил по карманам, встал и посмотрел на кресло. Нет, ее нигде не было. Он снова сел. Это точно не сон. Налил водки, выпил. Закрыл ноутбук. Флэшка торчала сзади. Он даже не вынимал ее. Дима клацнул по Мой компьютер, выделил диск Рукопись (К:)и открыл его. Папка была на месте, но радоваться было рано. Он открыл ее, открыл файл. Прочитал первые строки и последние и облегченно вздохнул. Все было в нетронутом виде. И Сысоев, не задумываясь, начал писать.

* * *

Он проработал до поздней ночи. Дима с сожалением сохранил и закрыл документ. Хотелось писать еще, но выпить он хотел больше. Выпить и подумать. Но все мысли возвращались к роману, к чертовой «Двери в полу». Он описывал свои сны, вкрапляя кровавые подробности, нагнетая жуткую атмосферу. Все шло складно, кроме одного. Он не знал, о чем будет писать завтра. Он, черт возьми, не знал, что будет там, под этой дверью, являющейся каждую ночь его герою. Что бы там ни было, это станет сюрпризом и для него. С Сысоевым такое впервые. Раньше, конечно, он справлялся без подробного плана. Но биография персонажей, сюжетные линии были всегда в голове. Он все знал, перед тем как начать писать черновик. Сейчас все это было каким-то незнакомым, далеким, будто он только что взялся за написание историй, совершенно не соображая, как это делается.

– Черта с два, мастерство не пропьешь, – возразил себе Дима.

Несмотря на выпитое, ему очень хотелось в это верить. Верить в то, что он рано или поздно поставит точку в книге, которую писать особенно не рвался. Сначала. Сейчас втянулся. На каком-то интуитивном уровне он писал и знал, что сюжет сам вырулит, куда ему надо. Дмитрия не покидало ощущение, будто он смотрит фильм, а потом пишет по нему роман. Заканчивается серия, он останавливается лишь потому, что не знает, что там дальше. Нет, это, как ни странно, его не раздражало. Он просто с нетерпением ждал завтрашнего дня, чтобы посмотреть на любимых героев. Благо для ожидания у него всегда есть неплохая компания. Дима взял бутылку и налил в стакан.

Водка стала его компаньоном года два назад, как раз когда ушла жена. Да нет, он лукавил. Пить он начал до ухода жены. Сначала это было настолько безобидно и редко, что никто бы (тем более его друг) не смог упрекнуть его в этом. Впоследствии втянулся, а уход жены стал переломным. Дима даже не помнил те дни после ухода Лены. Воспоминания были размытыми. Будто какой-то балбес взял и размазал только что написанную картину. И разглядеть на ней теперь можно только некоторые штрихи. А самое обидное, что этим балбесом оказался он сам. Сейчас он боялся притронуться к этой картине, чтобы не испортить ее окончательно.

Дима сложил бутылки в пакет. Встал и пошел к двери. Проходя мимо центра комнаты, он взглянул на то место, где в его снах все время появлялась дверь в полу. Сейчас ее там не было, но что-то заставило его туда подойти. Он постоял какое-то время у воображаемого проема, потом присел на колено и провел рукой по земляному полу. Холодно. Дима отдернул руку. Он почувствовал обжигающий холод, будто земля промерзла на полметра как минимум.

Дима встал. Перед ним был покрытый изморозью прямоугольный участок, уж очень похожий по размеру на дверное полотно. Он переступил с ноги на ногу, будто собираясь побежать в любой момент. Он, наверное, моргнул. Когда он посмотрел на ледяную корку, покрывающую землю, ее уже не было.

* * *

Сысоев посмотрел телевизор. Выпил пива. Часам к двум ночи сон начал смаривать его. Дима дернулся, пытаясь вырваться из дремы. Бутылка пива выпала из руки. Он попытался встать за ней, но передумал, отвернувшись к стенке, заснул.

Ему снилась Лена. Красивая, в легком сарафане, она смеялась. Она часто смеялась тогда, когда они жили на зарплату повара и чаевые официантки. Они работали в небольшом ресторанчике «Кеш-Беш» на Рогожском Валу. Именно там и познакомились. Дима был уверен, тогда она его любила. Что случилось потом? Он начал уделять ей мало внимания, вот что случилось потом. Он перестал вообще уделять ей внимание. Приезжая с очередного фестиваля, Дима утыкался в компьютер и писал. Когда не писал, читал. Когда не читал, смотрел. В общем, в момент своего становления как писателя он предоставил жену самой себе. И она заскучала. Да, именно тогда она и заскучала. Только скуку разгоняют все по-разному. Кто-то водкой заливает, кто-то в домино играет, а кто-то играет совсем в другие игры.

Но сейчас она ему снилась еще той, которой не наскучил вечно подвыпивший писатель, не отрывающий взгляда от монитора. Лена была еще весела. И, что немаловажно, она была весела с ним. Но самое удивительное, Дима знал, что это сон. Будто смотрел фильм, который скоро закончится, но оставит неизгладимые ощущения. Он бы рад смотреть этот фильм хоть каждый день, но это было ему неподвластно.

Лена снова засмеялась. Так звонко, что Дима проснулся. Он повернулся на спину. Смех снова раздался, но уже откуда-то снизу. Мурашки побежали по коже. Кто-то был под диваном и смеялся. Ему стало так страшно, что он не мог пошевелиться. По спине пробежал озноб. Только сейчас он понял, что это не от страха. Ему было действительно холодно, будто он лежал на льду. Смех раздался снова, но он уже не обращал на него внимания. Дима опустил руку и засунул ее под себя. Вынул ее, осмотрел и снова засунул. Он лежал на промерзлой земле.

Дима осмотрелся. Глаза привыкли к темноте, и он увидел кресло под вновь повешенными полками, ноутбук на столе рядом. Он лежал на полу в сарае. Сысоев отполз в сторону. Он знал, на чем лежал, но решил еще раз удостовериться. Дверь в полу была покрыта инеем. Чертовщина продолжалась. Смех доносился из-под земли.

Вдруг дверь затрепыхалась, будто ее хотели открыть, но она оказалась запертой на ключ. Потом сильный удар все-таки открыл ее, и она ударилась о пол. Смех стих, но не так, будто люди в подвале затаились. Они продолжали что-то делать, совсем не беспокоясь о том, что их могут обнаружить. Почему они? Человек, смеющийся наедине с самим собой, выглядит глупым, если не сказать сумасшедшим.

Дима встал и медленно, будто ступал по зыбучим пескам, подошел к проему. Сегодня в подвале горел свет и, скорее всего, там никого не насиловали. Звуки, доносившиеся оттуда, могли быть проявлением чего угодно, только не насилия. Он так же медленно шагнул на первую ступеньку. Ничего не произошло. Никто не выпрыгнул на него из подвала, никто не схватил за ноги… Все были заняты. Все, кроме него. Один Дима ходил без дела по подвалу, которого в реальной жизни не было.

Он сделал еще шаг. Потом еще. И еще. Дима чувствовал, что если его здесь и ждут, то только не в гости. У дальней стены стоял диван. На нем лежал мужчина. Конечно, насколько мог определить Дима по брюкам и туфлям. Грудь и лицо закрывала девушка, нависшая над ним. Он узнал этот сарафан. Он узнал этот чертов сарафан!

– Лена?!

Дима услышал свист, и в следующий миг что-то с хрустом врезалось в его ухо. Боль обожгла левую сторону головы и напалмом залила мозг. Перед тем как сознание померкло, Сысоев увидел, кто вырядился в сарафан его порочной женушки.

* * *

Дима очнулся у себя в комнате на полу. Голова болела. Он упал во сне и ударился о бутылку. Дима сел, ощупал лицо. Кровь лилась из порезов на щеке. Но его это пока не волновало. Он обдумывал сон. Если к двери в полу он практически привык (появись она в реале, он бы мало удивился, то появление жены, ее сарафана, а потом и Веры в этом сарафане его напрягало).

«Ну, хоть сегодня никого не насиловали», – подумал Дмитрий и попытался встать.

Крик откуда-то с улицы усадил его в осколки и разлитое пиво. Он ошалело смотрел в сторону двери. Будто ждал, что кричавшая сейчас вбежит к нему в дом и ее изнасилуют прямо здесь. Ему вдруг захотелось… Нет, не заступиться. Это он делает уже несколько дней подряд, и все безрезультатно. Теперь ему хотелось спрятаться, отсидеться, закрыв уши и глаза. Но в дверь никто не вбежал и крик больше не повторился. Дима все-таки встал, пошатнулся, но, ухватившись за стол, сохранил равновесие. Хотелось пива или просто воды. Сысоев решил остановиться на втором и пошел к кухне.

Он почти уже дошел до места назначения, когда снаружи что-то упало. Упало? Кто-то саданул со всей силы о край стола чем-то пластмассовым. Да, скорее всего, чем-то очень похожим на ноутбук. Вот сука! Это и был его ноут! Дима рванулся на улицу, позабыв о том, что просто мечтал отсидеться с закрытыми ушами и глазами. А самое главное, он забыл, что у него во рту распухшая засыхающая улитка вместо языка. Пиво и вода могут подождать. Когда погибает текст, рожденный в таких муках, ему плевать на собственную жажду или смертельную опасность. Хотя в его случае это было одним и тем же.

Дима, словно разъяренный мавр, вопрошавший Дездемону о молитве, ворвался в сарай. Он был готов на все. Вера в сарафане жены, Лена с вывалившимися глазами, Аслан с вывернутой шеей, спортсмен, насилующий Веру, Лену и Аслана. Даже, черт возьми, дверь в полу, манящая его в свое нутро. Перед ним могло предстать что угодно, но не предстало ничего. Он оказался на пороге магазина Семена Макаровича. Дима шагнул внутрь, уклонился по инерции от колокольчиков и оглядел торговый зал. Здесь было все точно так же, как и при свете дня. Банки с кофе и чаем стояли слева от прилавка, справа стояло спиртное на верхней полке, ниже – соки-воды, а под ними банки консервированных закруток. Все, что нужно настоящим ценителям хмельного веселья.

Дима не мог вспомнить, как оказался здесь и кто впустил его, судя по всему, в закрытый магазин. Да и плевать. Шершавый язык перевернулся во рту, причиняя боль. Здесь он обязательно попьет. Он зашел за прилавок, достал с полки бутылку пива и открыл ее. Сделал глоток и тут же выплюнул. Пена, словно белая борода, облепила подбородок. Дима сморщился. Хуже теплого пива могла быть только теплая водка. Он вспомнил, что у Семена где-то были холодильники с напитками. Дима прислушался. Гул двигателя доносился из-за двери подсобки. Ровный, словно урчание котенка, звук успокаивал и притягивал к себе. Он поставил бутылку на прилавок и пошел к двери-гармошке, закрытой на навесной замок.

* * *

Замки, а в особенности навесные и на пластиковой двери, которую можно и пальцем проткнуть, были чистой формальностью и предназначались исключительно для честных людей. Дима намеренно (чтобы успокоить совесть) себя к таковым не причислял. Он ударил в середину двери, и она разошлась – резиновые вставки вышли из пластиковых пазов. Урчание холодильников доносилось от задней двери. Он медленно пошел туда, будто опасался, что урчит что-то живое и уж никак не котенок.

Вдоль стен стояли все те же полки с пивом, водкой, закрутками и специями. Холодильников не было. Он хорошо помнил, что, прежде чем напиться вон за тем плетеным столиком, Семен пару раз доставал из холодильного шкафа соки. Вот плетеная мебель. Значит, холодильник должен… Ни хрена он никому ничего не должен. Его просто там не было. Вместо стеклянной витрины с логотипом Pepsi там была стена. Штукатурка тронута паутиной трещин, будто что-то было заложено впопыхах и раствор при высыхании отказался скрывать чужие тайны.

Дима подошел ближе и попытался подковырнуть ногтем трещинку. Но потом увидел, что ниже она расходится настолько, что в нее можно запросто засунуть палец. Он подцепил и дернул. Кусок штукатурки упал к ногам. Под ней обнаружилось что-то металлическое. Несмотря на то что краска потускнела, в металле узнавалась часть автомобиля. Крыло, крыша, а может быть, даже и дверца. Он еще потянул. В этот раз отвалился кусок больше. Хромированная ручка, открывшаяся Диме, не оставляла никаких сомнений – это дверца автомобиля, а именно «Волги» «ГАЗ-2410». Он даже вспомнил глубокую продольную царапину, оставленную ключом.

Дима сбил остатки штукатурки. Теперь через стекло дверцы он видел салон. Залитый кровью, он казался пустым, но Дима знал, что тело отца там. Оно завалилось на бок, будто он, еще не осознавая своей погибели, потянулся за отрубленной головой, закатившейся под пассажирское сиденье. Сысоев не мог пошевелиться. Отец был мертв, с отрезанной головой долго не поживешь. Аксиома. Его больше интересовал пацан, зажатый на заднем сиденье. Он встретился с ним глазами. Мальчик не кричал, не молил о помощи. Он просто смотрел своими бездонными глазами на себя, взрослого. Пацан, будто понимая, что перед ним его будущее, а может, просто спасение, потянул к нему ручки. Дима дернул дверцу. Еще раз и еще. Но ее заклинило. Он попытался разбить стекло, но безрезультатно. Дмитрий схватился за остатки штукатурки, закрывающие, как он понял, заднюю дверцу, и начал сдирать. Он поранил пальцы, оставляя кровавые полосы на стекле и металле. Задняя дверца открылась тут же. Дима нагнулся и потянулся к мальчику, но тот, вместо того чтобы ползти навстречу, развернулся и спрятался куда-то под сиденье.

«Туда, – подумал Дима, – где отрубленная голова отца».

Сысоев протянул руку, пытаясь достать ребенка, нащупал что-то липкое и мокрое и тут же отдернул руку. Это было последнее свободное движение. Теперь ему было сложно не только двигаться, но и дышать. Дима посмотрел на себя в чудом уцелевшее зеркало заднего вида и понял: пацан заманил его сюда, чтобы усадить на свое место. Дмитрий снова был пятилетним малышом, увидевшим, как от его отца отлетают части тела.

* * *

Если это был сон, то дурной. И тут ему, ребенку пяти лет, пришла в голову ужасная мысль. А что, если ему все приснилось? Спасение, школа, выпускной, институт, работа, женитьба, гулящая жена? А самое главное, что он писатель? Вдруг вся жизнь ему приснилась, привиделась? А в жизни, в реальной жизни, его никто не спасет и он сгорит сейчас в машине с обезглавленным трупом своего отца. В жизни ведь все куда драматичней, даже в такой короткой, как у него. Ему хотелось плакать, а еще больше жить. Жить! Стать писателем во что бы то ни стало, даже если для этого придется пройти длинный и тяжелый путь. Дима дернулся, но понял, что зажат слишком сильно. Он был в капкане.