Текст книги "Давайте ничего не напишем"

Автор книги: Алексей Самойлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 6. Юбилей тёти Сары

«Согрешил – людей рассмешил».

Сербская пословица

То, что описывалось в главе 4 настоящей книги, могло предваряться примерно следующей историей из «жизни Юрика».

Нерадивый Юрик, увольняясь, напакостил начальнику, снеся на его компьютере Касперского и активировав вирус. После чего шеф, вынужденный задержаться на работе, не смог спасти свою жену от бандитского нападения. И тут другу Юрика звонит тёзка жены шефа и загадочно разговаривает, но не с другом, а с самим Юриком. После чего на героя снисходит озарение, и он впервые в жизни молится языческим богам. На мобильник Юрика приходит смс-ка, подтверждающая факт того, что кое-какие боги слышат кое-чьи молитвы.

Так что история под названием «жизнь Юрика» могла бы быть весьма поучительной, если бы её автор соизволил приложить к ней хотя бы капельку позолоченных чернил. Но он уже настолько увлёкся другой сюжетной веткой, что было бы священным грехом останавливаться на недостигнутом.

И пока Егор менял ориентацию в пространстве, Даша воспользовалась его ноутбуком и нашла в Интернете предложение, после которого окончательно разучилась читать. Дабы не утомлять, она процитировала только начало, и то про себя:

«Кто знает другие дни, скверные, с приступами подагры или с ужасной головной болью, гнездящейся за глазными яблоками и своим дьявольским колдовством превращающей из радости в муку всякую деятельность, для которой нужны зренье и слух, или те дни духовного умирания, те черные дни пустоты и отчаяния, когда среди разоренной и высосанной акционерными обществами земли человеческий мир и так называемая культура с их лживым, дешевым, мишурным блеском то и дело вызывают у нас тошноту, а самым несносным их средоточием становится наша собственная больная душа…» [6]6
  Г. Гессе «Степной волк».


[Закрыть]

– Как хорошо, что я – не читатель! – облегчённо вздохнула Даша уже вслух. – Кстати…

Егор, наконец, соизволил оторваться от записи своих умных мыслей и процитировал последнюю:

– Слова созданы для выражения того, что находится между ними.

– Кстати, о сексе, – Даша положила немыслимую левую руку на мужское колено. – Не находишь, что одному из нас пора предложить его другому?

– Это ещё зачем? – не понял Егор, созерцая обнажённую Дашу.

– Во-первых, мужчина знакомится с девушкой, испытывая сексуальный голод в 9 случаях из 10. И, во-вторых, надо подтвердить мою гипотезу, гласящую, что все желания сбываются. А сейчас – время исполнения одного из твоих желаний, – Даша потрясла колодой Таро перед вожделеющими глазами клиента.

Но Егор взял тонкую руку Даши, чтобы проявить к ней некоторую нежность. «Чёрт возьми! Почему люди так боятся секса? И почему так привязываются к нему?!» – думал или ругался Егор, гладя Дашу и понимая, что хотеть её здесь и сейчас – так просто и так невозможно.

– Ты видишь то, что хочешь, – без этих слов Даша приникла к Егору тем телом, что было в её распоряжении. – И если сейчас ты видишь нагую меня, то я этому рада. Было бы гораздо хуже, если бы ты притворялся.

– Я притворяюсь, – Егор покраснел, как опиумный мак.

– Если ты открыто признаёшь это, значит, уже на пути к доверию. А как ты собираешься заниматься сексом без доверия?

– Как обычно.

Егор хотел поскорее приступить к самому процессу, но Даша, убрав острые соски обратно, отстранилась:

– Погоди.

– То сама предлагаешь, то погоди. Как тебя трактовать?

– Трактуй правильно. Разве можно трактовать неправильно?

– Между прочим, ты любовь выбрала, а теперь тебе секса подавай? Разделась зачем-то, сверкаешь своими прелестями на всю комнату! – Егор чесанул волосатую грудь и почувствовал себя бодро.

– Ну да. Мне просто интересно, кто из нас хочет секса, а кто – только делает вид и боится.

– И судя по всему, боишься ты.

– Да, боюсь. Я боюсь секса без доверия. А ты боишься доверия без секса. В результате мы с тобой расходимся, как Титаник и Айсберг.

При этих словах один из бороздящих Чистый Пруд белых лебедей засмотрелся на прикорнувшего возле удочки рыбака и врезался в гондолу дяди Эдика.

Егор два раза подряд открыл глаза. Увидев свой ноутбук в руках Даши, он возмутился:

– Ну вот, стоит на минутку задуматься о главном – как всё самое ценное свистнут из-под носа!

Даша обзавелась зеркальцем, подкрасила губы бесцветной помадой и подправила черноволосую причёску. Егор отобрал у собеседницы компьютер и, закрыв его, убрал в кейс. Пока Даша занималась приведением себя в беспорядок, Егор нащупал опасный чёрный предмет и незаметно переложил его во внутренний карман пиджака.

– Теперь, когда ты многое понял, самое время перейти к основным человеческим заблуждениям, которые называют десятью заповедями, – пропела Даша, закидывая левую ногу на правую и облизывая губы.

– Хорошая тема, – кивнул Адам. – Меня давно мучает вопрос: почему заповедей десять, а смертных грехов – всего семь?

– Давай разберёмся, – поддержала Ева. – Первый грех у вас – гордыня. Читаем первую заповедь: «Я – Господь твой, да не будет у тебя иных богов, кроме меня». Как видим, сам Бог начинает гордиться тем, что он самый крутой из всех возможных. В принципе, дальше можно не читать, потому что если ложно А, то ложно и Б. Но так и быть, читаем вторую заповедь: «Не делай кумира из всего подряд» – неплохо звучит, да? Но смотри, что потом: «Ибо я твой Бог и накажу тебя, если будешь игнорировать мои заповеди». Кумир налицо? Хорошо, идём дальше, – женщина загнула палец. – Второй грех у нас алчность – здесь, слава вашему Богу, всё в порядке: «Не кради», «Не желай ближнего и барахла его» и так далее. Третий грех – зависть, и сюда притягиваем за уши сотворение кумира. Четвёртый грех – гнев, а заповеди «Не гневайся» у нас нет. Зато с пятым грехом – блудом – всё в порядке, на него существует аж две заповеди. Чревоугодие заповедями обделено, но больше всего проблем с унынием – заповеди «Не унывай» не существует, поэтому все христиане такие зануды. Ну и всё, вроде бы, да? Вывод неутешительный: где густо, а где пусто, корреляция добродетелей и пороков сильно хромает, да и Бог у вас – антропоморфный дендромутант.

– Ну, не преувеличивай. На самом деле, официально зарегистрированных грехов больше, – Егор прищурился. – Мне нравится грех «Злом отвечай на зло», но вот грех «Секс вне брака» я ненавижу.

– Секс ненавидишь или грех? – Даша прыснула, а Егор скис. – Это ерунда. Вот меня занимает другое: существует заповедь «Не убий», при этом само убийство в число смертных грехов не входит. Учитывая, что речь идёт не о смерти тела… – Даша окутала Егора томным взглядом и сделала инфернальную паузу.

– Но души! – Егор ткнул в собеседницу пальцем. – Получается, убийство – следствие гордыни, зависти, гнева и чревоугодия, вместе взятых. Значит, убийца – человек с мёртвой душой. Всё логично.

– Очень логично, вот только душа бессмертна.

Егор снова скис и семь раз смерил Дашу недоверчивым аршином. Оспорить бессмертие души он пока не решался. Вот тело – совсем другое дело, здесь всё гораздо проще. Егор сунул руку в карман и хотел было вытащить то, что там скрывал, но Даша снова заговорила, и Егор опомнился.

– Всё очень противоречиво в вашей модели мира с карающим Богом и грешным человеком, созданным по божьему образу и подобию. Это часто признают даже те, кто боится Бога, который всех любит. Кстати, любви тоже боятся, по той же причине. И секс вне храма запретили по той же причине.

Видя непроизвольное движение руки Егора, Даша жестом остановила его:

– Я уже знаю, что ты вынешь из кармана: мол, женщина покусала кого-то в райском саду, а мужчина переспал со змеем, родив ребро. Это красивая, но трактованная в пользу церкви история обрекла всех людей на страдания – во-первых, из-за страха быть наказанными и, во-вторых, из-за вины за то, что природа дала нам потребность в сексе… Я опять нудно излагаю, да? Банально, да? Тебе неинтересно?

– Почему же? Мне секс безумно интересен! – Егор сложил губы трубочкой и чмокнул своё воображение.

– На этот раз поверю, – воображение чмокнуло Дашу в ответ. – Сейчас я договорю одну умную мысль насчёт того, что единственный грех – это считать, что грех существует, и сразу же вернусь к сексу. Вот уж действительно самая грешная тема для беседы!

– А я бы сказал, интимная, – Егор перешёл на шёпот.

– Верно. Но откуда столько мышиной возни вокруг супружеской кровати? – Даша тоже перешла на шёпот.

– Ну, это фишка такая. Чтобы увеличить паству, нужно внести в души людей побольше разладов, конфликтов и дискомфорта. Лучшие средства, как ты уже повторила – стыд и срам. Помнишь: «А нечистым трубочистам – стыд и срам!» Грязный мужчина, залезающий в трубу – вполне себе опошленный фрейдистский символ… Эх, была бы моя воля – собрал бы всех попов в мире и хорошенько отхлестал их длинной тонкой епитимьей по нужным местам!

Даша сочувственно нахмурилась, а затем расхихикалась и шёпотом заявила:

– Ты мне сейчас нравишься. Давай так: я называю грех, а ты объясняешь, почему он таковым не является. Начнём, пожалуй, с уныния.

Егор пожал плечищами:

– Легко вызывается в неистово верующем фразой «Бог всё равно тебя не слышит» и чередой зубодробительных примеров, типа смерти близких родственников или несчастий в личной жизни.

– Поздравляю! Молодец.

Даша не ожидала такой пронырливости от оппонента. Она хотела ещё раз похвалить его вслух, сказать что-то типа «делаешь успехи», но потом передумала и улыбнулась себе – вот кто на самом деле делает успехи!

– Зависть.

– Боже мой, Дашенька! Ты за кого меня принимаешь?! – Егор развёл руками на все четыре стороны, едва не задев плывущих мимо лавочки представителей офисного планктона. – Однажды я увидел, что у соседа кофемолка лучше моей, и отправился в магазин. По дороге я едва успел выпихнуть слепую старушку из-под… из-под грузовика. Купил кофемолку, и, возгордившийся, вернулся домой. Сосед, увидев меня сияющим, словно жопа макаки, вызвал журналистов, чтобы те взяли интервью у человека-цоколя. Команда журналистов по дороге вытащила из-под машин ещё трёх слепых старушек и одного рыжего котёнка. Котёнок на радостях задрал крысу, которая могла бы до смерти напугать поздней ночью прабабушку моего соседа… – Егор сделал божественную паузу. – Милая Дашенька, ещё одно слово на тему грехов – и я тебя задушу вот этими вот чёрными руками мавра. Давай, возвращайся лучше к сексу!

Даша сцепила свой взгляд с телом Егора и медленно повернула голову направо. На соседней лавочке торчали Адам и Ева; они быстро и отчаянно целовались, будто бы спешили на последний поезд, уходящий в Нирвану.

– Я бы с радостью, – Даша грустно усмехнулась. – Однако у вас заниматься сексом считается непристойным, зато показывать убийство – абсолютно нормальным.

– Я тебя больше не хочу, – Егор трезво открестился от намерений Даши.

– И правильно делаешь. Кстати, если бы в обществе разрешили публичные проявления сексуального влечения, и мы бы начали совокупляться прямо на лавочке, это бы не исправило идиотского положения вещей. Поэтому я не выбираю секс.

– Ты повторяешься. Ты стала на редкость серьёзной. Ты прокисла. Уйди прочь с моей лавочки! – Егор буркнул четыре фразы и пропах жареным.

– Значит, я добилась своего, – Даша легко пристранилась обратно.

– Ты начинаешь издеваться над читателем. Он выбросит твою книгу в Пруд.

– Он уже это сделал и выплеснул себя вместе с водой.

– Ты хочешь прекратить беседу? У нас с тобой две трети книги прошло. А бумагу, между прочим, делают из срубленных деревьев!

– Мне жалко, когда их рубят.

– Поэтому мы не будем писать книг!

– И не будем завтракать, обедать и ужинать. Огурцы всё чувствуют.

– И спать не будем! Каждый день, ложась в кровать, мы давим около тысячи клопов.

– Похоже, наша жизнь – один сплошной убийственный грех.

– А смерть – избавление!

– Остаётся лишь душа.

– Ха-ха-ха!

Егор, наконец, извлёк из внутреннего кармана то, что так тщательно не скрывал – тяжёлый металлический предмет. С ледяным сердцем и снующими глазами он кое-как направил на Дашу оружие. Затем улыбнулся, но в его улыбке не осталось даже тени. И Егор процедил сквозь прокуренные зубы, словно прощелыга:

– Сейчас проверим, кто из нас бессмертный.

В последние мгновения Даша начала понимать, что её собеседник тонет, и попыталась не удивиться его возрастающей непредсказуемости.

– Убери, пожалуйста, свой «зиг-зауэр 220», принятый на вооружение швейцарской армией в 1974 году, имеющий начальную скорость пули 350 метров в секунду и ёмкость магазина 9 патронов.

– А я не уберу! А я не уберу! А я не уберу свой попугайчик! – цинично пропел Егор и почувствовал себя голым королём в царстве нудистов.

– Ты что, собираешься стрелять? Прямо здесь, при людях?! – недоумённо спросила Даша, медленно отодвигаясь от Егора на конец лавочки.

– Конечно, собираюсь! А люди… ты посмотри на них. Чем они заняты? Они не обращают на нас ни малейшего внимания!

Егор довольно потряс пистолетом и прицелился поточнее.

А Даша решительно посмотрела на людей и, как выяснилось, вовремя.

Целующаяся парочка – Адам и Ева – катилась под откос страсти. Два алкоголика с помощью детского сачка для ловли бабочек пытались поймать качающуюся на мутной воде рыжую утку. Деловой юноша орал в мобильный телефон ряд запредельных цифр, начертанных на ладони его глухонемой собеседницы. Два растамана на ржавых велосипедах кружили окрестностями, передавая друг другу на ходу горящий косяк. Прочие жители планеты шли по окружающей Пруд дороге: одни двигались туда, другие обратно – но смысла в их передвижениях не наблюдалось. Каждый человек занимался самокопанием и не присутствовал в настоящем моменте. А значит, никто не мог обратить внимание на банального парижанина, угрожающего швейцарским пистолетом экстравагантной кореянке, даже если бы этот никто очень захотел попасть в историю.

– Сейчас я буду стрелять, – буднично произнёс Егор, словно попросил продавца разменять двадцать восемь рублей.

– Ты хочешь взять грех на душу? – нелепо улыбнулась Даша, словно хотела подчеркнуть тот факт, что она только делает вид, что ничего не боится.

– На что?! – расхохотался Егор, и утончённая техника опасно задёргалась в его твёрдой неумелой руке.

– Между прочим, мне всегда нравился этот ход, – Даша надела невидимые очки. – Детективы не в счёт – Иисус Христос умирал и воскресал, мистер Холмс умирал и воскресал, Марина Аверина [7]7
  Марина Аверина – персонаж романа А. Самойлова «Циркач срывается с каната».


[Закрыть]умирала и воскресала. Однако в жанрах философско-эзотерической литературы смерть как метафора кажется не слишком затёртой. Особенно если тот, кто умирает, остаётся живым, а в конце не приходит мистер Шьямаллан и не объявляет нам, что все действующие тела фильма – трупы, и сходство с реально живущими людьми обжалованию не подлежит.

– Ну всё, это было твоё последнее слово. А у меня не остаётся выбора.

И Егор, целясь Даше в область души, несколько раз нажал на спусковой крючок, который поэты любезно обзывают курком.

Отдача была настолько сильной, а звук выстрела – настолько громким и непривычным, что Егор зажмурился и откатился назад. Из-за этого в его разыгравшемся не на шутку воображении сменили друг друга несколько любопытнейших картин. Сперва он увидел себя со стороны – остановившимся в двух шагах от того места, на которое с крыши ветхого дома на Мясницкой спланировала титанических размеров сосулька. Затем в двух шагах перед ним резко затормозил грузовик, и Егор, испугавшись, дёрнулся в сторону и, невредимый, свалился на спину. И, наконец, лучший друг Егора, переходя по тонкому льду Чудское озеро, неожиданно провалился и утонул, при этом сам Егор шёл двумя шагами левее несчастного, и замёрзший покров под его ногами был прочен, как броня.

И тогда стрелок распахнул глаза, будучи уверенным, что попал – ведь с двух шагов он никак не мог промахнуться.

Глава 7. Бодался с кубом

«Пока воин знает, в чём его сила, он будет уязвимым».

Из кодекса древней самурайской школы Рю Суй

Вместо того чтобы по второму разу (кстати, дебютировать можно только однажды, а то вот недавно попалось на глаза «автор третий раз успешно дебютировал со своей новой книгой») описывать сомнительный случай столкновения трактира и человека на близлежащих трамвайных путях, впервые за время повествования займёмся нашими прямыми обязанностями. А именно – продолжим это самое повествование, справедливо незаконченное в предыдущей главе, дабы больше не заниматься заумной казуистикой, профанирующей софистикой и лингвистической эквилибристикой.

Егор увидел бледное лицо Даши, и на миг ему показалось, что оно содрогнулось от первородного греха. Не каждый день на тебя направляют смертельное дуло. Так считал Егор, но он и предположить не мог, что игра высших сил под названием «рулетка Аида» проводится ежеминутно и начинается ровно в полдень по Гринвичу.

Даша истерически хохотала перед покосившимся от страха лицом смертельной опасности. Егор щёлкал и щёлкал курком, но вместо пуль из дула вылетала безысходность. А из отверстия, предназначенного для выброса гильз, появлялось пламя. В длинных смеющихся пальцах Даши откуда ни возьмись возникла тонкая сигаретка, и она прикурила.

– Спасибо! Кавалер поухаживал за дамой, и в кои-то веки даме приятно.

Даша подмигнула Егору и талантливо выполнила книксен. Егор тщательно осмотрел оружие, и, не найдя в нём никаких дефектов, быстро спрятал обратно в кейс.

– Каждый хочет то, что может видеть, – Даша поморщилась от сигаретного дыма, который вдыхала впервые в жизни. – Впрочем, к нашему делу это не относится.

– Почему ты не испугалась?! – Егор жадно прикурил; его пальцы шипели, а ноздри не слушались.

– Потому что мне знакома природа страха.

– Так, так. С этого момента прошу тишины в зале суда.

Даша выкинула королевский бычок в урну и сняла с шеи флакончик, снабжавший ее розовым маслом. Надушившись, она с помощью древнекитайской техники «рот в рот» изгнала из лёгких остатки дыма, после чего торжественно оглядела своё лицо в зеркале души.

– Всё очень просто, Егорушка. Ты когда-нибудь выползал на сцену в качестве актёра?

– Ну да. Мне доводилось примерять на себя такую роль.

– Что, по-твоему, самое нелепое, что может произойти с Арнольдом Шварценеггером во МХАТе?

– Он может забыть слова… и ему придётся импровизировать, а если не сумеет, то вон из профессии.

– Хороший актёр сумеет выкрутиться из любой ситуации. Кроме одной.

– Да ну! Какой же?

– Если он забывает, что играет роль, и становится самим собой. И каждый актёр боится именно этого, и больше ничего.

– А я думал наоборот, когда актёру не надо играть, он является самим собой, и получаются самые лучшие роли.

– Ты понял, какую чушь сейчас сказал?

– Нет.

Егор закинул левую ногу на правую, а правую руку сунул под левую ногу. Левой же рукой он попытался удержать сигарету и внимание. Даша поймала его за хвост и растолковала:

– Единственная роль, которую ты никогда не сыграешь – это роль самого себя.

– Это ты намекаешь на то, что страх – следствие ролевого поведения. Но мы играем роли всегда! Человек никогда не бывает самим собой в силу социальной принадлежности!

– А когда он только что родился?

– Он уже чей-то сын или дочь, у него уже есть имя. Дорогая Даша, глупо отрицать то, что страх свойственен человеческой природе. И ты не убедила меня!

– Да, видать, плохой из меня Шварценеггер… – Даша качнула икрами и поправила накладные бицепсы. – Разреши подойти к проблеме с другой стороны. Скажи, дорогой, чего ты больше всего боишься?

– Я боюсь, моя бесстрашная самозванка, что наступит предсказанный жрецами Святого Грааля день, и на Землю по нитевидным молниям спустятся с Луны фиолетовые огурцы-кровососы в хитиновых скафандрах. И потом окажется, что мои митохондрии больше всего подходят для скрещивания с их вакуолями по закону умножения потомства посредством его деления. Они выберут меня в качестве подопытного помидорчика, и я навсегда останусь эдаким недочеловеком-переогурцом, заформалиненным в их центральный лабораторный куб. И единственной моей надеждой будет надежда на смерть из-за роковой ошибки в эксперименте, которую наши фиолетовые овощи по разуму допустят разве что в кошмарном сне, желая подразнить моё навечно уязвлённое самолюбие.

Егор выплеснул всё это на одном дыхании, закашлялся, нетерпеливо растоптал останки сигареты и добавил:

– Всё, бросаю курить. Не люблю я это тело – но всё же оно моё.

– К сожалению, – Даша приобрела привычное телосложение и окрас. – Любви к себе нас не научат даже в кошмарном сне папы Римского. Но, к счастью, каждое тело нам даётся не навсегда, каким бы оно ни было прекрасным.

– Так ты что, любишь тело, но отрицаешь секс?

– Я не отрицаю секс.

Если бы у главного режиссёра театра «Современник» жил боливийский попугай с розовым хохолком, то сейчас эта гордая птица, подобно большому соколу, взмыла бы в небо, но ненадолго. Она бы перелетела через Чистопрудный бульвар, обогнула бы шелестящие юным зелёным загаром кроны деревьев и плавно бы приземлилась на левое плечо Даши. Фома Винтюк (а именно так звали бы попугая) услышал бы слова Егора и ничего бы ему не ответил – потому что, если человек не понимает с первого раза, то будь ты трижды замороженным попугаем или четырежды замороченным Винтюком – в разговоре с актёром всегда лучше загадочно промолчать в ответ. В крайнем случае, можно мило кивнуть и про себя отметить: «Он не глупый, а я не умный. Мы просто плывём на разных волнах – он на синей, а я на девятой».

Егор мило кивнул, и Даша его передразнила, после чего пальнула тремя глазами в ближайшего мужчину со словами:

– И всё-таки, чего ты боишься?

– Наверно, честно ответить на твой вопрос, – Егор отвернулся и краем глаза уставился на почти безоблачное небо.

– Меня, как психолога… – начала Даша, но икнула и прикрыла рот ладошкой. Поздно: слово – не Джек Воробей, Кракену не скормишь.

– Меня, как бывшего психолога… – Она решила исправить ситуацию, но поздно: слово – не параллелепипед, выговорил раз – не повторишь.

– Меня… как бывшего в прошлой жизни психолога… больше всего волнуют пациенты, которые утверждают, что у них нет проблем. У таких людей как минимум две проблемы: с самооценкой и с доверием.

Даша увидела, что Егор заливается лошадиным смехом:

– Ну какой же ты бывший психолог! (ха-ха-ха!) Ну ты посмотри на себя в зеркало, что ли! (ха-ха-ха!) Ну не смеши мои лапти, валенки и портянки! Ну, я сейчас лопну от смеха, как андалузский колобок!

Егор катался по лавочке, как упомянутое хлебобулочное изделие по лисьему носу, и был похож на смайлик из «аськи» под названием «LOL».

Га-га-га-га-га-га!

Ещё Аристофан Савойский утверждал, что смех – лучшее лекарство от страха, если не учитывать любовь, о которой говорить даже здесь и сейчас – слишком пафосно, потому что читатель может подумать, что мы спекулируем ею на каждом углу подобно Свидетелям Носопырга. Даша поддержала Егора в безудержном гоготании необузданного коня, и теперь два человека трепыхались под столом, пытаясь убиться о маленький флакончик с ядом, заблаговременно зашвырнутый в топку.

– К чему такие сложные метафоры, Дашулечка? – вымолвил Егор после того, как на них стали обращать внимание окрестные пираты. – Говори проще, и к тебе потянутся попугаи.

– Говорить, Егорушка, легко, – вздохнула Даша с умом. – Вот словами пользоваться трудно.

Егор достал салфетки от Армани и утёр ими захлюпавший нос, который всегда подводил его в моменты тяжёлых рыданий. А в том, что гомерический хохот довёл Егора до крокодильих слёз, можно было не сомневаться ни на йога.

– Ты постоянно путаешь понятия, от этого тебя трудно читать, – продолжил мысль Егор. – Зачем ты в самом начале нашей беседы сказала «наволочка» вместо «лавочка»? Ты что, специально пользуешься терминами, значения которых не понимаешь? Я не думаю, что ты думаешь прослыть думающей, скорее всего, тут дело в другом. Ты пытаешься запутать следы и увести читателя в неуместные в обычном разговоре между двумя обычными людьми дебри смысловых парадоксов…. Все эти красивенькие игры в плеоназмы не принесут тебе былых заслуг!

Егор указал пальцем на выглянувшее из-под блузочки Дашино естество. Вот чёрт! Его шаловливые ручонки опять потянулись не туда, куда надо! Он густо побледнел, но Даша этого не заметила. Она взяла руку Егора и прошлась по ней, изучая, после чего благополучно защебетала:

– Кстати, о подавлении сексуального желания, коль мы снова к нему вернулись. Мне совершенно до Марса, кто кого там опять покусал и зачем змей объелся груш и преломил их огрызки с женщиной. Однако тот проходимец, который первым сорвал зелёный лист с этого счастливого дерева и приложил его к банному месту… Вот ради всего святого, зачем он это сделал, а, Егор?

– Чтобы дереву стало стыдно, – не моргнув глазом, ответил проходимец.

– И что в итоге? Любая мать, видя, как её дочь тянется к половым органам, немедленно отпихивает её прочь. «Рано тебе знать, зачем люди размножаются», – увещевает она.

– И это называется так: страх остаться в одиночестве после того, как тебя поматросили, раскочегарили и отправили на свалку сломанных кукол.

– Вот такой у нас с тобой абсурдный диалог получается.

– Вот такой, да.

Воробьи, сбежавшиеся на сникерс, крошимый старушкой в шляпке-божьем-одуванчике, испуганно разлетелись от чирикнувшего по дорожке и взметнувшего брызги воды велорастамана. Старушка опасливо поглядела на соседнюю лавочку, где двое молодых людей – китаянка и немец – не обращали ни на кого внимания. Пробубнив про себя что-то о хамстве налоговой инспекции, шляпка зашагала прямо к пруду, будто бы она была святой и умела ходить по воде благодаря поверхностному натяжению на ступнях, вызванному антинаправленной сверхпроводимостью материала подошвы.

Англичанин покосился на правую ладонь, которую активно рассматривала бирманка. «Ещё чего не хватало!» – прикинул он последствия и прошепелявил, картавя и заикаясь:

– Опять за своё, старая карга?

– Что на этот раз хочешь узнать? Когда конец света, когда родишься, когда умрёшь? Много знаю, всё могу, погадаю за деньгу!

– После твоих фокусов почти ничего не осталось, – Егор пошарил по карманам и набрал около тридцати рублей мелочью. – Забирай да ступай себе с Богом! Не хочу ничего знать!

– Даже своё будущее?

– Тем более своё будущее!

– Зря! – Даша как ни в чём не бывало стряхнула руку Егора. – Разве не облегчит твою жизнь такое знание?

– Нууу…

– Разве крепкое, надёжное, безопасное будущее – не главная мотивация большинства поступков людей?

– Нууу…

– Разве зная, что такое монолитное будущее у тебя уже есть, ты не можешь начать жить по-настоящему здесь и сейчас?

– Ну… Хватит змеёрничать, а?

– В твоей жизни всё определено. Завтра утром ты проснёшься и пойдёшь на работу, а вечером – домой. Работа тебе будет приносить удовольствие ещё пару месяцев, а затем ты её сменишь на более финансово выгодную. Твой отец умрёт через полтора года, мать – через двенадцать лет семь месяцев. У тебя будет два брака и дочь. Ты избежишь несчастных случаев и тяжёлых потерь, а когда твоей дочери исполнится восемнадцать лет, ты выиграешь в лотерею миллион долларов.

– Ну хватит. Откуда ты знаешь всю эту чушь?

– Это у тебя на лбу написано! – Даша хитро, но искренне улыбалась.

– Врёшь! В моей жизни не всё так беспросветно!

– Ну не скажи. Возможно, ты завтра утром проснёшься и никуда не пойдёшь, потому что имел ты скелет своего шефа в шкафу со всем отделом в обнимку! Ты отдашь деловые костюмы в бюро находок и отрастишь длинные волосы. Ты не будешь мыться шесть месяцев, станешь вегетарианцем и попробуешь ЛСД. Ты превратишь свою квартиру в сквот и познаешь прелести секса с двумя юношами одновременно. Ты увлечёшься адвайтой, супрематизмом и подлёдной рыбалкой, ты нарисуешь около трёхсот картин и научишься играть на гавайском укулеле. У тебя будет три сына, лапочка-дочка и один Иванушка-дурачок, и все от разных матерей. Ты продашь машину и откроешь фонд помощи хорошим людям, которых постоянно плющит судьба… А теперь ты можешь меня перебить, потому что Оракул такая штука – его если не заткнуть, то всю жизнь за тебя проголосует.

– Ты, конечно, талантливая фантазёрка, – Егор облизнул пересохшие губы. – Но позволь мне самому проиграть партию под названием «судьба». Я внесу в неё разумную определённость, оставив место счастливым случайностям.

– А тебя не пугает такая определённость, сын Исиды? Тебя не пугает, что жизнь станет настолько предсказуемой, что ты ничего не сможешь в ней изменить?

– Меня пугает не это, а как раз наоборот.

– Как неизвестность может пугать, объясни.

– Может случиться что угодно… в том числе что-то ужасное. И не обязательно со мной, а, например, с моей девушкой или твоей собачкой. Или с миром, в конце концов!

– Это ты сам себя пугаешь. Ты это придумываешь, пытаясь сделать из неизвестности кошмарный сон. Объясни, как может пугать сама неизвестность.

– Ну… она непредсказуема!

– Вот именно! А значит, какой смысл её предсказывать?

– Ну… можно угадать!

– А кто угадывает?

– Ну я…

– Значит, кто себе выдумывает все эти ужасы?

– Ну я…

– Значит, твой страх – только выдумка, фантазия, сизый дым. Так?

– Ну…

Портативный ну-метр, который был вмонтирован в Дашину пудреницу, зашкалило. В её сумочке что-то пронзительно запищало, и это был вовсе не заморенный голодом тамагочи.

Мысли Егора потихоньку стекались на экстренное совещание в район лобной доли головного мозга. Временный поверенный в делах телесного организма под названием «Егор» готовил долгую кропотливую речь, знаменующую собой принятие нового рискованного кодекса возникновения мыслей, который должен заменить старый, протухший и пропахший шведской плесенью порядок. Тело Егора адекватно откликнулось на эти нетрадиционные волнения и впало в прострацию, лишив его обладателя даров речи, слуха, зрения, обоняния и осязания на неопределённый период времени.

Даша, видя падающего на бок Егора, вовремя спохватилась и дотронулась ладонью до его исписанного каракулями лба. Лоб пылал, подобно раскалённой электрической плите, и Даша с писком одёрнула руку.

Если бы у неё сейчас были яйца, она бы непременно взялась за приготовление омлета по-дижонски.